Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская

– Голубушка, нельзя же так наплевательски относиться к собственному здоровью! – всплеснув руками, сказало мне всемогущее существо, желающее чтобы его считали маленькой девочкой Лилией. – У вас отнимаются ноги, звенит в ушах, ломит затылок, постоянно болит поясница, а еще вы часто испытываете приступы беспричинного раздражения, и, первый, кто страдает от ваших выходок, это ваш супруг. А ведь у него тяжелая и вредная работа, от которой, бывает, умирают; ему молоко по утрам надо давать за вредность, а не вас, голубушка, в неумеренных количествах. Так что мы, однозначно, будем вас лечить: здешняя живая вода, знаете ли, способна вылечить все, кроме смерти, а вы еще далеко не мертвы…

Я стояла перед ней полностью раздетая и не знала, что сказать в ответ. Неужели все беды моей семьи только из-за моего здоровья, или эта госпожа Лилия не договаривает и есть еще что-то более ужасное, из-за чего мы все оказались заражены флюидами безвременной насильственной смерти? Я уже готова была удариться в истерику, но тут Лилия хлопнула в ладоши – и вошли две остроухие великанши в коротких штанишках и блузочках без рукавов. Они накинули на меня банный халат и, будто бы и в самом деле тяжелобольную, под руки повели вниз по каменной лестнице, в подвалы здания – туда, где были расположены лечебные купальни. Я послушно переставляла ноги, хотя внутри меня что-то билось в отчаянной истерике, желая убежать из этого места…

А потом меня погрузили в играющую пузырьками и маленькими огоньками живую воду; она обволокла меня со всех сторон, время для меня замедлилось, а затем остановилось вовсе. Процесс лечения, о котором говорила госпожа Лилия, начался. Да и я сама своим невероятно замедлившимся восприятием чувствовала всю благотворность происходящего со мной.

Как чудно, как отрадно дремать в этой диковинной каменной ванне… Тело мое расслаблено и не чувствует веса, сознание парит между сном и явью. Где-то раздается мелодичный звук падающих капель, слышно тихое мелодичное пение, в котором не разобрать слов, на сводах помещения пляшут блики… Разноцветные искорки вспыхивают в воде, пробегают по моей коже, копошатся, сбиваются в кучки и разбегаются – они словно живые, они лечат меня, умиротворяют, наполняют чем-то новым, неведомым, невыразимо прекрасным. Мне уютно и тепло, тело будто бы вовсе не имеет веса. А в голове – приятная, сладостная пустота. Все тревоги кажутся далекими, ненастоящими, и хочется, чтобы это ощущение никогда не кончалось.

Иногда вместо состояния сонного оцепенения я по-настоящему засыпаю – и тогда вижу хорошие сны. Хорошие сны! Удивительно… Прежде меня часто мучили кошмары; иной раз, проснувшись среди ночи, я уже не могла заснуть до утра, без конца прокручивая в голове подробности плохого сновидения и пытаясь разгадать его смысл – мне казалось, что это какие-то тревожные, предвещающие беду знаки. Это изнуряло меня, доводя мое беспокойство до крайней степени.

Но сейчас я отдыхаю. И тело мое отдыхает, и душа. Все прошлое видится сквозь туман – так, словно это все происходило со мной не по-настоящему. Я, конечно, осознаю, что так действует на меня магическая вода, несколько затмевая мой разум, но все же мне не хочется, чтобы моя жизнь предстала передо мной во всей ее остроте и трагичности, как было ранее. Я еще к этому не готова. Но однажды я буду готова – и вот тогда и настанет тот решающий момент, когда мне нужно будет окончательно определиться с тем, кто я есть и где мое место. Постепенно дух мой набирает силу – я чувствую, как он растет и крепнет, расправляя крылья…

Свои хорошие сны я быстро забываю. Но после них остается умиротворение. А когда умиротворение проходит, его место занимает беспокойство – но оно не такое, как то, что сопутствовало мне ранее. Это, скорее, волнение – такое бывает перед какими-то важными и торжественными событиями.

Но вот с некоторых пор сны мои стали более яркими и отчетливыми, и в них присутствовал один и тот же сюжет: с небес на облаке ко мне спускалась удивительная женщина в просторных, сияющих белизной, одеждах. Ее можно было бы счесть за медиума или ясновидящую, если бы не интуитивное убеждение, что она – нечто большее. Белые волосы обрамляли худое смуглое лицо, а черные глаза таили в себе непостижимую загадку Мироздания… Про себя я сразу дала ей имя – «Белая Дама». Сновидения эти не были безмятежны и хорошо запоминались. Однако я не могла назвать их тревожными. Очевидно, встречи с Белой Дамой должны были подтолкнуть меня к чему-то важному.

Она была молчалива, эта женщина из снов. Каждый раз, сойдя с облака, она останавливалась в шаге от меня и принималась тасовать колоду карт, после чего протягивала ее мне. А карты были непростые…

В первый раз я вытащила изображение девочки. Неужели… неужели это я? Так и есть. Склонившись, я разглядываю изображение. Мне здесь лет пять или шесть. Светлые волосы, голубые глаза, прелестные ямочки на щеках… «Sunny» – так называла меня бабушка… Я и вправду была лучезарным солнышком во времена своего раннего детства… Но на этой картинке взгляд мой исполнен печали – такой глубокой, точно вызвана она совсем не детскими горестями. Воспоминания вдруг ожили – и забытая боль обожгла мое сердце…

Моя мама и сестричка Мэй умерли от дифтерии почти одновременно. Мне тогда было шесть лет. И после того как их не стало, в мою милую розовую комнату зашли люди и стали забирать мои книги, игрушки, одежду, белье – все! А потом они сожгли все это на костре… я видела густой дым, поднимавшийся с той стороны; вместе с этим дымом улетали в небо и растворялись мои наивные детские мечты, вера в сказку, убежденность в том, что добро сильнее зла…

А тем временем – что это? – изображение грустной девочки ожило. Более того, оно уже несло совершенно иной посыл, нежели ранее. Девочка повернулась ко мне и, милым жестом поправив выбившуюся из-за уха белокурую прядку, улыбнулась так очаровательно и радостно, словно не было в ее жизни никаких потрясений. На ее прелестном личике не осталось и следа от печали…

Когда Белая Дама явилась ко мне во сне второй раз, то все повторилось. Потянув карту, я вынула из колоды изображение шкатулки. Я вздрогнула: этот предмет был мне хорошо знаком… вновь тягостные воспоминания обрушились на меня. Двенадцатое марта тысяча девятьсот первого года, Большой Гатчинский дворец… Мы с супругом вскрываем шкатулку, в которую сто лет назад император Павел Первый положил послание потомкам. Послание это включало в себя предсказание монаха Авеля о том, что ждет царский род в России. Поистине читать это было страшно – мистический холодок пробирал меня до костей, когда в ушах моих звучали слова, сказанные веком ранее о моем супруге: «На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим как некогда Сын Божий, в тысяча девятьсот восемнадцатом году примет кончину мучительную…» С той поры я думала об этом пророчестве беспрестанно. Меня всюду преследовала мрачная тень нависшей над нами погибели. А однажды я случайно узнала, что мой супруг в день своей коронации (в тысяча восемьсот девяносто шестом году) получил послание еще и из семнадцатого века, и было оно еще ужаснее. В нем говорилось, что император, взошедший на трон в конце девятнадцатого столетия от Рождества Христова, станет последним… что ему начертано искупить все грехи рода… И, хоть обо мне речь в письме не шла, я знала, что мне суждено разделить участь мужа… Ведь мы с ним – одно.

Однако в моем сновидении события развернулись странным образом. Карта ожила. Шкатулка на картинке открылась сама собой. С изумлением я смотрела, как из нее вылетел листок пожелтевшей бумаги. С отчаянным вниманием я вглядывалась в мелкие строчки, охваченная безумной надеждой прочитать в них не приговор, а доброе пророчество… Последние строчки мне удалось разглядеть, и они гласили следующее: «… и, повидав весь мир, прожив долгую и счастливую жизнь, уйдут они в мир иной в один день, окруженные многочисленными потомками …»

Странно – но, проснувшись, я, вместо того чтобы испытать мгновенное разочарование от того, что это был лишь сон, наполнилась блаженным ощущением (даже, скорее, уверенностью), что приближавшаяся к нашей семье беда вдруг резко затормозила и повернула в обратную сторону.

А нынче Белая Дама явилась в третий раз. При этом что-то подсказывало мне, что этот ее визит будет последним. Наверное, время моего пребывания в этой ванне подошло к концу… Встреча с Белой Дамой все решит.

Она, как обычно, долго тасовала колоду. А потом протянула мне. Когда я вытянула карту и перевернула ее, то замерла в сильнейшем волнении. Мне даже было трудно дышать; я внимательно вглядывалась в изображение. О, как о многом оно мне говорило! Это бы лик святого Серафима Саровского – точно такой же, как на иконке, что стояла на столе моего мужа с той поры, как у нас родился сын… Сын, которого мы вымолили у этого святого! Алешенька, наш любимый, бесценный мальчик… Мое счастье и моя непреходящая боль… ежесекундное беспокойство о его здоровье… мучительное знание о том, что он едва ли доживет до совершеннолетия и безумная надежда на чудо… За это чудо – за выздоровление моего мальчика – я было готова пожертвовать собственной жизнью…

Пока мой мозг был затуманен и расслаблен воздействием живой воды, воспоминания о моих детях маячили лишь где-то на краю моего сознания, не причиняя мне беспокойства. А когда я пыталась сосредоточиться на них, они ускользали, растворялись, оставляя мне блаженное беспамятство… Наверняка так было предусмотрено. И вот теперь, очевидно, разум и дух мой достаточно окрепли, чтобы осознать и принять реальность… Я смотрела на изображение святого – и по привычке уста мои начинали шевелиться, вознося благодарственную молитву за сына. И я не ощущала в этот момент, как горячие слезы текут по моим щекам… Просто перед глазами пошла рябь; лик Серафима Саровского задрожал и расплылся… Я моргнула несколько раз – и вдруг увидела, что теперь карта показывает мне моего Алешеньку. Мой милый сынок! Ненаглядный малыш мой – ясные глазки, розовые щечки… Неотрывно я смотрела на карту. А Алешенька взрослел на глазах. Быстро менялись черты его лица, и за несколько минут он превратился из младенца в молодого мужчину. О Боже! Неужели это возможно?! Или меня просто так изощренно морочат? Что все это значит?!

Я застонала и резко схватила Белую Даму за запястье.

– Мой сын! – вскрикнула я. – Умоляю, скажите – жив ли он? Здоров ли? Все ли с ним хорошо?

Белая Дама не стала отбирать у меня свою руку. Наоборот, она прикрыла мою ладонь своей, и ласково поглаживая, произнесла:

– Не тревожься, Алиса. С твоим сыном все в порядке. Мы его вылечили, поэтому можно сказать, что он полностью здоров. Успокойся. И радуйся: теперь твой мальчик не умрет в расцвете лет, и тебе больше не придется постоянно беспокоиться о его здоровье. Болезнь изгнана и больше не вернется. Понимаешь, Алиса? Ты можешь забыть о гемофилии. То, о чем ты так мечтала, свершилось.

– Это… это правда? Это не сон? – пробормотала я.

– Конечно, это сон, Алиса… – Белая Дама рассмеялся, но смех ее был добрым, совсем не издевательским. – Я снюсь тебе, но это вовсе не значит, что я – плод твоего воображения. У нас тут, видишь ли, нет особой разницы между сном и явью, мечтой и реальностью… Что ж, полагаю, время твоего пребывания в живой воде подошло к концу. Когда ты выйдешь из ванны, у тебя начнется совсем другая жизнь, нежели прежде. Но прежде чем войти в нее и найти в ней свое место, потребовалось подправить твое восприятие мира, нейтрализовав через бессознательное негативный и травмирующий опыт. Что я вполне успешно и сделала. А теперь вспомни свою мать, тоже Алису Гессенскую – она была сильная женщина и без колебания несла свою ношу, действуя на благо людям. Если ты ее вспомнила и готова брать с нее пример, то, значит, ты готова вступить в свое сияющее будущее… А впрочем, сама-то как думаешь? Готова ты к новой жизни или нет?

– Я… я не знаю… – ответила я; другие слова рвались из моей груди… и я все же произнесла их: – могу ли я увидеть моего Алешеньку и моих дочерей, а также своего супруга?

– Разумеется, – кивнула Белая Дама, – ты увидишь их сразу как проснешься и пройдешь все необходимые процедуры. Ведь ты спала волшебным сном целых десять дней, и выходить из такого сна непросто. Но твои близкие уже ждут тебя, переживают и, главное, надеются, что все с тобой будет хорошо.

И я вдруг заметила, что глаза у Белой Дамы вовсе не черные, а зеленые, с золотыми искорками. Я больше не воспринимала ее как потустороннее существо. Меня охватило тепло, которое она излучала. Я доверяла ей – так, как ребенок доверяет матери… А неведомая сила уже выталкивала мое сознание на поверхность бытия, от сна к яви.

* * *