Дивизионный генерал французской армии Пьер Франсуа Жозеф Боске

Сознание возвращалось к генералу Боске медленно, воспоминания о последних минутах жизни были неясными и отрывистыми. Он возглавлял атаку бригады зуавов на вершину Сапун-горы. Они шли к вершине под хриплый барабанный бой, грохот рвущихся прямо в воздухе гранат, пронзительный визг картечи, десятками вырывающей из строя французских солдат, тонкий посвист ружейных пуль и частый треск выстрелов, бьющих навстречу атакующим из неприметных, тщательно замаскированных траншей. С каждым шагом ряды зуавов редели. Падали навзничь пробитые пулями солдаты, один за другим погибали сраженные насмерть офицеры. У генерала Боске были убиты все три адъютанта, которые с обнаженными саблями в руках шли рядом со своим командующим, и только его самого судьба хранила для чего-то большего. Одна пуля, пронзительно свистнув, сорвала с левого плеча эполет, другая сбила с головы вышитую золотом кепи.

Но все когда-нибудь кончается, кончилась и безмерная удача французского генерала. Случилось это тогда, когда до траншей неприятеля оставалось не больше семидесяти шагов и идущие мерным шагом изрядно поредевшие штурмовые колонны приготовились перейти на бег, чтобы одним рывком ворваться на вражеские позиции. Из траншей прямо под ноги зуавам густо полетели тяжелые ребристые яйца ручных гренад. Генерал Боске едва успел удивиться столь устаревшему оружию, почти сошедшему со сцены (ибо от ручных бомб, снаряженных черным порохом, в силу его слабой разрывной мощи толку было лишь чуть), как эти гренады разом полыхнули ярким бело-голубым пламенем. Сильнейший грохот, так что заложило уши, потом тупые удары в живот и левое бедро, разрывающая внутренности боль и последнее впечатление прошлой жизни – поднимающаяся в контратаку навстречу французским солдатам волна до предела обозленных рослых головорезов в буро-зеленых мундирах, вооруженных, помимо ружей с примкнутыми штыками, почему-то двуручными мечами и алебардами. Дальнейшая озверелая схватка в памяти генерала не отложилась, поскольку сознание благоразумно покинуло его бренное тело.

И вот он здесь… впрочем, где это «здесь» находится, генерал не имеет ни малейшего представления. Похоже на то, что его обнаженное тело, не чувствуя ни тепла, ни холода, с закрытыми глазами плавает на поверхности воды, испытывая ощущение чего-то давно знакомого, родного и привычного… [333] Тихие, едва слышимые, ангельские женские голоса, поющие о чем-то невыносимо прекрасном, навевают мысли о покое, уюте и безопасности. Он среди друзей. Но как же он может быть среди друзей, если его ранило у самых вражеских траншей? Наверное, он в раю, где раны павших воинов исцеляются за один день. Все, храбрец Боске, кончился твой век… Не ходить тебе больше в лихие атаки, не быть любимым солдатами, не совершать подвигов во имя милой Франции… Теперь ты – по другую сторону жизни и смерти, ты лишь бесплотная душа, которой уже не стоит печалиться о том, что она оставила на грешной земле.

Но любопытство оказалось все же сильнее того отчаянья, которое охватило генерала при мысли, что ничего нельзя уже изменить и прелести земной жизни отныне закрыты для него навсегда. Да и тело, пусть даже не испытывающее собственного веса и ощущений тепла-холода, тоже чувствовалось вполне отчетливо. Вот ему, несмотря на общее онемение, вроде даже удалось пошевелить указательным пальцем на правой руке. Попытка поднять веки и посмотреть на окружающий мир собственными глазами далась ему ценой немыслимых усилий, так что ее можно было сравнить лишь с переворачиванием в одиночку упавшей на бок пушки. Это был настоящий подвиг, который удался ему далеко не с первой попытки, и то лишь потому, что общее онемение членов его тела постепенно проходило.

И только открыв глаза, генерал Боске понял, что проснулся окончательно. Его тело и в самом деле плавало в воде, погруженное в нее так, что на поверхности оставались только рот, нос и глаза. Над головой простирался темный каменный свод, навевавший мысли о пещерных купальнях, и колыхались полосы светящегося тумана. Весь воздух в этом странном месте, казалось, был пронизан странным мягким светом и наполнен пляшущими разноцветными искрами. Опустив взгляд вниз, Боске под слоем странной искрящейся воды увидел свое тело, неожиданно плоский живот, весь исчерченный поджившими побелевшими швами, как будто над ним упражнялась сумасшедшая швея. Еще одна большая ушитая рана имелась на левом бедре…

Судя по расположению швов, ему должно было вырвать полживота, попутно перемешав и искромсав кишки. Дыра в бедре на фоне развороченного живота – сущая ерунда, с которой мог справиться любой полковой коновал. Но вот живот… С такими ранами не живут, а сразу отправляются к порогу Святого Петра испрашивать аудиенцию. Ну, или не сразу, а немного помучившись от безнадежных попыток лекарей спасти смертельно раненого, как после битвы у Москвы-реки мучился русский генерал Багратион. И надо признать, что если бы тот попал не в русский, а во французский госпиталь, результат был бы тот же самый. Но он-то, Боске, жив, его рана почти зажила, а самочувствие не описывается словом «мучения». Слабость, конечно, есть, не без того, но на этом все неприятные ощущения исчерпываются. Опыт у него есть, это ранение далеко не первое в его карьере, и с тем, что испытывают раненые, он знаком не понаслышке…

И только в этот момент генерал понял, что все, что он видит вокруг себя, никоим образом не похоже не только на французский госпиталь, но и на любой госпиталь этого подлунного мира. Где привычные кровати с матрасами, запах гноя, крови и кала из задвинутых под кровати суден? Где вечно подвыпившие санитары и доктора с брезгливо поджатыми губами? Их более счастливые и успешные коллеги имеют частную практику среди богатых и обеспеченных слоев населения, берут за посещения солидные гонорары и сами далеко не бедствуют, а неудачники в военных госпиталях вынуждены прозябать на скудном государственном жаловании. А тут все не по-людски. Вместо кроватей – ванны со странной искрящейся водой, вместо мужчин-санитаров – девицы-красотки, едва одетые в белые халатики, вместо стонов боли, проклятий и зубовного скрежета – далекое ангельское пение и тихие голоса, вместо врачей… впрочем, и во французском госпитале врачей можно увидеть только когда они проводят обход. В любое другое время они в палаты и носа не кажут.

А вот, кажется, и они. [334] Несколько человек, одетых в длинные, ниже колен, белые халаты, двигались вглубь помещения, останавливаясь почти у каждой ванны. Этих людей сопровождала свита из чинов поменьше. В этом отношении это странное место оказалось вполне похоже на обычные госпитали. Впрочем, мимо некоторых ванн врачи прошли не останавливаясь, так что в скором времени они подойдут и к генералу Боске. Тут надо сказать, что к этому моменту он уже настолько пришел в себя, что сумел сложить два и два. Да он в плену у неизвестных, захвативших вершину Сапун-горы, его подобрали едва живого на поле боя, где полегли его зуавы, и заштопали настолько хорошо, насколько это вообще было возможно при таком ранении. Но при этом он не понимал, зачем это было сделано и что с ним будет дальше после того, как его раны признают достаточно затянувшимися. Ничего хорошего от этих неведомых противников он не ждал: они уже доказали свою свирепость, обрушив на ничего не подозревающих союзников жестокий артиллерийский огонь. Впрочем, Боске был неустрашим не только на поле боя. Он твердо решил держаться стойко и не выдавать никаких тайн, ну а то, что все известное ему уже давно не тайна, ему в голову даже не приходило.

Когда врачи приблизились настолько, что стало возможно разглядеть их лица, генерал Боске понял, что более странных врачей он в своей жизни не видел. При этом их накрахмаленные, буквально хрустящие белые одежды были не в счет. В каждой стране свои обычаи, и Боске допускал, что есть где-то место, где белый халат является признаком принадлежности к служителям Асклепия. Тут же начать следовало вот с чего: мужчиной средних лет, с нормальной врачебной внешностью, был только один из приближающихся докторов, и, что самое важное, он не был среди них главным. Главной была худощавая женщина неопределенного возраста с таким пронзительным взглядом, что Боске казалось, будто она насквозь видит каждую заштопанную кишку в его брюхе. Ей то ли ассистировала, то ли оппонировала совсем юная девушка, совсем девочка, которая тем не менее имела в этой компании немалый вес, потому что все ее замечания выслушивались с самым серьезным видом без всякой скидки на «глупый лепет ребенка». На прочую компанию внимания можно было не обращать, потому что эти молодые люди и девушки, одетые подобно самим докторам, ничего не говорили, а только внимательно слушали и что-то записывали в толстых тетрадях. Типичные адъютанты, которых Боске за свою службу наблюдал немало. Только эти состояли при медицинских, а не военных генералах.

И вот эта странная компания уже рядом с ним.

– А вот и наш храбрый Боске, – сказала девочка, бросив на больного лукавый взгляд, – выглядит как новенький, и даже лучше. Не так ли, уважаемая Галина Петровна?

– Действительно, – сказала женщина неопределенного возраста, без всякого стеснения опустив в воду руку и ощупав живот Боске, – заживление идет строго по графику и больного пора переводить с реанимационного режима на обычную реабилитацию. Обратите внимание, Николай Иванович, на сочетание классических и магических методов лечения. Обычный хирург в ваше время, скорее всего, потерял бы больного из-за развившегося сепсиса, да и у нас, несмотря на применение антибиотиков, благоприятный исход тоже не был бы гарантирован на сто процентов. В то же время обычный маг жизни не сумел бы правильно управлять заживлением ранения такой сложности, и его пациент, скорее всего, погиб бы из-за непроходимости кишечника…

– Ну, я бы с этим непременно справилась! – вскинула голову девочка, – подумаешь, кишечник. Вот когда мозги вдребезги разносит, это действительно сложная работа…

– Лилия, – строго сказала женщина, – не равняй себя с обычными, даже очень сильными магами жизни. Ведь ты у нас богиня, а это значит, что им до тебя как до Пекина пешком, причем прямо отсюда.

Боске слушал эти разговоры и понимал, что говорят эти люди совсем не по-французски, и лишь когда фраза закончена, чей-то бесплотный голос переводит чужие слова прямо ему в уши. При этом никто не выведывал никаких военных тайн и не задавал вопросов, обычных при допросе вражеских пленных. Для этих людей он был только тяжелым пациентом, которого удалось вырвать из лап у смерти. Возможно, время допросов придет потом, но Боске уже начал подозревать, что все его тайны уже давно никому не интересны, потому что вся французская армия потерпела такое же поражение, как и его бригада зуавов…

И только тут до него дошло, что он лежит совершенно голый под множеством женских взглядов… Несмотря на общую бледность, он тут же густо покраснел.

Первой эту красноту на его лице заметила девочка, которую, кажется, звали Лилией.

– О, – захлопала она в ладоши, – храбрец Боске покраснел, как это мило! Смотрите, Галина Петровна, мужчина он неженатый, сейчас влюбится в свою спасительницу до глубины души, а потом падет к вашим ногам с предложением руки и сердца.

– Лилия, не ерничай! – строго сказала Галина Петровна, и, повернувшись к Боске, добавила: – Не смущайтесь, месье. Лицезреть обнаженных пациентов – это моя профессиональная обязанность. Тем более что вы к нам, можно сказать, прямо с того света – а значит, по определению должны быть наги как младенец, да и схема лечения требует погружения в волшебную воду полностью разоблаченного тела. Но эта егоза права в том, что мне приятно видеть, как те, кого я оперировала своей рукой, становятся на путь выздоровления…

– Так это вы меня вот так, – Боске, продолжая краснеть, указал на свой живот, – заштопали…

– Да, я, – подтвердила Галина Петровна, – потом, не забудьте напомнить, я выдам вам на память те сто грамм чугунного лома, что мне пришлось вытащить из вашего живота прежде чем начать его шить. Или вы не из тех суеверных фетишистов, которые таскают при себе в качестве амулетов все, что хирурги достают из их бренных тел?

– Нет, – ответил Боске, – я не суеверен. Просто меня удивляет, что вы подобрали врага на поле брани и принялись его лечить.

А по себя подумал:

«Ах, какая женщина! В нее и в самом деле можно было бы влюбиться, будь она француженкой. Но, черт побери, что за странная идея – женщина-хирург… Ведь профессора в Сорбонне скорее удавятся, чем начнут учить женщин-врачей.»

– Ничего удивительного тут нет, – ответила Галина Петровна, – ведь мы, артанцы, совсем не враждебны вашей Франции, император которой развязал войну по совершенно дурацким мотивам. Когда возникла необходимость отделить мух от котлет, вашу французскую армию относительно вежливо отодвинули в сторону, в результате чего весь наш гнев обрушился на ваших бывших партнеров-англичан. Так вы же и сами понимаете ненужность и бесперспективность этой войны, затеянной из злобного расчета британских банкиров и каприза вашего императора. Немного позже наше командование планирует заключить с Францией союз, так что можете считать себя не военнопленным, а находящимся на излечении. Или вы предпочли бы беседовать сейчас не со мной, а объясняться со Святым Петром по поводу пропуска в райские чертоги?

– Нет, – замотал головой Боске, – к Святому Петру я не хочу. Это еще успеется. Но я все равно ничего не понимаю. Быть может, вы мне хоть что-нибудь объясните…

– А мы не должны вам ничего объяснять, – сухо кивнула Галина Петровна, – наше дело – вас вылечить, чтобы глаз был остер и рука тверда, а уж политику партии после этого вам будут разъяснять совсем другие люди.

– Да, – с важным видом сказала Лилия, – вы же храбрый человек, генерал Боске, так что готовьтесь к множеству… ээ… неожиданностей.

– Лилия, не болтай лишнего! – одернула девочку Галина Петровна. – Объяснять такие вещи – эта работа Серегина. Они оба офицеры, а значит, будут говорить на одном языке.

Женщина-доктор еще раз внимательно посмотрела на Боске и, немного поколебавшись, три раза хлопнула в ладоши. Возле ванны, будто прямо из воздуха, материализовались две рослые санитарки. По команде врача они извлекли Боске из ванны, поставили на ноги, накинули на плечи халат вроде купального и нежно, под руки, повели в особое помещение, где генералу предстояло пережить сеанс реабилитационного массажа со специальными маслами, предназначенного для восстановления работоспособности всех членов тела. Обязательная процедура для всех, кто провел в ванне больше двух суток, а ведь генерал Боске плавал в магической воде почти шесть дней. Массаж, как это частенько бывает в таких случаях, перерастет в бурный секас, в котором великанши-остроухие будут нежны со своим пациентом, как мать с новорожденным дитем. Это тоже лечебная процедура, необходимая, чтобы убедиться, что у больного все органы работают совершенно исправно. Да и остроухим это дело совсем не в напряг, а даже в радость. Может, какая из них и понесет сына или дочку от настоящего неустрашимого героя галльской выделки. А то с продолжением рода у этого неустрашимого Боске было откровенно плохо.

И только потом, когда он будет ублажен, удовлетворен и полностью расслаблен (то есть примерно на следующее утро), генералу Боске предстоит встретиться с самим Артанским князем, чтобы от него узнать нечто настолько неожиданное, что полностью перевернет его жизнь. Но а сейчас генерала сильнее всего беспокоят огромные груди остроухих, колеблющиеся рядом с его головой, стоит только чуть скосить глаза. Такого богатства плоти ему еще видеть не приходилось.

* * *