Бенджи останавливает рассвет.

Бенджи

 

Так сильно не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, что, глядя через створчатые окна за пианино на медленно восходящее солнце, чувствую, как разбивается мое ноющее сердце. Алфи такой теплый и расслабленный в моих объятиях. Время от времени его пальцы подрагивают, будто даже во сне он продолжает писать свои истории. Он вздыхает, но так и не просыпается.

Рассветные лучи окрасили его каштановые кудри в цвет красноватого золота. Он потрясающе красив. Непривычная, резкая, немного мрачная красота, которая иногда кажется слишком необычной, чтобы быть настоящей. В Алфи всегда было что-то немного потустороннее, но сейчас эта атмосфера нереальности окружает его больше, чем когда-либо. Как будто жизнь для него — это мир грез, в котором он сам не до конца ориентируется.

Наша мама говорила, что он скорее принадлежит к волшебному миру, чем к миру людей. Но я думаю, в основном, это потому, что его скрытная натура и склонность замалчивать проблемы или притворяться, что их нет, были чужды и непонятны кому-то с ее типом мышления. Мать Алфи в этом была немного похожа на него, и наша мама, любившая заглянуть к ним в гости, по возвращении вскидывала руки и причитала, что не понимает ее. Она делала это так часто, что это почти превратилось в семейную шутку.

Но для Алфи это был способ справляться с неприятными моментами. Не в его стиле смотреть проблеме прямо в лицо, он скорее подкрадывается сбоку, прыгает с парашютом в полной темноте сверху, или просто уходит на какое-то время.

И как только привыкаешь к этому, ты, вроде как, это принимаешь, думаю я с какой-то болезненной ясностью. Двенадцать месяцев отсутствия — душераздирающе долгий срок.

Прошлой ночью мы обменивались с Алфи объятиями и секретами. Я обнажил перед ним свою душу, а в ответ получил крошечные случайные проблески его мыслей. Знаю, звучит как не очень выгодная сделка, и мало похоже на равноценный обмен, но только не для меня.

Пока он не уехал тогда, я и не понимал, что между нами происходило. Что происходило со мной. Но было ясно, что это уже не остановить. Не так-то просто разлюбить человека, даже если он ушел. Думаешь, что со временем чувства остынут, но потом снова видишь его и, будто получив удар кувалдой в самое сердце, дыхание перехватывает.

Наверху эхом отдаются по половицам чьи-то шаги. Старые трубы, спрятанные в стенах, гудят, когда в туалете спускают воду. Алфи шевелится, его ресницы трепещут, и мое сердце словно пронзает стрелой. Я становлюсь на удивление драматичным в его присутствии. Закрываю глаза, притворяясь спящим. Прошлой ночью, когда Алфи заснул прямо на мне, не думаю, что он был так уж пьян, хотя трезвым его тоже язык назвать не повернулся бы, ведь раньше мы никогда не позволяли себе такой близости. И я знаю, что ему потребуется время, чтобы справиться с этим самостоятельно.

Несмотря на то, что он один из самых отзывчивых и чутких, людей, которых я знаю, ему, похоже, просто до потери пульса необходимо копаться в своих чувствах, прежде чем он окончательно в них не разберется. Если поторопить его, он закроется, или сбежит, или то и другое сразу.

Легко, по-кошачьи, он осторожно отстраняется от меня. Крадется наверх — наверное, в ванную. Может, он еще вернется, но, похоже, я просто принимаю желаемое за действительное. Это больно, но я реалист и понимаю, что прошлой ночью расстояние между нами сократил именно алкоголь. Его стояк во время наших объятий еще ничего не значит, хоть это было очень и очень приятно. А пользоваться тем, что он был пьян и ему грустно, — совсем не то, чего бы мне хотелось. И, кроме того, даже если бы мы оба были пьяны, я все-равно не хотел, чтобы он делал то, о чем потом пожалеет. Потому что стать его ошибкой — очень больно.

Я убеждаю себя, что хочу забыть о случившемся и остаться друзьями, потому что это лучше, чем быть для него вообще никем. Проблема в том, что, когда я пытаюсь представить, что испытаю к кому-то еще столь же сильные чувства, я просто… не могу.

Подавшись вперед, я запускаю руки в волосы и смотрю на медовые половицы, наблюдая за пылинками, зависшими в залитом солнцем воздухе. Я так чертовски глубоко увяз. Я сознаю, что нельзя одним желанием выключить чувства. Это так не работает. Нужно быть честным. Это все, что мне остается. Все, что у меня когда-либо было.

В доме так тихо, что я слышу его голос, даже находясь на первом этаже.

— Можно мне взять зубную пасту? Перегар от водки просто кошмарный.

Видимо, он говорит с Джемом. На несколько минут они выходят за пределы слышимости. Затем до меня доносится голос брата:

— Я рад, что вы с Бенджи сблизились прошлой ночью. Я наблюдал за вами двумя и гадал, когда же вы наконец поймете. Вы оба. Он ведь, как и ты, тоже прикидывался равнодушным, пока ты не свалил.

«О нет», — думаю я.

— Поймем что? — еле слышно говорит Алфи.

Джем тихо смеется:

— Господи, Алфи. Завязывай уже, братан. Неужели ты не замечаешь, как ведешь себя рядом с ним?

У меня внутри все замирает. Джем знает Алфи так же хорошо, как и я. Он должен понимать, что нужно притормозить, иначе Алфи просто…

Лавина торопливых шагов несется по лестнице.

— Прости, мне надо… мне надо идти… — дрожащим голосом говорит Алфи, затем входная дверь открывается и сразу же захлопывается.

Блядь.

Я вскакиваю с кресла.

— Бенджи, мне так жаль. Кажется, я облажался, — выкрикивает Джем, но я уже бегу по коридору к выходу.

— Не беспокойся об этом, — бросаю я через плечо. Знаю, что он хотел как лучше, но сейчас мне совсем не до этого.

Возможно, Алфи уже превратился в крошечное пятнышко на горизонте в туманном парке. Вряд ли он побежит, но, если захочет, он может быть очень быстрым. Хоть я и не спринтер, но довольно хорошо бегаю на длинные дистанции и уверен, что если он будет в поле зрения, то рано или поздно я его догоню.

Утренняя прохлада застает меня врасплох. Я растираю голую кожу на руках, надеясь согреться при движении.

Я добегаю до входных ворот и останавливаюсь. Алфи не на полпути к станции, как я предполагал. Он стоит в паре метров от изгороди и выглядит немного жалким.

Я просто смотрю на него.

Он, криво и немного устало улыбаясь, говорит:

— Забыл первое правило внезапного бегства: всегда помни про обувь.

Опускаю взгляд — его ноги в одних носках, и прикрываю рот рукой, в попытке подавить неуместный смех. Он, должно быть, скинул обувь во сне.

Он выглядит немного расстроенным, когда добавляет:

— Я не хотел хлопать дверью. Разбудил тебя?

Я не забыл, что мои открытость и честность, кажется, глубоко его трогают, попадая в самое сердце и решаю сказать правду:

— Нет. На самом деле, я не спал, а претворялся, когда ты проснулся. Не хотел тебя пугать, подумал, что тебе не повредит еще минутка.

Он изумленно смотрит на меня, округлив свои и без того большие глаза.

Мне нравится, как он на меня смотрит, но, вместе с тем, я не могу долго выдержать его взгляд, потому что начинаю чувствовать себя беззащитным.

— Хочешь, схожу за твоей обувью? — спрашиваю я.

Он сглатывает и смотрит вниз.

— Я и пиджак забыл. Не знаю точно где, но…

Я улыбаюсь:

— Ну, его будет трудно не заметить, думаю, я найду.

— Спасибо. И, Бенджи…

— Да.

— Не хочешь потом прогуляться со мной до станции?