Встреча с космическим странником

 

Эту преграду я устанавливаю для живых.

Пусть оке среди них никто другой не дойдет

до этой цели!

Да живут они сотню обильных осеней!

Да закроют смерть (этой) горой!

Р и г в е д а

 

Лето 1972 года выдалось необычайно знойным.

Дождей не было с самого марта, мелиорацию плани­ровалось ввести под Старосельем лет через десять, и посевы у подножия Высокой Могилы стояли под безжа­лостным небом не менее беззащитно, нежели тысячеле­тия назад.

Строители не торопили, и необходимости в археоло­гических раскопках тогда еще не было. Просто руковод­ство нашего института позарилось на самый большой курган Херсонщины в надежде поразить мир новыми со­кровищами скифо-античного искусства. Начало работ вполне обнадежило: на вершине рукотворного холма встретились и битые амфоры, и бронзовые наконечники стрел... Но все это оказалось следами не захоронения, а почитания. Скифы сочли памятник делом рук своих предков; заложен же он был пять тысячелетий назад — во времена столь же от них отдаленные, насколько са­ми скифы удалены от нас.

Утратив к Высокой Могиле живой интерес, началь­ство поручило докопать ее мне — вчерашнему студенту, специализировавшемуся как раз на доскифских, древ­нейших курганах Причерноморских степей...

Я приспособился выходить из лагеря еще до рассве­та, задолго до появления сотрудников на раскопе. При­ятно было шагать дремотным проселком, расплескивая босыми ногами прохладную пыль. Словно в детство идешь, и вот-вот откроется за поворотом знакомая цепь полураспаханных, а местами еще в ковылях "степных пирамид". На месте одной из них стоит родительский дом в оставленном мной селе. Я даже стихи сочинил:

 

Отцовский дом — саманный. Из земли,

что взята из кургана.

Вот так когда-то возвели

пол нашего села...

Я рос как все. Но, может быть,

земля мне нашептала

немного больше древних слов —

и тайной завлекла...

 

Однако не воспоминания детства и не жара гнали меня в поле ни свет ни заря. Утренние тени помогали увидеть на стенках траншей такое, чего под полуденным солнцем никак не рассмотришь. Да и работалось в оди­ночестве лучше, голова не болела.

Начало моей научной карьеры совпало с очередным переломом в отношении к "пирамидам степей". Раньше, еще с начала XIX века, археологи раскапывали их с целью пополнения музейных коллекций, причем прими­тивные изделия нередко выбрасывались. Затем, в самом начале XX века, внимание исследователей привлекла конструкции могил и закономерности сочетания древних изделий и погребального обряда. Тогда же сложился доныне господствующий подход к курганным насыпям как к большим кучам земли над могилами степняков-скотоводов...

Такое отношение стало меняться лишь в 60-х годах, когда возникла мысль об архитектуре курганов.

Повышенный интерес исследователей доскифских курганов вызывали в те годы находки древнейших по­возок, антропоморфных (человекоподобных) стел и рас­писанных красной охрой гробниц. Об их назначении особенно не задумывались: "средство передвижения", "возвеличивание патриархов", "имитация настенных ци­новок"...

В общем, я был совершенно не подготовлен к воспри­ятию тайн Высокой Могилы. Да и другие археологи тоже.

Незадолго до открытия погребения "космического странника" едва не случилась беда: один из наших буль­дозеров напоролся на склад боеприпасов...

В ожидании саперов сотрудники экспедиции сидели в лесопосадке и вели такой разговор:

— Вот дурной был народ! Оттакенную гору зем­ли — над пустыми могилками. Одни трухлявые кости! Понятно бы — меч или сбрую... А может, селяне уже растянули? В Староселье столько слухов про клады! — начал старший из двух бульдозеристов.

— А ты слушай, — лениво отозвался Женя-фото­граф. — Сколько мы погребений расчистили, семь? И хоть в одно кто-нибудь лазал до нас? И не за чем бы­ло: эпоха доклассовых обществ! Всеобщее равенство и нищета.

— Может, вождей хоронили? Что над ними — та­кую вот гору? — не слушая Женю, продолжает рассуж­дать вслух Петрович. — Так тоже вроде бы нет: и детей тут же они хоронили.

Фотограф равнодушно молчит, а я притворяюсь спя­щим. Что переливать из пустого в порожнее — ничего нового к тому, что раньше рассказывал, сейчас все рав­но не прибавлю.

— А чем насыпали? — бубнит себе дальше Петро­вич. — Бульдозерами вот — и то третий месяц пошел. А они, конечно, вручную... И для кого? — для голоты. Горшок из грязи — и то не при каждом.

— Ну, если по нашим могилам судить... гвозди да пуговицы, — вмешался его напарник, Сашко. — Так де­лать вывод, что мы — дикари?!

Старик помолчал, а затем еще более рассудительно, желая позлить спорщика, выдал:

— Мы — не дурные. Так-сяк закопали, лопатой сверху приляпали — вот тебе и... А они оттакенную го­ру земли! Дурная ж работа!..

— Ха! — начал заводиться Сашко. — Вы, напри­мер, в Сталинграде бывали?

— Ну!

— Мемориал на Мамаевом кургане там видели?

— Когда я там был, так не до памятников было! — с большим достоинством бросил Петрович.

— Э-э! — насмешливо отозвался фотограф. — Ты, дед, не уходи от вопроса!.. Сашко подводит к тому, что и у нас много дурного труда. Нет, мемориалы — дело, в общем-то, нужное. А военные расходы?.. Знаешь, сколь­ко стоит выпущенная в небо ракета?

— Ну? — нехотя буркнул Петрович.

— Сколько такая же болванка из чистого золота!.. А ты кажешь: дураками, мол, были. Так и счас не умней!

Петрович ругнулся в сердцах: и чего, дескать, при­стали? Но сдаваться не стал.

— Да будь мое право, я б тринькать гроши не дал! И спутники эти — пуляем один за другим... и раскопки эти проклятые — пустое же место шуруем! Мешает ка­налу? — вот и сровняли б, и все!

— Специалистам виднее: пустое или, может, и полное...

— А!.. Кончай перекур! — подхватился Петрович. Я сделал вид, что отхожу ото сна. Было стыдно и за себя, и за предков, которые построить построили, а вот оставить завет позабыли.

Я оказался не прав. Вскоре открылось нам погребе­ние и началось приобщение к тайне.

Погребение с колесами нашли при вскрытии послед­ней траншеи. Случилось это в субботу, под конец рабо­чего дня. Бульдозерный нож срезал очередной ломоть грунта и обнажил полуистлевшие ступицы.

Такое в моей практике было. Я уже знал, что здесь ожидать. Поэтому махнул Петровичу: отъезжай, глу­ши мотор! — и присыпал землей находку. До понедель­ника.

Ночью проснулся в поту. Приснилось, что разруша­ют могилу. Едва дождавшись рассвета, взял лопату, рейку, рюкзак с инструментами, фотоаппарат, планшет и двинулся на раскоп.

До полудня выбирал заполнение. Духота стояла та­кая, что перестали бродить по траншее вороны — попря­тались, раскрыв клювы, в пепельную тень растресканных бровок и косились в белесое небо.

Яма оказалась по плечи. На дне лежал скелет старика с непомерно длинными конечностями и горба­тым хребтом... Да-а, такой человек вполне мог быть кол­дуном! Однако при погребенном не оказалось ни единой вещицы, указующей на род занятий и ранг, только сле­ды костра и обычные для могил того времени охра и мел. Обнаруженная накануне повозка перекрывала мо­гилу (рис.28).

То, что повозка была наделена неким магическим смыслом, стало понятно еще при расчистке. Кроме дета­лей кузова, оглоблей, парного ярма, обнаружился и символ тягла: две бычьи лопатки, упряжь, пучок ис­тлевшего сена и плеть. Но главное: колес оказалось не два, не четыре и даже не шесть, а... семь! Ясно, что прос­то повозок таких не бывает. Известно и то, что чис­ло семь издревле наделяли чудодейственным смыс­лом:

 

Запряг Сурья семь

Чистых дочерей колесницы.

На них, самозапрягающихся, ездит он.

[Цитируемые здесь и далее гимны индоарийской "Ригведы" даны в переводе Т. Я. Елизаренковой.]

 

Это о высшем солнечном божестве из индоарийской "Ригведы". Но я ее тогда не читал.

Открылось и еще одно, вроде бы не относящееся к делу обстоятельство: следы проливного дождя, вклинив­шегося в древний погребальный обряд. Стенки могилы после него обвалились, и устроителям захоронения при­шлось подровнять их перед укладкой покойника. Пона­чалу эта деталь привлекла мое внимание только лишь тем, что некогда мокрая глина сохранила отпечатки плетки и упряжи, обычно истлевающих в земле.

Следы ливня я с магией тогда не связал. Не связы­ваю их и теперь: совпадение!.. Однако не могу умолчать, что подобное совпадение неоднократно прослеживалось и другими исследователями — от Днестра до предгорий Кавказа... Не могу не упомянуть и о том, что конец рас­копок погребения 8 из Высокой Могилы совпал со страшной — действительно страшной! — грозой.

Я описывал в полевом дневнике последствия древне­го ливня, как вдруг налетел ураган! Пихнув фотоаппа­рат и бумаги в рюкзак, я бросился к лесопосадке.

Переждав полосу градового ливня, решил прорывать­ся в село. Хотел было забрать брошенные у могилы ло­пату и рейку — куда там! Траншея превратилась в глу­бокое русло, и над только что обследованным погребе­нием бесновался поток.

Скользя по раскисшей земле, горбясь под обжигаю­щей дробью ледяного дождя, я клял небеса... но был так­же страх, был стыд за свое поистине детское бессилие пред величием вечной природы, перед изуродованной окопами и раскопом Могилой.

Она в упор глядела мне в спину: "Ломаешь? А что способен построить взамен? Знаешь хоть, что именно здесь поломал?"

Знание далось нелегко, забрало годы и годы...

Теперь, по прошествии времени, с высот приоткрыв­шейся Истины, разгадка погребения 8 представляется мне несложной и очень удачной. Его не задели окопы и не взорвались под бульдозером боеприпасы, вовремя проснулся я накануне грозы, повезло на знакомство с геологами, а затем и с астрономами. Но в действительности звенья удачи были разорваны днями и годами иных интересов и дел.

Обстоятельные раскопки, подробная фиксация их ре­зультатов и смутная догадка о назначении колес во­круг ямы — первый шажок, без которого не состоялись бы и все остальные. Следующий шаг, уже посуществен­ней, подсказали геологи, поставившие рядом с отвалами бывшей Высокой свою буровую.

— Что, подземную кладовую предполагаете здесь?

— Это как повезет!.. Но аномалия есть. И Могила ваша — как раз в самом центре.

Я не особенно удивился: место приметное — высот­ка, излучина речки. Так что геология под таким приме­чательным ландшафтом может быть и особой, чему удивляться?

— А я вот читал, что большинство культовых соору­жений стоит именно в подобных местах повышенной гео­магнитной активности. Умели определять... веткой ореш­ника и тому подобное. А для чего? Может, для того, чтобы подпитывать свое биополе?

Об этом я тогда еще не читал. Не приходилось.

— Ты, Костя, не задуривай голову! — осадил на­чальник партии своего молодого коллегу. — Может, определяли, а может — пальцем в небо... Но вот тебе (это уже ко мне) еще один факт. В дополнение к ано­малии.

На аэрофотоснимке, на фоне осенней пахоты отчет­ливо выделялось светлое пятно еще не потревоженного нами кургана... А от него разбегались лучи, пронзая со­временные поля и проселки. Такое я уже знал: публико­валось и в наших, и в зарубежных журналах.

— Мы сначала думали, что это следы глубинных разломов, — с усмешкой стал комментировать фото старший геолог, — да слишком уж они прямые и из од­ной точки...

— Это следы древних дорог, — рад был проинфор­мировать я.

— Ну да? — осадил меня Костя. — Ты присмот­рись: они ж никуда не ведут! Вот тебе выкопировка на плане, смотри: как дошла до высотки — так сразу и кончилась!.. На местности это будут точки горизонта, понятно?

Нет, не понятно!.. Разве лишь то, что на концах "до­рог" в безводной, малопригодной даже для пастбищ степи не могло быть (да и не было, судя по аэрофотоснимку) ни поселений, ни стойбищ; курганов там тоже не было.

 

Рис.1. План и разрез Высокой Могилы.

Рис.2. Дороги-лучи Высокой Могилы и схема примыкающего к ней кургана № 4.

 

— Вас что, основам геодезии и астрономии не об­учали?! — продолжал наседать Константин; начальник, уступив ему инициативу, глядел на нас да посмеивал­ся. — А ну, сосчитай-ка "дороги"!

— Двенадцать?

— Именно!.. По числу месяцев года. И какой будет вывод?

Ну, вывод сделали уже до меня, тут я вспомнил и кромлех Стоунхенджа и гигантские изображения Наски, которые ориентированы на определенные положения не­бесных светил и также имеют "дороги".

— Обсерватория календарного назначения? — ска­зал неуверенно я.

— Может быть, может быть... Ты над этим хоро­шенько подумай, — подытожил наш разговор Кон­стантин.

...Но думать пришлось не только над этим, не только над обсерваторным окружением погребения из Высокой Могилы. Оно было важнейшим, но не единственно важ­ным атрибутом "космического странника", отправленно­го в небеса на волшебной повозке...

 

 

ПОСТИЖЕНИЕ "СТЕПНЫХ ПИРАМИД"

 

Еще во времена древних греков "отец истории" Ге­родот описал не только древние усыпальницы египет­ских фараонов, но и устройство современных ему скиф­ских курганов. Притом с такой обстоятельностью, будто сам присутствовал на похоронах.

"Когда у скифов умирает царь, то там вырывают большую четырехугольную яму... В остальном обшир­ном пространстве могилы погребают одну из наложниц царя, предварительно задушив ее, а также виночерпия, повара, конюха, телохранителя, вестника, коней, пер­венцев всех других домашних животных, а также кладут золотые чаши... После этого все вместе насыпают над могилой большой холм, причем наперерыв стараются сделать его как можно выше. Спустя год они... умерщ­вляют 50 человек из слуг удушением (также 50 самых красивых коней)... Поставив вокруг могилы таких всад­ников, скифы уходят".

Вот какими знаниями были вооружены первые рос­сийские археологи, исследователи причерноморских курганов. Но был уже и кое-какой опыт раскопок. Правда, изначально вовсе не научного свойства.

Еще в XVII веке царю доносили, что в Сибири рус­ские мужики разрывают "бугры". После того как завод­чик Никита Демидов преподнес царице "богатые золотые могильные сибирские вещи", хранящиеся ныне в Эрми­таже, Петр I издал ряд указов, направленных на сбере­жение и изучение памятников старины. Приказано было "всему делать чертежи, как что найдут", за случайные находки и их добровольную сдачу платить "вдвое, чего они стоят", "гробокопателей, что сыскивают золотые стремена и чашки, смертью казнить". Петровские указы стали предисловием к научному изучению "степных пи­рамид".

При Екатерине II и в первой половине XIX века рас­копки перенеслись в Новороссию и обрели планомерный характер. В 1830 году под Керчью был весьма тщатель­но по тем временам исследован скифский "Зольный кур­ган" — Кульоба. Он открыл первый раздел отечествен­ной археологии, раздел создания художественно-истори­ческих коллекций. Высказывание одной из газет того времени довольно точно отражает основные цели этого периода: "Спешим известить читателей наших об архео­логическом открытии, весьма важном даже в такой стране, которая издавна славится сокровищами древно­сти... Золота разных достоинств содержится в них до 8 фунтов". Впрочем, просвещенную публику поразили не так драгоценные изделия, как высокохудожественные изображения на них древних людей: сцены схваток и побратимства, пиров и обрядовых действ. Сокрытое ты­сячелетиями прошлое воскресало!

Были созданы Археографическая, а затем Археоло­гическая правительственные комиссии, призванные по­полнять собрания Эрмитажа и музеев губернских горо­дов, стали возникать общества любителей древностей. Последовали раскопки Золотого кургана и Чертомлыка, других скифо-античных памятников второй половины I тысячелетия до нашей эры. Но наряду с ними иссле­дователи все чаще натыкались на памятники более древ­них времен, не содержащие не то что злата-серебра, но даже железа.

Продолжительное время археологи и служители му­зеев не обращали внимания на могилы с грубыми горш­ками, орудиями из камня и очень редко из меди. Декла­рации о том, что "разрытие могил без обнародования о внутреннем их устройстве и содержании есть преступле­ние нашего времени пред лицом истории, есть граби­тельство, причиненное потомству" (1836 год), таких по­гребений словно бы не касались. Показательна позиция одного из раскопщиков древнейших курганов, который (в 1895 году) хоть и давал себе ясный отчет в том, что их материалы стали бы "важным приобретением для науки", однако же перенес работы в другое место, по­скольку прежнее "не открывает блистательных пер­спектив в смысле богатых находок".

Помимо вещей и захоронений, ученые прошлого века обратили внимание и на конструктивные особенности насыпей. На I Археологическом съезде 1869 года среди вопросов к обсуждению было предложено подразделить курганы на погребальные и "простые", "простые насыпи могут указать нам или пункты сторожевые, обсерваци­онные и маячные, или границы". Были выделены также курганы обрядовые, известные в лесостепной Украине под названием майданы (буквально "площади"). Ярым при­верженцем изучения их стал А. А. Бобринский.

Майданы отличаются вычурной формой. Это не по­добия холмов, а скорее некие гигантские символы.

Особое внимание исследователь обратил на сооруже­ние у села Цветна Чигиринского уезда Киевской губер­нии. "С высоты птичьего полета все насыпи майдана должны представлять подобие громадного паука", — от­метил он в своей публикации 1898 года. Это определе­ние можно принять, но только как приближение к объ­яснению более сложного образа. Такие крестообразные фигуры встречаются среди древних орнаментов местной посуды; подобные же, но более реалистические изобра­жения пауков представлены в мифологических сюжетах Шумера III тысячелетия до нашей эры.

Примерно к этому времени и отнес Бобринский май­дан Бурты у села Цветны. Частичные раскопки обнару­жили, правда, захоронение лишь скифо-античной эпохи, но оно оказалось впущенным в уже существовавшее со­оружение. "Отсутствие могил под майданом, его своеоб­разная форма... все это, в общем, оправдывало предпо­ложение, что сооружения такого рода следует относить к насыпям, имеющим цели не погребальные, а иные, например, обрядово-религиозные". И "обсервацион­ные" — добавим мы, подразумевая не только формули­ровку I Археологического съезда, но и современные знания о подобных Стоунхенджу сооружениях.

Действительно, основные отростки майдана Бурты были направлены на промежуточные стороны света. По-видимому, они фиксировали восходы и закаты солнца в периоды зимнего и летнего солнцестояний. Наиболее сложный отросток крестообразного "Паука" (его "че­люсти") обращен на северо-запад, к закату солнца в день летнего солнцестояния. Не связывалась ли уже тогда эта дата с празднованием Купалы, "костра"?..

Традиция сооружения подобных майданов продол­жалась на Руси вплоть до утверждения христианства. Среди курганов у села Пожарная Балка (недалеко от Полтавы) раскопан был золистый холм, под которым обнаружилась... стая лебедей, вырезанных рельефом а земле. А "Великанша", культовая землянка в виде ги­гантской женской фигуры у поселения X века недалеко от Житомира? Но это уже сравнительно недавние иссле­дования 50—60-х годов.

Беда в том, что загадочные сооружения оказались не только культовыми местами. Часть майданов образо­валась после грабительских раскопок обычных курганов или же устройства в них селитряных выработок, забыто­го ныне промысла. Эти-то поздние, не имеющие к науке отношения раскопы и скомпрометировали зародыш идей, выдвинутых А. А. Бобрииским примерно за 70 лет до повторных открытий. А в начале XX века мысли о сугу­бо культовом предназначении некоторых курганов и, главное, о предумышленной конфигурации майданов подверг сомнениям В. А. Городцов, виднейший исследо­ватель древнейших "степных пирамид".

Точка зрения о сугубо надмогильном предназначении курганов восторжествовала. Тем более что в степях май­данов вроде бы не было; здесь преобладали насыпи гео­метрических форм.

Преобладание сочли за правило без исключений. Из­вестный археолог Д. Я. Самоквасов в "Инструкции для научного исследования курганов" вполне справедливо отметил, что "раскопка, неправильно и неполно описан­ная, не только бесполезна для науки, но и вредна: унич­тожая исторический памятник, она может повести к неверным в науке выводам". И тут же предложил стандар­ты для описания форм насыпей: полусферическая, кону­сообразная, продолговатая с вершиной острой, тупой или впалой. Но даже упрощенные варианты далеко не всег­да отмечались раскопщиками. Курган в их восприятии был просто кучей земли, которую следовало поскорее убрать, чтобы добраться до могил и вещей.

 

Рис.3. Гигантские фигуры Среднего Поднепровья: "Великанша" языческих славян и "Паук" племен бронзового века.

 

Не приняв гипотезу о преднамеренной конфигурации майданов, выдающийся исследователь "степных пира­мид" предположил, что архитектура курганов "заклю­чает в себе развитие... специальной идеи". Он же сделал ряд небезынтересных наблюдений над технологией их сооружения.

Исследования 20—30-х годов подвели окончательную черту под музееведческим периодом становления архео­логии и сделали ее разделом исторической науки, при­званным изучать дописьменное прошлое.

Главным научным источником в археологии степей стали не вещи, а захоронения — направление, зало­женное В. А. Городцовым в самом начале XX века. Од­нако еще и в 50-х годах продолжалась дискуссия, при­знавать или не признавать выделенные им в курганах бронзового века ямную, катакомбную, срубную культу­ры, названные так по типам погребальных сооружений. Признали. И принялись разрабатывать вопросы проис­хождения, уровня развития, периодизации и хронологии этих культур.

Наряду с продолжением раскопок курганов в сферу исследований были включены поселения, а также на­скальные изображения Каменной Могилы под Мелито­полем. На задачи сугубо научные наложились еще и производственные: археологам пришлось поспевать рас­капывать памятники, попадавшие в зоны будущих водо­хранилищ и других новостроек... В русле этих проблем возникли другие дискуссии, и о курганах-святилищах (майданах) как-то забыли.

Особое внимание обратили на новые, недавно откры­тые виды источников: на древнейшие в мире повозки, антропоморфные стелы, расписные гробницы. Они пока­зывали высокий уровень развития степного населения IV—II тысячелетий до нашей эры. Стало ясно, что это были уже не охотники и собиратели дикорастущих рас­тений, а скотоводы и земледельцы с далеко зашедшим имущественным и социальным неравенством. Погребаль­ный инвентарь позволил выделить среди них "вождей и общинников", а также мастеров различного профиля: металлургов, изготовителей орудий из камня и кости, гончаров и кожевников. Ученые стали изучать останки со следами болезней и насильственной смерти в бою или же в тризне возле могилы.

Повозки па перекрытиях могил сочли признаком большого богатства и высокого общественного ранга покойников, росписи на стенах гробниц — имитацией ковров или настенных росписей жилищ: антропоморфные стелы — изваяниями выдающихся предков или же ро­доплеменных божеств. По поводу последнего "или" раз­вернулись дебаты, в ходе которых основное внимание перенесли с моделировки стел на условия их нахождения.

Подавляющее большинство изваяний стояли не вер­тикально, а были низвергнуты и вторично использованы для перекрытия могильных ям. Это обстоятельство по­ставило археологов в тупик. Возобладало мнение о том, что носители ямной культуры преднамеренно разруша­ли святилища своих предшественников и использовали их истуканов в своем погребальном обряде.

Однако десятилетие спустя в научный оборот были введены этнографические параллели, свидетельствующие о двухэтапном использовании человекоподобных изобра­жений: сначала их устанавливали и делали как бы участниками ритуала, двойниками умерших, а затем вместе с ними укладывали и погребали... Но и на этом научное объяснение стел не закончилось.

Пример изучения антропоморфных изваяний пока­зывает сложности понимания даже сравнительно про­стых, легко обозримых и вполне осязаемых древних из­делий. Что же говорить о курганах, чьи недра скрывают в себе немало разделенных веками досыпок, вымосток, ям, рвов, кромлехов и прочих конструкций, которые мож­но увидеть в полном объеме только на чертежах?..

Поэтический термин "пирамиды степей" исчез из на­учного обихода уже к началу XX века. Стало ясно, что фараоны не имеют к курганам Причерноморья ни ма­лейшего отношения. (Впоследствии эта уверенность по­колебалась. Под Мелитополем был даже найден скара­бей — египетский амулет в форме жука.) Однако один ореол таинственности сменился другим — скифским. Сияние его злата-серебра, вуаль воинской славы, цар­ского величия и рабской покорности — все это спроецировалось на более древнее местное население. Первые степные курганы стали рассматриваться как воплоще­ние идеи "создать далеко заметный и вечный памятник погребенному".

Это так и не так. Все названные элементы вроде бы можно принять, но вот суть... Для ее постижения необ­ходимо пройти дебри фактов. И вынести оттуда иные сравнения, другие акценты... А начинать надо было с ме­тодики раскопок курганов и составления их чертежей.

При исследовании духовной культуры степных пле­мен эпохи меди и бронзы, опиравшемся на гробницы и стелы, встал вопрос об архитектуре курганов. Вот тут-то и вспомнили А. А. Бобринского, правда, не в связи с майданами, а с раскопками кургана у села Вербовка Чигиринского уезда Киевской губернии. Его первичная насыпь окружена кромлехом — плитами, доставленны­ми за 60 километров и покрытыми резными ромбами, треугольниками и другими геометрическими фигурами. По мнению раскопщика, в расположении камней и "украшений не замечается какой-либо системы... Они, может быть, составляли стены жилища покойного до его смерти". Возможно, что именно это замечание натолк­нуло А. А. Формозова на реконструкцию бревенчатого шатра, опиравшегося на кромлех и покрывавшего вер­шину помещенной внутри его насыпи.

Несколько лет спустя после публикации этой рекон­струкции М. П. Грязнов поставил вопрос о необходимо­сти планомерного изучения архитектуры курганов. На­чался новый виток постижения "степных пирамид".

Некоторое время установка на исследование кон­струкций курганов воспринималась не более чем призыв улучшить раскопки и их фиксацию. Результат представ­лялся заведомым: насыпь из кучи земли сулила пре­вратиться в определенные геометрические фигуры, пред­полагавшиеся еще в конце XIX века полушария, конусы и т. п., но уже с элементами символики потусторон­него жилища. Ведь именно такой предстала реконструк­ция кургана у села Вербовка, а затем и другие. Допус­калась также, но еще без должного осмысления, симво­лика Солнца, выявленная в начале 30-х годов в устрой­стве кромлехов и кольцевых рвов.

Известные к этому времени "курганы с усами" (да­леко уходящими от насыпей дугообразными валами или каменными вымостками), а также "длинные курганы" считались отклонениями, некими казусами. Майданы были исключены из научного оборота как разрушенные позднейшими перекопами насыпи... И уникальный па­мятник Бурты (рис.3) погиб под ножами бульдозеров. Краткая публикация вымостки под одним из курганов Одессщины, чьи "контуры напоминали части антропо­морфной фигуры ("голову", "плечевые выступы")", про­шла незамеченной. Две подобные конструкции из междуречья Днепра и Молочной остались непонятными да­же для раскопщиков. А сколько таких материалов затерялось в научных архивах?

Археолог видит только фрагменты раскапываемого памятника и, как правило, теряется в этой грандиозной мозаике. Большую ясность приносит чертеж, но его еще надо создать! А ведь даже в геодезии, имеющей дело с природными рельефами, давным-давно освоенными че­ловеком, существует правило: прежде, чем вычерчивать карту местности, необходимо понять историю, современ­ное состояние и перспективы изменений ландшафта. Иначе и самые точные измерения разойдутся с дей­ствительными соотношениями элементов. Даже в этой математически строгой науке допускается (более того, вменяется в обязанность!) утрирование деталей для максимально достижимого отражения сути...

Эти истины раскопщикам курганов предстояло от­крыть в 70-х годах на основании собственных задач, не­удач и прозрений. А пока продолжало господствовать представление о "большой куче земли". Об усилиях А. А. Бобринского если кто и вспоминал, то не более чем о чудачестве. Господствовал "циркульный метод" воссоздания древних конструкций: при раскопках вычер­чивали схему слоев одного лишь разреза, затем измеря­ли расстояние между крайними точками каждого слоя, делили на два и циркулем наносили на план, где, кро­ме того, изображали исследуемые погребения. Всем бы­ло ясно: над древнейшим погребением делали насыпь, над последующими или впускными в первую насыпь — досыпки. Было сомнение: вряд ли досыпки и насыпи по­лучались у древних строителей геометрически правиль­ными. Сомнение сняли: круги стали вычерчивать не цир­кулем, а от руки. В 50-е годы, да и в 70-е тоже это счи­талось приближением к реальной действительности далекого прошлого... Впрочем, "циркульный метод" не изжит и поныне.

Развертывание в Причерноморье гидромелиоратив­ных новостроек и необходимость синхронных археологи­ческих исследований привели к внедрению в раскопки курганов бульдозеров и других землеройных машин. Сначала это вызвало замешательство: слон в посудной лавке!.. Но постепенно была разработана новая методи­ка, которую освоили и ученые и механизаторы. Насыпи снимают машинами, а погребения расчищаются, как и прежде, вручную.

Нельзя теперь уже сказать, бульдозеристы или ар­хеологи придумали оставлять бровки — перемычки между траншеями, ходами трактора. Наверное, бульдо­зеристы — так удобней работать. А ученые постепенно привыкли снимать чертежи уже не с одной, а с несколь­ких бровок и делать на основании этих чертежей рекон­струкции строений и обрядов курганов. Но превращать­ся в норму такие новшества стали лишь с конца 70-х годов.

...Вот с таким багажом знаний, научных традиций и недоработок и приступили в 1972 году к раскопкам Вы­сокой Могилы. О том, как я, главный раскопщик курга­на, не был готов к встрече с "космическим странником" из погребения 8, вы уже знаете.

Чтобы понять переворот, произведенный в археоло­гии степей эпохи меди и бронзы материалами Высокой Могилы, следует познакомиться с тем, как же был рас­копан этот выдающийся памятник и что случилось потом.

"Чувство земли", как говорят археологи, у меня уже было: приобрел в краеведческой практике, а затем в экспедициях. Поэтому и обратил внимание на странные прослойки внутри первичной насыпи и десяти ее досы­пок. Сначала представлялось, что фиксирую лишь кон­структивные детали из камня, дерева, глины, чернозема, дерна и грязи, но потом оказалось, что они несут и об­рядовую, смысловую нагрузку: означают различные ор­ганы антропоморфных и зооморфных фигур, элементы астральных символов... Это стало первым нововведени­ем, принятым затем и другими исследователями.

Второе нововведение было чрезвычайно простым по замыслу, но очень уж непривычным в исполнении. В не­скольких словах оно делается так: реконструкция слоев по их разрезам, фиксируемым в бровках, которые остав­ляются между раскопочными траншеями (рис.1—2). Циркуль тут уже не помощник да и "круги от руки" по­лучаются далеко не всегда. Нет, в восьми из одиннадца­ти слоев Высокой Могилы они получились, но вот в трех... в трех при реконструкции проявились человеко­подобные фигуры (рис.14). Впоследствии, когда я стал наносить на полученные окружности и овалы конструк­тивные детали, то оказалось, что и они не так-то просты: два кругляша обрели символику жилища, два — Солн­ца, по одному — Луны и Тельца (рис.6, 9, 11, 28).

Тут я живо припомнил и солнечную символику кромлехов и рвов, и антропоморфную вымостку из кургана у села Баштановка Одесской области, и майданы...

Десятилетие спустя стали появляться публикации и об иных конструкциях. Теперь они известны и в Одес­ской, Днепропетровской и других областях, в несколь­ких районах Кавказа, а также — независимо от наших исследований — за рубежом. Особенно показательна история открытия курганов-символов недалеко от Одес­сы. Часть из них была раскопана задолго до Высокой Могилы, еще в 20—40-х годах, но, непонятая раскопщиками, осела в архиве. И лишь в середине 80-х годов, в связи с новыми находками, эти материалы были надле­жащим образом опубликованы и объяснены археолога­ми В. Г. Петренко и Л. В. Субботиным (рис.5).

Открытие фигурных конструкций, продолжившее вре­менно забытое начинание А. А. Бобринского, ненамно­го опередило открытие подкурганных календарей, а за­тем и обсерваторий.

 

 

ПОДНЯВШИЕСЯ ИЗ ПРАОКЕАНА

 

Курганы подобны летописям.

Листы их — досыпки, каждая из которых перекры­вает одно или несколько захоронений. Высокая Моги­ла, например, досыпалась одиннадцать раз, с середины IV до середины II тысячелетия до нашей эры (рис.1).

Курганы — это братские могилы народов.

За два тысячелетия бронзового века степями Причер­номорья прошли представители полутора десятков ар­хеологических культур. К Высокой Могиле приобщились восемь из них: носители среднестоговской культуры, по­лучившей свое условное название по днепровскому ска­листому острову Средний Стог; нижнемихайловской и старосельской — по названиям сел на Нижнем Днепре; кеми-обинской — по крымскому кургану Кеми-оба; ин­гульской — по реке Ингул, притоку Южного Буга; ям­ной, катакомбной и срубной — по устройствам могил.

Погребение 8 "космического странника" оказалось девятым из восемнадцати. Перекрыто оно было VIII сло­ем или седьмой досыпкой первичной насыпи Высокой Могилы. Первоначальный курган соорудили местные "среднестоговцы". А погребение 8 было оставлено приш­лыми "старосельцами", наиболее ранние памятники ко­торых появились в Закавказье в середине III тысячеле­тия до нашей эры.

Первичная насыпь Высокой принадлежит к древней­шим курганам. Но ее нельзя считать наиболее древней, поскольку располагалась она довольно далеко от реки. Первые же курганы ставили в поймах или на островах.

Предыстория появления курганов уходит к середине IV тысячелетия до нашей эры, ко временам первых еги­петских пирамид и зиккуратов Месопотамии. Для степей от Дуная до Волги это было время смены присваиваю­щего хозяйства производящим: охоты и собиратель­ства — скотоводством и земледелием.

Немногочисленное население держалось речных бе­регов. Охотники и рыболовы, собиратели съедобных рас­тений и моллюсков старались врасти в среду обитания и поэтому были более оседлы, чем всецело зависящие от плодородия пастбищ и полей скотоводы и земледель­цы. Скотоводы отличались, понятно, особой подвижно­стью, а уклад их как нельзя лучше соответствовал про­сторам степей.

Оставив после себя наименьшее количество поселе­ний и полустертые веками следы кочевий, древнейшие скотоводы вошли в историю мировой культуры как соз­датели курганов — рукотворных холмов. Являя класси­ческий пример "нерациональной затраты труда", они за­ставляют современных исследователей видеть причину появления курганов то в резком росте авторитета вож­дей-патриархов (но ведь под первичными насыпями не­редко погребены и женщины, и даже младенцы...), то в особой психологии полукочевых степняков. Так, ака­демик Б. А. Рыбаков полагает, что "перегонявшие свои стада по открытым пространствам конные пастухи осо­знали округлую выпуклость видимой части земли лучше, чем это могли сделать земледельцы, пахавшие ограни­ченный уча