Сто девяносто шестой день в мире Содома, около полудня

Заброшенный город в Высоком Лесу,

он же тридевятое царство, тридесятое государство

Анна Сергеевна Струмилина

Маг разума и главная вытирательница сопливых носов

Ну, удружил Сергей Сергеевич так удружил. Подкинул княжий выводок из четырех девиц от пяти до пятнадцати, а к ним – тридцатисемилетнюю мамашу и пятидесятишестилетнюю бабку, мать рязанского князя, чем-то похожую на школьную директрису моих школьных лет, на гербе которой было начертано «Держать и не пущать». В качестве бесплатного приложения к этому семейству шли две молоденькие женщины. Одна была княжьей невесткой Евпраксией, вдовой ее сына Федора, убитого по приказу Батыя на переговорах, вторая, по имени Весняна-Гликерия [113] – женой его племянника Олега Красного, [114] в смысле красивого.

Впрочем, эта особа, на руках которой было годовалое создание по имени Роман, никаких особых опасений мне не внушала. Нормальная смешливая конопатая молодая женщина, вполне себе в тонусе и влюбленная в своего мужа-красавчика, даром что настоящая княгиня. И я была потрясена, узнав о том, что случилось с этой семьей в нашей истории. Сергей Сергеевич, перед тем как ускакать по очередным делам, успел шепнуть мне, что все прибывшие к нам на временный постой, кроме младенца Романа, при взятии монголами Рязани претерпели от них мученическую смерть.

Я понимаю Серегина, Кобру и отца Александра, решивших ударить по монголам самым страшным оружием из имеющегося в нашем распоряжении. Сергей Сергеевич, сдается мне, вообще поставил цель сделать так, чтобы из этого похода живым не вернулся ни один из тех, кто встал по знамена Бату-хана из уверенности в своем монгольском превосходстве над другими народами, а также из алчности или из страха, что нечто подобное эти нелюди проделают и над его родными и близкими. Я уверена, что капитан Серегин обязательно выполнит задуманное. Перебив все Батыево войско до последнего человека, он совершит стремительный ответный поход туда, где захватчики прячут свои семьи, после чего местные историки смогут забыть о существовании такой территориальной единицы, как Джучиев улус.

Но я также уверена, что Серегин не будет истреблять женщин и детей тех, кто замарал себя в людской крови, просто постарается убрать их из этого мира. Он обязательно сделает это, оставив свои руки и совесть не замаранными убийством беззащитных. Я знаю это, потому что членство в «пятерке» сделало его немножечко мной, а меня немножечко им. Но сейчас мне надо выкинуть из головы эти мысли, потому что требуется как можно лучше позаботиться о женщинах из княжеской семейки, неожиданно для себя попавших в наше тридесятое царство тридевятое государство.

И пусть Аграфена Ростиславна строго морщит лоб и презрительно поджимает губы, я-то своими талантами Мага Разума вижу, что все это – лишь защитная маска, вызванная испугом и непониманием. Будь ее воля, она бы и сама пошла на смерть, и других за собой потащила, лишь бы не идти в это страшное тридесятое государство, в котором женщины с голыми руками и ногами чувствуют себя перед взглядами мужчин вполне свободно и раскованно. Это ты, бабушка, купающихся голышом в фонтане бывших мясных лилиток и амазонок еще не видела. Мэри говорит, что после такого зрелища Хью Хефнер [115] запросто удавился бы от зависти. Таких красоток в моделях у него точно не было.

Жена князя Софья Михайловна – она и проще Аграфены Ростиславны, и одновременно более скрытна и замкнута. Я вижу, что больше двадцати лет она прожила в тени князя Юрия незаметной мышкой, рожая ему детей и дожидаясь того момента, когда однажды помрет свекровь – тогда к ней перешла бы вся полнота власти на женской половине княжьего терема. Но этот момент все никак не наступал, властная старуха была живее всех живых, а Софья Михайловна, уже обрюзгшая и оплывшая, с распухшими как столбы ногами, день ото дня с горечью наблюдала, как муж все меньше внимания обращает на нее, и больше на молоденьких служанок. Ведь он же еще мужчина в самом расцвете сил. Все по поговорке: «Седина в бороду, бес в ребро». Увидев, какие у нас тут ходят красотки, княжья супружница совсем приуныла, понимая, что стоит Юрию Игоревичу заглянуть к нам на огонек – и ее семейная жизнь осложнится до невозможности.

Единственная женщина, вызывавшая в той компании мое полное и безоговорочное сочувствие, была Евпраксия, вдова молодого князя Федора Юрьевича, поехавшего на мирные переговоры с монголами и убитого по приказу Батыя за отказ привести жену на позор и поругание. Молодая женщина, любившая своего супруга больше самой жизни, до краев была полна скорби и безутешного горя. Как маг разума и вытирательница носов, могу сказать, что такие раны в сердце способно залечить только время, я лишь слегка подправила ее внутренние установки, чтобы приступы горя не стали самоподдерживающимися и не привели молодую женщину к черной меланхолии и, не дай Бог, к идее самоубийства. Но я и сама не знала, насколько это поможет.

Что касается Весняны, в крещении Гликерии, то, как я уже говорила, она у меня вообще не вызывала никого беспокойства. Все происходящее вокруг себя она воспринимала с непосредственностью ребенка и единственное, чего я не хотела увидеть – это то, как эта девушка одна ночью одна прогуливается возле фонтана. Дух Фонтана – это такой завзятый ловелас и плейбой со сладкими речами, что, узнав о нем, Хью Хефнер удавился бы от зависти второй раз. Этот вкрадчивый обольститель способен памятник Маргарет Тетчер своротить с пути истинного, а не только соблазнить молоденькую девчонку, у которой в голове свищет ветер.

Кроме этой взрослой дамской княжьей компании, к нам прибыли и дочери князя Юрия – четверо княжон в возрасте от предпостельного до детсадовского. От них (быть может, кроме двух самых младших), веяло эдакой безнадежной обреченностью, и монголы тут были совсем ни при чем. Вникнув чуть глубже в их мысли, я поняла, что, вероятно, только одна из четырех смогла бы найти себе пару и выйти замуж, потому что женихов в княжьей среде гораздо меньше, чем невест. И смертность среди мальчиков и юношей куда выше, чем среди девочек, кроме того, многие желают взять себе иностранных невест, а вот дочери небогатого рязанского князя, у которого в землях постоянно то набег, то нашествие, на княжьем брачном рынке не котируются. А за неровню – хотя бы за боярина вроде Евпатия Коловрата – идти им запретит отец. Это дочь простого смерда может идти за того, кого ей подсказывает сердце, а княжна может выходить замуж только в государственных интересах, или, исходя из них же, оставаться старой девой. Тут и в самом деле хоть в омут головой…

По счастью, в этом странноприимном деле я была не одна. По официальной части мне должна была помочь Елизавета Дмитриевна, заявившая, что все эти древнерусские князья – просто неотесанная деревенщина; однако она все же взяла на себя самое тяжелое, то есть официальное общение с Аграфеной Ростиславной. Уж да, общение с чопорными старухами – это по ее части. Когда Елизавета Дмитриевна хочет, она способна напустить на себя такое, что по сравнению с ней британская королева становится кем-то вроде деревенской простушки. По неофициальной части мне помогала Лилия. Именно ее я попросила войти в доверие к девочкам и подумать, чем им можно помочь, особенно старшей, чтобы ее меланхолические мысли не отравляли все вокруг, как отравляют воду чернила, выпущенные осьминогом с целью маскировки. Так же я попросила юную богиню прикинуть, во что нам встанут омолаживающие процедуры для двух старших княгинь (в смысле времени и магических усилий). Решение еще не принято, но ситуация может сложиться так, что отчет на эту тему придется давать Серегину в любой момент.

Размещать наших гостей вместе с их свитой мы решили в пустующей пока Башне Власти, попросив всех наших пока их не беспокоить и дать время на адаптацию. Кстати, и среди служанок, присланных князем для обеспечения потребности его женщин в различных услугах, тоже попадаются весьма интересные экземпляры, но к ним еще надо присмотреться…

* * *