В которой происходит весьма занимательное разоблачение

 

Когда на следующее утро Амалия вновь увидела Рудольфа, то первым ее вопросом было:

– Скажите, кузен, нынешней ночью больше никого не убили?

– Насколько мне известно, нет, – беззаботно ответил Рудольф, затягиваясь сигарой. – А что?

– Так… – задумчиво сказала Амалия. Поколебавшись, она задала следующий вопрос: – Деламару не удалось обнаружить ничего нового?

– Почти ничего, – отозвался Рудольф. – Впрочем, он осмотрел револьвер Кристиана и установил, что это не тот, который принадлежал адвокату. Потому что у Боваллона был американский револьвер, а у Кристиана оказался французский «галан».

– А почему его не нашли при обыске? – спросила Амалия.

– Потому что Эрмелин спрятал его в пианино, – отозвался Рудольф. – А на вопрос, зачем ему это понадобилось, он ответил, что просто испугался.

– Звучит правдоподобно, – заметила Амалия.

Рудольф внимательно поглядел на нее.

– Что у вас в руках, кузина?

Амалия смешалась.

– Это… это… Словом, я кое‑что тут прикинула… – Она протянула листок Рудольфу, который быстро пробежал глазами следующие строки, написанные на французском языке:

Что мы знаем о Леонаре Терноне?

Мужчина тридцати трех лет, который воевал в Африке. Глаза (если верить надежному свидетелю) серые, иногда кажутся голубыми. Цвет волос темный, что можно не принимать в расчет, потому что его легко изменить. Особая примета – треугольник из родинок на левой руке, чуть ниже локтя.

Кроме того:

1. Он находится на корабле «Мечта».

2. Он задался целью отомстить семье Эрмелин.

3. Он имел возможность подложить яд в еду мадам Эрмелин и остаться незамеченным.

4. Он имел возможность пробраться ко мне в каюту и взять мой нож для разрезания страниц, которым позже убил адвоката Боваллона, и опять‑таки остаться незамеченным.

5. Он хорошо знаком с оружием и знает, что при выстреле сквозь подушку почти не будет шума.

6. Он способен удушить женщину.

Рудольф вынул сигару изо рта и расплылся в улыбке.

– Кузина, не хотел бы вас разочаровывать, но полчаса назад ко мне приходил Деламар и показывал мне почти такой же списочек.

– Такая сообразительность делает ему честь, – тут же нашлась Амалия.

– Да ну? Строго между нами: я начинаю проникаться уважением к французской полиции.

– Не торопитесь с выводами, кузен, – осадила его Амалия. – Пока наш доблестный сыщик еще ничего не обнаружил. Я вообще склонна считать, что это дело ему не по зубам.

– Вы так говорите, как будто вам самой удалось что‑то обнаружить, – пожал плечами Рудольф.

– Сдаюсь, – вздохнула Амалия. – Признаюсь вам честно, кузен, я ровным счетом ничего не понимаю. Взять хотя бы мадам Эрмелин… Как яд мог попасть к ней в еду?

– Позвольте небольшую подсказку, кузина. Его туда подмешали.

– Да? И кто же мог это сделать?

– Тут как раз все очень просто, – возразил Рудольф. – Во‑первых, повара. Во‑вторых, официанты. И, наконец, любой из присутствующих на том обеде.

Амалия покачала головой:

– Нет, Руди. Не выходит.

– Кузина, клянусь живительной аква тофаной[20] и снадобьями, которыми сердобольная маркиза Бренвилье[21] потчевала своих нежно любимых родственников, я ничего не понял.

– Кузен, представьте себе на мгновение, что вам взбрела в голову фантазия кого‑нибудь отравить.

– Уже представил.

– Уж не меня ли? – подозрительно осведомилась Амалия.

– Нет, что вы, кузина! За вас я готов в огонь, но не в воду. От воды меня мутит. Нет, если честно, я очень хорошо вижу Вернера в роли жертвы. С женой вместе. Так что продолжайте, прошу вас.

– Хорошо. Так вот, вы заготовили яд, рассчитали дозу, выждали удобный момент… и так далее. Положим даже, вы добились своего, и жертва умерла. Но потом начинается расследование, и вы неминуемо попадаете под подозрение. Потому что, кем бы вы ни были, вы все равно должны были иметь доступ к пище жертвы, и это самое уязвимое ваше место. А между тем, – Амалия поморщилась, – на кухне «Мечты» работает не меньше двух дюжин человек, плюс обслуга, стюарды, плюс пассажиры первого класса… И тем не менее никто ничего не заметил! Ни у кого даже нет никаких соображений по поводу того, кто мог подложить яд! Вот вы – как вы это объясняете?

Рудольф покраснел.

– Кузина, я не знаю. И вообще, я не отравитель по натуре. Мне проще кинуть Вернера за борт, привязав к нему в качестве груза его женушку, чем думать, что и как подсыпать ему в еду.

– А я не могу не думать об этом, – упрямо возразила Амалия. – Конечно, я допускаю, что Леонар Тернон очень хитер, но, черт возьми, не может же он быть хитрее меня!

– Кузина, – серьезно сказал Рудольф, – вы просто прелесть! – Он выпустил клуб дыма, которому позавидовал бы горящий пороховой погреб, и добавил: – Однако, мне кажется, вы забываете, что мы находимся здесь, на корабле, вовсе не для того, чтобы искать месье, который задался целью на корню извести семейство Эрмелин и их присных. Наша задача – не Леонар, а Леонардо, который, как назло, куда‑то делся, что наводит меня на очень скверные мысли.

– С картиной ничего не станется, – отозвалась Амалия. – Главное – задержать убийцу. И вот тут мне потребуется ваша помощь.

– Неужели? – отозвался Рудольф, безмятежно щурясь сквозь дым. – Послушайте, кузина моей души, так дело не пойдет. Давайте вы мне скажете, кто взял Леонардо, и я сам им займусь, а потом, так уж и быть, помогу вам.

– Говорю вам, – объявила Амалия, – пока мы не прибыли в Нью‑Йорк, картина находится в полной безопасности. А вот если мы попытаемся ее отобрать прямо сейчас, боюсь, нам не жить.

– Хорошо, – вздохнул Рудольф. – Думаю, на сей раз я точно брошу Вернера за борт.

– Картина не у Вернера, – раздраженно сказала Амалия. – Оставьте беднягу в покое, вы его совсем замучили. Вернер тут ни при чем!

– А кто же тогда?

– А вы не догадались?

Мгновение кузены смотрели друг на друга.

– Ну да, все сходится, – вздохнул Рудольф. – Значит, длинноносый маркиз и его супружница и в самом деле работают на англичан. Что ж, придется тогда вывести их из игры.

– Забудьте про маркиза и его жену, – сердито воскликнула Амалия. – Согласна, она порой бывает просто невыносима, но маркиза и впрямь бывшая актриса и ни в каких секретных делах не замешана.

– Кузина, – промолвил Рудольф, качая головой, – вы неподражаемы. Туша с хрустальным голосом, сеньора Кристобаль, разумеется, тоже вне подозрений?

– Рудольф, – воскликнула Амалия в сердцах, – вы редкостный хам!

Германский агент насупился.

– Моя дорогая, вы так говорите, словно вам неизвестно, что так называемые творческие профессии являются идеальным прикрытием для секретной работы. – Амалии и в самом деле это было неизвестно, но вслух, разумеется, она ничего не сказала. – И вообще, не сочтите за дерзость, но, по‑моему, вы водите меня за нос. Почему вы так уверены, что вам известно, кто взял Леонардо?

– Потому что этот человек сам себя выдал, – спокойно ответила Амалия. – Причем даже не один раз. Конечно, именно он и завладел картиной, вместе со своим сообщником, разумеется. Беда в том, что эти люди очень хитры, и нам придется потрудиться, чтобы вернуть Леонардо. Если мы просто украдем его, они догадаются, кто это сделал, и тогда я не могу ручаться, что все ограничится одним усыплением.

– Какая заботливость, – проворчал Рудольф. – И что же вы предлагаете сделать с ними?

– Предлагаю избавиться от них. Раз и навсегда, – лаконично ответила Амалия.

Германский агент вытаращил глаза и поперхнулся дымом сигары до слез.

– Господи! Так я и знал. Канделябром по голове – и концы в воду, так?

– Зачем? – удивилась Амалия. – Нет, мы сделаем иначе. Помнится, вы говорили, что сумасшедший дом – самое надежное место для того, чтобы лишить человека возможности вредить вам. Однако, кроме сумасшедшего дома, есть еще одно место, из которого почти невозможно выбраться. Вот туда мы и засадим наших «друзей».

– Кажется, я понял, что именно вы имеете в виду, – заметил Рудольф. – Но каким образом вы собираетесь провернуть задуманное?

Амалия усмехнулась.

– По прибытии в Нью‑Йорк наших похитителей будет ждать большой сюрприз, если вы не откажетесь мне помочь.

Рудольф смерил ее долгим недоверчивым взглядом.

– Слова! – заявил он, пренебрежительно пожимая своими широкими плечами.

– Положитесь на меня, кузен. Помните, не вы один пострадали от этих господ. У вас увели даму с лебедем, а у меня настоящего, кстати сказать, Тициана. Кроме того, я не люблю, когда мне в еду подмешивают снотворное, так что с большим удовольствием рассчитаюсь с нашими… фокусниками.

– Было бы лучше, – сухо заметил германский агент, – если бы вы не скрытничали и сей же час доверились мне. Ведь, кстати сказать, я до сих пор не знаю, кто так предусмотрительно затащил Висконти в шкаф, а затем бросил в воду.

Амалия оглянулась.

– Это был… – начала она и, наклонившись к кузену, прошептала ему на ухо два слова.

Рудольф выронил сигару.

– Как! – вскричал он. – Но ведь…

– Да, да, я знаю, – отозвалась Амалия. – Он специально нанял исполнителя, того самого… секретаря.

Рудольф шевельнул бровями, что‑то прикидывая в уме.

– Предположим, что вы правы. Ну да, старик – поклонник искусства, у него одна из самых знаменитых коллекций и так далее. А почему именно секретарь?

– Потому что никакой он не секретарь, – отмахнулась Амалия. – Вчера мы с Ортегой помогли ему добраться до его каюты, и я воспользовалась моментом, чтобы ее осмотреть. У него на столе не было ни единой бумажки! Какой он после этого секретарь?

– Так вот почему вы с такой готовностью бросились его перевязывать! – воскликнул германский агент. – Вы все делали с дальним прицелом, чтобы забраться к нему в каюту!

– У меня и прежде были кое‑какие подозрения, – просто подтвердила Амалия, – и я хотела убедиться, что была права.

– Стало быть, Нортен по поручению старика тоже выслеживал Висконти, и именно поэтому они оказались на «Мечте», – подытожил Рудольф. – Когда Висконти проник на палубу первого класса, Нортен подстерег его и стал требовать, чтобы тот отдал картину. А у Висконти от его раны произошло внутреннее кровоизлияние, и он умер, не успев ничего сказать. Уразумев, что случилось, Нортен испугался и спрятал труп в пустующей каюте, а ночью вернулся туда и выбросил тело за борт. Что ж, вполне логично. – Он подался вперед. – Кстати, вы уверены, что не Нортен с Дайкори усыпили нас и свистнули у меня «Леду»?

– Рудольф, – укоризненно промолвила Амалия, – если бы вы были внимательнее, то уже давно догадались бы, кто на самом деле сумел обвести нас вокруг пальца. Внимание к людям плюс внимание к мелочам – и разгадка всегда будет у вас в кармане. Трюк со снотворным проделали вовсе не Нортен со своим хозяином, а, как вы и подозревали, английские агенты. Эти люди считают себя очень умными, и я с большим удовольствием докажу им, насколько они ошибаются.

– Кузина, – засопел Рудольф, – я начинаю подозревать, что вы меня дурачите и что картина на самом деле находится у вас. С какой стати вы вообще мне помогаете? В жизни действует правило «каждый сам за себя», вы же знаете. Почему я должен вам доверять?

– Из‑за наших общих предков, – коротко пояснила Амалия, – из‑за Мадленки Соболевской и рыцаря Боэмунда, который вам так не нравится. Когда я смотрю на вас, мне чертовски приятно думать, что вы мой родственник, хоть и отдаленный. Кроме того, я ведь дала вам слово…

– Ладно, попытаюсь вам поверить, – сказал германский агент со вздохом. Правда, тут же добавил: – Но должен предупредить: если вы меня надуете, вас не спасут все канделябры в мире!

– Перестаньте, кузен, – взмолилась Амалия, – я уже не могу слышать это слово! Обещаю вам, «Леда» которую вы нашли, вернется к вам. А взамен вы поможете мне распутать весь клубок.

– Клубок змей, да? – хмыкнул Рудольф, блестя глазами. Он поднялся с места. – Ну что, идем хватать убийцу?

– Не совсем так, кузен, – после небольшой заминки призналась Амалия. – Начать придется с человека, лишь косвенно связанного с этим преступлением. Я надеюсь, он сумеет нам кое‑что прояснить… А сейчас мы пройдем ко мне в каюту, и вы спрячетесь.

– Только не в шкафу! – заявил Рудольф. – У меня непреодолимое отвращение к шкафам, особенно большим. А еще больше – к нахождению внутри оных.

Амалия не смогла удержаться от улыбки.

– Кузен, прошу вас, дело очень серьезное… Как только тот человек появится, вы станете у входа и не дадите ему скрыться. Предупреждаю, прежде он никогда не попадался и может, потеряв голову, попытаться удариться в бегство. Стойко держите оборону и не выпускайте его. Думаю, оружия у него не окажется, но все‑таки будьте осторожны.

– То есть, – резюмировал Рудольф, ухмыляясь во весь рот, – я должен буду удержать его силой, чего бы это мне ни стоило.

– Именно, кузен. Могу вас заверить, задача перед вами стоит весьма нелегкая.

– Не сомневаюсь, – жизнерадостно хмыкнул Рудольф. – Мы будем бить его подсвечником по голове или пытать расплавленным воском? – Заметив золотистый блеск в глазах Амалии, он поспешно поправился: – О, как вам будет угодно!

– Кузен, вы невыносимы, – проворчала Амалия. – Естественно, никаких пыток не понадобится.

– Да? Жаль.

– Кузен! И еще: говорить буду я, а вы, пожалуйста, молчите. И поддакивайте всему, что я скажу, какими бы дикими мои слова ни казались.

Амалия направилась к двери.

– Один вопрос, – остановил ее Рудольф. – А этот человек, который никогда не попадался… я знаю его?

– Разумеется. Пойдемте ко мне, там вы спрячетесь, а я позову его.

– И он придет?

– Можете быть спокойны, о лучший из кузенов!

Они перешли в каюту Амалии, и Рудольф встал за дверью, ведущей в гостиную. Мадам Дюпон вызвала свою горничную Марианну и попросила передать одному ее знакомому, что она вспомнила нечто чрезвычайно важное и должна немедленно сообщить ему это, но только с глазу на глаз.

Приблизительно через десять минут в дверь каюты номер семнадцать постучали.

– Войдите! – крикнула Амалия.

– Мне сообщили, – заметил гость, переступая через порог, – что вы хотите поговорить со мной. Надеюсь, то, что вам удалось вспомнить, имеет отношение к нашему делу?

– О, несомненно! – с лучезарной улыбкой откликнулась Амалия. – Только пройдемте в гостиную, там удобнее разговаривать.

Гость проследовал за мадам Дюпон в комнату, оформленную в нежно‑голубых тонах. Амалия встала у окна. Гость, казалось, был несколько удивлен. За его спиной Рудольф незаметно прикрыл дверь.

– Итак, мадам? – спросил сыщик Деламар, значительно кашлянув.

Амалия ослепительно улыбнулась.

– Я к вашим услугам, месье Белоручка, – сказала она.

 

Глава двадцать четвертая,