Сентября 1812 год Р.Х., день седьмой, утро

Санкт-Петербург, Каменностровский дворец

Император Всероссийский Александр Павлович

Император Александр Павлович, которого великий поэт метко назвал плешивым щеголем и врагом труда, находился в ужасном смятении, в каком обычно оказывается человек, разом сиганувший из огня да в полымя. Еще вчера главной его грозой считался Наполеон Бонапарт с несметными полчищами, подступавший к Москве, в то время как русская армия отступала шаг за шагом, ведя упорные арьергардные бои. И хоть потери французов во много раз превосходили потери русских и перешедшая границу огромная многоязычная орда таяла на глазах, надежды на благополучный исход дела не было почти никакой. Ведь не одна Франция вторглась в Россию со своим Императором, вместе с ней в Россию вторглась и вся Европа. На стороне Наполеона были даже некогда союзные России Пруссия и Австрия, при этом австрийский император Франц Первый даже выдал за Корсиканца свою дочь Марию-Луизу.

С того момента, как стало известно, что французские войска все же перешли границу, Александр Павлович много раз думал о том, что, возможно, этой несчастной войны и не случилось бы, если бы два года назад он согласился с просьбой Наполеона выдать за него замуж свою младшую сестру, пятнадцатилетнюю [295] Анну Павловну. Он жалел, что не имел в себе мужества настоять на этом браке перед своей матерью Марией Федоровной (Марией-Доротеей Вюртенбергской), которая видела в Наполеоне Бонапарте выскочку и исчадие революции. Да, его родительница была сурова и упряма, но все-таки главой семьи был именно он, император Александр, и в его воле было решить дело по-своему. Кто знает, пошел бы тогда Наполеон войной на брата своей жены или попытался бы решить накопившиеся вопросы иным образом. Но после того как заговорили пушки, было поздно сожалеть об упущенных возможностях.

Месяц назад главнокомандование над русской армией было передано генералу Кутузову, и теперь императору Александру Павловичу оставалось только уповать на Милость Божью и молиться. Что он и делал до исступления, обычно в компании своего давнего друга князя Александра Николаевича Голицына и отставного политика и дипломата, действительного тайного советника Родиона Кошелева, которого православная церковь небезосновательно считала одним из главных российских масонов и источником пагубного влияния на царя. [296]

Вот и вчера совместные молитвы трех сердечных друзей (император распорядился выделить квартиру Кошелеву тут же во дворце) затянулись чуть не за полночь. И тут сначала со стороны набережной реки Невки послышался стук копыт несущегося во весь опор коня, потом во дворе заметались фонари, послышались крики дворни; и вот по лестнице на третий этаж жилого флигеля, где и располагался кабинет царя Александра Палыча, забухали грубые кавалерийские ботфорты. И вскоре перед позабывшим молитвы царем предстал с ног до головы забрызганный осенней грязью гонец князя Михайлы Илларионовича Кутузова, пять с лишним ден гнавший коней от безвестного доселе сельца Бородино в Московской губернии. Оказавшись лицом к лицу с монархом, гонец рухнул на одно колено, протянул запечатанный сургучом пакет с посланием Александру Павловичу и возгласил:

– Победа, государь! Москва спасена! Бонапартий полностью разбит, а его армия окружена и пленена вместе со всеми маршалами и самим императором!

Дрожащими руками и со слезами на глазах Александр Палыч принял из рук гонца пакет и громко сказал:

– Эй, слуги, примите и обиходьте гонца, сводите в баньку с дороги, накормите, напоите да спать уложите. И чтоб постелю ему стелили самые красивые дворовые девки. Славную весть привез нам сей воин, за что награда ему непременно воспоследует.

А то как же, ведь и в самом деле весть славная. Не было и гроша, да вдруг алтын; мечтали о том, чтобы разойтись с Бонапартом вничью без поражения, а гонец привозит известие о победе. Да какой победе! Вражья армия разбита и пленена, причем в плен попал и сам Корсиканец вместе со всей своей кровавой сворой из прославленных генералов и маршалов. Значит, не зря молились император и его сотоварищи, а значит, теперь требуется возблагодарить Господа, уже благодарственной молитвой, за оказанную им милость.

Вознеся жаркую благодарственную молитву, император сломал сургучную печать и погрузился в чтение многостраничного донесения, написанного четким почерком штабного писаря, в которого каллиграфия (вот бы нашим врачам такое) была насмерть вбита в ягодицы розгой школьного учителя. Но по мере чтения на чело императора все больше и больше опускалось выражение хмурой задумчивости. Гонец сказал правду, но далеко не всю. Или, может, с его точки зрения мелкопоместного дворянина, взятого в солдаты вольноопределяющимся (а были и такие), главным был как раз разгром Наполеона и пленение его войска, а уж кто и как это сделал, для него являлось второстепенным. А вот главнокомандующий русской армией князь Кутузов писал о событиях, произошедших 26 августа в окрестностях села Бородино, гораздо подробнее и подробности эти для императора Александра Павловича были как острый нож поперек чресел.

А как же иначе. Русская армия оказалась причастной к победе лишь косвенно – да, стояла она стойко и сражалась храбро, но особых успехов не стяжала. Главную роль сыграла неизвестно откуда взявшаяся ив самой середке России армия какой-то там Великой Артании, которая одним могучим фланговым ударом сокрушила боевые порядки французов и поставила их в такое неловкое положение, что даже военный гений Бонапарта ничего не мог сделать. Невеликие числом, но чрезвычайно хорошо вооруженные и выученные артанские полки хозяйничали на поле боя как хотели, и все атаки французов, хоть в конном, хоть в пешем строю, отбивали с большими потерями для неприятеля. Где же находится эта Великая Артания, не знает никто, потому что такой страны нет ни на одной карте мира.

И самое главное – никому неизвестен и сам артанский самовластный князь Серегин, о котором Кутузов пишет, что он смог бросить в бой один кавалерийский и один полнокровный пехотный корпус и артиллерию, при этом оставив еще какие-то силы невыясненной численности в резерве. Такое не под силу ни одному самозванцу-мистификатору, ибо такие силы частному лицу собрать просто невозможно. Но и это еще далеко не все. Серегин этот, оказывается, тоже не просто так проходил мимо и решил вмешаться в сражение, которое его никак не касалось. Нет, он заявляет, что послан в этот мир Небесным Отцом (читай – Богом-Отцом) исправить многие ошибки, совершенные в том числе и им, императором всероссийским, и действует с его ведома и по поручению. И в доказательство всему этому предъявляет огненный меч архангела Михаила, или чертовски на него похожий. Когда этот меч обнажен над полем боя, у всех сражающихся за правое дело прибавляется сил, а у их противников от слабости подгибаются колени. И в плен Бонапартия вместе с его гвардией захватил именно князь Серегин, и не отдает, держит его при себе. Как только такое станет известно на Руси – бунт может грянуть пострашнее Пугачевского. Под знамена божьего посланца – победителя Наполеона, желающего исправить некие ошибки его, Александра Павловича, царствования – народ сбежится сразу и с радостью. Конечно, можно объявить этого Серегина самозванцем, да только поможет ли сей ход, если этот человек действительно творит чудеса и его армия в самом деле напрочь разгромила войско Бонапартия.

Дождавшись, пока слуги искупают гонца в бане, вычистят его мундир и наскоро накормят ужином, Александр Павлович вызвал солдата к себе и принялся строго его расспрашивать, но ничего нового для себя не узнал. Все сражение сей достойный муж простоял в резерве вдали от основных событий и не видел почти ничего из происходящего на поле битвы.

– Так ведь пойми же, батюшка-царь, – сказал он в конце в сердцах, – те наши воины, что бились в самой гуще у флешей Багратионовых и у сельца Семеновского, к концу битвы, кто жив остался и не был ранен, от усталости едва могли таскать ноги, и потому к вашему императорскому величеству послали меня свежего да сильного, который мог вскочить на коня и скакать всю ночь и потом весь день… А что там было в самой гуще, я знать не знаю и ведать не ведаю. Знаю только, что мы победили и враг наш полностью разбит и уничтожен.

Да уж, и не возразишь. А может, Кутузов, это хитрейший из хитрейших, которого турки не зря называли Одноглазым Лисом, специально послал такого гонца, который ничего не видел и, следовательно, не сможет разгласить ничего экстраординарного; пакет же при нем так и остался невскрытым, потому что император сам ломал именную сургучную печать князя Кутузова. А это значит, что новой пугачевщины пока ждать не стоит. По крайней мере, до тех пор, пока сам Артанский князь не призовет Русь к топору, что маловероятно. Кутузов в своем послании особо упирал на то, что войско у этого Серегина, хоть и небольшое, но прекрасно вооруженное, обученное и дисциплинированное. А авантюристы, имеющие в руках такую силу, Русь к топору не зовут, нет. Зачем ему бунт, если он и в самом деле самовластный князь со своей армией? Тут не Пугачевым пахнет, а новым Лжедмитрием, претендентом на престол. Договорится с аристократией, предъявит колдовской меч в качестве данных свыше полномочий, один апоплексический удар табакеркой – и трон свободен. Тем более что если его армия внезапно, без чьего-либо ведома, очутилась в самой середке России недалеко от Москвы, кто же может поручиться за то, что она таким же образом не окажется в пределах Санкт-Петербурга, где сейчас совсем нет войск? Так можно уничтожить все семейство императора разом, со всеми его братьями и сестрами. [297] И при этом не стоит забывать, что это Серегин может и в самом деле оказаться Посланцем Божьим, посланным на грешную землю не для того, чтобы вразумлять и просвещать, а чтобы карать и миловать. Страшно ведь жить, когда не знаешь, чего ждать от жизни в следующий момент.

Утомившись допросом, расстроенный Александр Палыч отослал гонца прочь, да и его сердечные друзья, князь Голицын с Родионом Кошелевым, сильно встревоженные, тоже с позволения царя ушли почивать. Мол, время позднее, монарх не в духе, и вообще, утро вечера мудренее. Лег спать и сам император, но сон не шел. Было душно и в то же время зябко. В кронах деревьев дворцового парка громко каркали вороны. Над Финским заливом метались отсветы молний, и где-то в отдалении глухо ворчал гром. В голову лезли самые мрачные мысли. То, что еще совсем недавно казалось бредом и мистификацией, сейчас грозило оказаться самой настоящей правдой. Молились о даровании победы? Вот вам победа и все, что к ней прилагается!

Ну, если вспыхнут сейчас на темной стене огненные письмена или же встанет на пороге опочивальни суровый чужеземный князь с огненным мечом – и что тогда? Куда бежать, кому жаловаться и кому молиться в таком случае, если уж само Небо разгневалось на несчастного русского царя?

Но никто не являлся к Александру Павловичу, грозя оружием, и пылающие письмена на стене тоже не загорались. И в конце концов он, измученный предшествующими молениями и прочими переживаниями, забылся коротким кошмарным сном, в котором он, маленький и жалкий, убегал от каких-то кошмарных тварей, похожих на сгустки мрака, которые грозили настигнуть его и разорвать на куски. Проснулся император разбитый, с головной болью и трясущимися руками и ногами. Какое там утро вечера мудренее – в таком состоянии, будто с похмелья, ему было даже хуже, чем тогда, когда он ложился спать.

Что написать в ответном послании, какой приказ дать Кутузову и стоит ли вообще оставлять его главнокомандующим, когда Наполеон уже разгромлен? Слишком уж он хитрый и себе на уме. Если Одноглазый Лис (не столько стратег и тактик, сколько мастер интриги) просчитает обстановку и решит, что держаться Серегина ему удобнее и безопаснее, то он сдаст Александра Павловича Божьему Посланцу в тот же момент со всеми потрохами. Назначить на его место Бенигсена? Пусть он и бесталанная посредственность, зато выполнит любое указание царя, например, приказ внезапно напасть на так называемую артанскую армию, пленить ее предводителя и в цепях привезти в Санкт-Петербург, как самозванца и шарлатана. Правда, при этом не стоит забывать и о том, что от такого приказа могут взбунтоваться армейские офицеры, ибо сие противно законам чести, да и Посланец может оказаться вполне настоящим, в результате чего последствия такого приказа могут выйти воистину ужасными.

Император Александр Павлович прекрасно помнил, как кончили свои дни его папенька Павел Петрович и дед Петр Федорович, и теперь сам опасался того же конца. Ведь все монархи в Российской империи, начиная с Петра Великого и заканчивая им самим, приходили к власти не по закону, а в результате цареубийств и дворцовых переворотов.

«Не стоит говорить ни «да» ни «нет», – вдруг подумал он, – ведь мне совсем ничего не известно. Быть может, следует приказать заложить кареты и, пока не зарядили осенние проливные дожди, самому поехать разобраться со всем на месте. Ведь если тот, кто называет себя артанским князем Серегиным, обычный шарлатан, то он мне ничем не опасен, а если он и в самом деле послан сюда с небес для того, чтобы карать и миловать, то от него не укроешься ни в Петербурге, ни даже на Камчатке. Так что ехать к армии надо непременно. Для начала можно объявить, что император лично собирается наградить героев, одолевших супостата, а там, на месте, дальше будет видно. В конце концов, если когда-то у него получилось договориться с Бонапартием, так, может, теперь получится заключить договор и с Артанским князем – чай, он будет не страшнее Корсиканского Чудовища…

* * *