Сержант СПН ГРУ Кобра, в миру Ника Зайко, Темная Звезда,

Маг огня высшей категории

 

Ночь, звезды, тишина, стрекочут цикады, и хочется верить, что нет никакой войны, я на Украине у бабушки, в селе Петрополь, и там тоже нет никакой революции гидности, никаких правосеков, Гройсманов и Порошенок с Турчиновыми, никаких Ахметовых, Коломойских и прочих Фирташей. Хочется верить, что на Украине царит мирное время какого-нибудь Кучмы, как в моем детстве, все тихо и благостно, все соседи улыбаются друг другу, жизнь тиха и обильна. Кстати, бабушкин Петрополь должен располагаться примерно километрах в тридцати отсюда, на берегу тихой речки, которая и ныне течет в тех местах.

Я узнавала, местные славяне и сейчас там живут. Их поселения стоят почти на тех же местах, на которых располагались села моего времени, на берегах мелких речек или ручьев, только народу в местных полуземлянках под соломенной кровлей проживает раз в десять меньше, чем в крытых шифером и железом хатах нашего мира. А так все то же самое; закроешь глаза, расслабишься и как будто нет полутора тысяч лет… Псы брешут, девчата поют – благодать. Только вот народ все больше не чернобровый с волосами цвета воронова крыла, а пепельно-русый или даже соломенно-блондинистый. Мне тут сказали, что это из-за того, что среди местных большая примесь балтского и германского населения. И только там, где к местным примешались осевшие на землю тюрки-булгары, можно встретить жгучих брюнетов и девчат со смоляными косами.

Хорошо тут у местных, тихо. Если придешь в селение, встречают уважительно, но без подобострастия. Не умеют тут еще льстить и пресмыкаться. Я для них поляница, защитница от злого ворога, а стало быть, любимая дочь для стариков и сестра для тех, что помоложе. На большее никто и не замахивается. Для местных парней я существо недосягаемое и неприкосновенное, и у них и в мыслях нет посмотреть на меня как на красивую женщину – как говорил Зул, возможную партнершу по горизонтальным танцам. Возможно, их отпугивает мой суровый вид и короткая стрижка под мальчика, а возможно горящая на моих руках яростная магия Хаоса. Не каждой женщине дано прибить трехголового Горыныча. И только мальчишки – те, которые еще совсем дети – смотрят на меня радостно и мечтательно, еще не понимая, что смотреть на поляницу со стороны и жить с ней в одном доме – это совершенно разные вещи.

Но все равно при одной мысли, что этих добрых, милых людей, мою дальнюю родню, может хоть кто-нибудь обидеть, в моем горле тут же рождается звериное рычание и шерсть на загривке поднимается дыбом. Не забуду, не прощу. Разорву на части и испепелю в прах, как сделала это с драконом. Пусть любой, кто задумает причинить им зло, пеняет потом только на себя – остаток жизни у него будет очень коротким и очень бурным.

Размечталась я что-то, размякла. Так у меня обычно бывает после крупных выбросов энергии, когда ее расход на полном серьезе можно измерять килотоннами. Сначала жгучая вспышка с импульсом бесконечного наслаждения в конце; а потом наступает нега, благодать и благорастворение. Хочется нежиться хоть на золотом песочке пляжа, хоть на пуховой перине брачного ложа, хоть на постели из шкур диких барсов, и размышлять о чем-то возвышенном и прекрасном. Примерно то же, только значительно слабее, я испытывала после удачного снайперского выстрела, когда видела, как, роняя оружие, падает убитый враг, и как страх и смятение охватывает его приятелей, понявших, что рядом я – их внезапная смерть.

И это чувство захватывало меня целиком, оно было настолько острым, что было способно заменить все человеческие радости, вытеснить их из сознания, особенно если женщина вроде меня только читала в книгах о том наслаждении, которое она должна чувствовать во время соития с мужчиной, и никогда не испытывала его в жизни… А ведь я тоже красивая молодая женщина, я тоже хочу мужской любви, нежности и ласки, хочу чувствовать тот миг наивысшего наслаждения, когда сливаются тела и сердца, любить мужчину и быть им любимой…

Но, к сожалению, это невозможно. Единственный мужчина, который запал в мое сердце, постоянно находится рядом, и в то же время недоступен мне так же, как если бы он был на Марсе, а я на Венере. И это отнюдь не капитан Серегин, как могли подумать некоторые. Батя для меня он и есть Батя. И хоть разница в возрасте между нами не столь велика, но все равно он для всех нас нечто монументальное, величественное и непогрешимое. Я и помыслить не могу, чтобы лечь с ним в постель, ибо такой шаг был бы дня меня чем-то вроде настоящего инцеста. Остальные ребята нашей группы для меня как братья, кто старше, кто младше, а предков из восемьдесят девятого года я вообще не воспринимаю как возможных половых партнеров. Какие-то они для меня дремучие и замшелые.

Пытался за мной ухлестывать и один офицер из параллельной России, капитан Воронков, но из этого ничего не вышло. Уж слишком из разного теста мы сделаны, и капитан переключился на более доступные женские экземпляры, которые вскорости замелькали поблизости. Теперь у него две молоденьких бывших мясных сразу, очень довольные таким фактом, и спят они сразу втроем под одним одеялом. Но это уже их личное дело, поскольку я не имею привычки совать свой нос в чужую постель.

А мне о таком, в смысле о собственном мужчине, остается только мечтать, так как тот, кому отдано мое сердце и душа, никогда не ответит мне взаимностью… Это наш священник-инквизитор отец Александр, Адепт и Голос Небесного Отца, ведущий нас по запутанным закоулкам Мироздания. Он запал мне в сердце еще тогда, когда на базе спецназа мы только готовились к нашему заданию, которое в итоге вылилось в поход через миры. Умный, обаятельный, красивый особенной зрелой мужской красотой, он был настолько непохож на других знакомых мне мужчин, что сразу привлек мое внимание. Но я знала, что сержант-контрактник и православный священник, маг хаоса и адепт порядка друг другу не пара, и потому держала свои чувства в тайне. Чем дольше продолжался наш поход, тем сильнее становилось мое тайное чувство к отцу Александру. В тот момент, когда мы вдвоем с ним уничтожали филактерий херра Тойфеля, сжигая злобную тварь в Первозданном Огне – таком же, в каком рождался мир в первые мгновенья Большого Взрыва – я чувствовала его сильные теплые руки, лежащие рядом с моими, ощущала протекающие через них потоки энергии, и от этого мне было так хорошо, что об этом сложно даже сказать словами.

Теперь каждый раз, когда мы случайно встречаемся в штабе у Серегина или просто вечером у фонтана, у меня начинают гореть щеки, а сердце проваливается куда-то в живот. Я люблю этого человека, но не только не знаю, как ему об этом сказать, но даже не уверена в том, что это вообще нужно делать. Кто я такая и кто он – тем более, что наши энергии прямо противоположны, и если мы отдадимся этому делу без остатка, то результат будет непредсказуем вплоть до того, что весь это мир может быть аннигилирован вместе с нами. По крайней мере, мне так кажется, а более авторитетных специалистов в вопросе взаимодействия пары энергий «хаос-порядок» я пока не знаю. И все, что мне остается – это лежать на медвежьей шкуре, брошенной поверх копны соломы, смотреть на большие звезды в кристально чистом небе, не знающем ни кислотных дождей, ни прочих химических выбросов, и мечтать о том, как было бы хорошо, если бы мы с отцом Александром были обычными людьми, которые могли бы позволить себе любовь, семью, дом, детей и внуков…

Вот немного помечтаю, потом засну, а утром проснусь как ни в чем не бывало, готовая сублимировать свою несчастную любовь в огненные выбросы гнева, поражающие врагов России, в каком бы мире она ни располагалась. Я чувствую, что уже в течение нескольких ближайших дней народ обров полностью прекратит свое существование, и случится это отнюдь не без моего участия.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День одиннадцатый, 8:05

Полевой лагерь на правом берегу Днепра

Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи

 

Вот уже несколько дней как моего мужа провозгласили Великим князем Артании и теперь, собственно, я не княжна, а самая настоящая княгиня. Серегин не придает особого значения всем этим титулам, тем не менее вполне серьезно воспринимает свою ответственность перед этими людьми, которые в какой-то мере являются нашими прямыми предками, а в какой-то мере – их двоюродными братьями, не оставившими потомства. Те десять дней, что продолжается операция по спасению народа антов от порабощения аварами, виделись мы с Серегиным только урывками, а последние дни он даже ночевал в 561-м году.

Правда, взамен себя он оставил довольно интересных гостей, самым важным из которых, несомненно, был состарившийся византийский полководец Велизарий, а самым любопытным – его секретарь Прокопий Кесарийский. Седенький такой старикашка, и непонятно только, как в нем жизнь держится. Было забавно наблюдать, как он в перерывах между омолаживающими ваннами и медицинскими процедурами живчиком мечется по заброшенному городу, суя свой нос везде где можно, и даже там, где нельзя. Пока у Димы Колдуна не доходили руки до того, чтобы вложить в Прокопия русский язык, провожатыми и переводчицами ему служили свободные от службы девочки-амазонки, которых очень забавлял буквально вездесущий седой старичок. Прокопия поразили совсем не мой штурмоносец и не танки и бронетранспортеры мира предтечи основного потока. Больше всего его поразило количество книг в полковой библиотеке, а также то, что большую часть ее читателей составляли даже не офицеры, а рядовые солдаты и унтер-офицеры, то есть сержанты. В нашей армии государь-император тоже поощряет, когда в свободное от службы время служивые много читают, повышают свой образовательный и культурный уровень, а потом, по выходе в отставку, поступают для обучения в государственные университеты или служат в местном самоуправлении и полиции. Но об этом позже, потому что после того как Дима Колдун наконец-то вложил в Прокопия русский язык, его вниманием целиком овладела любезная библиотекарь Ольга Васильевна, после чего все вздохнули с облегчением.

Что касается Антонины, супруги Велизария, то она была так, серединка на половинку. Если встать на точку зрения аристократки, то это простолюдинка самого низкого пошиба, вырвавшаяся на самый верх социальной лестницы Империи. Короче – выскочка или, по-французски – парвеню. Если посмотреть на Антонину с точки зрения какого-нибудь демократа, то она яркий пример человека, который сделал себя сам. Правда, сделал не упорным трудом и не успехом в искусствах и точных науках, а личными связями, правильным замужеством и неустанными интригами. Лучше положить с собой в постель живую гадюку, чем иметь такую подругу, как Антонина. Впрочем, Серегин так и собирался использовать эту Антонину – как эксперта в области ядовитых и запутанных византийских интриг.

Сам же Велизарий, которому инъекцию русского языка сделали сразу и в обязательном порядке, по большей части общался с майором Половцевым, подполковником Седовым и прочими товарищами офицерами, и лишь изредка с самим Серегиным. Судя по всему, с аварами Серегин справлялся и без помощи своего главного военного консультанта, который пока еще не пришел в надлежащую физическую форму.

Я тоже уже думала, что в этом мире обойдутся без моей помощи, за исключением редких вылетов на разведку, но случившееся вчера происшествие с трехглавым драконом поставило всех на уши, и Серегин наконец соизволил выдать своей жене настоящий боевой приказ. Сегодня, с утра пораньше, я должна была совершить на штурмоносце вылет к Ставке кагана и учинить ему такой же погром, какой дракон должен был совершить с нашим лагерем. Прикинув остаток боекомплекта, я решила, что вполне могу сделать по два десятка выстрелов дуплетом из главного калибра и по две сотни из каждого ствола оборонительных турелей. Этого будет вполне достаточно для того, чтобы учинить во вражеском лагере великий переполох, окончательно деморализовав и демобилизовав противника.

Итак, ровно в восемь утра, имея на борту прапорщика Пихоцкого, моего мужа, Диму, Анну Сергеевну, Колдуна, Анастасию, Нику-Кобру, Велизария, а также десантно-штурмовую роту амазонок при полном вооружении и экипировке, я оторвала штурмоносец от земли и направила его в сторону ставки кагана обров. Операция «Ответный удар» началась.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День одиннадцатый, 8:25

Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга

Походная Ставка Кагана Баяна

 

Методичный навесной обстрел из арбалетов длился всю ночь, то стихая, то учащаясь. В результате этого воинство кагана медленно, но неумолимо сокращалось, при этом число раненых в разы превышало количество убитых, и стоны этих раненых и умирающих вместе с плачем и криками рвущих на себе волосы женщин вносили свою долю во все увеличивающуюся сумятицу. Кроме всего прочего, обры провели бессонную ночь и были деморализованы необъяснимой меткостью вражеских стрелков, которые попадали в цель, даже не видя того, в кого стреляют, а также мощью болтов, с легкостью пробивающих любые доспехи и кольчуги.

Когда встало солнце, то и кагану, и самому последнему воину стало понятно, что для обров настал последний час, потому что на холмах, окружающих их объединенный лагерь, маячило никак не менее десяти тысяч прекрасно вооруженных всадниц-шулмусок, над ставкой которых реяло алое как кровь знамя мести. После потерь обров от ночного обстрела силы сторон были на глаз уже почти равными. К тому же полки шулмусок были свежи, полностью осознавали свою силу и правоту, а также горели жаждой мести за всех убитых и замученных обрами антов.

Попытка отогнать их подальше не привела ни к чему, кроме дополнительных потерь. Кони у шулмусок оказались намного выносливее и быстрее аварских, поэтому те просто отпрянули от удара, продолжая осыпать обров арбалетными болтами. При этом ответный обстрел из аварских луков не причинил шулмускам никакого ущерба. Каган просто не верил своим глазам – все стрелы его воинов летели мимо врагов, в то время как атакующая аварская лава постоянно несла потери. То один, то другой обрин или вылетал из седла, или рушился наземь прямо вместе с конем. Попытка схлестнуться в ближнем бою на копьях и палашах тоже не удавалась, пока навстречу дальше всех вырвавшимся вперед двух тысячам удальцов из племени тарниах не выплеснулись примерно вдвое превосходящие их лихие шулмуски в тяжелом панцирном вооружении.

Приложив руку к глазам козырьком, каган с болью наблюдал, как его воинов жестоко рубят на глазах всего войска. Рейтарская лавина на своих тяжелых дестрие прокатилась там, где только что были удальцы племени тарниах, как через пустое место, и уже через минуту, по сигналу трубы развернув коней, снова скрылась за холмами, оставив за собой ужасающее поле, покрытое мертвыми телами. Эта битва могла поглотить все, что было у кагана и еще потребовать добавки, ибо враг превосходил обров во всем – и это позволяло ему самому выбирать место и момент решающей схватки.

Вернувшимся в лагерь совершенно упавшим духом аварам осталось только умертвить своих женщин и детей, чтобы не отдать их злобному мангусу на поругание и рабство, а затем самим постараться как можно достойней закончить свою жизнь. Но запоздало и это решение. В воздухе над Ставкой кагана появился штурмоносец.

П-и-и-и- у, – басовито сказали электромагнитные пушки главного калибра, и два белых пушистых каната инверсионных следов соединили их и шатры в центре лагеря, в которых квартировал каган и его родня и близкие.

Кхр-р-р-бах, – вертикально вверх поднялись в воздух на месте попадания кусты из вздыбленной ударом земли, лохмотьев шатров и фрагментов человеческих тел.

Дух, шлеп, дух, дух, шлеп, шлеп, дух, – заколотили по земле комья падающего грунта и лохмотьев чего-то кровавого, что только что было каганом Баяном и его близкими.

П-и-и-и-у, – басовито повторил свой номер главный калибр штурмоносца, снова поразив центр лагеря, вбивая в землю все невбитое и разрывая все неразорванное.

Третий, четвертый, пятый и шестой удары с воздуха были направлены не на возможное командование и так уже дезорганизованной аварской орды, а на телеги кочевников, в два ряда опоясывающие холм, на котором был устроен лагерь. Эти четыре залпа разметали телеги обров, открыв путь для того, чтобы ворваться в лагерь, деморализовав противника до крайности, и к тому же так перекопали землю, что атаковать через это сплошное нагромождение воронок в конном строю было бы полным безумием. Вот когда Серегин пожалел о том, что еще не готово конно-летательное заклинание. Но воительницы уланских эскадронов и их командиры не растерялись. Недаром же их тренировали для боя одинаково и в конном, и в пешем строю. Подскакав к пролому, бойцовые лилитки спешивались и, обнажив палаши, шли на штурм в пешем порядке, как и предусматривало их обучение в мире Содома, а «волчицы» и дикие лилитки продолжали маневрировать на своих конях, забрасывая арбалетными болтами тех обров, которые еще пытались помешать вторжению в свой лагерь. И вот сперва отчаянное, а потом и беспорядочное сопротивление перешло в резню, когда разъяренные победители перестают смотреть, кого рубят, а побежденные кидаются под их мечи, лишь бы избежать позора и рабства, что для них страшнее смерти. И наконец на поле боя опускается тяжелая тишина, прерывающаяся лишь хриплым дыханием победителей, смотрящих на страшное дело рук своих.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День одиннадцатый, 9:10

Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга

Бывшая походная Ставка Кагана Баяна

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Когда стало ясно, что битва за Ставку кагана переходит в ужасающую рукопашную битву, которой я всегда старался избегать, то наша пятерка, именно ради этого и взятая мной на штурмоносец, наложила на наших воительниц такое же поддерживающее заклинание, какое мы уже употребили в битве у дороги. Правда, наши бойцовые лилитки на этот раз оказались хорошо тренированы, прекрасно защищены и вооружены, кормлены мясом и, кроме того, прекрасно представляли, за что сражались; и поэтому относительный процент потерь был гораздо меньше, чем в тот раз. Но все равно, если бы не это заклинание, мы потеряли бы многих и многих, а также утратили бы и значительную часть боевого духа наших бойцыц. Но все было сделано правильно, и все частички нашего боевого Единства еще раз убедились, что мы своих не бросаем.

Но в любом случае, количество тяжело и смертельно раненых по любым меркам зашкаливало. Открыв прямой портал из разгромленной ставки кагана, мы начали переправлять своих раненых в заброшенный город, прямо в руки нашей Лилии, а также Галины Петровны и ее подчиненных-медиков. И только тут товарищи предки из двадцатого века поняли, что такое настоящая полномасштабная война, пусть даже и холодным оружием. Они увидели раненых, которых не могла бы спасти никакая современная медицина, людей у которых ударом меча или копья был вспорот живот, отрублена, или тяжело повреждена рука или нога, получивших колющий удар в грудь (очень редко, потому что броня тевтонского производства в основном справлялась с защитой) или удар палашом в лицо.

В это же время раненые и искалеченные обры-мужчины получали самую простую и надежную медицинскую помощь, которая только была возможна в этих условиях – удар мизерикордией [56] в сонную артерию, при том, что к раненым женщинам и детям относились гораздо гуманней, если они не оказывали сопротивления. Их просто перевязывали и оставляли ждать, пока медицинский конвейер не переварит наших собственных раненых. Но таких было очень немного, большинство женщин обров во время схватки сами кидались под палаши лилиток и гибли с полным осознанием своей правоты. Поэтому можно было сказать, что народ обров, а также те, кто имели несчастье быть их союзниками, уничтожен целиком и полностью, и не восстанет больше из праха для того чтобы пугать своим страшным именем потомков. Как я и обещал, пришедшие с мечом от него же и погибли, око было взято за око, зуб за зуб, а те, что пошли на поводу у Нечистого, немедленно очутились в аду в его же власти. Теперь можно разворачиваться лицом к дезорганизованным булгарам и задавать им вопрос, что они предпочтут – подчиниться или умереть.

 

 

Часть 19

 

Августа 561 Р.Х.

День двенадцатый, Вечер

Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга

Бывшая походная Ставка Кагана Баяна

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Победа в битве это – не только триумф, вызывающий замирание духа у потомков, и несметная добыча в почти полмиллиона римских солидов, но еще и скорбная обязанность похоронить павших – и своих, и чужих. Если оставить все как есть, то на августовской жаре тела начнут разлагаться, и вскоре мы тут можем иметь источник полномасштабной эпидемии. Всех погибших нужно было хоронить, и немедленно. Обров и убитых членов их семей – путем закапывания экскаватором в землю, а тех рабов и слуг, которых они приносили в жертву для вызывания рогатого старика Эрлика – путем кремации на открытом огне, как это положено по славянским обычаям.

Дело в том, что не имелось никакой возможности отличить славян от всех прочих в этой массе изуродованных и обнаженных тел, к тому же уже начавших пованивать, поэтому я решил, что всех их мы погребем как это положено у этого народа очистив души от тел жарким пламенем большого костра. Причем костром абсолютно добровольно вызвалась поработать сержант Кобра. В противном случае количество древесных стволов, необходимых для кремации тридцати тысяч тел, зашкаливало бы за все разумные рамки.

Поисковые похоронные команды вместе с дружинниками и сбегавшимися в наш лагерь разного рода уцелевшими поехали по тем селениям, в которых уже успели порезвиться обры. Их задачей было привезти сюда же для огненного погребения всех безвинно замученных и геройски павших при обороне своих домов. Сколько при этом выйдет дополнительных тел, требующих кремации, сказать трудно – может, пять тысяч, а может, и все двадцать, потому что обры были жестоки и безжалостны, а переписей населения никто в этих краях никто не проводил. Пока же тела свозились в бывшую каганскую ставку и с утра их начали складывать на эпическую поленницу из цельных древесных стволов, которые всю ночь таскали из мира Содома наши саперы-строители, укладывая один ствол на другой при помощи автокранов.

А совсем недалеко, в низине под холмом, экскаваторы и военные бульдозеры раскапывали огромную безымянную могилу для сгинувших таки бесследно обров, расширяя и утрамбовывая дно уже существовавшей на том месте сухой балки. В будущем, скорее всего, это место будет названо Баяновой могилой, Мертвой Балкой, или как-нибудь еще, отмечая народную память о тех, которые пошли за шерстью, да так и остались навсегда в этой земле. Кстати, самого Баяна, как мы ни искали, обнаружить не удалось. Или его разорвало на куски залпом главного калибра со штурмоносца, или этот мерзавец воспользовался обстоятельствами и утек с глаз долой, из сердца вон. Кстати, нам снова понадобилась магия, ибо при совершении массовых захоронений во избежание негативных последствий тела положено пересыпать хлорной или негашеной известью, которой у нас ни в коем случае не было. А делать это было надо. Из этого положения нас вывел Колдун, при помощи особого заклинания и Кобры превративший в негашеную известь груду обычного мелкодробленого известняка.

Все же я воспринимал уже эту землю как свою, а ее жителей как часть своего Единства. С точностью плюс-минус пять процентов можно было ожидать, что до восьмидесяти процентов антов добровольно и без всякого давления с моей стороны присоединятся к Единству. Анты, как и все славяне с готами и прочими германцами – один из тех народов, которые в данный момент находятся на пике своей пассионарности. Булгары, находящиеся в инерционной фазе и привыкшие больше к грабежу, чем к героическим битвам, могли дать мне чуть более тридцати процентов от общей численности своего народа, а обры, сознательно обратившиеся к злу, несмотря на всю свою храбрость, совсем не имели нужного мне потенциала, за что и поплатились.

С булгарами тоже придется разбираться, то ли отделив чистых от нечистых, и отогнав последних подальше в степь, то ли каким-то иным способом, гарантирующим тот же результат. Но мне субпассионарная прослойка в основании нового народа совсем не нужна. А то однажды один из этих козлов станет большим начальником, как хан Заберган, и все понесется по новой. Субпассионарность как таковая отнюдь не отменяет способности интриговать и подличать, скорее наоборот – слишком активные субпассионарии – старающиеся для себя, а не для общего блага, как раз и являются причиной разрушения многих империй прошлого.

Рычащая и воняющая соляровым угаром техника вызывала у антов из уцелевших селений, припаханных для помощи на похоронных работах, настоящий шок и благоговейный трепет. Подъемные краны на стальных тросах, с невиданной легкостью вздымающие благоухающие острым эвкалиптовым запахом бревна и укладывающие их в поленницу почти в человеческий рост – и тут же, рядом, в балке, рычащая землеройная техника готовила обрам и обринкам, павшим в своем последнем сражении, последнее место упокоения.

Тела обров просто плотно складывали на дно ямы, пересыпая их самодельной негашеной известью. И уже на закате вчерашнего для эта яма была засыпана и утрамбована бульдозерами. А сегодня утром прикомандированные анты ровными рядами натыкали на могильнике ветви терна, Анастасия вызвала небольшой локальный дождь, Колдун произнес заклинание ускорения роста, и вот – захоронение обров скрылось под буйными зарослями дикого колючего терна. Эта буйная колючая путанка, с одной стороны, является символом бесславной кончины народа обров, а с другой стороны, должна была предотвратить размывание могильника весенними талыми водами. Пройдет одно или два поколения, и никто даже и не вспомнит, где покоится этот народ, не оставивший после себя потомков, но зато оставивший о себе очень недобрую память.

С павшими антами все было по-другому. Их тела рядами выкладывались на покрывающий поленницу деревянный помост. А тела людей, замученных обрами в окрестных селениях, все подвозились, пока не образовалась пирамида из мертвых человеческих тел на деревянном фундаменте. Амбре было, знаете ли, еще то, не помогал даже запах эвкалиптовых стволов, потому что некоторые из антов, погибших от рук обров, пролежали на жаре до пяти дней. Но я никуда не уходил и усилием воли заставлял себя быть там и наблюдать все – от начала и до конца. Князь я или не князь. Особо тяжело было видеть, как на костер возносят мертвых детей. В эти моменты хотелось оживить уже один раз убиенных обров и поубивать их по новой, на этот раз с применением всех достижений цивилизации.

И хоть с политической точки зрения все было сделано правильно, я укорял себя тем, что в первый же день не бросил против обров всю свою мощь, не приказал Кобре использовать против них свое тактическое ядерное оружие, и не применил на поле боя стрелковое вооружение с контейнеровоза: винтовки, пулеметы и автоматы, не бросил в атаку страшно воющие танки, и не накрыл лагерь врага лавиной гаубичных снарядов. А также тем, что не пошел лично впереди войска, направо и налево разбрасывая смерть с помощью меча Ареса. Я и только я оказался виновен в том, что эти дети погибли вместе со своими родителями, и нет мне в этом никаких законных оправданий.

– Не кручинься, сын мой, – услышал я в голове знакомый рокочущий голос Отца, – принимать такие решения – это вполне нормально как для политика, так и полководца. Ты сделал это из лучших побуждений, стремясь к тому, чтобы победившие анты ценили и свою победу и свое новое государство. Теперь ты должен сделать так, чтобы эта победа не пропала втуне, чтобы ее не растащили на куски мелкие людишки, радеющие только о своей выгоде, чтобы на месте посаженного тобой маленького саженца поднялся бы огромный несокрушимый дуб славянского православного государства. Моя возлюбленная дочь Анна была права. Государство восточных славян и на этот раз люди тоже назовут Русью, и дашь это имя, которое пройдет через века, ты, Серегин, а не варяг Рюрик.

– Хорошо, Отче, – ответил я, – я готов карать и миловать, крестить этих людей в Днепре, рвать зубами, отправлять на плаху и сажать на кол, вести войска на врага и строить города, лишь бы жертвы этой ужасной скоротечной войны были не напрасны. Только, прошу вас, примите у себя эти невинные души, павшие по недомыслию одних и злобной алчности других, и разместите их по высшему разряду, как положено праведникам. И неважно, что они не были крещены, для меня это ничего не меняет.

– Хорошо, сын мой, я выполню твою просьбу, и дверь в райские чертоги откроется перед этими людьми, – серьезно сказал Отец. – А еще я благословляю тебя на труд по созданию тут нового славянского государства. Но помни, что главной задачи с тебя никто не снимал. Ты должен идти вверх по мирам, в каждом из них помогая своим отбивать вторжения чужеплеменных языков и устанавливая повсюду ту справедливость, которая сделает жизнь людей безопаснее и счастливее. Просто этот мир бесхозный, без государства славян и без вождя, который может его создать, поэтому я и отдаю его тебе под еще одну базу. Прими и владей, архонт Серегин. Он под твоей защитой.

– Спасибо, Отче, – снова ответил я, – это хорошие добрые люди, и было бы несправедливо отдать их под власть жестоких садистов авар. Я сделал все что мог, чтобы обезопасить их настоящее, теперь надо позаботиться и об их будущем.

– Да, – усмехнулся Отец, – что касается авар, точнее их рогатого хозяина. Оказывается, у этой войны была еще одна, мало кому известная жертва. Мой Вечный Оппонент так впечатлился тем, как твоя команда разделалась с насланным им драконом, что теперь, тьфу-тьфу-тьфу, будет обходить вас по кругу дальними дорогами. Он очень боится встретиться с тобой на узкой дорожке и не устоять в схватке. Наверное, он правильно делает. Ты очень и очень непрост.

На этой оптимистической ноте завершился наш разговор с Отцом, который пришел не здороваясь, а ушел не прощаясь. Пока мы с ним обменивались мнениями, пирамида из тел была окончательно сложена, наши добровольные помощники и одновременно скорбящие родственники отошли в сторону, и настал тот момент, когда надо поджигать погребальный костер. Смеркалось. Как я уже говорил, бóльшую часть энергии для этого костра предстояло получить от Кобры, и ей же была оказана честь возжечь погребальное пламя.

Ужа в сумерках, священнодействуя, Кобра сложила ладони горстью, и в ее руках засиял маленький, но очень яркий плазменный шар. Присутствующие на мероприятии анты во все глаза смотрели на этот разгорающийся свет. Вот шар стал размером с яблоко, вот с очень крупный помидор, вот он уже размером с арбуз, а свет от него настолько ярок, что на пару сотен шагов заливает все вокруг призрачным бело-голубым светом.

Разведя руки в стороны, Кобра толкнула огненный шар в сторону погребального костра, и тот поплыл по воздуху, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, одновременно обретая цвет и жар добела раскаленного металла и увеличиваясь в размерах. Едва только этот шар достиг своей цели, как пламя встало яростной стеной навстречу звездам, как раз в этот момент прорезавшимся на темнеющем небосклоне. Во все стороны от костра повеяло не горящей человеческой плотью, а благоуханием мирры и ладана. Древесина деревьев из верхнего леса – легкогорючая, ароматная и пропитанная эфирными маслами, но такого эффекта не могла дать даже она. Отец Небесный выполнил свое обещание.

– Мой Бог, – сказал я стоявшему рядом Ратибору, – говорит, что все ваши родичи попали в вирий, и теперь вам незачем беспокоиться об их душах. Теперь нам надо позаботиться о живых, чтобы больше никогда не повторилось ничего подобного нападению авар. И начнем мы это с ваших старых знакомых булгар.

– Да, княже, – кивнул Ратибор, – мы чуем райское благоухание, такое же, с каким погребли наших побратимов, павших в битве у брода. А насчет булгар, княже, позволь дать тебе пару советов, ибо я этих паскудников знаю еще с пеленок, потому что младшая жена моего отца тоже была булгаринкой…

Все имеет свой конец, прогорел дотла и этот погребальный костер, оставив после себя только остывающий пепел, который никто не будет собирать в урны, ибо то хоронили не павших в бою воинов. Потом этот пепел прибьют осенние дожди, покроют снега, а по весне на холм, на котором некогда размещалась ставка кагана Баяна, придут анты и высадят саженцы фруктовых деревьев. По яблоне и груше за каждого взрослого женщину или мужчину, по вишне или сливе за каждую девушку или каждого юношу, и по кусту малины или крыжовника за каждого ребенка. И этот сад, широко раскинувшийся вокруг, светлый и благоухающий, будет памятником павшим во время нападения авар. Хорошо бы поставить на самой вершине статую Скорбящей Матери или что-то вроде того, но местные славяне еще не понимают такого монументального искусства, увековечивающего память о прошедших событиях.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День пятнадцатый, утро