Евгения Монтихо, бывшая императрица Франции

После того как мы попали в плен к этим ужасным людям, владеющим магией, мой муж погрузился в уныние. Я старалась подбадривать его как только можно. Мне хотелось верить, что не все еще потеряно. Ведь если нас до сих пор не умертвили, значит, мы им пока нужны… Впрочем, мы могли быть им нужны для показательной казни – у русских, на защиту которых встали эти колдуны (тоже, кстати, русского происхождения) имелись все основания, чтобы поступить с нами именно так… Трудно было догадаться, что на уме у этих чародеев, обладающих величайшей силой, способных шагать сквозь миры и мгновенно перемещаться из одного места в другое.

Слабонервной я никогда не была, импульсивность и склонность к истерикам мне также были несвойственны. При всем этом я умела правильно пользоваться своим умом. И свой брачный союз с императором Франции считала скорее закономерностью, нежели счастливой случайностью. Собственно, покорить его сердце не представляло для меня особого труда. Тем более что невесты из коронованных семейств его дружно отвергали в силу его незавидной репутации, а он, перешедший уже сорокалетний рубеж, отчаянно желал продолжить династию…

Мне всегда было смешно вспоминать, как сначала он сделал мне непристойное предложение… Ну, как это обычно водится: на балу, кружа меня в танце, шепнул на ушко несколько слов. Думаю, ему было известно, что я не отличалась особой добродетелью (но при этом никто не мог сказать, что я распущена). Я отказала ему очень изящно, не покраснев, не рассердившись и продолжая мило улыбаться. Да, где-то в глубине души я надеялась заполучить его полностью, а в таком случае было категорически нельзя позволять себе даже легкую фривольность, позволяющую ему думать, что я чрезвычайно легкомысленна. В подобном случае стоит только дать промашку – и упустишь свой, быть может, единственный, шанс… Он был уязвлен моим отказом. Но я прекрасно видела по его лицу, что это действительно заставило его посмотреть на меня другими глазами. О, к двадцати семи годам я научилась прекрасно разбираться в мужчинах! И что-то мне подсказывало, что очень скоро мой статус сильно повысится… Собственно, я всегда знала, что такой момент однажды наступит в моей жизни.

После того бала он уехал и какое-то время от него не было вестей. Видимо, он думал и решался. А потом вдруг повалили письма… Он писал, что мой образ все время стоит у него перед глазами. Что я очаровательна, восхитительна и несравненна. Что я сразила его сердце и он воспылал ко мне искренней симпатией, светлым чувством дружбы и преданности… И что он просит его простить за то неприличное предложение и надеется на мою благосклонность и снисходительность… Письма эти были написаны хорошим слогом. И они являлись доказательством того, что перспектива стать императрицей для меня обрисовалась совершенно отчетливо… Он попался, точно рыба на крючок. Но нужно было закрепить эффект. К сожалению, у меня не особо получалось писать красивые послания. Но тут на помощь пришел месье Мериме, душка и красавец, любовник моей матери… У нас с ним с самого начала сложились теплые дружеские отношения, он был для меня не то чтобы отцом, но кем-то вроде старшего брата… И он, признанный литератор, сам лично, быстро и легко, с улыбкой диктовал мне слова, которые, по его мнению, сведут с ума любого мужчину и непременно заставят сделать предложение…

Он оказался прав. Предложение руки и сердца не заставило себя долго ждать. Влюбленный и окрыленный, император Франции был рад моему согласию – и вскоре свадьба состоялась.

Я не могу сказать, что пылала к своему супругу неистовой страстью. Для меня он был уже довольно немолод. Но, по крайней мере, он не был мне неприятен – иначе я бы едва ли согласилась на этот брак. На супружеском ложе он оставлял меня совершенно равнодушной, и потому я смотрела сквозь пальцы на его похождения. Собственно, постельные утехи вообще не особенно влекли меня. Тем не менее я с молодых лет усвоила, что при помощи постели можно вполне успешно манипулировать мужчинами… Выходя замуж, я не то чтобы решила хранить супругу верность, но просто эта сторона жизни не представляла для меня особого интереса. Гораздо больше мне нравилось блистать… О, я очень быстро покорила Париж. В яркой круговерти светских развлечений я находила истинное удовольствие, живя полной жизнью. В браке я стала спокойной и вполне счастливой. И особенно тешило мое самолюбие то, что я теперь – Императрица Франции! И, может, быть, мне еще удастся прославить эту страну, несмотря на мое происхождение… я буду всеми силами стремиться к этому.

Словом, во мне бил фонтан энергии, а душа жаждала славы и свершений. И могла ли я подумать, что однажды все это закончится таким невероятным, а главное, совершенно неожиданным образом? На нас внезапно напали, схватили, лишили свободы… Но когда это происходило, я еще не знала, что самое страшное ждет меня впереди. Лучше бы меня пристрелили тогда… Такой немыслимый позор, что вскоре обрушился на нашу чету по инициативе этих колдунов, не мог мне присниться и в страшном сне.

Мы с супругом знали, что будет устанавливаться его родство с Бонапартом. Эти ужасные чародеи даже на такое оказались способны… Впрочем, нет – не все они, а лишь одна странная девочка, которая слыла здесь за дочь древнегреческой богини Афродиты, не знаю, в шутку или всерьез. Но то, что эта юная мадмуазель обладает уникальным магическим даром, стало очевидно практически сразу, как только она взялась за дело. Впрочем, некоторая театральность в ее действиях тоже присутствовала – видимо, ей, как и мне, нравилось производить впечатление.

Само зрелище заслуживает отдельного разговора. Что уж там и говорить – мы с супругом были потрясены происходящим, он в большей степени, я в меньшей. Мой Шарль вообще в преддверии этого, как они это называли, «теста», буквально извелся. И было отчего. Эти колдуны привели для сравнения из другого мира самого настоящего Наполеона Первого, перед которым мой муж трепетал. Я тоже имела предчувствие, что все его опасения в смысле родства окажутся не напрасными, а предчувствия редко меня обманывали. В Европе все кому не лень болтали о не вполне законном происхождении Наполеона Третьего, да вот только доказать никто ничего не мог. Но эти чародеи докажут… И, если родство не подтвердится – нам конец. И позор на веки вечные: вместе с обсуждением факта незаконнорожденности Шарля непременно будут смаковать и мою историю, историю моей матери [347] и так далее. Я этого не переживу, а мой супруг и подавно. Из императорской четы мы просто превратимся в разоблаченных самозванцев, и нашим уделом будут насмешки и плевки, в том маловероятном случае, если нас не раздавят как мерзких паразитов сразу после «теста». Я не вижу никаких дальнейших перспектив в этом случае – и это притом, что я совсем не склонна сгущать краски и впадать в уныние. Такого рода позор – это вещь вне всякого ранга.

Пока устроенное маленькой чародейкой представление двигалось к своей кульминации, я даже не пыталась молиться за благополучный для нас исход. Все равно он был уже давно предопределен. Я просто желала насладиться последними минутами, пока еще считалась императрицей… Кроме того, представление и вправду завораживало; во время его в помещении царила напряженная и благоговейная тишина, и только голос маленькой мадмуазель звучал торжественно и гулко. По мере того как истина все отчетливей вырисовывалась над двумя Наполеонами в виде искристого узора, я нервничала все больше. Где она, моя всегдашняя невозмутимость, которую я считала одним из основных своих достоинств? Я переминалась, производила какие-то нервные жесты… И вот он – момент, когда все стало окончательно ясно. Все увидели несоответствие узоров – а это значило, что прямого родства между этими двумя людьми нет… Дочь Афродиты бесстрастно объявила об этом. Ну вот и все. Какой-то вздох пронесся по комнате; а может быть, мне это лишь показалось… Или это оборвались нити той слабой надежды, что до последнего питали мы с мужем…

Дальше все происходило точно в каком-то тумане. Шарль, бледный, с блуждающими глазами, оказался рядом со мной. Взял за руку ледяными пальцами. И в этот момент неведомая сила мягко вытолкнула нас прочь из этой комнаты, в коридор, точно показывая, что отныне мы уже никому не интересны. В коридоре, помимо конвоя из остроухих солдаток, не было ни души; да, собственно, мы для мира перестали существовать. Больше всего мне хотелось теперь умереть. Тяжесть такого позора мне было не вынести… Но как мне умереть? То есть – нам?

Шарль остановился. Приблизился ко мне вплотную Поцеловал мою руку… Заглянул в глаза – и в глубине его зрачков я увидела разверстую бездну.

– У меня есть… – медленно, каким-то не своим голосом проговорил он, – средство от позора…

И он достал свой пистолет, хорошо мне знакомый.

– Хорошо, – спокойно ответила я, – надеюсь, там два заряда?

– Да, – ответил он. – Ты готова?

– Я готова, – сказала я и закрыла глаза. – Только не промахнись… Я не хочу мучиться.

– Я не промахнусь, – услышала я и сразу же что-то твердое и холодное прикоснулось к моей груди напротив сердца.

Я услышала грохот выстрела и сразу вслед за тем – еще один. Но боли я не ощутила, лишь струю воздуха там, куда упиралось дуло пистолета. Как же так?

Я открыла глаза. И то, что предстало моему взору, было до такой степени поразительным и неожиданным, что я застыла изваянием, ничего не понимая. Вместо того чтобы увидеть окровавленное тело моего супруга, я узрела Шарля вполне живого, но, Боже, в каком виде! Он весь блестел и сверкал, и переливался радужными вспышками. Спиной и руками он упирался в стену, и тоже смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и с его ресниц, волос, на пол осыпались мелкие блестящие частички. Он весь был усыпан ими! И тогда я посмотрела на себя. Да ведь и я тоже усыпана этими блестками! Что такое?! И это вместо того чтобы лежать и истекать кровью, медленно остывая? Вместо смерти, которую мы предпочли позору? Проклятые колдуны заколдовали наш пистолет!

И в этот момент дверь, в которую мы были выставлены, открылась, и на пороге появились Артанский князь и Наполеон Первый, а чуть дальше – еще какие-то люди, да только я совсем плохо их видела из-за застилающих мои глаза слез. Они стояли и смотрели на нас и их улыбки выражали удовлетворение. Они явно радовались своей веселой шутке. Мой муж сполз по стенке и сел на пол в кучу блесток. Похоже, он готов был упасть без чувств… И тут я побежала. Сама не знаю, что руководило мной. Но я не хотела видеть этих людей… Прочь, прочь! Подобрав подол и теряя туфли, я мчалась по коридору – и никто меня не останавливал, даже конвой из остроухих. Вот коридор наконец сменился лестницей и я стала стремительно ссыпаться по ней с этажа на этаж, а вслед мне летел мысленный издевательский гогот. Вот лестница закончилась – и я, игнорируя часового, миновала вестибюль и выскочила на ночную улицу, полную ласковой прохладой. Впереди, метрах в пятидесяти, я увидела главную достопримечательность этого места, большой фонтан – и устремилась к нему. Скорее, скорее! Утоплюсь в фонтане! С супругом или без – но я все равно сведу счеты с жизнью!

С разбегу я сиганула через каменный бордюр – и оказалась в воде. Мои ноги ощутили дно, и я отметила, что глубина здесь мне примерно по грудь. Я с головой погрузилась в воды фонтана, стараясь лечь на дно, чтобы умереть. Запоздало в голову пришла мысль, что я совсем ничего не знаю о том, как правильно топиться…

И тут произошло нечто странное – мне даже показалось, что я схожу с ума. Ощущение было приблизительно таким, как если бы чьи-то руки заключили меня в нежные объятия – словно сзади меня кто-то обнимает. Но тут ведь никого нет! Что за наваждение… В панике я торопливо вынырнула на поверхность. Я с ужасом смотрела сквозь прозрачную воду на свое тело и не видела ничего, кроме играющих бликов. Но при этом нежные и явно мужские руки вновь прикоснулись ко мне. И на это раз прикосновение было гораздо более дерзким – невидимые ладони, проникнув под юбку, гладили мои бедра… И внезапно я почувствовала внутри себя что-то горячее, тянущее, сладкое; оно разливалось по моим жилам, неся истому и смутный позыв… И вот уже я чувствую ласку всей кожей своего тела, погруженного в воду… Чувствую, как на этом теле исчезает, растворяется одежда. Это было так странно, что даже не поддавалось описанию… Обо всем на свете забыла я в этот момент и лишь желала, чтобы чудесное ощущение продолжалось.

– Кто ты, неведомый искуситель? – сорвался с моих губ изумленный шепот, хриплый в пароксизме непреодолимого желания.

– Я – тот, с кем ты забудешь обо всем… – услышала я вкрадчивый голос, похожий одновременно на плеск воды и шелест травы. – Все суета, красавица; главное – наслаждение… Я утолю твои печали, я подарю тебе неземное удовольствие… Ты будешь летать в блаженных долинах счастья, и тело твое будет звучать божественной мелодией… Доверься мне – и ты до конца познаешь изысканный вкус плотского наслаждения, выпьешь до дна чашу самого кристального блаженства… Я утешитель твой, я твой любовник и друг, я дух этого Фонтана и истинный хозяин этого места… Ты сама пришла ко мне, и потому теперь ты моя…

* * *