Командир эскадренного броненосца «Севастополь»

каперанг Николай Оттович фон Эссен

 

Вчерашний вечер, казалось бы, не предвещал ничего особенного. С тех пор как два дня назад армия Артанского князя играючи отбросила линию осады с ближних подступов изнемогающего Артура куда-то далеко на Цзиньчжоуский перешеек, в городе, казалось бы, вернулась прежняя, доосадная жизнь. Мирную тишину нарушают лишь редкие взрывы. Это саперы рвут пироксилиновыми шашками мерзлый скалистый грунт, чтобы уложить в братские могилы тысячи дохлых японцев, валяющихся там, где шли последние смертные бои. Большая часть гарнизона крепости занимается сейчас тем, что собирает покойников и сортирует их, поскольку японских господ офицеров, именуемых «самураями», положено хоронить отдельно от их нижних чинов. Еще около тридцати тысяч раненых японцев артанцы захватили в полевом лазарете в Шушине и тыловых госпиталях Дальнего, но это уже другая история.

Сколько их там лежит перед горой Высокой и центральным участком обороны, напротив фортов «два» и «три» – сорок тысяч, пятьдесят или сразу все семьдесят? Наиболее страшно выглядят склоны Высокой: они сплошь покрыты ковром из человеческих тел. Тысяч десять японцев легло там за девять дней до артанцев, и еще столько же было убито за последний день, когда оборону взял на себя артанский пехотный легион. Злую трескотню множества пулеметов, буквально сметавших в небытие атакующие цепи, слышали даже в Новом Городе; и уж точно во всем Артуре было слышно, как на одной их одиннадцатидюймовых осадных батарей с тяжким грохотом рванул бомбовый погреб, после чего прекратились сколь-нибудь осмысленные бомбардировки оборонительных позиций, города и кораблей на внутреннем рейде.

Но ведь суть не в этом. Если бы я лично не участвовал в ночной атаке на японские позиции, в которую нас повел Артанский князь, то не счел бы такое вообще возможным. Я не собирался во всем этом участвовать, просто привел к казармам 5-го восточно-сибирского полка десантную роту с «Севастополя», но потом Артанский князь заинтересовал меня сухопутным броненосцем, подбить который можно было разве что из морских орудий среднего калибра, а потом я попал под его «благословение». Получилось это случайно: я стоял в стороне, думая просто посмотреть на «спектакль». Ведь мы все – образованные люди, и все эти благословения, заклинания и спиритические сеансы кажутся нам или красивой сказкой, или откровенным мошенничеством. Но вот Артанский князь (на тот момент я не воспринимал его как живого человека) обнажил свой светящийся меч – и тут меня захватило чувство сопричастности к чему-то огромному и великому, а стоящие в строю солдаты и матросы были мне не нижними чинами, а младшими братьями ордена защитников России. Ну, конечно, приводило в трепет и то, что вместе с этим благословением на нас снизошла и возможность видеть безлунной ночью почти так же, как в сумерках сразу после захода солнца.

– Ничего особенного, Николай Оттович, – хмыкнул у меня в голове голос Артанского князя, – вы всего лишь на сутки обрели Истинный Взгляд. Но это значительно больше, чем просто ночное зрение: в таком состоянии вы можете отличить ложь от правды, маску от лица, дурака, напускающего на себя важный вид, от умного человека. После боя у вас еще будет время, так что попробуйте.

– Да как же такое может быть? – так же мысленно вскричал я. – Что вы можете разговаривать со мной из ума в ум? Это же просто невероятно!

– Почему же невероятно? – ответил мой мысленный собеседник, – раз я ощущаю вас как кандидата в наше Братство Защитников Отечества, в каком бы времени оно ни располагалось, то наше мысленное общение неизбежно. Ведь мы с вами, Николай Оттович, одной крови. Мы одинаково смотрим на самые важные вещи, и одинаково готовы положить жизнь за Россию. Но об этом позже; время на разговоры вышло, пора идти и убить их всех.

И мы пошли. Впереди – свистящие и лязгающие сухопутные броненосцы артанцев, позади – ощетинившиеся штыками «мосинок» солдатские и матросские цепи… И была та бойня ужасна как никогда. В кровавом остервенении мести за все страдания, перенесенные за время осады, наши воины, получившие на этот бой христово благословение, попросту истребили всю японскую армию, сколько ее там было. Да я и сам был хорош. Расстреляв все патроны в барабане нагана (при этом ни разу не промахнувшись), я подобрал с земли японскую винтовку «Арисака» и принялся колоть врагов ее ножевидным штыком, не отставая от своих матросиков.

Эх, на море война чистая: там ты видишь, как попадают в цель твои снаряды или уходит под воду корабль, который выпущенная тобой мина разломила напополам, но не видишь искаженных от боли лиц, выпученных глаз и лезущих из распоротого живота окровавленных кишок… А потом, когда все кончилось, я долго не мог понять, как могло получиться, что всего в одном ночном бою мы смогли в прах разметать осадную армию, изводившую нас более полугода – даже при том, что больше половины работы взяли на себя артанцы. По моему разумению, японские солдаты должны были драться яростно, как загнанные в угол крысы, а они с какого-то момента просто сломались и почти без сопротивления позволили нам себя убивать.

На следующее утро, придя в себя от кровавого остервенения, мы обнаружили, что артанцы со своим деятельным князем больше не смущают наш взор своим присутствием. Разбив японцев, они ушли с ближних подступов Артура на перешеек и принялись готовиться там к обороне, буде японцы попробуют восстановить осаду. Тогда солдаты гарнизона занялись очисткой окрестностей от японской мертвечины, а нам, морякам, контр-адмирал Вирен приказал вернуться на корабли, ибо сухопутный фронт обороны попросту перестал существовать. Мы готовили корабли к выходу в море, понимая, что идти на бой под руководством Вирена – это самоубийство; да и не поведет он нас никуда, ибо сбит с толку. Да и под Шпицем (в Адмиралтействе) тоже молчат. С одной стороны, там рады тому, что Порт-Артур будет сохранен как место для базирования Второй Тихоокеанской эскадры, которая идет-идет и все никак не может прийти на Дальний Восток. А с другой стороны, в Петербурге просто не знают, что надо делать в сложившейся ситуации, когда за японским флотом сохраняется подавляющее превосходство; при этом на нашей эскадре у «Победы» и «Пересвета» практически пусты погреба главного калибра, на «Севастополе» действует только одна башня. Более-менее боеспособными являются только «Ретвизан», «Полтава» и «Баян» («Палладу» Эссен считает недоразумением, а не боевым кораблем), а у адмирала Того в строю четыре броненосца линии и восемь броненосных крейсеров. Адмирал Скрыдлов, назначенный командующим флотом вместо погибшего Макарова, более дипломат и организатор, нежели боевой флотоводец, тем более находится он во Владивостоке, а тут у нас – такое чудо как контр-адмирал Вирен. Глянул я на него Истинным Взглядом, пока благословение не выдохлось, и понял, что лучше бы я этого не делал, не бередил душу. Этому человеку больше бы подошло начальствовать над каторгой, чем служить во флоте. Впрочем, о чем-то подобном я знал и раньше, ведь Виреновский «Баян» был в Артуре притчей во языцех. Неудивительно, когда на корабле замордованы матросы; нижнего чина каждый рад обидеть, но вот когда в таком состоянии находятся офицеры, то это вовсе не лезет ни в какие ворота.

Команды с берега было велено отозвать еще и для того, чтобы матросики не набрались «артанской заразы». А вот тут – блажен кто верует. Поздно запирать сгоревшую конюшню. После того ночного боя преданными сторонниками Артанского князя стали не только попавшие под его благословение нижние чины (их возвращение на корабли позволило этому поветрию разрастись вширь), но и многие господа офицеры, в том числе и я сам. Кроме того, раненые из госпиталей, подчиненных Морскому ведомству, почти полностью переместились в артанские госпитали, и выцарапать их оттуда у Вирена не хватает ни власти, ни решимости. Ведь это будет такой скандал в благородном обществе, – при том, что в наших госпиталях не хватает самого элементарно, а у артанцев им обеспечен самый лучший уход. Вот когда эти раненые и больные начнут возвращаться с излечения (а лечат в Артании быстро и качественно) – вот тогда и начнется самое интересное, если, разумеется, каких-либо значимых эксцессов не случится раньше.

В Артуре поговаривают, что Артанский князь всегда узнает, если с кем-нибудь из его Верных случается несчастье (да он и сам об этом говорил). Правила встречной страшной клятвы, которую дают друг другу Верный и патрон, в таком случае требуют от господина Серегина самых решительных действий. Не знаю, распространяются ли такие обязательства на кандидатов и тех, кто один раз попал под благословение, но если распространяются, тогда в случае обычного для Вирена свирепства в отношении «освященных» Артанским князем матросиков последствия для адмирала-мучителя могут оказаться самыми печальными – как говорят доктора, вплоть до летального исхода. Поговаривают, что, когда господин Серегин начинает «зверствовать» в своей манере, то у него совершенно неприкрыто проявляются признаки архангельского достоинства – как и тогда перед боем, когда он повел нас на японцев. И в этот момент ему лучше не перечить: ослушник будет скатан в трубочку и закинут в такие Тьмутаракани, откуда иди хоть сто лет, все равно никуда не придешь.

И поэтому, когда вчера (или уже сегодня) около двух часов ночи на койке в командирской каюте «Севастополя» меня растолкал вестовой и сказал: «Ваш высокбродь, там вас Артанский князь спрашивает. Грозный…», я подумал было, что дело как-то связано с контр-адмиралом Виреном… И ошибся.

– Николай Оттович, – сказал господин Серегин, когда я к нему вышел, – вы уж извините ради Бога, что пришлось потревожить вас в столь неурочный час, но мое дело к вам не терпит отлагательств…

– Да, Сергей Сергеевич, – непроизвольно зевая, ответил я, – слушаю вас…

– Нет, так дело не пойдет, – внимательно посмотрев на меня, сказал господин Серегин, – Лилия!

И тут мне стало не до зевания. Рядом с нами прямо из воздуха появилась темноволосая девочка примерно так двенадцати лет от роду. Об особе с этим именем, кстати, уже наслышан весь Артур: поговаривают, что она ведунья-целительница, способная исцелять болящих и раненых одним лишь прикосновением рук.

– Да, папочка, – сказала девочка, глядя на господина Серегина, – я вся внимание.

– Этого человека зовут Николай Оттович фон Эссен, – сказал Артанский князь, указывая на меня, – мне необходимо, чтобы ты обеспечила ему двадцать четыре часа бодрости и работоспособности.

– Нет ничего проще, – сказала девица и прикоснулась указательным пальчиком к моей руке, – крекс-пекс-фекс, готово!

И тут же сон от меня куда-то ушел; и я почувствовал во всем теле прилив необычайной бодрости и ясности ума. Это было почти такое же чувство, как и при том благословении, которое накладывал лично Артанский князь, но все-таки ощущалось несколько иначе. Не было чувства святости и непререкаемой правоты, а только бодрость и прилив сил.

– Уважаемый Николай Оттович, – вежливо сказала мне Лилия, – с этой минуты вы можете бодрствовать не дольше двадцати четырех часов, после чего вы должны обеспечить себе полный покой и проспать так называемым «мертвым сном» не менее суток. Иначе у вас неизбежны серьезные проблемы со здоровьем. А папочка хочет, чтобы вы были живы и даже очень здоровы.

При этом я обратил внимание, что вестовой, который не успел никуда уйти, стоит остолбеневши, открыв при этом рот.

– Закрой рот, братец, – сказал я, – а то тараканы набегут. И, будь добр, ступай, у нас с его высокопревосходительством господином Серегиным имеется конфиденциальный разговор.

И как только вестовой вышел, а девица Лилия исчезла так же внезапно, как и появилась, я спросил у господина Серегина:

– Ну-с, Сергей Сергеевич, расскажите, что у вас за дело, раз я потребовался вам посреди ночи, да еще на целые сутки…

Артанский князь бросил на меня испытующий взгляд и сказал:

– Николай Оттович, я только что получил сведения о том, что японское командование выслало к Дальнему два броненосца, которым приказано обстрелять фугасами город и портовые сооружения. При этом береговые батареи, построенные японцами, предназначены скорее против миноносцев, чем против крупных броненосных кораблей.

– В таком случаемой совет вам – эвакуировать все что возможно, – сказал я, – ибо ваши сухопутные броненосцы из своих пятидюймовых пушек не смогут пробить бронепояс, рассчитанный на противостояние двенадцатидюймовым снарядам. И, кстати, почему вы обратились именно ко мне, а не к контр-адмиралу Вирену, который мог бы распорядиться выслать к Дальнему несколько миноносцев?

– С господином Виреном мы разберемся позже, – сказал Артанский князь. – К вам я обратился за консультацией как к человеку, близкому мне по духу. Я знаю, что у броненосцев очень тонкая горизонтальная броня, выполненная к тому же из экстрамягкой никелевой стали, которая не трескается при скользящем ударе. У меня есть возможность при навесной стрельбе из гаубиц существенно увеличить вероятность попадания по крутой траектории фугасным снарядом калибра в сорок восемь линий, в любую произвольно выбранную точку горизонтального бронирования. Какая у них там толщина бронепалубы – один дюйм?

– Да, – подтвердил я, – верхняя бронепалуба на броненосцах имеет именно такую толщину, но под ней лежит вторая палуба, толщиной уже в два дюйма, и все ваши фугасы будут вполне безопасно для японцев рваться в межпалубном пространстве. Есть там несколько по-настоящему уязвимых мест, но просто так на словах этого не объяснишь.

– В таком случае, Николай Оттович, – торжественно сказал Артанский князь, – приглашаю вас принять участие в операции «Давид против Голиафа». Я надеюсь, что, соединив ваши знания, умения командира моего гаубичного дивизиона и мои особые способности, мы отучим ваши японских коллег совать свой нос в наши дела, а заодно, быть может, у нас даже получится пребольно щелкнуть по этому носу.

– Сергей Сергеевич… а разве у вас не каких-нибудь более серьезных методов по борьбе с вражескими броненосцами, чем обстрел их с помощью фугасов не самого крупного калибра? – осторожно спросил я.

– Такие методы есть, – с серьезным видом ответил господин Серегин, – и даже вполне приемлемые, с этической точки зрения. Но мне кажется, что их применение в вашем мире преждевременно, поскольку не все возможные игроки еще вступили в игру. А следовательно, самые крупные козыря лучше держать в рукаве. И, кроме того, гораздо почетнее Давиду победить Голиафа, чем если бы это за него сделал сам Бог, метнув с небес молнию. Если нам с вами удастся насмерть забить японский броненосец фугасными снарядами, как вы сказали, не самого крупного калибра, тем больше для нас в том будет чести. Ну что, вы согласны?

Я подумал и согласился. Кроме того, мне было весьма любопытно, как это артанский князь собирается достичь поставленной им цели. Гаубицы калибром в сорок восемь линий – это нонсенс в военной науке, или господин Серегин в этом деле понимает гораздо больше нас, грешных.

И вот, несколько раз сделав «одна нога здесь, другая там», мы стоим на вершине горы, поднимающейся над мысом Входный на отметке в семьдесят восемь саженей. Тут уже оборудован артиллерийский наблюдательный пункт, и у приборов, мудреных для меня как китайская грамота, хлопочут артанские офицеры и солдаты. Орудия самоходного дивизиона, все восемнадцать установок, размешены в небольшой долине возле озера позади нас и полностью закрыты от настильного огня с моря. Как в свое время мы в Артуре намучались с японскими осадными гаубицами, так же размещенными в узких лощинах, которые оказывались неуязвимыми даже находясь в пределах досягаемости огня нашей корабельной артиллерии.

Артанский князь представляет мне старшего из офицеров:

– Это, Николай Оттович, капитан Серегин Сергей Юрьевич – мой, как видите, почти тезка и гений снайперской артиллерийской стрельбы. А это – Сергей Юрьевич – капитан первого ранга Николай Оттович фон Эссен, гроза японских миноносцев и просто хороший военно-морской специалист, который сегодня поработает у нас экспертом по японским броненосцам…

С каждой минутой стремительно светает – и вот уже с северной стороны, примерно двадцати милях от нас, совершенно отчетливо видны дымы двух крупных двухтрубных кораблей, идущих кильватером в сопровождении эскорта. Двухтрубники у японцев «Фудзи», «Асахи» и «Микаса». У броненосца «Сикисима» три трубы, но его тут нет. В настоящий момент японский броненосный отряд только что прошел мористее [365] островов Санчандао и готовятся обогнуть их, чтобы войти в Талиенваньский залив.

– Николай Оттович, пора, – говорит Артанский князь. – Я подключаю вас к своей энергооболочке…

Я хотел было спросить, что это значит «подключить к энергооболочке», как вдруг почувствовал, что мое тело оцепенело, а прямо перед глазами появилось объемное изображение головного японского броненосца, рассекающего взлохмаченные мутные воды Желтого моря. И над грот-мачтой этого корабля трепещет вымпел командующего флотом адмирала Того. Изображение такое четкое, что видно, как по палубе бегают мелкие фигурки матросов, расчехляющие орудия. А прямо у основания фок-мачты броненосца изображен желтый треугольник вершиной вниз, с расходящимися от него шкалами тысячных.

– Головной на постоянном сопровождении в зоне гарантированного поражения, – слышу я приглушенный голос Серегина-второго, [366] – точка наведения – фок-мачта…

– Нет-нет, Сергей Юрьевич, – говорю я, – не так. Попробуйте навестись на носовую башню. Если удастся попасть в ее тонкую крышу, то японцам будет совсем нехорошо. Там сейчас на стеллажах лежат особые удлиненные фугасные снаряды и заряды для первых четырех залпов, а мадам Шимосе – дама нервная и не выносит сильных потрясений… Но для этого требуется попасть почти в середину крыши башни, потому что от близких попаданий погреба защищены барбетом…

– Хорошо, Николай Оттович, – сказал на этот раз уже Артанский князь, – сейчас сделаем как вы скажете.

Я не слышал ни слов, которыми командир дивизиона подавал команды на батареи, ни мнений, которыми тот обменялся с Артанским князем – но только прицельная марка сдвинулась вперед, установившись на носовую башню, потом где-то позади меня раздался приглушенный грохот залпа (в этой энергооболочке все звуки приглушены).

– Вероятность поражения выбранной точки – шестьдесят процентов, – сказал Серегин-второй; почти сразу орудия грохнули еще раз.

Я успел подумать, что у нас так быстро не стреляют, ведь требуется корректировать наводку по данным предыдущих падений; и в этот момент на «Микасу» (а это был именно «Микаса», раз уж он нес флаг Того) по крутой траектории посыпались снаряды первого залпа. Несомненно, это было накрытие, причем с первого залпа. Разрывы были такие, будто обстрел велся как минимум десятидюймовыми фугасами (триалинит-с).

В крышу башни, правда, не попал ни один снаряд. Один ударил под первую трубу, откуда после ярчайшей вспышки сразу повалил густой черный дым, другой бесполезно разорвался в воздухе, пробив левое крыло мостика, третий ударил в палубу сразу за форштевнем, разворотив форпик; еще несколько легли довольно близкими накрытиями, подняв высокие пенные столбы воды. В общем и целом разброс падений снарядов оказался гораздо меньшим, чем расстояние между орудиями на местности, и, попав под накрытие в первом же залпе, адмирал Того должен был понять грозное предупреждение и отказаться от своей затеи…

Но времени на это у него уже не оставалось. Если рулевой и успел по команде переложить штурвал, то для внешнего наблюдателя это осталось незаметным. Почти сразу за разрывами снарядов грохнул третий залп – и спустя пару мгновений носовая башня на «Микасе» взлетела в небо на столбе радужного огня; потом корпус в этом месте вдруг переломился и, отчаянно вращая в воздухе обнажившимися винтами и заваливаясь на левый борт, японский броненосец стал стремительно уходить под воду. И именно в этот момент в воду с небольшим недолетом начали падать снаряды уже ненужного третьего залпа, прозвучавшего почти как салют над братской могилой. Примерно так же – стремительно и неотвратимо – когда-то погиб в виду базы наш броненосец «Петропавловск» вместе с любимым всем флотом адмиралом Макаровым.

Вот, выбросив облака белого пара и рыжей окалины, грохнули залитые ледяной водой раскаленные топки, после чего японский броненосец окончательно лег на левый борт и в таком виде скрылся в волнах…

И тут же сопровождающие броненосный отряд японские миноносцы принялись кружить вокруг места катастрофы, пытаясь выхватить из ледяной воды мотающиеся в волнах головы отдельных счастливчиков, сумевших пережить гибель своего корабля. Они будто знали, что артанская артиллерия не будет в них стрелять, пока они занимаются спасательными работами, и старались вытащить как можно больше людей. А быть может, они надеялись спасти своего адмирала, который не должен был пойти на дно вместе со своим флагманом? Этого я не знаю.

Тем временем второй броненосец, резко переложив штурвал на левый борт, заложил крутую циркуляцию, на максимальной скорости стал удаляться в сторону открытого моря. Артанская артиллерия, конечно, попыталась обстрелять его вдогон, но Серегину-второму не удалось добиться ничего большего, чем несколько ничего не значащих попаданий в палубу и сильного пожара между трубами. Уходящий в море японский броненосец со стороны выглядел, конечно, страшно – но, поверьте моему опыту, отойдя подальше в море, японская команда сумеет потушить пожар, а повреждения палубы можно исправить в течение месяца. Но, в любом случае, это уже ничего не значит: вряд ли японцы еще раз сунутся туда, где вот так, огнем с закрытых позиций (что прежде считалось невозможным), всего в несколько залпов был потоплен один из сильнейших броненосцев в мире.

Когда Артанский князь снял с меня эту «энергооболочку», я вдруг почувствовал себя так, будто только что топором переколок воз дров: спина мокрая от пота и жуткая усталость.

– Сергей Сергеевич, скажите, что это было? – спросил я Артанского князя, отирая пот со лба.

– А вы не удивляйтесь, – сказал он, – это я вас вместе с Сергеем Юрьевичем взял внутрь себя и на время боя составил с вами единое целое. Таким образом, наши возможности сложились – и в результате совместными усилиями МЫ один броненосец утопили и еще один сильно напугали.

– Мы? – переспросил я.

– Да именно «МЫ», – ответил господин Серегин, – лично у меня боевой опыт на море равен нулю, и у Сергея Юрьевича тоже. Все, что я помнил об этом деле – это отрывочные сведения из разной беллетристической литературы. Сергей Юрьевич при этом имел свои знания. Но соединили МЫ все воедино исключительно с вашей помощью. А сейчас, знаете что, Николай Оттович… поскольку время до обязательного сна у вас еще есть, прошу принять мое приглашение посетить Наши владения – и там, уже не спеша, в комфортных условиях, обсудить будущие совместные действия.

– Но, позвольте, Сергей Сергеевич… – попробовал возразить я, – командующий отрядом кораблей в Порт-Артуре – контр-адмирал Вирен. Вот именно с ним вам и надо иметь дело для согласования совместных операций…

– А вы не возражайте, Николай Оттович, – с усмешкой ответил Артанский князь, – все равно все будет так, как я хочу. Каждого боевого офицера в Артуре с потенциалом флотоводца я своими особыми способностями чувствую поименно, и вы в число этих лиц входите, а господин Вирен – нет. Не тот у него психотип. А сейчас хватит разговаривать разговоры, и прошу следовать за мной. Заодно и с некоторыми своими товарищами сможете повидаться – теми, что сейчас находятся у нас на излечении…

И с этими словами он шагнул в раскрывшуюся прямо в воздухе дыру, с другого конца которой на меня дохнуло жаром, перемешанным с ароматом мирры и ладана… Ну и я тоже пошел за ним, по пути гадая: неужели в раю, откуда к нам пришел этот посланец Господа, так же жарко, как и в адском пекле?

 

* * *

 

Тогда же и почти там же, место гибели броненосца «Микаса»

Командующий объединенным флотом вице-адмирал Хэйхатиро Того

 

Командующий объединенным флотом долго ругался, когда получил просьбу маршала Ояма обстрелять порт Дальнего фугасными снарядами, а также последовавшее за этой просьбой предупреждение о том, что неизвестной армией, снявшей осаду с Порт-Артура и захватившей Дальний со всеми его складами, командует крайне антияпонски настроенная потустороння сущность невыясненной мощи. По крайней мере, 3-я армия этому существу оказалась на один зуб. Помимо этих предупреждений, адмирал Того лично осмотрел избитый крейсер «Сума» и сделал вывод, что хоть снаряды, которыми обстреливался крейсер, были пятидюймового калибра (о чем свидетельствуют дырки в небронированных бортах), их заброневое действие соответствовало десяти, или даже одиннадцати, дюймам, что для малого крейсера было уже перебором. В результате адмирал Того, подумав, решил, что сам поведет в бой отряд, состоящий из «Микасы» и «Акаси», и прикажет отступить сразу, как только ситуация станет угрожающей. Объединенный Флот никоим местом не нанимался исправлять огрехи Госпожи Армии, которая была настолько беспечна, что позволила уничтожить свою осадную группировку у Порт-Артура.

В итоге командующему японским флотом в очередной раз невероятно повезло: [367] очевидно, богиня Аматерасу при рождении поцеловала этого типа не только в лобик, но и во все остальные места. Когда броненосный отряд огибал острова Санчандао, флагман объединенного флота «Микаса» неожиданно оказался под накрытием. Огонь велся навесным способом с закрытых позиций – так что не удалось даже установить местоположения стрелявших батарей. И опять, судя по звуку перед падением, снаряды были не более чем пятидюймового калибра, а вот рвались они с ужасной силой, как десятидюймовые. Адмирал Того вместе со старшими офицерами броненосца в тот момент стоял на открытом мостике, [368] и имел возможность воспринимать картину во всем ее многообразии. При этом он сразу отметил неуклюжие попытки демона замаскироваться под действие обыкновенной береговой артиллерии, и тут же дал команду к повороту в открытое море. Но эта попытка проявить миролюбие категорически запоздала: рулевой едва успел переложить штурвал и форштевень броненосца чуть заметно начал сдвигаться влево, как вокруг «Микасы» стали падать снаряды второго залпа береговых батарей.

«Слишком быстро… – подумал главнокомандующий объединенным флотом, и вдруг почувствовал, что летит будто птица, кувыркаясь в воздухе, понимая, что «Микаса» уже без передней башни, а из барбета, как из обрубка шеи, будто огненная кровь, в небо бьет струя радужного кордитного пламени. Потом адмирал Того видит, как в глубине морских вод, прямо под ним, вспыхивают огненные клубки, и из них в небо рвутся высокие белопенные фонтаны; поверхность моря приближается, из-за чего он непроизвольно группируется и рыбкой входит в ледяную декабрьскую воду. Несколько секунд спустя пробковый жилет выталкивает его на поверхность – и адмирал осознает, что он жив, здоров и почти невредим… а вот «Микаса» тонет – и выглядит это, будто бык, опустив голову, бодает море.

По счастью, долго болтаться в волнах ему не пришлось. «Микаса» ушел на дно вместе со всей командой, и поэтому на миноносце «Цубаме» из состава 9-го отряда, сопровождавшего броненосный отряд в рейде к Дальнему, довольно быстро заметили болтающуюся среди волн седоволосую голову.

Уже в каюте командира, переодевшись в сухое и выпив чашечку саке, адмирал Того подумал, что ему еще повезло. Отражая набег японского флота, демон мог принять еще более ужасную форму, растерзав не только атакующий отряд, но и маневровую базу на островах Элиота вместе с остатками японского Объединенного флота. Но его просто отогнали в стиле «кыш, противный», – и то, что при этом был потоплен «Микаса», не имеет никакого значения. Демон мог просто не рассчитать сил. Тут надо зайти с другой стороны. Демон помогает русским, но вот являются ли его врагами японцы? Пока Страна Восходящего Солнца воюет с Российской Империей, ответ на это вопрос однозначен. Но что будет потом? Хочет демон полного уничтожения японской нации или только принесения извинений за вероломное нападение? Во втором случае продолжение этой войны выглядит так же глупо, как и попытка атаковать цунами, выйдя против него с мечом наперевес. Слепая стихия даже не заметит дерзкого, решившего заступить ей путь, и подобно тяжелому поезду прокатится по его трупу.

Он сам готов вызваться в парламентеры под белым флагом, а потом, в случае получения от демона благоприятного ответа, испрашивать аудиенции у божественного Тэнно, чтобы передать ему волю того, кто равен богам. Если же ответ демона для страны Ниппон будет неблагоприятен, то тогда, как это и положено самураям, японские моряки, и он вместе с ними, до конца выполнят свой долг – умрут как один, но не покорятся злой воле…

 

* * *