На первый взгляд , сознание или восприятие кажется совершенно отличным от

атомы, силы и причинно - следственные связи космоса. Если бы сегодня кто
- то попытался объединить их всех, его первоначальной тенденцией было бы отдать первенство
материальной вселенной, а затем попытаться найти способ, с помощью которого
из нее возникло сознание. Например, мозг состоит из атомов, которые состоят из субатомных
частиц — всех известных сущностей — и он работает с помощью электрохимического процесса
, природа которого больше не является загадочной. Если наше осознание является всего лишь каким - то
субъективно ощущаемым побочным эффектом всего этого, то оно действительно может быть случайным и
второстепенным по отношению к самодействующей модели реальности современного мира, и в этом случае
вы потратили впустую свои деньги, купив эту книгу. Науке сошла
бы с рук именно эта модель, если бы не небольшая проблема, возникшая чуть
более века назад: квантовая механика.

В основном — и это восходит более чем к двум тысячелетиям со времен
Аристотеля — ранний вопрос заключался в том, принадлежит ли сознание фундаментально к
сфере, отдельной от физического мира. Это не было нелепой идеей. Вера
в это позволяла тем, кто хотел исследовать такие вещи, как свобода воли, мораль,
духовность и (позже) психология, иметь для себя одну арену, в то
время как у тех, кто занимался вопросами " как " и " почему " физического космоса, была другая. Этим
двоим не нужно было мутить одну и ту же воду.

Если и существовала какая — то связь или общность между двумя сферами —
сознанием и физическим миром, - так это то, что боги или единый Бог
, как повсеместно считалось, создали и то, и другое. Вот почему трактаты об индивидуальном
поведении, а также открытия “ натурфилософов ”, таких как Ньютон, которые
успешно раскрыли логику и последовательность для всего физического движения,
регулярно цитировали Создателя. Эта практика исчезла только в прошлом веке.
в наши дни ни ваш терапевт, ни ваш учитель физики, скорее всего, не будут упоминать
о Божестве.

Еще в семнадцатом веке Рене Декарт заявил, что
космос населяют две совершенно разные сферы: разум и материя. У него была своя собственная
хорошая логика, чтобы сказать это, потому что для того, чтобы разум и материя взаимодействовали,
должен быть обмен энергией. И никто никогда не наблюдал, чтобы энергия
какого - либо объекта уменьшалась или увеличивалась просто потому, что за ней наблюдали. Естественно, если наш
разум не влияет на материю, должно быть верно и обратное. И если вселенная

общая энергия никогда не меняется (что верно), тогда кажется
, что для одного или нескольких отдельных сознаний вообще не остается места для какой - либо энергии, что подразумевает
, что сознания даже не существует.

Но это так, как Декарт проиллюстрировал своей самой известной максимой. Так что с
этого момента ученые в значительной степени оставили сознание в покое. Когда
иногда возникали нерешительные попытки объединить все, они всегда
основывались на примате случайного и инертного материального мира, который, по - видимому
, каким - то образом породил осознание. (Это иногда называли физическим
монизмом.) Никто не пытался пройти обратный путь, пытаясь доказать, что
материальная вселенная может возникнуть из сознания. Это отсутствие нельзя было
винить. Сознание воспринималось и до сих пор воспринимается как почти призрачное — как могло
простое восприятие сдвинуть камень, не говоря уже о создании планеты?

Таким образом, выбор был ясен среди мыслящих людей. Вердиктом современной
науки было и остается придерживаться картезианского дуализма разума и материи. На протяжении
веков они считались по своей сути отдельными — или, по мнению
растущего большинства, сознание каким - то образом возникает из еще не открытого
механизма внутри материальных тел, такого как структура или химия
мозга.

Мотив, стоявший за утверждением двойственности между разумом и материей, был одновременно
благородным и логичным. Аристотель, отчаянно желая выяснить, как все устроено
, и желая раскрыть физические законы космоса, чувствовал, что устранение
подверженных ошибкам мнений отдельных наблюдателей может только улучшить ситуацию. Короче говоря,
он боролся за объективность. Это, по сути, утверждает, что все в мире
отделено и независимо от нашего разума. Исааку Ньютону это очень понравилось
идея тоже, и к середине семнадцатого века его три закона движения
помогли закрепить то, что мы сейчас называем классической физикой.

Во Франции примерно в то же время Рене Декарт был полностью согласен с
этим предположением о материальном реализме, или причинном детерминизме. (Эти причудливые термины
просто относятся к нашей стандартной модели Вселенной, представленной ньютоновской
физикой. Это просто идея о том, что все объекты имеют массу и влияют
друг на друга. Без “ притяжения ” всех этих мириад движущихся объектов все остальное
оставалось бы в покое или продолжало бы двигаться без помех, и мы бы не увидели

разворачиваются изменения.) Вспоминая мучительные страдания таких, как Галилей
, всего несколькими десятилетиями ранее, Декарт полагал, что это допущение материального
реализма позволит науке развиваться с максимальной безопасностью и минимальным
вмешательством со стороны Церкви. Пусть у Церкви будет эта другая сфера — разума,
сознания, индивидуального духа, морали, общественных правил, религиозных ритуалов и
всего, чего они хотят, — когда дело доходит до регулирования личного поведения.

Это сработало. Наука и Церковь теперь имели свои собственные вотчины.
Ньютоново – картезианская точка зрения заключалась в том, что космос, по сути, является гигантской машиной.
Первоначально ученые немного на словах поклонялись Божеству, но по сути они
рассматривали Вселенную как гигантскую, самодостаточную трехмерную игру
в бильярд. Если бы вы знали массы и скорости каждого объекта, вы могли бы прекрасно
предсказать будущие положения и поведение или даже экстраполировать в обратном направлении и знать
, где все было.

Аналогичным образом, в следующем столетии французский математик Пьер - Симон Лаплас
предположил, что если бы кто - то обладал достаточным интеллектом и информацией, он мог
бы знать все о Вселенной, просто наблюдая за текущими положениями и
траекториями всех объектов. Все определялось предыдущими условиями. Никакой
тайны не осталось, за исключением, возможно, небольшого вопроса об окончательном происхождении.
Даже Бог не был необходим; действительно, Лаплас опустил любое упоминание о божестве в своих
трудах по небесной механике.

3

Таков был взгляд на реальность в последние моменты девятнадцатого века
и в начале двадцатого. Каждая сторона в значительной степени выполнила свою сделку. Наука
оставила религию в покое и также игнорировала сознание. И религия считала
науку нормальной — в конце концов, она объясняла, как все движется, и не вторгалась
в попытки выяснить, почему или как возник космос.

По мере того как западный мир повышал уровень жизни и одновременно становился менее
религиозным, научная детерминистская модель стала новым Евангелием. Его часто
называли научным реализмом, и кто мог бы поспорить с таким ярлыком? Нужно
быть сумасшедшим, чтобы быть антинаукой или антиреализмом.

В целом, Вселенная широко рассматривалась как объективная (существующая независимо
от наблюдателя), состоящая из материи (включающей энергию и поля), управляемая
причинным детерминизмом и ограниченная локальностью. Когда это вообще рассматривалось,

предполагалось, что сознание или наблюдатель просто являются частью
космоса, основанного на физической материи, каким - то образом возникшего из нее. То, что его происхождение или действительная
природа не могли быть объяснены, казалось, никого не беспокоило. Несколько затянувшихся тайн
считались вполне совместимыми с материальной вселенной.