Июня 1605 год Р.Х., день пятнадцатый, вечер

Речь Посполитая, Краков

Замок Вавель, королевские апартаменты

Присутствуют: Король польский и Великий князь Литовский Сигизмунд III Ваза (41 год); Проповедник, иезуит и духовник короля Речи Посполитой Петр Скарга (70 лет).

Несмотря на летнее время, от каменных стен замка зябко тянуло сыростью, и потому в огромном камине жарко пылали буковые дрова, заставляя прохладу и сумрак скромно жаться по углам. Король польский и Великий князь Литовский Сигизмунд III Ваза сидел в глубоком мягком кресле, протянув к огню зябнущие руки и ноги, и внимательно слушал то, что ему говорит его личный секретарь и духовник, монах-иезуит Петр Скарга, один из умнейших и красноречивейших людей своего времени, первый ректор университета в Вильно, крупный деятель контрреформации и католический фанатик.

Оба они – и король, и его наставник в делах веры – были соучастниками в деле авантюры с Лжедмитрием, которая (программа-минимум) должна была дать королевству Новгород-Северскую землю, или даже (программа-максимум) присоединить к Речи Посполитой и вторую половину Руси, обратив ее в католичество и истребив московскую схизму, после чего ярость польской гусарии могла быть обращена на юг, против Оттоманской Порты и зловредного Крымского ханства, разгром которых мог бы принести королю Сигизмунду славу величайшего монарха Католического, да и всего христианского мира, ибо с обращением русских церквей в костелы православие как таковое будет низвергнуто в прах маргинальности, и больше никогда из него не поднимется.

И все это благодаря некоторому сходству одного никчемного монаха-расстриги с покойным русским принцем, а также неумеренному честолюбию и алчности одной польской панночки, желающей любой ценой, хоть через постель некрасивого холопа, стать русской королевой и оставить этот трон своим детям. И ведь не скажешь юной дуре, что ее надежды напрасны, и что в случае успеха их предприятия Московия попросту должна исчезнуть с карты мира, оставшись в людской памяти только отвратительными зверствами их предпоследнего царя Иоанна Ужасного.

Но впрочем, разговор сейчас шел не о будущих перспективах, а о текущем положении в Московии, где дела у Лжедмитрия неожиданно серьезным образом осложнились. Не все оказалось так однозначно, как планировалось год назад, когда Сигизмунд засылал Самозванца на Русь, через своих тайных подсылов (шпионов) обеспечив тому значительную поддержку среди думного московского боярства, которому в случае успеха переворота были обещано вхождение в ряды польской магнатерии, шляхетские вольности и щедрые пожалования землями и деньгами.

– Ваше королевское величество, – мерно говорил иезуит, перебирая четки, – пан Ходоковский, приставленный нами к тому, кто именует себя царевичем Дмитрием, прислал вам экстренную депешу. Гонец говорит, что так торопился, что по пути загнал не менее двух десятков коней, но успел за десять дней… [184] Гонцы, посланные самим «царевичем», которые тоже торопятся, но не так сильно, и будут у нас в Кракове дня через три-четыре.

– И эта депеша действительно такая срочная? – удивился король.

– Да, Ваше Величество, – ответил секретарь, – и известия в ней пренеприятные. Дело в том, что в Москве из своего старого дома бесследно, будто их черти побрали, исчезло все семейство Годуновых – сам свергнутый цареныш Федор, его матушка, дочь известного палача Малюты Скуратова, а также сестра Ксения, которую вы, ваше величество, планировали использовать совершенно особенным образом…

– Планировал, планировал, – проворчал король, который и сам восходил к польской династии Ягеллонов именно по женской линии и совсем не исключал для себя варианта женитьбы на русской царевне с целью закрепления за собой московского трона и присоединения Московии к унии Польши и Литвы. В нашем прошлом Лжедмитрий I, изнасиловав Ксению, поставил на этих планах крест и тем самым приблизил собственную кончину.

Немного помолчав, Сигизмунд добавил:

– И что же, этот пан Ходоковский, разве не пишет о том, как такое могло получиться? Как я понимаю, дом хорошо охранялся, и вдруг из него пропадает все семейство бывшего царя…

– …вместе с мамками, няньками, приживалками, сенными девушками и прочей прислугой, – с улыбкой добавил иезуит.

– О, даже как! – воскликнул король, – надо будет обязательно дознаться, нет ли тут какой-нибудь измены, и не была ли стража в сговоре со сторонниками Годуновых, которые несомненно на Москве еще имеются.

– Уже сделано, – кивнул секретарь, – стражников запытали насмерть, но ничего внятного не добились; разумеется, все признались, но каждый в своем. Пыткам также был подвергнут московский управитель. Это дальний родственник свергнутой царицы Богдан Бельский; после завершения следствия его отправили на плаху. В силу невыясненности того, что произошло с семейством Годуновых, наш «царевич» Дмитрий не стал въезжать в Москву, а остановился в подмосковном сельце Красном, превратив его в свою временную столицу.

– Но куда пропало свергнутое с московитского трона семейство Годуновых, выяснить так и не удалось? – с нажимом спросил Сигизмунд.

– Точно так, ваше королевское величество, не удалось, – ответил иезуит и, перекрестившись, добавил: – Только чуть позже случилось еще одно интересное происшествие. Патриарх московитских схизматиков Иов устроил в Успенском соборе Московского Кремля торжественное богослужение в честь спасения законного русского царя, что, конечно же, не понравилось нашему «царевичу» – он прислал в собор своих местных русских клевретов – Никитку Плещеева и Гаврилку Пушкина – с заданием сорвать с этого схизматика патриаршьи ризы и, обрядив в сутану простого монаха, отправить в один из дальних монастырей. И тут получилось нехорошо. Едва эти двое, во главе целой банды таких же забулдыг, как они (но рангом пониже), приблизились к московитскому патриарху и приготовились выполнять приказ, как неподалеку от алтаря в воздухе раскрылась дыра, откуда пахнуло густым запахом ладана, и вылетело несколько ангелов – в белых одеждах, семифутового роста, безбородых и безусых, но при этом вооруженных большими двуручными мечами. Крыльев у них не было, но они и без того, спускаясь вниз, ступали по воздуху аки по твердой земле. Пан Ходоковский пишет, что, спустившись с небес на землю, эти ангелы, не обнажая мечей, одними пинками и затрещинами так ловко расправились с клевретами «царевича», что те повылетали из Успенского собора будто стая кудахчущих кур, увидевших рыжую лесную проказницу-лису…

– Что, – переспросил король, – так и написал? Да он поэт – этот наш пан Ходоковский, жаль только, что случай, по которому это написано, слишком для нас печален. Неужели Господь не на нашей стороне, а на стороне схизматиков и что нам делать в том случае, если в наши дела с московитами действительно вмешались высшие сверхъестественные силы? Или, быть может, это все морок, как и исчезновение семейства Годуновых, и чьи-то ловкие манипуляции, а пан Ходоковский с его поэтической натурой склонен к преувеличениям и аллегориям? Быть может, если дела пошли так плохо, отозвать оттуда всех наших людей, и пусть этот монах-расстрига сам расхлебывает эту кашу?

– Я так не думаю, ваше королевское величество, – покачал головой иезуит, – скорее, просто можно предположить, что Господа Нашего неверно информировали, или он сам разгневался, узнав, кто хочет сесть на московитский трон. Ведь кто он такой, это наш «царевич Димитрий» – вор, пьяница, распутник, соблазнитель малолетних, клятвопреступник и монах-расстрига, бежавший на Литву от заслуженного наказания, носитель и олицетворение всех восьми смертных грехов. Все, что нам надо – это немедленно устранить этого негодяя и, объявив посполитое рушение, выступить самим под знаменем нашей матери, святой римско-католической церкви, чтобы принести московитам идеальный европейский порядок и истинную католическую веру. А потом, имея под рукой привыкшее к подчинению московитское дворянство, можно будет и нашему слишком распустившемуся шляхетству пообрезать растопыренные в стороны крылья. А то взяли моду возражать королю…

Для иезуита Петра Скарги случившиеся на Москве события, надо сказать, оказались шокирующим холодным душем прямо на голову, показавшим, каким тщетным и суетным занятиям он посвятил всю свою жизнь, раз уж Господни Ангелы из хоругви архистратига Михаила так запросто вмешиваются в земные дела на стороне схизматиков. Но в семьдесят лет очень сложно менять жизненные ориентиры, и поэтому тренированный мозг иезуита, не принимая очевидную реальность, с необычайной ловкостью ищет оправдания своим действиям, чем еще больше усугубляет дело. Таковы уж мы, люди – отродья обезьян, в большинстве своем, несмотря ни на какой ум, не способные признать свои собственные ошибки, даже если прямо в них нас тычут собственным носом. Отсюда и такие убийственные рекомендации королю, ведь не зря же говорят знающие люди: «Дедушка у нас уже старенький, ему все равно».

Услышав такой совет, король Сигизмунд задумался. Быть может, его духовник-иезуит в данном случае полностью прав. Московитское царство сейчас находится в расстроенном состоянии, так что если убийством монаха-расстриги, называющего себя царевичем Дмитрием, расстроить его еще больше, обвинив в этом деле сторонников Федора Годунова, то потом можно будет вторгнуться в Московию всем посполитым войском, призывая народ к покорности, а тамошнюю магнатерию и шляхту убедить перейти на службу к истинному государю, то есть к нему, Сигизмунду III Вазе. Надо будет немедленно отписать этому пану Ходоковскому, пусть начинает готовить все необходимые условия для выполнения этого плана, а гонец, поспешавший в Краков как на пожар, пусть с такой же скоростью мчит обратно в эту проклятую Московию, где на честных католиков ополчился даже сам Господь Бог.

* * *