Рязанское княжество, окрестности Рязани (Старой)

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Все то время, которое Батый и его армия, усохшая до двадцати с хвостиком тысяч, потратили на бомбардировку Рязани из камнеметных машин перед четвертым, последним штурмом, мы тут, в мире Содома, метались как оглашенные, поднимая по тревоге танкистов и запуская двигатели боевых машин. И вот, когда Батый снова был готов послать свое войско на штурм рязанских городских стен, открылся портал на северной окраине монгольского лагеря – и оттуда с ревом и воем, светя яркими фарами и быстро перебирая лязгающие гусеницы, начали буквально выпрыгивать и выстраиваться в линию танки первого батальона. Не успели монголы испугаться или хотя бы удивиться, как такая же картина начала твориться и на южной окраине лагеря, после чего, свистя турбинами и лязгая металлом, с двух сторон ринулись навстречу друг другу, по пути давя и наматывая на гусеницы все живое и неживое.

Переход в положение беспомощных жертв был так внезапен, что монголы и кипчаки, уже готовившиеся врываться на улицы беззащитного города, на какое-то время остолбенели, глядя на то, как взбесившиеся стальные звери неистовствуют в их лагере, превращая в кровавую кашу всех, кто не смог увернуться от их громоздких, но стремительных туш. Бывают в военном деле такие моменты, когда под влиянием обстоятельств неодолимой стрессовой силы прекрасно организованная военная мощь превращается в неуправляемую паникующую толпу бросающих оружие и беспорядочно разбегающихся людей.

Орда-ичен, пытавшийся навести порядок в этом хаосе, был походя раздавлен стальной гусеницей, и не помогли ему ни храбрость, ни рассудительность, ни авторитет в народных массах, а остолбеневшего Бату-хана тургауды-телохранители едва сумели выдернуть прямо из-под лязгающих гусениц бронированного чудовища. Что может сделать слабый человек, [119] когда на него с лязгом и воем прет настоящая гора металла, которая вот-вот вомнет в мерзлую землю его слабую плоть, а стрелы, направленные в глаза [120] чудовища, которые по идее должны быть его единственным уязвимым местом, бессильно отскакивают от стальных бронированных век.

Танки, оставляя за собой хаос, последний раз разошлись в стороны, а от опушки леса монгольский лагерь (в котором осталось едва две-три тысячи боеспособных), атаковал плотный строй летящей по воздуху рязанско-уланско-рейтарской кавалерии. Как и всякие патриоты, они были безжалостны, под корень вырубая и тех, кто пытался сопротивляться, и тех кто, сдаваясь, поднял перед ними руки. Последними пали окруженные со всех сторон тургауды Батыя, умудрившиеся оказать достойное сопротивление даже нашим бойцовым лилиткам.

Монгольского вождя, слегка помятого, но в общем вполне живого, вытащили из-под горы трупов его защитников, отряхнули и представили на мой суд. Так себе монгол, плюгавенький, кривоногий, вонючий – так что мухи бы от него на лету дохли, если бы не зима – и, конечно же, достаточно злобный и свирепый. Шипел и плевался он знатно, как помесь дикого камышового кота и верблюда.

Нет, я не стал приказывать казнить его немедленно, такое всегда успеется. Для того чтобы защитить местную Русь от разорения монголами этого самого Батыя, нужны были военная сила, стратегия и тактика. Для того чтобы установить здесь порядок, необходимо каждому своему шагу придавать ореол законности, и начать надо с открытого судилища над Батыем, то есть в присутствии выборных от всей рязанской земли, всех тех женщин и детей, которых этот кадр и его бандиты сделали вдовами и сиротами, включая сюда и вдову князя Федора Евпраксию. Короче, что-то вроде Нюрнбергского трибунала по делу Батыя просто неизбежно, хотя и приговор уже заранее известен. Уж слишком очевидны его преступления и слишком тяжка вина; простым повешением за шею, как Гуюк-хан, Батыю явно не отделаться. Возможно, что что-то такое понимал Орда-ичен, когда в отчаянные минуты разгрома бросился под гусеницы танка.

Вызвав к себе Лилию, я приказал ей погрузить беснующегося Батыя в глубокий стасис – примерно так на месяц, или около того. Месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. А что, трибунал мы за это время подготовим, гости съедутся, а сам Батый займет в моем кабинете очень мало места, не потребует для себя охраны, и даже почти не будет вонять. Едва только Лилия произнесла заклинание, как дергающийся и плюющийся Батый вдруг замер в весьма нелепой позе, похожий на танцующего монгольского скомороха в засаленном халате.

Едва только мы разобрались с Батыем, превратившимся в нерукотворную статую, как стало известно о том, что рязанское княжество отныне имеет бесхозный статус. Нет, потенциальный наследник рязанского стола по прямой линии был жив, здоров и с аппетитом вкушал материнское молоко; но тут венценосные младенцы, не имеющие защиты отца, живут, как правило, очень недолго. Узнав о произошедшем, сюда мгновенно набегут племяннички покойного, нарисуется на горизонте владимирская крыша, а то и припрется на огонек Михаил Черниговский, который с владимирскими на ножах и только и ищет возможности им нагадить. Война за рязанское наследство, ептить, звезды и полосы. А младенца Ванечку, вместе с его юной мамашей иностранного происхождения, тихонечко придушат где-нибудь в уголке, чтобы не пищали и не мешали делать «большую политику» в местном понимании.

Такой вариант развития событий вполне вероятен и даже неизбежен, если мы будем равнодушно взирать со стороны на все эти безобразия. Но поскольку Понтий Пилат для меня персонаж не очень уважаемый, то и умывать рук я тоже не буду. В первую очередь в таких условиях рязанскому княжеству необходим регент, то есть человек боярского происхождения, безупречной честности и имеющий авторитет как в аристократических, так и в простонародных кругах. И такой человек в Рязани есть, а зовут его, как вы уже догадались, Евпатий Коловрат.

Дальше все было, как на плакате «Ты записался добровольцем?». Когда я рассказал рязанскому воеводе о том, что ему предстоит сделать, тот буквально рухнул передо мной на колени с криком: «Помилуй, княже, не губи! Не мое, это, быть князем, не мое!».

Ага, вот так у нас на Руси всегда – выиграть войну относительно легко и просто, и желающих встать в строй супротив вторгшегося ворога хоть отбавляй, но как только война выиграна и начинается мир, то выясняется, что мир выигрывать гораздо сложнее, и желающих биться на мирных политических и хозяйственных фронтах значительно меньше. И этот туда же – то есть в кусты – как только речь зашла о политической ответственности.

– Никшни, боярин, – цыкнул я, – никто тебя князем и не делает! Природный князь у вас, рязанцы, есть, и зовут его Иван Федорович. Но сейчас он в таком возрасте, что ему и его матери нужна поддержка сильной мужской руки, чтоб не убили его в княжьей сваре по малолетству, чтобы вырос он достойным человеком, надежным помощником будущему императору всея Руси Александру Ярославичу. Чтобы мать его, сраженная вдовством в столь юные годы, не знала ни в чем отказа, а в случае ее смерти или отъезда в далекие страны был бы он воспитан в твоей семье как родной, вместе с твоими детьми. Работы страдной, конечно, будет много, сам знаешь. Желающих поживиться чужим добром на Руси всегда хватало, и по рукам им придется бить сильно. Но и награда тоже будет по подвигу – и тебе, и разным хапугам, которые зарятся на чужое. Ты меня уже знаешь, за мной не заржавеет! А порукой всему воля Отца, ибо только ее я исправляю в этом мире, не ища себе места под этим солнцем. А мне тут задерживаться лишний раз будет не с руки, ибо ждут меня другие миры и другие битвы с врагами.

Короче, я его уговорил, и хмурый Евпатий Коловрат, согласившись на мое предложение, пошел «обрадовать» жену, а я задумался над сутью вопроса. Ведь почему в нашей истории точкой, с которой началась кристаллизация России, была Москва, почему именно она нашла в себе силы собрать вокруг себя русские земли? Не Рязань, не Смоленск, не Коломна, не оставшийся нетронутым в монгольское нашествие Великий Новгород, не Владимир, который еще очень долгое время считался стольным градом, а именно Москва.

Задним числом очень многие обосновывали этот выбор мадам Истории расходящимися из Москвы во все стороны транспортными путями, но сейчас, когда все только начинается, сила у Москвы уже есть, ведь этот удельный по местным меркам город сопротивлялся монголам не меньше, чем стольная Рязань, а транспортных путей еще нет. Не проложили. К тому же Москва после погрома оправилась довольно быстро, а старая Рязань заглохла и больше никогда не возродилась. Важно было и то, что именно на Москве обосновали свое подворье съехавшие из Киева русские митрополиты, сделавшие это город центром духовной, а не только светской власти. Несомненно, сыграло свою роль и то, что на Москве княжили деятельные потомки Александра Невского: Даниил Московский, Иван Калита, Дмитрий Донской и так далее, вплоть до царя Ивана Четвертого Васильевича по прозвищу Грозный, окончательно завершившего процесс превращения маленького удельного княжества в мировую империю от Балтики и до Тихого океана. А быть может, был прав автор теории пассионарных толчков, как говорит о том начитанный Митька, и здесь и сейчас в Москве и ее окрестностях уже жарко тлеет то, что в будущем превратит рязанцев, смолян, владимирцев, суздальцев, новгородцев и псковитян в единый народ, а их земли в Единую русскую державу. А Александр Невский и его отец, Ярослав Всеволодович, в таком случае – это первые русские политики новой эпохи, предвещающие будущие победы русского оружия и русского духа.

Такие вот пирожки с котятами, то есть наша история; и поворачивать ее надо в ту сторону, куда лежит наш исконный путь, можно только спрямляя кровавые исторически зигзаги и ускоряя движение по магистральным направлениям. Монгольское нашествие – это и есть такой зигзаг длиною в двести лет, и после того, как мы стерли его с исторической карты, предстоит немало усилий, чтобы этот результат не пропал втуне за княжьими усобицами.

* * *