Сентября 1812 год Р.Х., день седьмой, без пяти полночь

Санкт-Петербург, Зимний дворец

 

Последние дни над Петербургом денно и нощно летели по низкому небу серые осенние тучи, а в вершинах деревьев каркали нахохлившиеся от холода вороны; с Финского залива завывал холодный злой ветер. Промозглая сырая петербургская осень вступала в свои права, обещая дальнейшие ненастья, наводнения и скорый приход неприветливой зимы. Такая же неспокойная погода царила и в душах членов семьи Романовых. Известие о разгроме армии Наполеона войском неизвестной никому Великой Артании уже достигло Петербурга и обернулось ворохом разнообразных слухов. В основном преобладали самые пессимистические (с точки зрения Романовых) варианты оценки ситуации. Больше всего происходящее тревожило вдовствующую императрицу Марию Федоровну (в девичестве Софию Марию Доротею Августу Луизу Вюртембергскую), вдову Павла Первого и мамашу правящего императора Александра Павловича и его юного брата Николая Павловича, который станет императором в будущем.

В ее представлении появление Артанского войска и внезапный разгром Наполеона поколебали сами основы существования государственного порядка в России. Ведь ни разу еще не было такого (если не считать легенд и былин), чтобы невесть откуда появившийся герой (а народная молва воспевает Артанского князя именно как героя), нежданно-негаданно брал на себя государственную прерогативу, сокрушал неприятеля и тем самым решал судьбу государства. В то же время такое сплошь и рядом встречалось именно в Средневековой Европе. Удачливый кондотьер, бросивший на весы войны свое небольшое, но прекрасно вооруженное войско, в итоге мог оказаться владельцем симпатичного такого домена, за который прежде долго и безуспешно сражались две противоборствующие стороны.

Так в утверждение Артанского князя Серегина о том, что он не ищет тут для себя удела, вдовствующая императрица восприняла с глубочайшим недоверием. Да и князь ли он вообще? Давно миновали времена, когда для того, чтобы именоваться князем, было необходимо владеть княжеством. Тем более что о таком княжестве, как Великая Артания, в Европе или где-то еще никто никогда даже и не слышал. При этом вопрос о том, как иностранная частная армия могла незаметно для всех оказаться в самой середине России, оставался для Марии Федоровны вынесенным за скобки. Как-как прошла по следам наполеоновской армии, где уже не было порядка, а потом обогнала ее и ввязалась в битву под селом Бородино на стороне русской армии. К тому же, кая наглость – взять в плен злобного Корсиканца, узурпировавшего трон французских х королей и не отдавать его законным властям, заявляя, что он личный пленник Артанского князя. Это – ужасное потрясение основ и поругание престижа Российской империи.

Поэтому Мария Федоровна считала, что напрасно ее старший сын лично выехал к армии. А все потому, что он тряпка, нюня и либерал, испорченный воспитанием императрицы Екатерины Великой, лично подобравшей ему плохих учителей. [307] Вместо того надо было отправить Кутузову приказ немедленно напасть на войско этой самой Великой Артании, перебить его, а Артанца-самозванца в цепях отправить в Санкт-Петербург. О том, что случилась бы после этой авантюры, краснолицая, дородная вдовствующая императрица даже не задумывалась. Господень посланец – какая ерунда! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! А если бы армия отказалась выполнять этот вероломный приказ, достойный любого из Европейских государей, то следовало бы сместить этого наглеца Кутузова, заместив его Бенигсеном, а всех бунтарей, ослушавшихся своего государя под предлогом сохранения чести, прогнать через шпицрутены – и в Сибирь.

Совсем иные чувства испытывал юный Великий князь Николай Павлович, которому совсем недавно стукнуло нежных шестнадцать лет. Как мать ни стремилась отвратить своих сыновей от военных забав, к которым он был склонен с самого раннего детства – страсть к технической стороне военного дела, привитая в России императором Павлом Первым, пустила в царской семье глубокие и крепкие корни. Так, например, император Александр Павлович, несмотря на свои либеральные взгляды, был горячим приверженцем вахтпарада и всех его тонкостей (как и великий князь Константин Павлович), и младшие братья не уступали в этой страсти старшим. Николай Павлович с раннего детства имел особое пристрастие к военным игрушкам и рассказам старших о военных действиях. Лучшей для него наградой было разрешение отправиться на парад или развод караулов, где он с особым тщанием наблюдал за происходящим на плацу, останавливаясь даже на мельчайших подробностях. Когда началась Отечественная война, великий князь всеми силами рвался к армии, но встретил решительный отказ своей матери.

Когда в Санкт-Петербург из армии вернулся его брат Константин Павлович, [308] выпертый за неуживчивость еще Барклаем де Толли, юный великий князь Николай ни на минуту не отставал от старшего брата, требуя как можно больше рассказов о войне. Константину Павловичу, в свою очередь, многажды писали из армии его бывшие подчиненные, генералы и офицеры, непосредственно участвовавшие в Бородинской битве. Писали разное, но, что характерно, об Артанском князе не было сказано ни одного дурного слова. Дескать, рыцарь и герой, лично возглавивший фланговую атаку своей тяжелой кавалерии в самый опасный момент сражения, когда Бонапартий уже одолевал, и русские воины держались из последних сил. Не один только Кутузов в тот момент, когда тьма поражения уже сгустилась над русским войском, слышал в своем сознании коронную фразу Серегина: «Священное Алое Знамя распустить… Артиллерии – один пристрелочный выстрел на начальных установках. Пики к бою, рысью в атаку марш-марш!»; и не только Кутузова обдала бодрящая волна заклинания Поддержки, позволившая смертельно уставшим и израненным людям с новыми силами накинуться на неприятеля.

Естественно, то, что писалось старшему брату, весьма популярному в армейской среде, тут же становилось известно младшему, и никакие нотации и нытье матери не могли отвратить его от мыслей о заморском князе, в трудный момент пришедшем на выручку Российской империи. В измышления матери о том, что Серегин желает узурпировать трон Российской империи, Николай Павлович не верил совершенно. Чай, он не малограмотный яицкий дурачок Емелька Пугачев, прикинувшийся покойным императором Петром Федоровичем. Должен же понимать, что не в Европах мы живем, где у кого больше штыков, тот и король. В России такой противный чести афронт не поддержат ни армия, ни гвардия, ни высшая российская аристократия.

Вдосталь наелись уже восемнадцатого века, когда после кончины императора Петра Великого началась чехарда с заговорами, дворцовыми переворотами и контрпереворотами, не прекращающаяся, считай, и по сию пору. Что ни смена монарха, то барабанный бой; и новый царь или царица въезжают в Зимний дворец на гвардейских штыках. Один лишь Император Павел Петрович, как положено, унаследовал трон своей матери, но своими резкими импульсивными действиями ввел в смущение высшую российскую аристократию, в результате чего был свергнут и убит, не процарствовав и пяти лет. Кстати, Великий князь Константин, помимо всего прочего, узнав о насильственной смерти отца, сказал, что его старший брат пусть как хочет, а он на окровавленный трон убиенного родителя не сядет ни при каких обстоятельствах. И что, – размышлял он, – вы думаете, чужак, не имеющий ни малейшей династической связи с Романовыми, будь он хоть тридцать три раза герой, сумеет не только взять трон силой, но и удержаться на нем, несмотря на сопротивление всех и вся? Это в поле его армия сильна, а в Петербурге пойдут совсем другие игры…

Правда, в тот момент, когда в тихом и сонном полуночном Зимнем дворце началась нездоровая суета, это мнение Великого князя Николая на какое-то время подверглось колебанию. Именно так и происходила большая часть дворцовых переворотов – когда растерянных и сонных властителей Империи заставали в полуночное время врасплох, после чего российская история совершала очередной кульбит. Поэтому, едва заслышав шум, юный Великий Князь немедленно вскочил с постели и приказал лакею помочь ему одеться, дабы встретить судьбу в достойном виде. Таковое действие казалось ему наилучшим в критический момент; если судьба уготовала ему гибель, то встретить свою участь он желал лицом к лицу, в спокойном состоянии духа, ибо почитал чувство страха за один из наихудших бичей человечества.

Но ничего страшного не произошло. Первым в опочивальню к Николаю вошел его старший брат император Александр Павлович; он окинул почти одетого Великого князя внимательным взглядом и одобрительно кивнул. Следом за ним вошли еще трое: невысокий мускулистый мужчина средних лет, с мечом на поясе и повадками иностранного генерала (несомненно, сам Артанский князь), священник в полувоенной одежде, чья борода наполовину уже была покрыта инеем седины, и вьюнош, на три-четыре года младше самого Николая. Император Александр был взволнован, его лысина блестела от пота, но в то же время по его виду нельзя было предположить, что сейчас произойдет что-то ужасное и непоправимое. При этом Николай даже не задал себе вопроса, как брат Александр и его артанский визави, которые сейчас должны были находиться почти в тысяче верст от Петербурга, могли вдруг оказаться в Зимнем дворце. В обществе поговаривали, что у Артанского князя имеется нечто вроде сапог-скороходов, что позволяет ему почти одновременно находиться в весьма далеких друг от друга местах.

– Брат мой Николай… – сказал император, промокнув вспотевшую лысину большим платком, – сейчас я должен сообщить вам известие, которое перевернет всю вашу жизнь. Волею Отца и Сына и Святого Духа, доведенной до меня через присутствующего здесь отца Александра, я должен оставить вам престол Российской империи и удалиться от дел. Моя участь – провести остаток жизни в странствиях, к которым так склонна моя душа, а ваша – принять трон, возмужать под руководством опытных наставников и царствовать во благо российского народа весь тот срок, который Господь отмерил вам для вашей жизни. А я устал и ухожу, ибо все начинания, которые я делал во благо российского государства, почему-то оборачиваются не добром, а прямой его противоположностью. Господь за грехи мои великие не дал мне даже наследника мужеска полу, а обе моих законных дочери умерли во младенчестве. И пусть лучше я уйду сам в тот момент, когда все содеянное мной еще возможно исправить, а победа над Бонапартом вознесла Россию на самый пик ее славы…

Николай, готовый услышать что угодно, но только не это, застыл на месте, будто пораженный громом. Будучи предпоследним из братьев, он никогда не думал, что ему придется когда-нибудь взойти на трон своего отца (которого помнил очень смутно) и сейчас даже и не знал, что ответить старшему брату. Последний раз Господь напрямую выражал свою волю светским государям, когда начертал во время пира на беленой стене перед вавилонским царем Валтасаром «Мене, текел, фарес, упарсин», после чего в ту же ночь вавилонский царь был убит, а Вавилония прекратила свое существование, перейдя под власть персов. И вот две с лишним тысячи лет спустя та история повторяется, и его брат, внявший первому же предупреждению, покидает трон, уступая его своему младшему брату – то есть ему, Николаю.

– Но как же такое возможно, брат?! – непроизвольно вырвалось у юного Великого князя, – как вы могли так прогневать нашего Господа, что он повелел вам оставить престол ваших предков и удалиться восвояси?

– Это долгая история, – ответил Александр Павлович, – но я и в самом деле должен удалиться прочь. Ты можешь мне поверить или нет, но так будет лучше для всех. Запомни – одних только добрых намерений для управления государством недостаточно. Для этого еще нужно многое: острый ум, твердая воля, железная рука и хорошее образование, которое позволит тебе отличать коренное от поверхностного, а сокровенную истину от внешней мишуры. В противном случае ты рискуешь погрязнуть в разного рода ненужных делах, которые будут создавать вокруг себя впечатление бурной деятельности, не приводя при этом к положительному результату. В этом тебе помогут опытные наставники: в первую очередь, один из умнейших людей нашего времени светлейший князь Михайло Илларионович Кутузов. А сейчас будь добр пойти с нами. О своем решении оставить трон тебе и удалиться в путешествие я должен буду объявить перед рядами армии, и в этот момент ты должен стоять со мною рядом.

Услышав эти слова, немного было успокоившийся Великий князь Николай снова впал в великое смущение. С одной стороны, ему, разумеется, хотелось отправиться к армии, а если позволит случай, то и побывать в этой самой Великой Артании. Но, с другой стороны, маменька явно не одобрит такого путешествия, а уж слова, которые она скажет по этому поводу, будут самым суровым образом вымараны из летописей, ибо императрицам, даже вдовствующим, следует выражаться со всей возможной благопристойностью, а не как носильщику, уронившему себе на ногу тяжелый сундук.

А вот, кстати, и вдовствующая императрица собственной персоной появилась на пороге, привлеченная неурочным шумом; она уже было приготовилась поднять шум призывая на помощь охрану, слуг, фрейлин и вообще всех, кто услышит ее крики, да так и застыла на месте, будто соляной столп, с открытым, словно беличье гнездо, ртом на покрасневшем от гнева квадратном лице. Это Дима Колдун погрузил мамашу двух императоров во временный стасис, чтобы та не оглашала окрестности самыми безобразными звуками скандала, какие только может издать женская глотка.

– А вот и маман, – прокомментировал это явление Александр Павлович, – она, конечно, хорошая женщина, но не без недостатков. Из сыновней деликатности мы с Константином совсем не вмешивались в то, как она воспитывала тебя и Михаила, но теперь мы видим, что это было ошибкой. Хотя сейчас об этом уже поздно говорить; надо думать, как исправить ситуацию, а не лить слезы по вырванным в драке волосам. Обратно их все равно не приставишь. Кстати, можешь не беспокоиться – присутствующий здесь Артанский князь заверил меня, что заклинание остановки времени не грозит нашей матери ничем, кроме состояния глубокого недоумения от того, что мы с тобой взяли и внезапно исчезли, будто провалившись под землю. Не знаю, быть может, попросить Сергея Сергеевича прихватить ее с собой и немного подлечить не только по части нервов…

– Брат, – сказал Николай, как только пришел в себя от новой порции новостей, – будь добр, представь мне своих спутников, а то они меня знают, а я их нет.

– Это Сергей Сергеевич, Артанский князь, – сказал император, – воин, полководец и государь, первый заместитель архангела Михаила в наших грешных мирах, иначе еще именующийся как бич божий. На самом деле у него множество владений, и Великая Артания – только одно из них, даже не самое ценное.

– Ну почему же… – сказал Серегин. – Это место ценно тем, что тамошние люди сами провозгласили меня своим великим князем, для чего добровольно отринули все племенные вольности и свободы, соединившись под моей рукой ради жизни в полной безопасности. Там мое войско в первый раз побывало в настоящем сражении, там мы учились воевать и впервые сокрушили жестокого врага, пришедшего на славянские земли только ради грабежа и насилия.

– А где это – Великая Артания? – с естественным любопытством спросил Великий князь Николай. – Мне никогда не рассказывали о таком месте.

– Великая Артания, – назидательно ответил Серегин, – это, в первую очередь, не «где», а «когда». Великая Артания – это пятьсот шестьдесят второй год от рождества Христова, бывший древнеславянский (по нынешним временам) племенной союз антов, соединившийся в государство ради отпора злобным соседям, прущим из степи на веси мирных землепашцев. Великая Артания – это ржание коней и стук копыт на бескрайних степных просторах, свист стрел и тот немузыкальный звук, с которым мечи сталкиваются в горячей сшибке. Это государство родилось в ужасе, ненависти и крови, разрушительного набега, когда решалось, кому из двух народов – антам или аварам – жить на этой земле, а кому уходить на страницы истории. Старшая дружина антов призвала меня с войском в защитники, признав своим Великим князем, и не прогадала. Враг был разбит и полностью уничтожен, а племенной союз превратился в быстро растущее государство, к которому с охотой присоединяются все новые и новые славянские и неславянские племена, ибо на востоке маячит новая гроза, имя которой – тюркоты…

– А разве так можно? – недоуменно спросил Николай Павлович, – чтобы простонародье само призывало к себе князей? Нет ли в этом какого бунта и не приведет ли этот факт к брожению умов?

– Во-первых – не простонародье, – ответил Артанский князь Серегин, – а старшая дружина, которую позже стали именовать боярством. Во-вторых – тогда только так и делалось: по такому же праву тремястами годами позже в Новгороде сел княжить призванный купно с дружиной ютландский ярл Рюрик. В-третьих – Польша, умом застрявшая в славянском младенчестве, до самого своего конца призывала себе королей со стороны. Но только то, что тысячу лет назад было актом мужества и величия, у нынешних пшеков превратилось в несмешную трагикомедию выбора – под какого иностранного принца или короля им лечь.

– Да, это так, – с мрачным видом подтвердил Александр Павлович, – если бы Сергей Сергеевич захотел остаться и править в своей Великой Артании, то он смог бы стать основателем династии, как Рюрик. Но он не хочет, а потому готовит себе в преемники одного молодого человека, к которому по наступлению возмужания и перейдет вся полнота власти. Также он не захотел править в московском царстве времен Смуты. А когда Земской собор все-таки избрал его на царскую должность, он быстренько назначил себе наследника-заместителя и отбыл по делам службы, повелев, чтобы, если он не явится в ближайшие три года, вся полнота власти перешла к тому человеку, весьма достойному представителю старшей на тот момент ветви Рюриковичей…

– Вам, наверное, трудно понять, – сказал священник, – что есть такие люди, которым власть не нужна сама по себе, но это действительно так. Именно среди таких людей Господь подбирает себе помощников и исполнителей для особо ответственных дел, ибо в противном случае результат будет печальным. В народе про такие дела говорят – «пустили козла в огород». Сергей Сергеевич не таков, и власть нужна ему только как инструмент для выполнения заданий Творца по перемене истории в лучшую сторону.

– Это, – пояснил император Александр Павлович, кивая в сторону священника, – отец Александр, голос, глаза и уши Отца и Сына и Святого духа. Если услышал в словах громыхание, как во время грозы, то знай – с тобой беседуют прямо с горних вершин, а твои слова попадают прямо к Богу в уши. Но такое, говорят, бывает нечасто, обычно Господь занят другими делами, и на отца Александра обращает внимание, если вокруг того происходит нечто экстраординарное.

– Очень хорошо, брат, – сказал Николай Павлович, – только скажи мне, что это за недоросль стоит позади Артанского князя с таким видом, как будто он как минимум принц крови?

– А это, – ответил император Александр, – отрок Дмитрий, который, несмотря на свою молодость, является сильнейшим волшебником в окружении Сергея Сергеевича. Именно благодаря ему маман стоит сейчас себе спокойно в уголке и совсем не мешает нам устраивать свои дела.

– Да, это именно так, – подтвердил Артанский князь, – этот юноша – один из сильнейших волшебников нашей команды. Но он принципиально не создает каких-либо смертоносных или калечащих заклинаний, и каждый раз старается не навредить людям.

– Так что решайся, брат, и пойдем, – сказал Александр Павлович, – только исповедовавшись отцу Александру и получив от него пасторское наставление, я понял, как затягивала меня эта суета, в которой второстепенное стоит над основным, а внешняя мишура подавляет внутреннюю суть.

– Хорошо, брат, – сказал Николай, – если ты говоришь, что так надо, то я готов. Но как же наша мать – она что, так и будет стоять тут соляным столбом, на радость злоязыким слугам и придворным?

– Хорошо, – пожал плечами Серегин, – мы можем взять вашу мать с собой, а потом, в целости и сохранности, вернуть ее обратно…

– Погоди, Сергей Сергеевич, – сказал отец Александр, – ты бы мог попросить Лилию, чтобы она вернула Софии Марии Доротее Августе Луизе молодость и красоту шестнадцатилетней девушки, а заодно подкорректировала ее склонность к преждевременной полноте? Как вы думаете, ваше величество и ваше высочество – от такой процедуры характер вашей матери улучшится или останется таким же желчным и въедливым?

Братья сначала обалдело переглянулись, потом почти синхронно кивнули.

– Да, – сказал Александр Павлович, – вторая молодость и красота – это будет воистину царский подарок.

– Тогда хорошо, – сказал Серегин, делая знак двум дюжим лилиткам. Те аккуратно подхватили стасис-статую вдовствующей императрицы и повлекли ее прямо в открывшийся межмировой проход. Следом порог миров перешагнули Александр Павлович и Николай Павлович, вслед за ними на ту сторону прошли отец Александр, Дима-колдун, и самым последним в тридесятое царство шагнул артанский князь Серегин, окончательно запирая за собой проход.

 

* * *