Четыреста семьдесят второй день в мире Содома, утро

Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Власти

Император французов, Наполеон Бонапарт

Наполеон Буонапарте проснулся с гудящей головой и слабостью во всем теле. При этом он обнаружил, что совершенно гол и лежит поперек огромной двуспальной кровати, свесив голову с ее края. Воспоминания минувшего вечера с трудом возвращались к нему, постепенно вырисовывая вполне отчетливую картину. Итак, он все-таки соблазнился сходить на местную вечеринку le danse… Впечатления были потрясающими. Во-первых – несмотря на то, что на вечеринке не было ни капли вина, собравшиеся на танцевальной площадке веселились от души, словно находились в подпитии. При этом Буонапарте видел, что на le danse присутствуют не только молодые люди (включая остроухих девиц-великанш, с легкостью разгромивших его армию), но и уважаемые личности, включая самого Артанца, который как ни в чем не бывало сидел за столиком рядом со своей супругой и русским главнокомандующим генералом Кутузовым. При этом он вел тихий задушевный разговор с еще одним молодым человеком в старинном военном мундире. Говорили они о чем-то своем, чисто русском, и мешать им Наполеон не стал.

На мгновенье Буонапарте позавидовал тому, какая у Артанца молодая и красивая жена. Она держит себя воистину с королевским достоинством и уже успела родить мужу наследника. И почему ему самому, Наполеону, так не везет? В Жозефину он был влюблен до безумия, и всем она была хороша, но только вот старше его на шесть лет, при куче любовников и к тому же, как выяснилось, оказалась бесплодной. Вторая же жена, дочь австрийского императора, хоть и родила Наполеону наследника, боялась и ненавидела муженька всей душой. К тому же Артанец предоставил неоспоримые доказательства неверности его второй супруги. Помимо этого, император мог убедиться в ее пренебрежительном отношении к титулу императрицы Франции, а также в том, что наследнику престола, маленькому Наполеону Второму, она отнюдь не испытывает горячей материнской любви. Это было горько. Наполеону казалось, что жизнь его, вдруг показавшая всю свою доселе скрытую сторону, стремительно несется под откос. Он ощутил себя бесконечно одиноким, усталым, выжатым до последней капли.

Когда Бонапарт узнал о подоплеке некоторых событий ближайшего будущего, в первый момент у него возникало сильнейшее желание выкинуть эту предательницу, свою законную супружницу, из своей жизни, втоптать ее в землю, отрубить голову и навсегда забыть, а родную ей Вену предать огню и разрушению, после чего сделать так, чтобы этот город больше никогда никто не восстановил. Однако вспышка ярости была кратковременной, несколько минут спустя Наполеон о ней уже пожалел. Но тем не менее было очевидно одно – если Артанец вернет его на французский трон (а вроде бы все к тому и идет), то ему потребуется новая императрица – такая, которая, помимо всего прочего, могла бы стать доброй приемной матерью для маленького Шарля. Отдавать сына своей «бывшей» Бонапарт, конечно же, не собирался.

Наполеон пошел на эти самые le danse, разумеется, не для того, чтобы подобрать себе жену. Ему просто хотелось женщину. Постельную партнершу без всяких обязательств, с которой можно было бы сбросить накопившееся за последние месяцы напряжение. Наполеон знал, как хорошо помогает «это дело» взбодриться и почувствовать себя живым и полным сил… Однако с этим возникла некоторая сложность. Мускулистую остроухую Бонапарт в свою постель не хотел, немускулистую тоже. Он уже немного был в курсе их происхождения и, несмотря на то, что Артанский князь признал их равными себе, Бонапарту казалось, что это все равно как лечь с животным – например, с козой (что, к примеру, с античных времен практиковали корсиканские пастухи при отсутствии женщин). В то же время амазонки, подходящие Бонапартию по всем параметрам, которых на площадке для le danse было не так уж и много, с легкой брезгливостью отворачивались от его оплывшей фигуры с оттопыренным животиком. Мол, идите отсюда, мужчина, вы беременный. Наполеон не привык к такому отношению; обычно это была его прерогатива – критиковать несовершенства фигуры у женщин. Столкнувшись же с критикой в свой адрес, он совсем сник и проклял свою затею с этими le danse. Кротких и покорных ему тут уж точно не сыскать… Впервые его отвергали. Впервые его критиковали (пусть даже не явно, не в глаза) и едва ли не высмеивали. Впервые он имел дело с такими женщинами, которые не благоговели перед ним, а вели себя так, будто во всем равны ему. Они, эти распутницы, вообще относились к мужчинам без особого пиетета, и этот факт поднял вдруг со дна души Наполеона все его застарелые комплексы… Он словно увидел себя со стороны – и ужаснулся. И вправду – он уже совсем не тот молодой жеребчик, что был лет десять тому назад… Ослепленный женским обожанием, он не замечал, как меняется его тело… «Проклятье! – сжимая кулаки, думал Наполеон, – проклятье! Никогда не думал, что буду столь унижен и посрамлен… Да еще кем – женщинами, распутницами! Да ведь в их глазах я, должно быть, невзрачный сморчок с отвисшим брюхом и одутловатым лицом… Так и есть – я неприятен им! Я! Никогда не думал, что доживу до такого дня…»

Не желая больше дразнить себя созерцанием стройных, высоких и дерзких красавиц, получая в ответ ледяное равнодушие с едва скрываемым презрением, он с тяжелым вздохом украдкой посмотрел на свой живот, машинально стараясь поджать его. Лечение у Лилии началось совсем недавно (та первым делом прикрутила у Бонапарта кран аппетита), и эта пикантная часть тела, хоть и уменьшилась в размерах, все еще дискредитировала Бонапарта своей дрябленькой выпуклостью. И ничего с этим нельзя было поделать, потому что плевать амазонкам, император он там или нет. Они девушки разборчивые, и точка. С кем попало не спят. Если ты император, тогда доведи свою фигуру до того же образца, что и у Артанского князя. Тоже ведь человек немаленький, а мышцу качает регулярно.

И идти бы Бонапарту с le danse не солоно хлебавши, но тут на его пути попалась мадам Гера… точнее, это он вместе со своим столиком очутился на ее пути. И эта мадам, что примечательно, не обратила никакого внимания на животик императора. Зато она очень хорошо срисовала тяжелую властную ауру, висящую над головой у этого смертного… И замерла, не сводя с Наполеона пристального взгляда, размышляя следующим образом: «Вот это да! Пожалуй, эта аура мало чем уступала той, которую носил Зевсий, а кое в чем даже ее превосходит…» Ее бывший муж давным-давно закончил свою борьбу за абсолютную власть, а у этого смертного все еще было впереди. В тот момент Гера даже не задумывалась над тем, кто этот мужчина и что он тут делает. Все затмила его аура власти… Поскольку этого мужчину прежде никто не застолбил (а драки и скандалы на танцплощадке, мягко выражаясь, не приветствовались), теперь это была ее, и только ее добыча.

Что касается самого Наполеона, то он, уже утративший всякую надежду на успех, находился, мягко выражаясь, в обалдении, не смея поверить, что судьба, словно сжалившись, подкинула ему приятный сюрприз. На него в упор, с откровенным и многообещающим интересом смотрела красавица – высокая, стройная, полногрудая, с пышной гривой вьющихся крупными кольцами черных волос. О, она была прекрасна… Было в ней что-то дикое, необузданное, отчего у императора поползли по коже сладостные мурашки предвкушения… В свое время его Жозефина ввела во Франции так называемый неогреческий стиль в женской одежде. Так вот, на француженках конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века все эти хитоны и пеплосы смотрелись откровенно нелепо, как седла на коровах… но это никак не касалось подошедшей к нему незнакомки. Она носила свой древнегреческий наряд с врожденным изяществом королевы. Несколько выбивались из стиля лишь туфли на высоком каблуке-шпильке.

– Мадам… – вскочил на ноги Наполеон, у которого тут же пересохло в горле, – позвольте мне выразить свое восхищение вашей красотой!

– Месье, – кокетливо ответила ему Гера, взмахивая ресницами и поправляя непослушную прядь на изящным ушком, – право же, мне так неловко от ваших комплиментов, что даже стало жарко… Воды, воды, ледяной воды, пожалуйста…

Пока окрыленный Бонапарт неловко щелкал пальцами, делая заказ невидимому слуге, Гера присела за его столик. Она принялась обмахиваться невесть откуда взявшимся веером, представляя на мужское обозрения свое соблазнительное декольте, в котором некоторые мужчины с удовольствием утонули бы с головой. В тот момент идея выйти за этого смертного замуж еще не приходила ей в голову. Ей просто хотелось как следует оттянуться, и этот мужчина с жесткой волевой аурой профессионального завоевателя подходил для этого как нельзя лучше. И было совершенно неважно при этом, как он выглядит. В глазах Геры он был великолепен – мелкие дефекты внешности с лихвой окупались мощным сиянием его ауры.

Невидимые слуги принесли им два высоких тонкостенных стакана с чуть пузырящейся магической водой, до предела заряженной энергетическими, транквилизирующими и возбуждающими заклинаниями. Гера специально так подстроила, ибо ей хотелось расслабиться и забыть все с этим мужчиной из смертных, который однажды уже сам вознес себя до уровня богоравного героя – с ним, именно с ним. Такое с ней было, пожалуй, впервые. Аура этого мужчины неодолимо влекла ее… В какой-то момент их руки сплелись и они выпили на брудершафт (что имело далеко идущие последствия). И после этого Наполеон почти ничего не помнил из происходящего…

Вроде они танцевали какой-то дикий танец, причем он скакал молодым козлом вместе со своей дамой. Потом он взвалил свою разгоряченную и смеющуюся партнершу на плечо и понес ее сначала к кабинкам для удовлетворения страсти, где они, торопливо раздевшись, соединились с таким энтузиазмом, что, казалось, их стоны и вопли слышала половина Запретного Города. Потом, прямо так как есть (то есть не одеваясь), Бонапарт, будто сатир, похищающий вакханку, протащил на плече свою обнаженную хохочущую даму (и откуда только силы взялись) от танцплощадки до Башни Власти, ворвался в свои апартаменты, приказал невидимым слугам никого не пускать, и почти до самого утра, пока не закончилась сила заклинаний, занимался с ней самыми различными сексуальными действиями. В конце концов они оба уснули, перепутавшись руками и ногами во взаимных жарких объятьях…

И вот теперь он, Наполеон, просыпается один и пытается понять – что же это было?

* * *

Тогда же и почти там же, бывшая богиня, а сейчас просто Гера

Кто я сейчас? Ну конечно, уже не богиня. Так я сама захотела, но выбор мой был невеликим… Впрочем, свободы при этом достаточно было дано мне. Жизнь моя враз изменилась, о чем я ничуть не жалею. К войску могучему, к силе безмерной я ныне причастна, чем и горжусь, ведь пред нами все двери открыты… Очень по нраву мне жизнь эта в вечных скитаньях. Властью над временем наш наделен предводитель, все ему преданы, он командир справедливый… В блеске побед этот избранный смертный прекрасен. Он – богоравный герой, не коснется его пораженье… Следом за ним мы идем, осиянные славой. Сколько эпох и миров предстоит нам в дальнейшем увидеть! Сколько свершений нас ждет на пути, предначертанном свыше!

Что было раньше? Безделье, безмерная скука. Мир наш встряхнул тот герой, что пришел ниоткуда, все изменил, дерзкий замысел свой воплощая. Кем я была? Пусть богиней и главного бога женою – в распрях жила, ревновала, рыдала и злилась. Впрочем, мы все опустились в изгнанье настолько, что осознать это было мучительно больно…

Нынче супруг мой исчез – это больше чем помер. Больше я клушей домашнею быть ни при ком не желаю. Хватит, намучилась с Зевсием – ох уж изменник! Это замужество с ним было адом кромешным. Муж мой блистательный сволочью был похотливой… Как поначалу его я безумно любила! Как романтично и мило меня покорить он старался! Доброй была я, наивной и кроткой девицей. Ну а потом поняла я, что он из себя представляет… Только уже ничего изменить не могла я. И превратилась в такую я злобную стерву, что по сравненью со мною Мегера казалась овечкой! Сколько ужасных и страшных проклятий в мой адрес летело! Кто б мог подумать, что Гера, ревнуя, совсем озвереет? Сколько любовниц супруга на горести я обрекала! Сколько злодейств совершила, ревнуя, в порыве безумном… Только от этого не было мне облегченья. Месть и неистовство радости мне не давали. Портился нрав мой, а муж продолжал свои шашни. Он надо мною глумился, обидами полня мне сердце. Я же при нем оставалась, ведь брачные узы священны… Не было счастья мне, жизнь я свою проклинала.

Ну а с тех пор как супруг мой был скинут с престола, сослан куда-то, откуда уж нету возврата, стала я вольной как птица, свободной как ветер… Вот и решила вкусить я утех сладострастных. Что ж, ведь и вправду ничем я не хуже Венеры: статью я вышла, прекрасна лицом и фигурой, и обольстить своим телом, пожалуй, сумею любого. Так рассуждая и снявши с себя все запреты, стала искать я интрижек, ждать игрищ любовных. И находила – ведь все это было так просто! В разнообразии я находила отраду. Хоть и царили средь нас очень легкие нравы, ревность, истерики, пакости не поощрялись.

Так, наконец, поняла я всю прелесть разврата… (Впрочем, такие слова здесь не употребляют, разве что только с иронией иль ради шутки). Сколько мужчин поменяла я, ставши свободной! И поначалу, пока это было в новинку, о постоянстве я даже и не помышляла. Только все чаще тоска на меня нападала. Холод и мрак с пустотою терзали мне сердце… Эти мужчины – лишь тени, пройдут и исчезнут… Слаб их огонь, ну а мне нужно жаркое пламя. Только вот в мире людей не сыскать мне, пожалуй, такого. Зевсий был бабник, но все же являлся главою Олимпа. Аура власти и силы – ну что может быть эротичней? Хоть я его ненавидела, все же желала… (Скажем, покуда он был относительно молод).

Глядя вокруг и по мере ума размышляя, я вдруг решила, что быть надо благоразумной – воле Единого следует мне покориться, мой необузданный норов давно уж пора успокоить. Мысль ту одобрили – дали мне новое имя, свершили обряды… Вскоре себя присмотрела я славного мужа. Был он достойным, и храбрым, и доблестью смог отличиться. Пусть не блистал красотой – да ведь это и вовсе неважно. Как я желала, чтоб брак наш был долгим и очень счастливым! Глядя на прочих, я верила – это возможно.

Только недолго семейною жизнью я с ним наслаждалась. Можно сказать – удовольствия было там мало. Нет, мой супруг благонравным был, любящим, честным… Только все время чего-то мне в нем не хватало. Я все мрачнела, хирела, грустила и молча страдала. И поняла я однажды, что брак наш – большая ошибка. Скука с привычкой губительны для отношений – истина эта мне ясно открылась однажды.

Муж мой не стал мне препоны чинить, сразу дал мне развод он. Да, обошлось без обид, мы – о счастье! – расстались друзьями. Трудно ему было, видимо, с «дикой Глафирой». Да уж, меня укротить – то была не из легких задача… В общем, он тоже свободно вздохнул, расставаясь со мною. Так миновал тот этап, и теперь я гадала: что меня ждет и найду ли я то, что мне нужно? Впрочем, тогда мне хотелось свободы и только свободы… Я порешила, что третий раз замуж не выйду. Брошу мечтанья и жить буду так, как живется.

Снова мужчины чредою сменяли друг друга… Бледные тени! Лишь ночь проведешь – и становится скучно. Только при этом томила меня непонятная жажда; прочь я старалась прогнать беспокойные смутные мысли…

И вот однажды, нежданно, «средь шумного бала» (как выражаются те, что пришли ниоткуда), зов ощутила я – сильный, отчетливый, властный… Впрочем, не зов. Это было сродни притяженью. Все всколыхнулось во мне, и, покинув своих кавалеров, стала искать я того, что был богу подобен. Много там было народу, но я б не смогла ошибиться – свет его ауры вел меня верной дорогой. Нет, не могло это мороком быть, наважденьем: всем существом восприняв его мощную сущность, я трепетала в волненье, и сердце мое колотилось… Жаром объята, увидеть его я спешила.

В тусклом сиянье огней наконец-то его я узрела. Темный его силуэт вдалеке я заметила сразу. Сумрачный облик его был окутан тоской и печалью. Над головою его ореолом незримым яркая, мощная аура власти сияла…

Я устремилась к нему, и неважно при этом мне было, как его имя и кто он такой, этот смертный. Как это странно – собой в тот момент не владея, шла я вперед, повинуясь его притяженью… С ним, только с ним я предамся утехам сегодня! Жар растекался внутри, ну а ноги несли меня сами… О, я сгорала в пожаре невиданной страсти! Тело мое трепетало в желании слиться. К счастью, никто из девиц рядом с ним не крутился.

Я появилась пред ним, как любовная дивная греза. Дальше было как будто во сне, упоительно-сладком, прекрасном… О безумие страсти, о яркий пожар вожделенья! Лишь чуть-чуть колдовства – и мой милый ничем уж не сдержан. Пляшут искры в бокалах, он шепчет мне тихо и жарко… Все мелькает в глазах; мы как будто возносимся к небу, а потом вместе падаем вниз, на согретую землю… Даже имя его не спрошу, без того мне давно уж понятно – он достоин меня, и не зря я его отыскала.

О, мы нынче безумию страсти сполна отдадимся… Ведь вся ночь впереди, и, сплетаясь, познаем блаженство. Я хочу, чтобы крепко держал ты меня в своих сильных объятьях… Будут звезды качаться, любовную песнь напевая… Будет ветер носить наши стоны по темным просторам…

Но наутро тебя я покину – заранее так я решила. Я хочу, чтобы тосковал и искал меня, молча страдая. Я не буду рабыней твоей, чтоб терпеть униженья. Я хочу быть манящей загадкой, мечтой, наважденьем… То, что с Зевсием было, теперь не должно повториться. Так что прощай, мой любимый герой богоравный, я улечу от тебя на простор, будто дикая гордая птица.

* * *