Четыреста двадцать шестой день в мире Содома, полдень

Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский

 

Государь Всероссийский Петр Алексеевич Романов (в обоих смыслах) на обед кушал гречневую кашу с подливкой и поджаренными кубиками мяса молодого уткозавра, по вкусу наиболее походившего на курятину. Нет, не так! Худой, субтильный с виду пацан жрал в три горла – так, что трещало за ушами. В своем неумеренном аппетите он значительно обгонял не только своих биологических сверстников Колдуна с Профессором, но также и Анастасию, Птицу и даже Кобру, которая в силу своих энергетических характеристик никогда не отличалась умеренностью в еде.

Лилия сказала, что это подселенная дедова душа подгоняет новое тело под привычные биологические характеристики. Поэтому и ужин, поданный сразу после вселения, и завтрак, и обед новоявленный обитатель императорского тела пожирал просто с волчьим аппетитом, только мясо трещало на крепких зубах. Еще за поздним ужином в кафе на танцплощадке, палочка за палочкой поглощая шашлык из того же уткозавра, Петр уже называя меня братом (то есть признав ровней), признался, что чувствует себя в теле внука как в чужом тесном кафтане, который хочется скинуть или растянуть по размеру. Отсюда и голод, как чисто подсознательное стремление ввести тело в прежние габариты. Да и силушка с выносливостью у Петра Первого были немалые, иначе как он мог много часов махать молотом в кузне или топором на судоверфи.

Кстати, о ровне. Когда после воскрешения Петра мы все вместе шли обратно на танцульки (по-Петровски «на ассамблею»), навстречу нам попался полк лилиток-уланш, возвращавшийся в пункт постоянной дислокации с ночных егерских учений. Зрелище впечатляло. Остроухие, чуть раскосые девки сверхгренадерского роста маршировали походным шагом, распевая «Не плачь, девчонка»; колыхались над строем над левым плечом стволы супермосиных, над правым – рукояти длинных кавалерийских палашей, чуть побрякивала хорошо пригнанная амуниция, мотались в ножнах на поясе штык-ножи и закрепленные на разгрузочных жилетах поверх кирас патронные подсумки с магазинами. Увидев нашу компанию, возглавляющий колонну молоденький ротмистр (капитан), из числа попавших к нам курсантов-егерей, скомандовал:

– Обожаемому командиру – троекратное «Ура»!!! Полк, равнение налево, строевым шагом марш!

И все восемь сотен лилиток, отбивая шаг, прошли мимо нас строевым, с высоты своего роста пожирая меня обожающими глазами. А у Петра, видимо, защемило в душе, когда он вспомнил, как так же, удерживая на плече тяжелые фузеи, проходили мимо него семеновцы и преображенцы. Когда уланский полк прошел мимо нас, и его строевой шаг снова сменился походным, Петр как бы ненароком спросил, сколько у меня таких солдат. Я честно ответил, что у меня есть: кавалерийский корпус в двенадцать тысяч сабель, который после спешивания превращается в хорошую пехоту, три пехотных легиона по десять тысяч штыков каждый, а также танковый полк и специальный разведывательный батальон, от которого даже черти в ужасе разбегаются во все стороны. Именно после того случая Петр перестал пренебрежительно называть князинькой Сергеем, перейдя на нейтральное «Сергей Сергеевич», а потом уже на обращение как к равному: «брат мой Сергей Сергеевич».

Далеко не каждый европейский властитель его времени мог позволить себе содержать такую армию, и в свой проигрышный Прутский поход Петр поперся с еще меньшим по численности войском. Правда, он пока не знает, что такое пулеметы и магазинные винтовки, да и артиллерия у меня не ровня местной. Мастерские «Неумолимого» наладили выпуск неплохой реплики четырехфунтовой стальной казнозарядной пушки Круппа. Плюсом этой артиллерии было то, что она могла использовать картечь, чугунные фугасные гранаты и черный порох местного производства – а значит, не зависела от поставок высокотехнологических боеприпасов. Для времен до середины девятнадцатого века включительно – это просто ужасная вундервафля. Мы еще подумаем, какие из технологий военного назначения можно будет передать всероссийскому императору Петру Алексеевичу, а какие лучше придержать, потому что из-за общей технологической отсталости он все равно не сможет воспользоваться предоставленными нами возможностями. Главное в этом деле, чтобы некоторые немирные соседи притихли, а некоторые – такие, как Крымское ханство – просто исчезли с карты мира.

Потом, после шашлычка в кафе, когда был удовлетворен первый голод тела, Петр как клещ вцепился в отца Александра, попросив уделить ему время для короткой душеспасительной беседы. Петр Алексеевич еще в первой жизни был крайне религиозным человеком, поэтому короткая душеспасительная беседа за отдельным столиком под Пологом Тишины вылилась в три с половиной часа. А чего же не побеседовать с батюшкой, когда не требуется стоять на ногах, а можно сидеть, как какому-нибудь латинянину. Было видно, что Петр с большим вниманием внимает тому, что говорит отец Александр. И то к лучшему, потому что отец Александр плохого не посоветует, к тому же, судя по особому пронзительному ощущению, которое возникало у меня время от времени, иногда к беседе с Петром Алексеевичем через своего аватара подсоединялся и сам Небесный отец.

Дожидаться завершения этого разговора остался только один я; даже позевывающая Кобра в конце концов удалилась восвояси, сказав, что завтра будет трудный день, а потому пора спать. Петр Великий, даже в теле подростка – это что-то с чем-то. Вызвали, понимаешь, проблему на свою голову, теперь расхлебывай. В ответ я ей напомнил, что, когда она давала присягу, то обязалась ради благополучия России стойко терпеть тяготы и лишения военной службы. Так как все, что мы делаем (в том числе и повторное воцарение Петра Великого) нацелено к этой благородной цели, сержанту Кобре лучше не стонать, а приложить все усилия к тому, чтобы все прошло наилучшим образом. Тем более что топором по шее, если что, достанется не нам, а охреневшим от безнаказанности боярам-олигархам. Уж их-то Петр Алексеевич непременно почикает топориком под мерку гроба. Что Ходорковский с Абрамовичем и Дерипаской, что Голицыны, Долгоруковы и Головкины – жалости к таким людям у меня никогда не было.

Когда беседа закончилась, танцульки уже завершились, оркестр свернулся и ушел, большая часть магических фонарей погасла, а остальные светили вполнакала, чтобы только запоздавшие гуляющие не спотыкались в темноте. Встав из-за стола, Петр попрощался с отцом Александром и вышел ко мне на подгибающихся ногах. По всему видно, что Птице там ловить будет нечего, потому что за позитивную реморализацию Петра Великого взялся сам Небесный Отец. Уже по дороге к Башне Силы, в которой я решил поселить своего гостя (не в злосчастной башне Власти же его селить), Петр вдруг спросил, не знаю ли я, почему у отца Александра голос иногда обычный, а иногда в нем будто начинает громыхать далекая гроза. Мол, именно в такие моменты отец Александр говорил такие вещи, о которых простым смертным, буду они хоть цари-короли, хоть императоры, даже помыслить то страшно.

– Громыхание, говоришь, брат Петр? – усмехнулся я. – Так это ты сподобился пообщаться с самим Богом-отцом, иначе еще именуемым Творцом всего Сущего. Гордись, далеко не с каждым человеком Отец идет на разговор, даже если тот беседует с его аватаром. А те, которые слышали его советы и не стали их выполнять, поступают как человек, бросивший наземь и растоптавший поданный ему хлеб. Я совершенно серьезно. Именно через это отцу Александру дана очень большая сила. Один раз он своим Словом так прихлопнул сатанинское отродье, что от того только дым пошел. Так что не думай, что перед тобой самый обыкновенный священник. Все далеко не так просто, как это кажется на первый взгляд.

Вот на этой оптимистической ноте мы и расстались. Я пошел к себе, к Елизавете Дмитриевне и маленькому Сергею, а Петр – в выделенные ему апартаменты.

Утром все завертелось с новой силой, и первым делом, встретив меня за завтраком, Петр пожаловался, что ему ночью остро не хватало денщика. Когда я его спросил – неужто невидимые магические слуги отказались его обслуживать? – он ответил, что нет, не отказались, но поговорить за жисть ему было не с кем. Насилу, мол, уснул.

Вот, блин, проблема – где ж я ему денщика подходящего возьму? Во-первых – население заброшенного города по преимуществу бабье, то есть лилитко-амазонское, хотя любая пойдет в денщицы к Петру Великому с радостью. Во-вторых – я тут же вспомнил, что из денщиков Петра Великого выходили немаленькие в нашей истории люди. То есть немогузнайки с треском вылетали обратно в полк, а вот действительно умные люди с этой должности начинали делать карьер. В-третьих – пришло понимание, что и люди в денщики к Петру нужны не простые, а такие, чтобы ему интересно было с ними поговорить, и в то же время которым эта работа была бы «по чину», а самое лучшее, если бы они были его Верными.

Пока эта мысль окончательно не оформилась, я убрал ее подальше – дозреть, а сам занялся тем, что после завтрака принялся показывать Петру товар лицом и тем попал в десятку. Такие экскурсии по незнакомым местам с показом и рассказом Петр не просто любил, а обожал. Думаю, что поле моей экскурсии были забыты и французы, и англичане, и голландцы, а всероссийского самодержца появился новый жизненный идеал. Первым делом мы заглянули в танковый парк, где, собственно, Петр, лазая по танкам и задавая тысячи вопросов командиру полка подполковнику Седову, застрял часа на три. Девяносто танков, которым наплевать, сколько перед ними вооруженных фузеями солдат противника, привели юного/старого императора в состояние трепетного восторга.

Потом мы взяли у танкистов командирский «УАЗ» (еще один предмет удивления и восторга) и побывали на стрельбище, где Петр пострелял по мишеням и из супермосина, и из пулемета его же имени, но на самом деле Калашникова, опробовал все три варианта автоматов – и тот, что из почти нашего мира, откуда пришел танковый полк, и тот, что из мира контейнеровоза, и тот, что из мира, из которого прямо к нам в руки обвалился майор Половцев со своими курсантами. Сначала Петра смущал слишком маленький калибр стрелкового оружия (у тогдашних фузей калибр был как у крупнокалиберных пулеметов), но потом, убедившись, что все это бьет далеко и мощно (особенно супермосин), он сменил скепсис на милость и провел на стрельбище еще полтора часа, одну за другой поражая мишени. Потом мы собирались на кавалерийские учения, но тут подошло время обеда и мы резко сменили курс, возвращаясь к нашей башне Силы.

Именно за обедом, когда Петр расправлялся со своей порцией каши с мясом, у меня окончательно оформилась мысль о том, что ему надо попробовать обзавестись своими собственными Верными. А что – Петр человек харизматичный, иначе гвардия не шла бы за ним в огонь и в воду, и к тому же в теле подростка сидит дух взрослого мужчины, а значит, «клевать» на него будут именно взрослые лилитки, а не молодняк. Переженит их на своих гвардейцах – и будет такой приплод, что через двадцать-тридцать лет (примерно во времена семилетней войны) мир вздрогнет от ужаса при одном взгляде на русских гренадеров. Но этим мы займемся немного опосля, потому что желающая покончить с Елисавет Петровной банда убийц во главе с Михаилом Голицыным уже подъезжает к Санкт-Петербургу, и после завершения экскурсии по нашим военным достопримечательностям нужно будет подготовить злодеям горячий прием. При этом участие в данном мероприятии Петра Алексеевича тоже обязательно, ведь эти мерзавцы собрались убивать не кого-нибудь, а его родную дочь.

 

* * *

 

Января 1730 года

Санкт-Петербург, загородный дом цесаревны Елизаветы Петровны

 

Стремительная скачка по заснеженным просторам вынесла разгоряченных запыхавшихся коней и их вооруженных до зубов всадников, похожих на группу отставных военных, к домику цесаревны Елисавет Петровны. Усатый главарь, возглавлявший кавалькаду (по всем признакам, отставной генерал, если не более) остановил тяжело дышащего коня на небольшом пригорке.

– Эй, Гаврила, погляди, – подозвал он своего подручного, – дым из трубы не вьется и снег у двери не примят, а снегопад-то прошел уже как второго дня. Умерла она там, что ли, или как?

– Сбежала, Михайла Михайлович, – подобострастно ответил Гаврила, – как есть сбежала!

– С чего бы ей сбегать? – удивился главарь. – Где Санкт-Питербурх, а где наши дела? Откуда ей знать, что мы собрались по ее душу? Лизка всегда была девка дурная и легкомысленная, не способная ни на какое разумное решение. Впрочем, с Артанским князем, говорят, возможно все – только что он был здесь, а мгновение спустя он уже в другом месте. На нашей памяти он только так на Москве козлом скакал, но вдруг не только на Москве? Если так, и он ее упредил – то тогда ты прав, Гаврила, сбежала Лизка и искать ее бесполезно. Впрочем, давай проверим.

После этих слов главарь, не собираясь слушать возражений, тронул шенкелями бока измученного коня, и тот шагом пошел по снежной целине к домику цесаревны. Следом, издав глубокий вздох, направил своего коня Гаврила, а за ним и вся остальная банда. И никто из разбойничков не заметил, как из глубоких снежных сугробов и из-за веток заснеженных елей через прорези белых маскировочных балахонов за ними наблюдают недобрые внимательные глаза. Никто не любит наемных убийц, а в особенности тех, которые, собравшись большой вооруженной кучей, пошли убивать одинокую, слабую и безоружную женщину.

Подъехав к стенам домика, разбойники прямо из седел пытались заглянуть в окна первого этажа, но результат был нулевым. Сами стекла, забранные в частый свинцовый переплет, были размером с ладошку и не отличались качеством обработки и идеальной прозрачностью. К тому же изнутри на этих стеклах нарос такой толстый слой измороси, что будь даже эти стекла прозрачны, как вода в горном ручье, творящегося внутри с улицы все равно не было бы видно. Да и все нормальные люди знают, что если днем смотреть в стеклянное окно темного помещения, не увидишь в нем ничего, кроме собственного отражения. Такой уж закон оптики.

Одним словом, попытка подглядеть, как там оно внутри, закономерно обернулась неудачей. Тогда, подъехав к крыльцу, по команде главаря разбойники спешились и приготовились ломать дверь. Однако этого не потребовалось, потому что та не была заперта изнутри.

– Вот видите, Михайло Михалыч, – прошептал главарю на ухо его подручный, – нету никого, говорил же я, сбежала она…

– Заткнись, Гаврило! Ужо я тебя! – рявкнул главарь, распахивая дверь, неожиданно выпустившую наружу клуб белого пара.

Следом за главарем, всматриваясь в царящий внутри знойный полумрак, в дверях домика столпились и остальные разбойники, не замечая, как от покрытых белоснежным покровом кустов и деревьев позади них бесшумно отделились тени в белых балахонах, которые, едва касаясь ногами поверхности сугробов, стали стягивать кольцо окружения. В руках эти белые вестники смерти держали обмотанные белыми лентами и частично покрашенные в белый цвет уже хорошо знакомые читателям самозарядные винтовки «Мосина», происходящие из одного интересного мира. Будь тут кто-то, кому доводилось уже сталкиваться с белыми призраками, например, кто-то из нукеров потерпевшего поражения Батыя – он бы уже вопил отчаянным голосом «Ок мангус!» и стремился бы улепетнуть от этого места куда подальше, ибо близкое знакомство с вестниками судьбы способно принести неприятности пострашнее смерти. Но разбойники и их главарь об этом пока не знали и, более того, напряженно вглядываясь в дышащий неожиданным жаром полумрак внутри домика, они даже не догадались обернуться, и потому не видели приближающейся угрозы.

Постепенно, по мере того как глаза привыкали к неверному сиреневому свету, что струился внутрь через заиндевевшие окна, главарь и его подручные стали различать смутные силуэты. Любимое кресло цесаревны стояло на своем месте, и в нем даже вроде кто-то сидел, а позади кресла чернильными контурами застыли силуэты то ли людей, то ли манекенов.

– Эй, Лиза, ты здесь? – неожиданно охрипшим голосом крикнул главарь, – а ну, давай покажись, я пришел с тобой поговорить.

– Токмо поговорить? – неожиданно раздался из полумрака кресла задорный голос Елисавет Петровны. – В такой-то кумпании?

– Ага, – завопил главарь, – здесь она, сучка, хватай ее, робяты! Режь! Коли! Души! Дави!

Но Елисавет Петровна не стала с визгом метаться по каминному залу, спасаясь от неминуемой смерти. Вместо этого раздался множественный немузыкальный лязг, будто из ножен разом вынули несколько клинков. Потом раздался звук: «Хлоп!» – и в тот же момент каминный зал осветился от пола до потолка. В руке Артанского князя ярко и зло – так, что резало глаза – сиял меч архистратига Михаила. С правой стороны от него, немного на отлете (чтобы даже случайно не приблизиться к мечу Бога Войны на опасное расстояние), высокая атлетически сложенная женщина с короткими темными волосами (ее главарь один раз уже видел в обществе Артанского князя) уверенно держала в руке пылающий зловещим багровым адским светом ятаган-махайру. А прямо за креслом торжествующей Елисавет Петровны стояли еще двое. Одного из них, похожего на смазливого красавчика-сердцееда (несмотря на проседь в темных волосах), главарь никогда прежде не видал. Впрочем, красавчик вполне уверенно держал в правой руке длинную валлону с витой гардой, острие которой было нацелено прямо в лицо нападавшим. Но это все было полбеды, даже Артанский князь с его спутницей-колдуньей. Настоящей бедой был стоявший рядом с «красавчиком» собственной персоной государь-император Петр Второй, тоже сжимающий в руке шпагу, причем выражение лица монарха-подростка было очень недобрым, и очень даже взрослым.

– Попались, хмырьки! – сорвавшимся на фальцет басом возгласил малолетний император, – ужо профосу в Тайной канцелярии будет горячая работа, неиметых подтаскивать, поиметых оттаскивать.

Увидав такое явление, сопровождавшая главаря разбойничья кодла сперва затормозила всеми четырьмя копытами, а потом, развернувшись на шестнадцать румбов и сбивая друг друга с ног, попробовала покинуть помещение. Но не тут-то было – выход из домика уже перекрыли высокорослые фигуры в белом, выставившие перед собой ножевые штыки супермосиных. Мышеловка захлопнулась. Лишь главарь пока не потерял присутствия духа, хотя и к нему в душу стало закрадываться ужасное предчувствие.

Внешне стоявший перед ним мальчишка как две капли воды был похож на государя-императора Петра Второго, полного тезку своего знаменитого деда. Но на лице этого Петра Второго не было ни следа оспенных пустул, какие обычно остаются на лицах переболевших этой ужасной болезнью, не говоря уже и о том, что трех дней, прошедших с момента, когда Артанский князь забрал к себе умирающего мальчишку, было явно недостаточно для полного выздоровления, каким бы волшебным ни был лечебный процесс. И еще – из-под оболочки Петра Второго, которая была не более чем говорящей куклой, своими отличными от настоящего Петра Второго интонациями, жестами, глухим, немного истеричным смехом, нервическими подергиваниями головы отчетливо проступал совершенно иной человек… Холодея, главарь безошибочно узнал его – это был великий дед своего бесполезного внука.

«Подменил мальчишку проклятый колдун! – мелькнула в голове главаря острая, как клинок, мысль, – уж не знаю, как, но на деда подменил! Не успели похоронить чертушку, и вот опять снова. Будет теперь нам всем небо с овчинку…»

Не успев додумать эту мысль, главарь выхватил из-за пояса пистоль и направил его на молодого государя. Щелкнул взведенный курок, но выстрела не произошло – осечка. Тогда главарь еще раз взвел курок и снова направил оружие на Петра Второго, который начал смеяться над ним таким знакомым истерическим смехом. Снова щелчок – и снова осечка. В присутствии настоящего Бога Войны честное боевое оружие выполняло именно его повеление, а не чьи-то еще. Тогда отчаявшийся главарь, уже вообразивший, что с ним станут творить палачи в застенках возрожденной Тайной Канцелярии, взвел курок в третий раз и, сунув ствол пистолета себе в рот, снова надавил на спуск. На этот раз громыхнуло вполне исправно – и мозги генерала-фельдмаршала Михайлы Михайловича Голицына (старшего), Председателя Военной Коллегии (сиречь министра обороны), кавалера орденов апостола Андрея Первозванного и Святого князя Александра Невского, а также героя множества сражений, вместе с клубом едкого порохового дыма вылетели в потолок. Финита ля комедия.

Сразу после выстрела сопровождавшие покойного разбойнички стали бросать на пол свое оружие, а потом, повинуясь безмолвному, но неукоснительному приказу, снимать с себя одежду, разоблачаясь до костюма Адама. Нагими пришли в этот мир, нагими и уйдут. У Серегина для этой банды уже было приготовлено участие в одном крайне важном, но малоприятном эксперименте по заселению настоящими людьми одного промежуточного мира, где эволюция так и не породила хомо сапиенса, ограничившись различными разновидностями вида хомо эректус. Впрочем, это уже не относится к нашему сегодняшнему повествованию.

Тем временем Петр Алексеевич укоризненно посмотрел на Серегина – мол, пошто не дал моим палачам помучить пригретого на груди аспида, чтобы выведать все его аспидские планы.

– Воин он, – хмуро ответил Серегин, – за Русь сражался много раз и был весь изранен в боях. А что в политику ввязался, так многие из нашего брата понимают в ней не больше, чем свинья в апельцинах. Вот я дал я ему тот выход, который он сам посчитал для себя достойным. Пусть теперь с ним Святой Петр разбирается. Ты бы, Петр Алексеевич, лучше брата его помучил – вот уж у кого в голове целый клубок скорпионов и ехидн. Но это немного позже, посмотрим, чего они там еще начудят в твое отсутствие. А сейчас, коллеги, давайте вернемся обратно в наше Тридесятое царство, ибо нечего нам тут больше делать.

Выслушав эти слова, Петр только хмыкнул, но ничего говорить не стал. Король Генрих галантно подал руку Елисавете Петровне, Кобра свистнула лилиткам, что им пора перестать изображать статистов, и, собрав лошадей разбойничков (вот уж ни в чем не виновные твари) тоже направляться на выход. И не стоит жалеть дешевеньких паркетов – Елисавета Петровна в этом доме жить больше не будет, теперь у нее есть жених, который скоро станет мужем, он и обеспечит девушку всем необходимым в ее будущей жизни французской королевы.

 

* * *

 

Тогда же и там же

Бронзовый Меч-махайра по имени Дочь Хаоса

 

Удивительно скучное мероприятие. Моя милейшая Носительница достала меня из ножен только для того, чтобы до полусмерти напугать кучку гнусных разбойников, готовых обделаться при первом же блеске моего клинка. Они даже собрались было разбежаться в разные стороны, но единственный выход перекрывали вооруженные до зубов и серьезно настроенные лилитки, так что разбойничкам пришлось проделать обряд унижения, побросав свои орудия бандитского ремесла и разоблачившись догола. Сказать честно, я и не стала бы пить жизни ни у кого из этой банды. Все они там больные различными кармическими болезнями. Выпьешь у такого жизнь – и потом сама все оставшееся время своего существования будешь страдать от различных несчастий. Нет уж, не надо, обойдусь как-нибудь.

В компенсацию за сегодняшнее неудачное приключение моя милая Надлежащая Носительница Ника уже пообещала мне экспедицию в местный Бахчисарай за награбленными сокровищами, во время которой я смогу взять столько жизней нукеров тамошнего хана, сколько захочу. Вот это будет волнительное приключение, полное яростных схваток, во время которых мы с Никой проверим все то, чему она научилась во время наших длительных совместных тренировок. Ух, и повеселюсь я там, потешаясь над разными доморощенными деревенщинами, которые только и умеют, что пугать связанных и безоружных рабов. А теперь до скорого – Ника сейчас уберет меня в ножны, а значит, нам пора идти…

 

* * *