Отрывок из дневника Альбины Селицкой:

 

14 августа, 1992 год

Этой ночью снился сон. Он был очень жуткий. Я нахожусь в очень красивом доме белого цвета в два этажа, и вдруг приехали военные. Много их, они везде – и в доме, и около дома, и сидят на земле – всюду, и больше нет людей, только военные. Я куда ни пойду, кругом они. Вышла из дома, а вода по улице бежит ручьем и грязная, черная. Я стала улицу мести, да куда ни ткнусь, везде гниющие трупы. Сама думаю, когда этих людей успели убить, если гниют они? Кошмар во сне.

Проснулась и думаю, мне военные приснились, видимо, потому что работала я раньше с ними. Но не могла себе представить, что не сон это был, а явь. В этот день все было очень тревожно. На работу многие не вышли. Я за целый день ни разу не спустилась к морю с девочками, а стояла и с тревогой смотрела, сама не знаю почему, на море, то в сторону Сухуми, то в сторону Гудауты. Я с такой болью смотрела на море, будто видела его последний раз. Мне было очень плохо. Я разволновалась, хотела поехать в Гудауту. Вот стою на берегу, смотрю в море, слышу, гудит сирена, знаю, что это такое, так как живу с военными, но, думаю, здесь, в Приморском, не поняла да и не обратила на это внимание. Это было в два часа дня, а уже через полчаса мы были в Гудауте. Когда въехали в город, поняли, что случилось что‑то страшное. Когда узнали, что началась война, я поняла: это надолго.

Я ненавижу войну, нет слов, которыми могла бы описать этот кошмар, а как больно это пережить вольному горному человеку! Первое, что было нужно, это информация, но ее нет. Отрывки фраз, рассказы очевидцев. У кого истерика, у кого паника.

Я когда послушала президента Абхазии, поняла, что все серьезно, но не могла поверить, не могла осмыслить. Я только и могла, что утирать слезы, проклинать войну да, глядя на наше звездное небо, выть по‑волчьи. Это был не стон души, это был вой. Я не хотела терять свою Родину, свою любимую и самую красивую и дорогую мне Абхазию.

Выла я три дня, положение становилось все хуже. Я ничего не могла делать, руки опускались, шок, от которого можно заболеть. Сотни беженцев, военные начали срочную эвакуацию, за три дня через гарнизон прошли все мои близкие, знакомые, малознакомые и совсем не знакомые мне люди, и все были друг другу как родные. Хотелось чем‑то помочь, но что я могла сделать? Помидоров или воды дать? Может, просто успокоить и сказать: «Война кончится. Не бойтесь. Все будет хорошо». Мне в это хотелось верить каждую минуту. Беженцы были не только из Гудауты, они были и из Сухуми, и из других городов. Все, что они говорили, было ужасно. В душе нарастало такое горькое чувство: дайте мне оружие, пойду на передовую. Не могу, не могу я уехать из Абхазии. Мне некуда ехать, это моя Родина. Я не хочу, чтобы вы видели то, что видели мы в Абхазии. Люди сутками стояли в очереди за хлебом, Гудаута в блокаде, в Сухуми из Тбилиси поступает гуманитарная помощь, а в Гаграх комендант пьет шампанское и угощает им своих союзников. Как больно и противно, когда тебя хотят поставить на колени, хотят заставить забыть свое имя, хотят оставить без прошлого и будущего, когда знают, что ты слаб без оружия.

Я украинка, родилась в Гудауте, и для меня нет роднее и краше города, чем этот, сейчас он опустел, он в трауре, если не плачут, то молчат или говорят вполголоса, только громко стреляют из автомата, да и к этому уже привыкаешь – ведь война.

И вот сейчас я пишу, за окном ночь, прогремела автоматная очередь, и опять тихо.

К этому не хочется привыкать, ведь эта очередь для кого‑то может быть последней. Все мои родные, вся моя семья здесь.

Нужно стоять за Родину, у нас нет пути назад. Путь один – к свободе.

 

* * *

 

Господи, Всевышний, помоги! Помоги найти в себе силы, помоги сохранить в себе человека, помоги остаться в живых. Сохрани рассудок мой светлым и чистым, чтобы я могла поделиться своим счастьем с другими. Счастье будет, если рядом будут сыты и радостны дети, если с радостью будут встречать свою жухлую теплую осень старики, а незнакомые люди будут ходить по улице, улыбаясь друг другу.

Шла война, о которой думать страшно, а не то что говорить. Уже много сирот, обездоленных, кто‑то стал инвалидом, кто‑то стал идиотом. Они стоят друг против друга, каждый уверен в своей правде, но ведь так не бывает, правда всегда только одна.

Что они делают на этой земле? Зачем пришли они, эти серые, дикие волки? Не подчиняющиеся законам стаи, жаждущие крови, боли, страданий. Даже в волчьей стае есть вожак. Это же – полчище демонов неземных, ибо лишь дьявол способен помутить рассудок стольких людей. Они, одурманенные ядом гремучей змеи, сжигали дома, а в них людей. И не видели они вокруг солнца, и глаза их были полны крови, и не хотели они видеть небо, и не слышали они шум моря, их дурманил лишь запах крови. Кровь была везде, кровь была повсюду, она стекала с двенадцатого этажа из груди женщины, успевшей только лишь прикрыть собой своего ребенка.

В перерывах между бойнями это зверье заливало свою утробу шампанским и заедало ляжкой только что убитой коровы.

С другой стороны, каждое утро мы видели солнце, так же как всегда встающее над морем из‑за гор, до боли родное и яркое как никогда. Только оно грело и ласкало, так как не было ничего ярче в это время потухшей жизни. Его встречали, как мать, как новый день, и каждый думал: «Мое солнышко, сегодня я, может, вижу тебя в последний раз. Сколько еще дней суждено мне увидеть твой восход – пять, три или этот день последний?»

Их было трое, отдыхавших после первых боев вдали от передовой, трое неженатых мальчишек. Сколько в них было тепла и шуток, сколько радости они приносили! И в то же время они были так просты и наивны, что невольно думаешь, а смогут ли они защитить нас от зверя? Смогут ли остановить его?

Кто‑то вспомнил шутки ради предсказания по руке. И передо мной по очереди раскрылись три ладони. Кто бы знал, как мне не хотелось смотреть в них, но они просили, и я сказала каждому что‑то теплое.

О Господи, что увидели мои глаза! Прямо на меня колючим взглядом смотрела смерть, я не верила в это, я думала, что ошибаюсь, все выло от боли. Я говорила:

– Будь осторожен.

Тут же вопрос:

– Долго ли буду живым?

На что мне приходилось улыбаться и говорить:

– Да, да, конечно.

Вторая ладонь – тоже смерть, и третья все то же.

С тех пор мое сердце кричит: «О Боже! Мне больно в ладошки смотреть! Не буду». Как больно, когда видишь ты всю безысходность печали, как страшно становится жить за тех, кому жизни не дали! Смотрите в ладошки, люди, мне хочется прокричать: «Смотрите, смотрите, очнитесь, не то вы станете так же, как те, что ревели и выли. Протягивайте чаще ладони друг другу, и все обойдется».

А сейчас на государственном флаге Абхазии открытая ладонь. Этот символ я видела еще во время войны.

 

* * *

 

Война, холодно, батареи не топят, бомбежка. Однажды вечером на кухне во время войны Альбина увидела вспышки живого огня, они были какие‑то «разумные». Она испугалась, подумала, что у нее перенапряжение, галлюцинации и они ей мыслями‑формами говорят: «Раз ты не веришь, мы для тебя повторяем еще раз: знай, что это есть!»

Все исчезло, а потом опять появился живой огонь, который состоял из двенадцати языков пламени. Альбина была в оцепенении. Ей тогда было 29 лет. С трудом молодая женщина заставила себя лечь спать. Ей снился сон, и вдруг она почувствовала, как что‑то ей говорит: «Вставай, бери карандаш и пиши». Это было на уровне ощущений. Альбина встала, нащупала керосиновую лампу, зажгла, взяла огрызок карандаша, нашла какой‑то лист и стала писать:

 

У Бога я здоровья не прошу,

И счастья не прошу.

Я у него прошу немного.

Единственное, что прошу у Бога,

Сжигающей любви, любви до гроба.

Любви такой, чтобы она зажгла

И душу, и сердца, и разум,

Любви такой, чтобы она несла

Созвучие сердец и мыслей разом.

Любви такой родник пусть бьется всюду,

И счастливы пусть будут люди,

Любовь, постигшую на годы, на века.

Хочу, чтобы она была всегда.

Чтобы ее везде встречали люди,

Желанную, живую, как вода,

Чтобы ее всегда давали

От пламенного сердца, от души.

Чтобы дающая рука не уставала

Давать, давать, давать,

Давать безмерную любовь от всей души.

 

Сейчас экстрасенс ни одного человека не отпускает без этого стихотворения. Кому полезно – прочитает сама, кому не полезно – прошепчет молча про себя.

 

Дети, пришедшие во сне

 

У Альбины с мужем долгое время не было детей. Они прожили семь лет в браке, обследовались у врачей, но детей завести не могли. Однажды они с мужем ехали в поезде из Белоруссии в Астрахань. В соседнее купе подсели монахини в белых одеждах. Эти монахини были из монастыря Матери Терезы. Они пели псалмы, веселились… Альбина вышла из купе и стала смотреть в окно, вдруг старшая монахиня подошла к ней и на русском языке спросила:

– Как тебя зовут?

– Альбина.

– Какое интересное имя. У меня есть подруга в Польше, ее тоже зовут Альбина. – Затем помолчала немного и добавила: – А кто это едет с тобой, друг или муж?

– Муж.

– Как вы живете?

– Нормально живем.

– Дети у вас есть?

– Нет, к сожалению, детей у нас нет.

– А что, есть какая‑то причина?

– Вы знаете, нам врачи не определили причину, – произнесла Альбина и глубоко задумалась.

Монахиня посмотрела на женщину, достала из мешочка, висящего у нее на поясе, два образа Девы Марии и сказала:

– Носите с мужем, и у вас будет ребенок.

Альбина с такой радостью взяла эти образа, что забыла спросить, как зовут монахиню. Вернулась в купе и сказала мужу:

– Смотри, что мне дали. Нам сказали, если мы будем их носить, у нас будет ребенок.

Муж посмотрел на Альбину и ничего не ответил. Приехали они в Астрахань, через какое‑то время Альбине снится сон: небеса разверзлись, и падает живой луч света. В этом луче женщина увидела две ладони, тянущиеся к ней, в них лежал младенец. Альбина поняла, что это девочка, и прижала ее к груди. Сложилось ощущение, что ребенок растаял и вошел в женщину. Проснувшись, Альбина сказала мужу:

– Ты знаешь, я сегодня видела сон. У нас будет ребенок.

Муж скептически посмотрел на нее и произнес:

– В который раз?

– В этот раз точно, вот увидишь.

Через 9 месяцев у Альбины с мужем родилась дочка, которую назвали Маша. По срокам девочка должна была родиться 25 апреля, но она не рождалась ни 25‑го, ни 26‑го. Она родилась 1 мая 1994 года, в день Воскресения Христова – на Пасху. Это говорит о том, что родился действительно Божий ребенок.

Шло время, и, перед тем как Альбина забеременела сыном, ей приснился сон, что она ночью встала и пошла к окну. Окно было огромное, трехстворчатое, с низким подоконником. Женщина подошла к окну и увидела открытый темный небосвод, и на небосводе этом, как лампочки, горели звезды. Она стояла, смотрела и чувствовала, что происходит осознание чего‑то важного. Вдруг она увидела, как эти звезды внезапно тронулись, стали живыми и из каждой звезды образовался глаз. Их было штук двенадцать, они поплыли направо, и женщина последовала за ними взглядом. Она увидела огромный стол, и с другой стороны стола напротив нее сидел златокудрый младенец, от него отходили солнечные лучи. Эти все глаза подплыли к младенцу, выстроились в нимб над ним, и, когда слились они в ореол, ребенок стал невидимым.

Когда женщина рассказала этот сон священнику, тот сказал: «Ты видела Бога‑младенца. Эта информация пришла к тебе напрямую».

Так Альбина узнала, что беременна сыном. Это могло означать то, что Господь даровал ей ребенка, или то, что это будет тяжелая беременность, или то, что это будет какой‑то необычный ребенок. Роды были тяжелыми. Мальчик родился шестимесячным.

Когда Косте было 8 лет, он как‑то сказал Альбине:

– Мама, иди сюда, я тебе сейчас что‑то очень важное расскажу.

Женщина подошла, села напротив сына и стала слушать.

– Мама, мне приснился сон. Иду я по острову, а навстречу мне – женщина и старичок.[1] И эта женщина, и старичок проходили мимо, одеты были плохо, они попросили у меня хлеба, и я им дал кусочек, а потом этот старичок меня спрашивает: «Что ты выбираешь, мир или Бога?» – «Я выбираю Бога, потому что с Богом жизнь вечная». Старичок этот исчез. Иду я дальше, встречается мне женщина и спрашивает: «Ты помнишь, что выбрал?» – «Нет, не помню». Она посмотрела на меня и сказала: «Ну, тогда вспомни». И я вспомнил, что я выбрал жизнь с Богом, жизнь вечную. Когда я вспомнил, что выбрал Бога, было землетрясение, был великий грохот, и я оказался на небесах. Там я ходил по лесам, строил корабль, еще там были синие палатки. И был один мужчина, который учил меня строить эти палатки. Мне было там так хорошо! Мама, запиши, там никогда не бывает дня и ночи, там всегда белый свет, белый день, там дует свежий ветер, единственная у меня была тоска, что я думал, что уже вас никогда не увижу. Потом меня отпустили назад к родителям домой.

Альбина сидела и не могла проронить ни слова, глядя на сына.

Ее дочь Маша очень много ходила во сне. Девочка часто приходила к родителям в спальню, стояла и смотрела на них. Альбина говорила:

– Машенька, дочка, ты чего? Маша? Маша?

Когда девочка входила в реальность, она выбегала из родительской спальни. Когда у нее потом Альбина спрашивала:

– Маша, ты чего ходила?

– Неправда, я не ходила. Вы шутите, этого не бывает.

Когда Маше было три годика, Альбина как‑то зашла к ней, а она говорит:

– Мама, а что это у тебя за спиной светится?

– Где светится?

– Да вот, подойди. – И стала показывать: – Вот отсюда у тебя свет идет.

– Я ничего не вижу.

– Какие вы странные, взрослые.

Родители Альбины живут в заповеднике, в горах, в дачном поселке над Дагомысом, в своем доме. Как‑то сын Костя играл во дворе, ему было годика четыре. Альбина услышала, как сын за калиткой с кем‑то разговаривает. Женщина в открытое окно спросила:

– Сынок, ты с кем разговариваешь? Если куда уйдешь, где я тебя искать буду?

– Да я тут с пацанами.

– Заходи во двор, заводи своих пацанов и играй с ними здесь.

– Хорошо, мам.

Окно открыто, Альбина слышит голос сына во дворе, решила выйти посмотреть, что за соседские дети с ним. Выходит и говорит:

– Сынок, а где же твои друзья?

– Мам, здесь, во дворе, мы на лавочке.

Женщина видит, что на лавочке никого нет. У нее шок. Она взяла себя в руки и спрашивает:

– Сынок, где твои друзья?

Костя абсолютно нормально на нее смотрит и говорит:

– Мама, ты что, не видишь? Вот же они сидят на лавочке. В красных сапожках, синих, зеленых и в голубых. – Немного помолчал и добавил: – Мам, они все в шапочках, ты их видишь?

Альбина в шоковом состоянии зашла в дом, выпила валерьянку. На следующий день схватила ребенка и потащила к невропатологу.

– Доктор, посмотрите, что с моим сыном?

Врач осмотрела ребенка и сказала:

– Не беспокойтесь, у вас очень развитый ребенок, он у вас какой‑то особенный.

Когда мальчику исполнилось семь лет, Альбина его спросила:

– Сынок, а ты помнишь, как ты напугал меня тогда у бабушки? Что это было?

– Мама, ты какая‑то странная. Неужели ты их правда не видела? Мы с ними поиграли, потом они ушли за калитку и исчезли.

– Я их не видела.

– У них шапочки на голове были.

– Какие шапочки?

Ребенок подошел к висевшей на стене иконе и показал на нимб:

– Вот такие шапочки.

– Сынок, ты ничего не путаешь?

– Мама, конечно же нет.

Видимо, ребенок играл с ангелами.

Через какое‑то время Альбине приснился сон, как стояла она около входа в церковь. Шла большая праздничная служба. Вокруг все звенело, было весело на душе. Вдруг голос откуда‑то сверху говорит Альбине: «Не каждой матери дана такая счастливая возможность родить такого ребенка».

 

Обучение целительству

 

Когда Альбина училась в Московской академии народного целительства, потом в Минской академии народного целительства, душа, видимо, настолько утончалась и тянулась к знаниям, что, приезжая с сессии, женщина была порой в каком‑то сонном состоянии. Ложась спать в первую ночь, Альбина почувствовала, как ей стало легко, душа парила, а потом как будто она упала внутрь своего тела, вздрогнула. Это случилось так быстро, что женщина не поняла, где находится, стала озираться по сторонам, увидела рядом лежащего мужчину и спросила:

– Ты кто?

– Муж твой.

– Какой муж?

– Игорь.

– Какой Игорь?

– Селицкий.

Когда сознание вернулось к Альбине, она поняла, что опозорилась перед мужем. Это было комическое состояние, но оно было. Однажды муж не выдержал и спросил:

– Что ты там делаешь на своей сессии?

Альбина посмотрела на него и ответила:

– Ты знаешь, настолько душа тянется к знаниям, что она, стремясь к постижению новых познаний, духовных практик, продолжает в том мире жить и ночью.

Игорь посмотрел на нее и ничего не ответил.

Однажды женщине приснился сон: темная ночь, она летит высоко в небесах, а под ней море людей. У нее в руках фонарь, которым она светит людям. Во сне пришло понимание того, что она освещает часть жизни каждого человека на этой территории. Проснувшись, женщина трепетала и пребывала в таком состоянии несколько суток. Прошло 20 лет, закончилась «Битва экстрасенсов», и Альбина поняла, что означал тот сон – помощь людям, знание, просвещение. Всем этим женщина занимается долгие годы. Сон свершился.

Был другой сон. Как‑то Альбине приснилось, что она идет над обрывом по узкой тропе. За ней идут двое: светлый ангел и темный. Белый ангел думает: «Сейчас она оступится, а я подхвачу». А темный думает: «Если она оступится, я ее вниз унесу».

Женщина проснулась в ужасе и растолковала этот сон так: «Все мы идем по лезвию бритвы. И каждый шаг у нас контролируется нашим духовным защитником, ангелом‑хранителем, данным нам при рождении, и тем дьяволом соблазнителем, который всегда хочет совратить нашу душу».

 

«Битва экстрасенсов» через сон

 

Сны, которые Альбина видела, он записывала, но первое время к ним не прислушивалась, и судьба продолжала идти не в то русло, пока женщина не соглашалась с тем или иным сном. Однажды ей приснились две чаши. Увидев их, Альбина сказала:

– Вот эту чашу я беру, а эту не потяну, не возьму.

После чего услышала голос:

– Мы предлагаем тебе «выбор».

Проснувшись, женщина поняла, что ей предлагали выбор, который она не хотела сделать.

Альбине было 44 года, когда она пришла на «Битву экстрасенсов». Она понимала, что будет трудно и ей кто‑то должен помогать. Женщина очень любила Иоанна Кронштадтского, так как он был великий монах и праведник. Она купила книгу с его акафистом и перед каждым съемочным днем зажигала свечи, читала акафист и спокойно ложилась спать. Во сне Альбина вплоть до деталей видела каждое задание, которое будет дано. Однажды Сергей Сафронов ее спросил:

– Альбина, кто тебе помогает?

– Один святой, – ответила экстрасенс, не став выдавать всех секретов, так как это реальности другого мира.

На следующий день экстрасенс должна была идти на задание. Она помолилась, почитала акафист, легла спать и увидела сон. Прозрачная река, она идет по ней босиком, камушки видны, и так идет она по реченьке вверх и видит: стоит большая глыба, огромный камень. Проснувшись в назначенное время, Альбина пришла на задание. Нужно было узнать человека в маске. Про себя она думала: «Глыба – это кресло, в котором сидит человек. Камень – мужчина». Как оказалось, там сидел Михаил Пореченков.[2]

Альбина там его не узнала, но ей легко было из мешочка, который дали с его вещами, извлекать очень много информации: она видела образ мужчины в белой рубашке, черном костюме, воротник чуть приподнят, который стоит и смотрит на виноградник. Что видела, то и говорила. Оказывается, Михаил Пореченков в Крыму насадил виноградники, об этом знали только единицы его друзей. Также экстрасенс увидела, что Михаил увлекается графикой, рисует.

Когда Альбина ушла с «Битвы экстрасенсов» и приехала домой в Белоруссию, она увидела сон, который был поделен на три части: ей показали страшный пожар в неизвестном городе, горело какое‑то здание, и гибли люди; следующей картиной показали похороны в одном из театров; и третья картина состояла в том, что экстрасенс увидела кого‑то из участников «Битвы экстрасенсов». Когда Альбина проснулась, она взяла телефон и позвонила на «Битву»:

– Наташ, я не знаю, кому предназначены эти сны, я тебе даю информацию, а вы там сами уже в Москве с ней разбирайтесь.

– Хорошо, – улыбнувшись, ответила девушка на том конце провода.

– Что в итоге произошло? – спросил я.

– Сгорел клуб «Хромая лошадь», тогда же умер Янковский в театре, и Бахыт на съемках «Битвы экстрасенсов» было так плохо, что ей вызывали «скорую помощь».

Эта программа не относилась к Альбине, поэтому она не испытала страха. Мы должны разграничивать сон, когда он является кошмаром для нас или когда мы видим в кошмаре других людей. Когда человеку страшно самому, значит, это информация лично для него.