Автотрасса «дель Кантабрико»

 

Нас так никто и не заметил. Нападавшие растворились в ночи минут через двадцать после перестрелки, и, когда рассвело, мы увидели лишь расстреляную машину на дороге, а возле нее три трупа. Кто это такие, кто на них напал, зачем – не суть важно, нам не узнать, да нас и не касается. Хорошо, что не на нас, вот и вся радость. Немало: в принципе мы опять оказались в числе тех, кому повезло, а таких в мире остается все меньше. Даже разглядывать не стали, что же там случилось на шоссе, выехали на дорогу чуть дальше в стороне и покатили на север.

Ехали осторожно, гоняли постоянно рацию в режиме сканера, надеясь, что это предупредит нас о возможной опасности, но ловились все больше никому не понятные и ничего для нас не значащие переговоры. Да и те нечасто, в основном эфир был пуст. И мертв.

После городка Алтзола наткнулись на большую пробку. Уже начались Пиренеи, дорога поджималась вверх, спускалась в долины, огибала горы. «Унимог» карабкался на подъемы легко, на спусках тоже держался отлично, так бы и ехали, но…

Сэм выругался очень выразительно. А потом я, уже по‑русски, еще грубее высказался.

– Что это? – спросила Дрика, перегибаясь с заднего сиденья.

– Здесь была большая авария, – ответил наш водитель. – Очень большая и очень плохая.

Со спуска можно было разглядеть весь затор очень хорошо – от самого его начала и до самого конца. «Унимог» остановился, чуть скрипнув тормозами, и мы, все трое, вышли из машины, не отводя глаз от открывшейся нам картины смерти.

Внизу, как раз в том месте, где спуск превращается в довольно крутой поворот, столкнулись два грузовика, в лоб, причем один из них развернуло так, что он перекрыл почти все полосы движения в обе стороны. Затем образовался затор: по дороге ехали люди. Легковушки, грузовички, фермерские фургончики – они собирались перед перевернутыми машинами, не имея возможности проехать. Не знаю, пытались ли люди оказать помощь или просто ждали, но вот потом, насколько нам удалось представить события, произошла настоящая катастрофа: в затор врезалась огромная автоцистерна. И не просто врезалась, а еще и перевернулась, разорвавшись и залив все топливом. А после был пожар.

– Ужас, – только и сказала Дрика, глядя на груду спрессованных в кучу легковых машин, обугленных, с отслоившейся краской.

В кабинах были люди, обгорелые до состояния головешек. Некоторые высовывались из окон, изогнутые адскими муками, застывшие в последнем рывке, – они явно пытались спастись, а некоторые так и сидели на своих местах спокойно, будто уснув.

Зрелище было настолько иррационально кошмарным, оно даже не давало поверить в то, что это реальность: казалось, что это какая‑то безумная и идиотская инсталляция больного на всю голову скульптора‑авангардиста.

– Давай назад – не проедем, – сказал я, чувствуя, как сел голос.

– Смотри, этот шевелится, – голосом куда испуганней моего сказала Дрика, показывая на останки маленького «пежо», прижатого к релингу ограждения.

Действительно, обугленный и похожий на головешку водитель машины немного шевелился, так незаметно, что поначалу я решил, что это обман зрения, игра теней.

– Я проверю, – сказал я, с трудом ворочая враз пересохшим языком.

Сэм и Дрика ничего не сказали.

Казалось бы, что уже ко всему привык, а идти было страшно. По‑настоящему страшно, аж мороз по спине и волосы дыбом. Такого я еще не видел, да и видеть не хочу. Зачем пошел? А потому и пошел, что не хочу даже представлять, что такое возможно. Надо все исправить. Исправить – и убегать отсюда, в надежде на то, что эта картина потом не поселится в моих снах.

Чем ближе, тем страшнее. Да, он шевелится. Очень слабо, и при этом с него сыплется угольная кроша. Как он нас почуял? У него даже глаз нет – все выгорело, от ушей на почти голом черепе какие‑то пеньки остались. Наверняка ведь был неподвижен до нашего появления, был в мертвецкой этой самой коме, в «стэндбае», а тут зашевелился.

Вскинул М4, навел красную марку прицела на черный череп – и выстрелил. Мертвец лишь дернулся и затих: упасть он не мог – расплавившаяся обшивка кресла прилипла к нему, держала. А я повернулся и со всех ног побежал к «унимогу». Хватит, нагляделся.

Все с облегчением полезли в машину, хлопая дверьми, зарычал дизель, Сэм начал разворачивать пожарку в обратном направлении. А я подумал о том, что нам повезло. Как нам всем троим повезло тогда, когда мир начал умирать. Мы не оказались в таком или подобном месте вроде тех пробок, что видели на выезде из Малаги, – там бы никакое оружие не помогло. Просто вот так – кому‑то казалось, что он уже вырвался из пожираемого мертвецами города, и тут такое… И какая удивительно нехорошая смерть: как подумаю, так страхом одеваюсь. А с другой стороны, я ведь как раз такого и боялся, когда вместо поспешного бегства укрывался в окрестностях города. Сколько едем – везде встречаем следы Беды, накрывшей дорожные заторы. Правильно я тогда поступил, правильно, что засел в пустыне, выждал, пока схлынет эта первая паническая волна.

Объезд нашелся легко – пришлось проехать назад с десяток километров, а затем неширокая асфальтовая дорога провела нас через несколько маленьких городков с непроизносимыми баскскими названиями и опять вывела на шоссе. Удивило то, что городками этими правили мертвецы. В Америке такие городишки в большинстве своем уцелели, особенно на Западе и Среднем Западе, а здесь вот так. Вот как аукнулась всем политика «оружия людям не давать», – это же ежу понятно. Нечем здесь было отбиваться, вот и не отбились. Действительно, зачем людям оружие? Полиция всех защитит.

Шоссе сначала вело нас в сторону океанского побережья, после чего свернуло параллельно ему. Мы проехали мимо фешенебельного, а теперь мертвого Сан‑Себастьяна, добравшись наконец до французской границы, – и встали. Мост через реку, по которой эта граница проходила, был взорван. Добротно взорван: все пролеты обрушены вниз, в мутную речную воду, и лишь опоры торчали из течения, увенчанные коронами из гнутой арматуры.

Перед мостом было много брошенных машин – самых разных, включая грузовики. Это нас и задержало, потому что Сэм предложил еще разжиться топливом, заполнить освободившиеся емкости, а заодно и долить баки «унимога».

– А дальше как? – спросила сидящая с винтовкой на крыше Дрика.

– По навигатору здесь путей хватает, – ответил я ей, разматывая длинный шланг с помпой и подтягивая его к горловине бака большого тягача «МАН». – Найдем как прорваться.

– Если кто‑то специально не сделал так, что проехать невозможно, – буркнул Сэм.

– Не по всей же границе, – возразил я. – Переберемся как‑нибудь.

Едва мы начали слив топлива, как появились мертвяки. Их оказалось немало прямо здесь, в этом скоплении машин, и наша возня их, похоже, разбудила. Они были медленными и вялыми, но достаточно целеустремленными. Они шли со всех сторон, неуклюже ковыляя, медленно и вроде бы пока неопасно, но нервничать уже заставив. Дрика, вставшая на колено, крутилась во все стороны, стреляя сверху из М4, а время от времени я тоже хватался за автомат, прикрывая крутившего рукоятку помпы Сэма.

– Дерьмо, не ожидал, что их так много, – сказал наш запыхавшийся водитель, когда я свалил выстрелом в лоб женщину в пропитанном запекшейся кровью платье, появившуюся прямо из‑за кабины грузовика, с которого мы качали солярку.

– Город вот, рукой подать, здесь вообще, наверное, людно было, – ответил я, оглядываясь по сторонам.

Отстрелялись, отбились, справились, хоть и понервничали и закачали меньше солярки, чем собирались. Забравшись в машину, рванули в город, где должен был быть еще один мост через реку, совсем неподалеку. С ним не повезло – он оказался в точно таком же состоянии, что и другой, от которого мы уехали.

– Вот еще один, – ткнул Сэм пальцем в экранчик навигатора. – Можно попробовать.

Сан‑Себастьян был замертвячен полностью, причем, похоже, Катастрофа началась здесь неожиданно и в разных местах одновременно. Были и пробки, настоящие скопления столкнувшихся машин, в которых до сих пор шевелились запертые мертвецы, и их нам приходилось объезжать, хватало и сгоревших домов, как в любом другом городе, населенном только зомби.

Мост на Авенида де Ипарральде был цел, зато прямо посреди него стоял военный грузовик, изрешеченный пулями так, что на нем не было ни единого куска целой поверхности размером хотя бы с ладонь. По нём словно целая рота отстреляла весь боекомплект. На бампере машины висел знак, предупреждающий о наличии взрывчатки, но кузов машины оказался пуст. То ли успели разместить взрывчатку, да помешали им ее взорвать, то ли тротил, как ему и подобает, на обстрел не среагировал и машину просто разгрузили, перебив экипаж. Главное другое – мы пересекли реку, и Авенида превратилась в Бульвар де Женераль де Голль. Вот так, вместо зомби испанских нас окружили мертвецы французские.

Узкая, но гладкая, как письменный стол, дорога номер десять вывела нас из города, и здесь мы вновь увидели живых людей. Во дворе большой фермы, среди белых домиков и сараев под красными черепичными крышами, выстроились в рядок несколько военных машин. По забору были намотаны спирали проволоки, на явно недавно построенной караульной вышке стояли два человека в беретах и камуфляже, со странными французскими автоматами FAMAS в руках. На нас смотрели, но этим весь контакт и ограничился. Похоже, у них здесь был опорный пункт, а значит, какой‑то людской анклав должен быть неподалеку. Другое дело, что нам в этом анклаве ничего не нужно. Вообще ничего – нам бы как можно дальше и как можно быстрее проехать.

Трасса вела вдоль берега, мимо маленьких городков для туристов, пустынных и мертвых. Кое‑где еще были пожары, дым поднимался в чистое голубое небо, пачкая его словно для того, чтобы всем дать понять – эта чистота уже ничего не значит. Мертвые Байонн, Биарритц – одни названия чего стоят. Словно доказательство того, что всякое богатство лишь иллюзия, а жизнь одинаково хрупка что у бедных, что у богатых. Опять одни бродячие мертвецы вокруг.

Поля и виноградники, фермы в полях. Там еще несколько раз заметили людей, сплошь вооруженных, на грузовиках и внедорожниках. В контакт ни с кем вступать не хотелось, и с нами общаться никто не рвался. Ну и не очень надо, мы и так как‑нибудь.

Город Лабойер оказался «человеческим», с охраняемым периметром и заметным присутствием военной техники у города. Там нас впервые остановили. Несколько военных изъяснялись только на французском, на котором ни я, ни Сэм ни слова не понимали, так что выручила нас Дрика, которая этот язык учила в школе. Нас пропустили дальше, честно предупредив, что людей впереди мало, а мертвецов очень много, чему мы легко поверили. Европа пострадала куда страшней, чем Америка, это было видно сразу, и это буквально лезло в глаза. Много людей, плотное население, и при этом почти никакого оружия. И куда им было деваться?

Бордо, Тур – все было мертвым. Кто будет собирать теперь урожай с бесконечных виноградников вокруг? Уже никто, видать. Не пить нам больше местного вина, а вот это тоже прискорбно: мало какое могло с ним сравниться.

За Туром заночевали. Нарушив свои же правила, устроились на маленькой ферме, в хозяйском домике, в котором не было никого. Куда все делись – неизвестно: ни людей, ни мертвяков вокруг. Зато прекрасно выспались на нормальных кроватях, заперев дверь и закрыв крепкие ставни на окнах. Поели в просторной светлой кухне, где со стен свисали связки лука, чеснока, пучки зелени и в которой удивительно сильно пахло шалфеем, и поехали дальше. Нам сегодня надо было еще объехать Париж, и я уверен, что с этим мы намучаемся.