Цесаревна Елизавета Петровна

 

Помнится, маменька поговаривала: «Надо времени немало одеть барышню для бала». И эта истина всегда подтверждалась – к балам готовились заранее. Заказывалось и шилось платье, подбирались украшения к нему. Много времени и усилий тратилось на то, чтобы напудриться, нарумяниться (Анна Сергеевна и госпожа Зул называют это – «сделать макияж»). А прическа… Бывало, куафер полдня колдовал над дамскими головами, прежде чем получалось нечто настолько грандиозное, что порой это носили не одну неделю, стараясь сохранить до следующего бала. Но я никогда не любила эти высокие прически. Будь моя воля – я бы вообще оставила волосы распущенными, лишь слегка завив их щипцами. Но, конечно, мне и в голову бы не пришло на самом деле так сделать. Ведь распущенные волосы – это верх неприличия, это все равно что явиться на люди голой. Хотя люди из будущего и их окружение не придают значения таким условностям. Вон, у Анны Сергеевны волосы никак не уложены, просто собраны в пучок, госпожа Ника стрижется коротко на манер мужчины, а госпожа Зул почти никогда не собирает свои черные волосы, давая им возможность свободно струиться по спине до самой поясницы – и это выглядит просто восхитительно.

Но сейчас мне не пришлось ходить на примерки и приглашать куафера. Корсет и турнюр мне также не понадобились… Да и, собственно, предстоящее мероприятие тоже являлось не совсем балом или привычной мне ассамблеей, как я поняла. И потому я была ужасно заинтригована. Когда я произносила слово «бал», надо мной добродушно хихикали и поправляли: «Танцульки, Елизавета Петровна, а не бал. У нас мероприятие демократичное…». Ну да, Сергею Сергеевичу легко быть демократичным, когда здесь, в тридевятом царстве нет ни мужиков-лапотников, ни купцов-прохвостов, а только воители и воительницы, то есть представители дворянского сословия.

Словом, я отдалась на волю Анны Сергеевны, госпожи Зул и их помощниц, которые должны были готовить меня к ба… танцулькам. Не буду описывать подробности, но с моей стороны было бесчисленное множество охов и ахов, но в результате, увидев себя в зеркале, я просто замерла от восхищения. Это была я, и словно бы не я. В этом золотистом платье в облипку я выглядела потрясающе, хотя и весьма неприлично – мои щеки непроизвольно покраснели. Но те платья, которые предложили мне на выбор Анна Сергеевна и госпожа Зул, все были такие! Впрочем, меня успокоили, заверив, что для данного мероприятия это самый подходящий наряд. Здесь так принято.

А вот прическа мне понравилась сразу и безоговорочно. Волосы были завиты крупными локонами и подколоты на один бок, прическа была украшена живыми лилиями – выглядело это весьма смело и необычно, но донельзя очаровательно… И что характерно – ни грамма пудры в волосах! Госпожа Зул, когда колдовала над моей головой, тихонько пробормотала: «Какой восхитительный оттенок темной меди! Редкий и благородный…» Вот так да! При дворе считали, что с цветом волос мне не повезло, и вечно норовили засыпать мою голову белой пудрой… А тут я слышу такие приятные слова… И уж конечно, я верю именно госпоже Зул, а не кому-то там, кто говорил о моих таких замечательных волосах разные гадости.

Итак, вечер. Я вступаю в… бальной залой это назвать сложно, потому что место, где проходят танцульки, оказалось мощеной плитами площадкой, расположенной среди прихотливо разбросанных деревьев, прямо под открытым ночным небом с ярко сияющими звездами. Анна Сергеевна, которая решительно повела меня вперед, за собой, с некоторой усмешкой назвала это «танцполом». Несмотря на то, что стояла глубокая ночь, на этой площадке не было темно. На деревьях, на живой изгороди, окружающей это место, да и прямо в воздухе ритмично, в такт музыке играющего где-то неподалеку оркестра, мигали разноцветные магические огни, которые превращали ночную темноту в манящий и возбуждающий волшебный полумрак. При виде множества танцующих и веселящихся людей (и не совсем людей) и в самых разных нарядах сердце у меня от восторга подступило к самому горлу и забилось там часто-часто. Присмотревшись, я увидела, что под деревьями расставлены небольшие столики, за которыми сидели люди, угощающиеся лакомствами и напитками.

Надо заметить, что я смогла довольно неплохо передвигаться на этих невообразимых тонких каблуках, которые кто-то с беспощадной иронией назвал «шпильками». Конечно, госпожа Зул не преминула наложить на них заклинание устойчивости, но тем не менее она настоятельно рекомендовала мне чуть-чуть потренироваться. «На заклинание надейся, – сказала она, – а сама не плошай!»

Я и потренировалась, подбадриваемая своими новыми подругами. И мне это даже понравилось… Каблуки делали меня выше и стройнее, придавали моей фигуре легкость и изящество; хотя да – это было настоящее искусство – ходить на этих «шпильках»… Помня вульгарный, но весьма полезный совет Анны Сергеевны: «Иди так, будто у тебя между ягодицами зажата монетка, и ты о ней забыла», очень скоро я перестала ощущать себя как на ходулях, добившись абсолютной правильности походки, чем и заслужила аплодисменты от своих наставниц.

И вот я – не столько важно, сколько грациозно – вплываю в зал. Меня сопровождает Анна Сергеевна – на ней что-то лиловое, короткое, с какими-то переплетениями на спине; пучок волос на ее макушке теперь предстает в виде замысловато сплетенной спирали, которую она почему-то называет «фонарик». На нас устремляются любопытные и восхищенные взгляды.

Посреди зала стоит сам Сергей Сергеевич, Божьей милостью Великий князь Артанский, господин тридевятого царства и острова Крым, а также Бич Божий для всех, кто это заслужил. Он смотрит в мою сторону одобрительно, в его глазах сверкает лукавство; взгляд его выражает следующее: «Ну вот, голубушка Елизавета Петровна, наконец-то ты стала похожа на красивую девушку, а не на фарфоровую куклу…». Сам Сергей Сергеевич одет в военный мундир своей державы, при боевом поясе и мече. Говорят, что он не расстается с ним ни днем, ни ночью. Папенька вон тоже превыше всех роскошных одежд уважал свой капитан-бомбардирский мундир Преображенского полка.

Рядом с великим Артанским князем – его блистательная супруга Елизавета Дмитриевна… Она в голубом. Нежный шелк струится до самого пола, плечи ее открыты, в ушах и на шее поблескивают небольшие бриллианты. Она блондинка… Да, точно – это ее естественный цвет, никакой пудры! Такой приятный, с жемчужным оттенком, о котором мечтают все дамы… Позади нее – рослая титястая остроухая служанка-кормилица, которая держит на руках младенца-наследника. По обе стороны от пары, как это положено, стоят служащие на посылках юные пажи. И господин Серегин, и его супруга Елизавета Дмитриевна приветливо мне улыбаются, радуясь, что я посетила эти танцульки.

Мы с Анной Сергеевной, лучезарно улыбаясь и одаривая окружающих приветливыми кивками, направляемся к центру зала. И тут я замечаю, что с противоположного конца нам навстречу направляется молодой человек… Что-то в нем есть такое, что сильно выделяет его из остальных. Веет над ним что-то незримое, заставляющее смотреть на него, не отрываясь – какой-то мощный сгусток невидимой энергии. У него легкая, пружинистая походка, он статен и необыкновенно красив. Правда, отсюда я пока не могу разглядеть деталей его лица, но даже с этого расстояния мне очевидно, что сей благородный господин – не простой гость на этом ба… на этих танцульках, потому что за ним повсюду ненавязчиво следует группа высоких воительниц, наверняка составляющих его охрану… Вот мы все ближе друг к другу; господин Серегин, непринужденно перебрасываясь фразами с супругой и еще несколькими стоящими рядом людьми, бросает взгляды то на меня, то на того молодого человека. И тот тоже смотрит только в мою сторону… Хорошо – мы должны встретиться как раз рядом с Артанским князем, и тогда он нас сразу же представит друг другу… Кто же это? Этот молодой мужчина явно не из тех людей, которые служат Артанскому князю. Слишком независимый у него для этого вид. А еще у него поразительные глаза… Темно-карие, блестящие. Удлиненное благородное лицо… О Боже! Он просто красавец… Чувствую, как сердце мое начинает биться быстрее, а на щеки набегает румянец. Мне нестерпимо хочется спросить у Анны Сергеевны, кто такой этот красивый молодой мужчина – граф, герцог, король какого-то неведомого мира? Но я сдерживаюсь, стараясь не подать и виду, что заинтересована в нем – я не могу позволить себе вести себя столь неприлично. Еще немного потерпеть – и все прояснится…

И вот мы сошлись точно возле господина Серегина. Учтиво улыбаемся друг другу… На расстоянии вытянутой руки я ощущаю тепло, исходящее от молодого человека. Да, теперь я отчетливо могу разглядеть признаки его благородства и весьма высокого положения – на нем дорогая одежда, какую носили во Франции лет сто назад: пышное белоснежное жабо, яркий, красивый кафтан и панталоны, рукоять шпаги усеяна бриллиантами. Но вернее всего его высокий статус подтверждает осанка и выражение лица. Не иначе это какой-нибудь король, с дружественным визитом находящийся в гостях у Сергея Сергеевича…

А тем временем господин Серегин представляет нас друг другу… и я не верю своим ушам! Король Генрих Наваррский?! Неужели?! Такой молодой… А впрочем, внешний вид окружающих Артанского князя – еще не показатель истинного возраста, вспомнила я. Ведь тут все пронизано магией, а Сергей Сергеевич, Анна Сергеевна, Ника, Зул и даже маленькая Лилия – могущественнейшие волшебники. Я поднимаю глаза и вижу в глазах у короля Генриха мудрость очень зрелого мужчины…

Да уж, ну и чудеса… Между мной и им – полтора века! Но мы встретились, вот сейчас смотрим друг на друга и испытываем взаимную симпатию… Даже, кажется, нечто большее… Да могла ли я подумать когда-нибудь о том, что сам Генрих Наваррский будет когда-нибудь стоять рядом со мной и смотреть с таким восхищением и интересом?

Вот он мне улыбается и учтиво кланяется. Я приседаю в ответном поклоне. Какая у него улыбка! От нее мое сердце начинает просто грохотать… Ох, только бы не подать виду… Ведь я королева! Забыты все мои прежние «любови». Сейчас у меня только одно желание – чтобы заиграла музыка и он пригласил меня на танец…

И тут музыка действительно заиграла – что-то веселое и в то же время величественное. О Боже! Король Генрих приглашает меня… Эта мелодия мне совсем незнакома, [259] но не я ли с восьми лет блистала на устраиваемых папенькой ассамблеях? Посмотрим, как танцуют другие – и справимся. Раз-два-три. Раз-два-три.

Играет дивная незнакомая мелодия. Мы кружимся в танце… Это действительно оказалось очень легко и очень приятно. Вокруг нас двигаются еще несколько пар, но я даже не обращаю на них внимания. Я чувствую теплую руку кавалера на своей талии – он уверенно ведет, показывая, что является блестящим танцором. С каждым кругом, с каждым тактом музыки во мне поднимается возбуждение. Впрочем, Генрих, кажется, испытывает нечто похожее… Пока он молчит, но я знаю, что он вот-вот заговорит! И мне страшно – что если мой голос вдруг выдаст мое состояние?

Вдруг я почувствовала такое, от чего едва не сбилась с ритма. Трусики! О Боже, нет! Кажется, они развязывают свои завязки, собираясь уползти в свой кармашек… О нет, еще ведь рано! То есть, я еще не решила… Ой, то есть я не знаю… А-а-а-а! Я безмолвно кричу, глядя на кавалера широко раскрытыми глазами. Какой кошмар… Я то краснею, то бледнею, стараясь удержать этих предателей на месте, но они уже все уже решили за меня… Теперь я чувствую что раньше там, где была надежная защита, свежий ночной ветерок уже обдувает гладко выбритую нежную кожу. Но Генрих совершенно не догадывается, в чем дело – слава Богу, слава Богу!! Он говорит:

– Кажется, вам нехорошо, Лизетт? Вы, наверное, устали… – (Я вовсе не устала, но он так очаровательно тактичен!) – Не желаете ли пройти к столикам и угоститься какими-нибудь лакомствами?

– О да, пожалуй… – совершенно не своим голосом, краснея, бормочу в ответ.

Он уводит меня под сень дерев к столику на двоих, на котором уже расставлены вазочки с разными сладкими заедками и стоят кувшины с прохладительным. Мне не по себе – наверняка все увидели, что мы удаляемся, наверняка у всех возникли пошлые мысли – о, ведь это и вправду ужасно, ужасно неприлично! Впрочем, оглядевшись вокруг, замечаю, что никому нет до нас никакого дела. Никто даже не смотрит в нашу сторону! Видимо, тут так принято – не лезть в чужую личную жизнь. С облегчением вздыхаю. Да уж, танцульки у Артанского князя – это не великосветские балы… Вряд ли здесь станут сплетничать и злословить обо мне.

Когда мы садимся за столик, я уже не испытываю паники, хотя трусики уже покинули свое место и тихонько хихикают из специального кармашка… К черту все – приличия, манеры, условности и прочие глупости; совсем не зря Анна Сергеевна сегодня днем показала мне, каким числом совсем ненужных ограничений я была окружена со всех сторон. Пусть все идет к черту, а остаются только я и Генрих…

 

* * *

 

Тогда же и там же

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский

 

Вот вам и номер. Наша кандидатка в досрочные императрицы неожиданно слиплась с омоложенным королем Генрихом и вполне закономерно стала жертвой этого старого ловеласа. Вон они, голубки, сидят себе и воркуют в тени дерев. Вот Генрих, что-то говорит, встает, подает Елизавете руку и они вдвоем в обнимку удаляются в сторону купален… Есть тут такое место, в котором, разгорячившись танцами, можно освежиться, окунувшись в ванну с магической водой и заодно по-быстрому перепихнуться, удовлетворив вспышку внезапной страсти. Опять же магическая вода способствует остроте получаемых ощущений.

Отдельная кабинка на полчаса стоит один денарий, то есть суточный заработок рядового бойца, но для почетных гостей, какими являются и Генрих, и Елизавета – и вход бесплатен, и время не ограничено, наслаждайся друг другом и ваннами хоть до самого утра; чем они, без сомнения, и воспользуются.

– Одним словом, – сказал я своим соратникам по «пятерке», – наша идея досрочно сделать Елизавету Петровну императрицей с грохотом накрылась позолоченным медным тазом. С чем вас и поздравляю. Лямур, однако, нашкодил.

– А почему позолоченным, Сергей Сергеевич? – с долей ехидства в голосе спросил Дима Колдун.

– А потому, – ответил я, – что в качестве моральной компенсации Елизавете Петровне достался не какой-нибудь там поручик сердцеедских войск, а самый настоящий король, причем с уже заслуженной приставкой Великий. Для самой цесаревны в этом есть несомненный плюс, потому что именно к этой должности «жена французского короля» папенька с маменькой готовили ее всю жизнь. А вот что делать нам, когда прямо из-под носа уводят перспективного кандидата, я просто не знаю. С Генрихом из-за Елизаветы ругаться нам тоже не стоит. Не велико сокровище. Вопрос только в том, что мы будем теперь делать. Попробуем до конца реанимировать Петра Второго или поищем каких-то иных вариантов?

– Сергей Сергеевич, – спросила меня Анастасия, – а почему вы считаете, что на Елизавете как на будущей императрице можно ставить крест?

– Вы думаете, что Генрих цесаревну поматросит и бросит, или она его? – вздохнул я. – Ох уж мне эти маги стихий, которые за скоростью нисходящих и восходящих воздушных потоков, электрическими потенциалами и миллиметрами ртутного столба не видят живых людей. Анна Сергеевна, вы уж, как маг разума, объясните, пожалуйста, нашей дорогой Анастасии всю тонкость отношений, сложившихся между Генрихом Наваррским и Елизаветой Петровной.

– Настенька, – ласково произнесла Птица, – разве вы не обратили внимания на то, что случилось с их аурами, когда они сблизили головы?

– Нет, уважаемая Анна Сергеевна, – ответила Анастасия, – я вообще очень смутно вижу эту часть спектра энергий, и магия стихий мне привычней и милей, но если вы объясните, то я постараюсь вас понять.

– Так вот, – сказала Птица, – когда они сблизили головы для того, чтобы пошептаться, их ауры просто слились. И даже когда их головы отодвинулись друг от друга, то между аурами осталась информационно-энергетическая перемычка. Это говорит о том, что между этими двумя людьми имеется полное совпадение во вкусах, взглядах, социальном положении, образе мышления и прочих нематериальных вещах, которые объединяют их, несмотря на разницу в возрасте в сто пятьдесят лет. Генрих нашел в Елизавете женщину своей мечты, чего он не мог найти ни в Маргарите Валуа, ни в многочисленных любовницах и содержанках, ни в последней жене Марии Медичи. Елизавета, аналогично, нашла в Генрихе свой мужской идеал, и с него млеет и тает. Ведь до этого все ее мужчинки были людьми слабыми и зависимыми, вроде того же прапорщика Шубина, которого Анна Иоанновна в нашем прошлом по злобной прихоти запулила аж на Камчатку. Генрих – это совсем другое дело. Мало того что он красив и интересен как мужчина, он еще совершенно самостоятелен и самодостаточен, и попросту говоря – крут. При такой силе взаимного притяжения разлучить их будет достаточно трудно и, наверное, даже невозможно.

– Трудно, не трудно, это не тот разговор, – с солдатской прямотой заявила Кобра, – вопрос в том, надо ли их разлучать?

– Думаю, что ответ на этот вопрос отрицательный, – покачал я головой, – нам стоит оставить Елизавету в покое, перебросить ее в начало семнадцатого века, к будущему мужу, и сосредоточиться на Петре Втором.

– На этом сопляке, который даже правильно портки натянуть не может? – с легким презрением спросила Кобра. – И, кстати, если вы собираетесь отправлять Елизавету Петровну к Генриху Наваррскому, то куда вы собрались девать его нынешнюю законную жену Марию Медичи? Ведь итальянка та еще ядовитая тварь. Вы же сами нам говорили, что это именно она организовала убийство своего мужа уже на следующий день после того, как он короновал ее в законные королевы? Не скончается ли скоропостижно Елизавета Петровна от передозировки мышьяка уже на следующий день после своего прибытия в Париж начала семнадцатого века?

– Денется куда-нибудь, – равнодушно пожал я плечами, – если по-хорошему, то в монастырь, а если по-плохому, то умрет от простуды или от отравления маринованными мухоморами. Имейте в виду, что следствием, которое втайне ведется по приказу Генриха IV, уже установлен факт участия королевы в заговоре против короля, итогом которого должно было стать его убийство. Сам Генрих, которому очень не хочется попадать на нож Равальяка, уже в курсе хода следствия и вынес своим несостоявшимся убийцам смертный приговор. Только участников заговора не казнят на Гревской площади и не замучают насмерть в застенках Бастилии. В течение года они все умрут по самым разным причинам, которые для неискушенного глаза будут казаться естественными, а вот посвященные будут знать, что это было приведение приговора в исполнение. Среди этой «группы товарищей» находится и королева со своим малолетним отпрыском. И если до встречи с Елизаветой Генрих все же склонялся к помилованию и заключению в монастырь, то теперь, скорее всего, его мнение по этому вопросу изменится.

– Да ладно, Сергей Сергеевич, – скептически хмыкнула Кобра, – давайте предположим, что Генрих знает, что делает, и махнем рукой на девушку Елизавету с пониженной социальной ответственностью. Я думаю, что хорошей императрицей она могла считаться только по сравнению с совсем уже отмороженной на всю голову Анной Иоанновной. Баба с возу – кобыла в пляс. В конце концов, у нас в магической ванне отмокает так называемый император Петр Второй, с которым мы и должны работать…

Птица хмыкнула.

– Ника, – сказала она, – ты можешь поверить мне как специалисту, этот самый так называемый император есть большое дите и таковым останется на всю жизнь. Царственный псарь. Недаром же и Меншиков, и Долгоруковы хотели выдать за него своих дочерей, рассчитывая, что будут как Борис Годунов править Россией из-за спины блаженного царя Федора Иоанновича… Удобная позиция все решать и ни за что не отвечать.

– Вот именно, что блаженного, – сказал я, – молельника и заступника за землю русскую, почти что святого, каким был Федор Иоаннович. К Петру Второму можно относиться по-разному, но царственный псарь, не вылезающий из балов и охот, валяющий по сеновалам первых встреченных девок, совсем не похож на блаженного царя, распространяющего благодать и на себя, и на настоящего правителя российского государства. Нет, император Петр Второй будет распространять вокруг себя только чуму, проклятье и запустение, похуже Анны Иоанновны с ее Бироном. Прошло всего три года с того момента, как он сел на престол, а государство уже начинает подергиваться патиной разрухи. Исходя из всего этого, и учитывая, что государь из Петра Второго никакой, в итоге мы можем предположить, что через пару лет продолжения такого правления случится бунт, который снесет и Петра Второго и того, кто им собрался кукловодить. Если мы не изменим поведения данного персонажа, не стоит и пытаться воскрешать его на престоле. Помер и помер, хрен с ним, очень будет надо – найдем другого, и поприличнее.

– Интересно, – спросила Анастасия, – где можно взять государя поприличнее, когда при всем богатстве выбора другой альтернативы у нас нет?

– Во-первых, – ответил я, – у царевны Анны Петровны, выданной замуж в Голштинию, уже родился сын Петр, в нашем прошлом будущий император Петр III, а значит, чисто теоретически, смена недоимператору Петру II есть. Во-вторых – дед нынешнего недоделка Петр Великий привел систему престолонаследия в такое смутное состояние, что на престол можно посадить хоть коня Калигулы, было бы на то соизволение Гвардии. Мало ли у Петра Великого могло быть прижитых на стороне бастардов?

– Елизавету Петровну могли поддержать семеновцы, – парировала Анастасия, – Катьку Долгорукову – преображенцы, капитаном которых был ее брат Иван. А кто подержит нашу с вами креатуру, когда мы соберемся сажать ее на трон? Кто бы это ни был, ему не удержаться без подпорок из острых штыков и авторитетных командиров, желательно из числа соратников Петра Великого.

– В таком случае, – сказал я, – мы должны такую поддержку организовать и нужных соратников найти. Нам нужно найти влиятельного и авторитетного в Гвардии, патриотично настроенного человека, который в придачу ко всему был бы отцом юной очаровательной дочки, которую можно было бы выдать замуж за столь же молодого императора. Вон, чем плох Павел Ягужинский? И умен, и в меру честен, и на хорошем счету у общества. Одновременно нужно будет позитивно реморализовать то, что сейчас носит имя Петра Второго, чтобы напуганная и деморализованная молодая жена не дернула от него подальше куда глядят глаза. И сроку нам на все три месяца с копейками, к началу лета ситуация должна быть нормализована. А сейчас давайте пойдем и проведаем нашего болящего. По расчету времени он уже должен был прийти в себя и быть полностью готовым выслушать свой приговор.

 

 

* * *