Чайная-клуб Выборгского отделения Собрания фабрично-заводских рабочих

Воскресным утром двенадцатого декабря верхушка Собрания: товарищи Карелин, Васильев, Кузин и Варнашев – ждали появления отца Гапона, исчезновение которого пока еще не стало общеизвестным. При этом товарищи Карелин и Кузин были большевиками из числа сторонников легальной борьбы, Васильев считался меньшевиком, а Варнашев являлся верным зубатовцем. Такой вот в руководстве Собрания, помимо попа Гапона, имелся сборный салат – из помидоров с древесными грибами. Впрочем, ждали эти люди своего любимого гуру и проповедника, а дождались появления совсем других персон, причем произошло это совершенно неожиданным образом.

Когда прямо внутри чайной открылся портал, и через него внутри проникла престранная компания, все присутствующие на мгновение потеряли дар речи. Не было никаких сомнений в том, кто почтил их своим появлением, ибо из газет уже все знали о способности Артанского князя внезапно появляться в любом месте по собственному выбору. Но основная причина шока была не в этом. Артанский монарх, по сообщениям тех же газет – мужчина демократический, не делящий людей на бар и холопов, и его появление не выглядело чем-то из ряда вон выходящим. Захотел – и пришел. Появление вместе с ним нового русского императора – вот что было удивительно. Цари в рабочую чайную до этого как-то не заглядывали. Петр Великий, не только большой изувер, но знатный труженик – он еще когда был, но в начале двадцатого века император для народа – это что-то далекое, сусальное и недосягаемое. А тут, поди ж ты: стоит и лыбится во все тридцать шесть зубов, как будто так и надо.

– Здравствуйте, товарищи рабочие! – негромко сказал император, и от звуков его голоса трепет пошел по всему честнóму собранию.

– Здрав-жел-ваш-имп-вел! – нестройно отозвались отдельные товарищи, отслужившие в свое время срочную в армии, вколотившую им правильный ответ на императорское приветствие прямо в центр подсознания. А их бабы ойкнули и прикрыли рты ладошками: «Ой, что сейчас будет?».

А ничего не будет. Год тут далеко не тысяча девятьсот семнадцатый, и даже не тысяча девятьсот пятый после Кровавого Воскресенья, и поэтому реакция народных масс на появление своего монарха – не враждебная, а скорее удивленная. К тому же легальный статус Собрания диктует его членам вести себя прилично.

Недоуменную тишину прервал император.

– Товарищи, – сказал он, – кто из вас члены Правления вашего Собрания: Карелин, Васильев, Кузин и Варнашев? У меня к ним, да и ко всем вам есть серьезный разговор…

И снова – приступ недоумения у народных масс. Император, собственной персоной, лично собрался беседовать с рабочими! Наверное, наступил конец света? И создатель этого светопреставления самовластный Артанский князь Серегин стоит тут же в иностранной военной форме, со старинным мечом на бедре, и жестким выражением на лице смотрит на происходящее. Просто мороз по коже. Все остальные – это его свита, обмундированная в форму артанской армии, или просто статисты, на которых не стоит обращать внимания (крайне ошибочное предположение, потому что нет тут никого лишнего).

– Ну, я Алексей Карелин, – сказал вывернувшийся из толпы рабочих невысокий мужичонка с растрепанной коротенькой бородой, – а это мои товарищи: Дмитрий Кузин, Иван Васильев и Николай Варнашев. Мы вас слушаем, Ваше Императорское Величество.

– Для начала, товарищи рабочие, – сказал император Михаил, – хочу спросить, всем ли из вас знаком Манифест, данный Нами в городе Ляоляне при восхождении на престол Наших предков?

В ответ рабочие одобрительно загудели, ибо неделю назад, в прошлое воскресенье, этот Манифест зачитывали в Собрании, ибо по-другому для легальной организации поступить было невозможно.

– Так вот, товарищи, – продолжил Михаил, – развивая высказанную там мысль об устроении счастья всех Наших верноподданных, считаем необходимым повторить слова, несколько дней назад сказанные Нами перед бакинскими нефтепромышленниками и некоторыми борцами за права рабочего класса: «Богатство государства исчисляется не по капиталам высших классов, а по благосостоянию низших». О том, каким путем Нам следует повышать это самое благосостояние – между прочим, ваше собственное – Мы и хотели с вами поговорить.

И снова наступила ошарашенная тишина, причем с эпитетом «гробовая». Народ, скрипя мозгами, переваривал это сверхнеожиданное заявление, пытаясь понять, снится им все это или происходит на самом деле. И в этот момент с шумом, гамом, криками «Долой Самодержавие!» и клубами морозного воздуха в чайную ввалилась группа из полудюжины хорошо одетых личностей, в которых весьма трудно было заподозрить рабочих. Любой городовой, встретив этих господ на улице, сразу бы отнес их к категории «чистая публика», со стороны которой не стоит ждать каких-либо неприятностей. Однако впечатление портили железные прутья, которые эти нежданные визитеры сжимали в своих руках. Именно таким образом Собрание фабрично-заводских рабочих обычно посещали агитаторы партии социалистов-революционеров (принадлежность Рутенберга к этой малопочтенной организации держалась Гапоном в глубокой тайне, а социал-демократы, большевики и меньшевики, присутствовали в его руководстве изначально).

– Ну вот, как по заказу… – произнес загадочную фразу Артанский князь, в то время как его адъютанты взялись за табельные «федоровы», а разъяренная Кобра, сказав: «Батя, я сама», с лязгом потянула из ножен Дочь Хаоса.

Но первым успел Дима-Колдун – и ворвавшиеся агитаторы вдруг окаменели вместе со своими прутьями в самых причудливых позах. И все, никто никуда не идет – ну прямо тебе музей восковых фигур мадам Тюссо.

– Вот это я понимаю – чистая работа, – хмыкнул император. – Спасибо тебе, Дима. Сделано хорошо.

– Не за что, Михаил Александрович, – ответил мальчик, – если бы Ника начала танцевать тут свой танец с Дочерью Хаоса, то мало бы не показалось никому…

– Пожалуй, ты прав, Колдун, – смущенно сказала Кобра, остывающая после вспышки боевой ярости, – не стоило мне рубить этих несчастных на куски. Все же это не юстиниановские ескувиторы. Пусть лучше ими займется лично товарищ Бергман. Так это будет полезней для дела.

Говорили вроде люди на чистом русском языке, но никто из присутствующих так ничего и не понял. И тут опять подсуетился Алексей Карелин.

– Ваше Императорское Величество, – с беспокойством произнес он, – мы, конечно, были совсем не рады приходу этих политических агитаторов, но совсем не хотели бы, чтобы тут произошло смертоубийство.

– Никакого смертоубийства нет, Алексей Егорыч, – авторитетно заявил император. – Ведь это было заклинание стасиса, не так ли, Дима?

– Именно так, Михаил Александрович, – ответил Колдун, – время для них остановилось, и теперь, когда заклинание снимут, они будут совсем как новенькие, и даже не испуганные. Я подумал, что тут так чисто и уютно, но если в свое удовольствие позволить действовать Нике, то потеки крови потом пришлось бы отмывать даже с потолка. И уж точно не стоило обнажать тут одновременно Дочь Хаоса и меч Бога Войны…

– А паччему ты применил именно стасис, а не, к примеру, паралич? – спросил Сосо. – Ведь тогда этих людей можно было бы допросить прямо здесь, и узнать, кто их сюда прислал.

– Понимаете, Иосиф Виссарионович, – сказал Дима, – заклинание паралича нельзя применить так же быстро, навскидку, как и стасис, потому что парализуемого сначала требуется обследовать, чтобы случайно не задеть функций дыхания или сердцебиения. Иначе может получиться то же самое убийство, а я дал себе слово, что никого не буду убивать, даже по неосторожности…

Сосо хотел еще что-то сказать, но тут вмешался Михаил, вызвав своим заявлением улыбки на лицах некоторых присутствующих.

– Товарищи, – сказал он, – давайте прекратим прения в кулуарах и перейдем к главному вопросу. Алексей Егорыч, ведь у вас же здесь клуб-чайная? Вот и организуйте нам такие условия, когда Мы за чашкой чая сможем общаться со своим народом сидя за одним столом, как во времена Владимира Красно Солнышко, ибо стоя свои дела делают только кони…

«Сергей Сергеевич, – послал мысль Дима-Колдун, – генератор харизмы у Михаила Александровича включен на полную мощность и формирует Призыв несколько иного, чем обычно, типа. О формуле тождества, как с воинами, речи не идет. Он добрый и любящий отец, а призываемые в Верные – его любимые и послушные дети, которым он гарантирует свою любовь, защиту и повышения благосостояния…»

«Все правильно, Дима, – мысленно ответил Серегин, – Михаил, как настоящий монарх, может обращаться с Призывом и к воинам, и к труженикам, а я, как бог-полководец – только к защитникам Земли Русской и к тем, кто видит во мне наилучшего военного вождя. Титул Артанского князя у меня несколько виртуальный, ибо, чтобы воспользоваться всеми его возможностями, я должен натурализоваться в том мире, где расположено мое титульное владение, пустить в него корни и стать ему плоть от плоти и кровь от крови. А это прямо противно моей должности младшего архангела. Я думаю, что, когда мы дойдем до того мира, который Господь обещал мне в ленное владение, только тогда у меня появится возможность призывать под свои знамена тружеников, а не только воинов….»

«Митя считает, что владение вам нарежут где-то в девяностых, – снова мысленно произнес Дима-Колдун, – ибо до девяносто первого года и после двухтысячного возможны только косметические изменения. Он думает, что у вас будет на выбор девяносто первый год, девяносто третий и девяносто восьмой…»

«Профессор, конечно, у нас голова – но все, что угодно, только не девяносто первый год, – ответил Серегин. – Но об этом поговорим потом, а сейчас возвращаемся к текущим делам…»

* * *