День сто сорок восьмой, утро

 Москва, Кремль

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Сегодня я, так сказать, собрал итоговое совещание в верхах. Самым верхом был первый русский патриарх Иов, за неимением на троне царя, вместе с митрополитом Гермогеном, являющийся высшим духовным и светским авторитетом во всем русском царстве. Правда, как докладывала мне моя контрразведка, некоторые бояре продолжали шипеть по поводу засилья церковников во власти, но тихонько, так, чтобы никто не услышал. Оказывается, пока я мотался по загранкомандировкам, мой рейтинг у всех, кроме этих самых бояр, рос, рос, рос, и дорос уже почти до уровня рейтинга патриарха Иова. А дальше расти моему рейтингу уже некуда – потолок, патриарх Иов первый патриарх автокефальной русской православной церкви, сделавший ее независимой от Константинополя, святой человек, чуть ли не в одиночку противостоявший Смуте, и прочая, прочая, прочая.

Уматывать отсюда надобно, а то как бы не поймали и не женили – в смысле, не избрали на царство. Есть тут теперь такое новое поветрие: «Серегина в президенты, то есть в цари!» – и во главе всего этого движения стоит… ну нет, вы ни за что не догадаетесь – Петр Басманов, которого угораздило словить Призыв в какой-то искаженной, религиозно-фанатической форме. Теперь он бегает и агитирует всех за «советскую власть», то есть за то, чтобы меня на трон, а Скопина-Шуйского побоку. И жена у меня типа подходящая имеется, и даже сын-наследник, будущий царевич. Нет, не надь мне такого счастья – и бесплатно не надь и с доплатой тож не надь. Не моя это работа, и прописан я вообще не в этом районе; но фанатам этого не объяснишь, а их у меня с каждым днем все больше и больше, будто я какой-то поп-идол, а не офицер спецназа. Обратился я к нашей любезной Анне Сергеевне – нет, не за помощью, а просто за разъяснениями: «А чего это народ ходит в меня такой влюбленный?» – и получил ответ, что, мол: «Какие люди, такие у них и идолы!» И, знаете ли, полегчало.

Кроме меня, патриарха и митрополита, в палате, в которой в прежние времена заседала Боярская дума, а сейчас не было никаких бояр, присутствовал Михаил Скопин-Шуйский, как наш кандидат в цари, в последнее время поумневший и заматеревший. Самой последней, в дальнем углу, на стульчике, сидела царевна Ксения, набеленная и нарумяненная как чучело самой себя, и безгласная как какая-нибудь коза. В таком собрании солидных мужчин голоса у царевны не было никакого, даже совещательного. А это неправильно – Ксения далеко не дура, и если выключить у нее патологическое желание «хочу я замуж, замуж хочу», то, как сказала Анна Сергеевна, мыслить она способна четко, ясно и по существу.

– Итак, господа мои хорошие, – сказал я собравшимся, – план «А» выполнен, поляки вздрючены, шведы прониклись уважением и в значительной мере страхом. Наш кандидат в цари получил жизненный, военный и политический опыт, который потом пригодится ему в дальнейшей карьере. За ним теперь стоит небольшая, но прекрасно обученная и вооруженная армия, которая за ним в огонь и в воду. Давно пора поженить наших молодых, объединив две династии, а после честного пира-свадебки собирать Земской собор и превращать теорию в практику, а нашего кандидата в царя. Но вот ведь в чем незадача. В чью-то светлую голову пришла идиотская мысль отодвинуть в сторону князя Скопина-Шуйского и продвинуть вперед Серегина, Великого князя Артанского. Мол, и богат, и удачлив, и умен – вон как Ваську Романова раскусил, и войско у него свое, большое, нам на него не тратиться, и жена у него подходящей знатности, тоже княгиня заморская, и сын-наследник тоже имеется, что означает готовую династию.

– Да, все это так, – сказал митрополит Гермоген, чем выдал себя с головой, – а что в этом плохого? Лучше тебя, княже, нам царя не найти.

Вот они здесь, блин, интриганы самодельные. Решили, значит, что своего царя воспитывать в коллективе им не обязательно, лучше отбить готового со стороны. Прознает Отец Небесный, как у него полевого агента уводят, эти двое потом не замолят свой грех никакими молитвами. И положение не поможет, потому что не снисходит Он до таких мелочей. Нагрешил – отвечай по полной программе и за спирт «Роял», и за швейцарские часы за миллион евро, и за фешенебельную тачку ручной сборки. В данном случае так эти двое не грешили, здесь это пока не так в моде, но они влезли в игру далеко не своего уровня, а значит, Его гнев им обеспечен. Я тоже нахожусь в ярости, потому что ненавижу, когда мною манипулируют, но мой гнев не имеет никакого значения, потому что я умею держать себя в руках.

Привстав со своего места, я вопросил низким заупокойным голосом:

– А меня, Владыко, вы спросили, хочу ли я быть вашим царем? А начальника моего, с именем которого вы ложитесь и с именем которого встаете, и которого первым поминаете в молитвах раньше Сына? А вы подумали о том, что России нужен природный царь-рюрикович, и что моя персона, насколько бы хороша она ни была, не имеет к природным рюриковичам никакого отношения. Есть, знаете ли, такое слово – «легитимность», и не всегда он определяется решением соборов. Всем был хорош Борис Годунов – и политик, и дипломат, и войны при нем выигрывались, но не любили его, и все. Стоило только Самозванцу заявить: «Я, мол, царевич Дмитрий Иванович» – как сразу же народ от Годунова побежал – сначала поодиночке, потом всей страной.

Скопин-Шуйский привстал было со своего места, но я махнул рукой в его сторону.

– А ты, Миша, посиди пока, молод еще встревать, когда старшие разговаривают. Знаю, что не хочешь ты этого места, думаешь, что слишком много тебе чести быть русским царем, что ты слаб и не достоин того. Все, может, и так, но ты подумай, что остальные еще менее достойны, еще слабее тебя рвутся к власти, чтобы сделать приятное исключительно самому себе. И это даже хорошо, что ты не хочешь быть царем. Считай, что шапка Мономаха – это твой крест, который ты обязан нести, пока не приберет тебя Господь, а царская власть – это твоя служба, как и у любого человека на этой земле. Кто-то пашет землю и растит хлеб, кто-то кует металл, кто-то молится, а кто-то держит в руке меч, чтобы не налетел злой ворог и не пустил все прахом. Ты у меня еще сядешь на стол и будешь помнить, что всем, что у тебя есть, ты обязан великому русскому народу.

– Я сяду на московский стол, а ты, княже, что будешь делать и куда пойдешь? – невольно вырвалось у Скопина-Шуйского, – ведь всему, что я умею, я учился у тебя. Как воевать, как править, как пополнять казну, и как правильно дружить с Европой. Что же я без тебя буду делать?

– Справишься как-нибудь, – пожал плечами я, – ведь учил я тебя не для того, чтобы ты двумя глазами смотрел мне в рот, а для того, чтобы ты все запомнил и применял на деле. Но ты не переживай – некоторое время после твоего воцарения я еще буду поблизости и смогу помочь тебе и словом и делом, ну а потом ты и сам наберешься опыта.

– Прости, княже, нас, неразумных, – опустил голову Гермоген, – но что же мы все-таки будем делать, если на Соборе народ выберет тебя государем московским и всея Руси?

– Тогда, – сказал я, – мы пустим в дело план «В». Тогда я усыновляю Михаила, делаю его своим соправителем и наследником, оставляя за собой верховно-надзорные функции, после чего быстро отбываю в следующий мир, с распоряжением, что если я не вернусь на Москву в течение десяти лет, то тогда вся власть на Руси естественным путем переходит в руки моего преемника. Что касается чьих-либо обманутых надежд на самого лучшего царя во все времена, то должен сказать, что в жены тоже можно хотеть британскую королевишну, но жениться все же лучше на девице из соседнего города, а все остальное от Лукавого.

* * *