Сорок третий день в мире Содома, полдень

Заброшенный город в Высоком Лесу

Офицер по особым поручениям лейтенант Гретхен де Мезьер

 

Сегодня мне снова пришлось сходить домой, в родной мир, потому что через курьера, обслуживающего эту плутократку Мэри, до меня дошло известие, что мой папа, который в последнее время стал невероятно важной персоной, снова хочет видеть свою непутевую дочь. Судя по немногословной записке, разговор у папы ко мне сулил быть деловым и очень важным. Получив разрешение гауптмана Серегина (а то как же иначе), я через открытый портал убыла в папин городской дом в Тевтонбурге, где в последнее время образовалось нечто вроде нашего торгового представительства. Папы дома, как всегда во время моих визитов, не оказалось, но Аделин представила меня трем солидным господам, которые, по их словам, уже несколько дней справлялись о возможности встречи с моей персоной. После первых же слов нашего разговора стало ясно, что эти господа решили принять предложение переселиться в новый мир и принять участие в его освоении.

Старший из троих, Курт Вайс, промышленник и предприниматель, выбившийся из простых мастеровых, нервно разминал кожаную шапку в своих больших руках, говоря хриплым басом:

– Поймите, фройляйн Гретхен, не хотим мы идти под этих амазонок и их богиню – и все тут. Понимаем, что нет у нас другого выхода, а все равно не хотим. И жены наши не хотят, и дети, и работники тоже. Всю жизнь мы с ними воевали; а теперь извольте кланяться этой Кибеле. Херр Тойфель – он хоть и был нечистый гад, как нам объяснили, но все же мужик, а тут бабе надо кланяться…

Глянув в мое лицо и решив, что сказал лишнего, герр Вайс смутился и забормотал слова извинения.

– Да, ладно, герр Вайс, не извиняйтесь, – махнула я рукой, – мне самой эта Кибела не очень нравится, и поэтому, в соответствии с Договором, я и покидаю этот мир насовсем.

– Вот именно, фройляйн Гретхен, – сказал герр Вайс, – мы тоже хотели бы покинуть этот мир насовсем. В смысле, все сразу – и хозяева, и работники, и даже сервы, у которых мы тоже спросили их мнения, пообещав, что в новом мире они станут свободными людьми и подмастерьями, а сервов мы наберем из местных. Так вот, фройляйн Гретхен, мы хотели бы знать, сколько вы возьмете с нас за проход в тот мир. Фрау Мэри говорила о серебряной монете с человека и золотой монете с воза, но такая цена для нас слишком велика…

– Йа, йа, – забормотали спутники герра Вайса, – очень большая цена, просто неподъемная, оставляющая нас совсем без оборотного капитала.

– Так, господа, – решительно произнесла я, – финансы – это не по моей части, и, кроме того, мне ничего неизвестно о плате, взимающейся с переселенцев.

– Смилуйтесь, фройляйн Гретхен, – взвыли все трое, – вы же очень важная персона, и сможете заступиться за нас, бедных и несчастных сирот, а мы уж вас не забудем и отблагодарим…

Ага, бедные сиротки, которые наели такие хари, что те в окошке не помещаются, зато плакать умеют как профессиональные попрошайки. Собственно, программа иммиграции тевтонов в новый мир развивалась ни шатко ни валко. Главным образом так получалось потому, что уехать в основном хотели разные неудачники, у которых дела не шли и в этом уже достаточно развитом мире, и очень трудно было представить, что под новым солнцем у них прорежутся какие-нибудь таланты, которые принесут им успех. Такие вот, «богатые буратины», как выражается унтер-офицер Кобра, впервые выказали свое желание принять участие в этой программе. И гляди ты – им не понравилось поклоняться богине, а не богу. Зато пожирающему тевтонов нечистому чудовищу-людоеду, небось, поклонялись безропотно. Нет, с такими требуется разговаривать только на их родном языке.

– Хватит, господа, – хлопнула я ладонью пол столу, – вы мне что тут, взятку предлагаете? Мне, доверенному лицу гауптмана Серегина? Да вы знаете, что за такое бывает? Фрау Мэри у нас финансовый гений, маг богатства; и если она считает, что вы способны заплатить такую цену за переход без ущерба для ваших основных средств, то значит, вы действительно способны заплатить эту сумму.

– Смилуйтесь, добрая госпожа, – снова взвыли господа бизнесмены, – но как же это можно, чтобы за серва требовалось платить такую же сумму, как и за мастера, или даже подмастерья? Ведь многие чернорабочие сервы сами по себе не стоят и серебряной монеты…

– Если хотите, – услышала я донесшийся от дверей голос Мэри, – то заведите свой собственный портал и устанавливайте на нем свои цены. Милости просим, как говорится. А пока вы такого сделать не в состоянии, будете без стона платить нам нашу научно обоснованную цену. Понятно?

Тяжелый вздох, вырвавшийся сразу из трех глоток, послужил ей ответом, после чего все трое предпринимателей, понурившись, потянулись на выход. Умеет же эта Мэри ставить на место разных торгашей, этого у нее не отнять.

– Привет, милочка, – поприветствовала меня Мэри, – а ты здесь какими судьбами? Решила начать отбивать хлеб у бедной финансистки?

– Да нет, Мэри, – ответила я русской криптограммой второго порядка, – все, что произошло – это просто случайность. Меня зачем-то хотел видеть папа, но сейчас его здесь нет, а Аделин сказала, что эти господа давно меня ждут, и я подумала, что, быть может, это и есть то самое дело, но потом засомневалась. Папа никогда не разменивается ерунду и никогда не привлек бы к этому делу меня – для этого у него есть специальные помощники, действующие исключительно по официальным каналам, потому что положение Великого Магистра обязывает. Кстати, кажется, эти трое мне знакомы, да только я никак не могу вспомнить, где же я их видела.

– Все очень просто, Гретхен, – фамильярно ответила Мэри, – Этот, который с тобой говорил, мистер Вайс – хозяин кузнечных мастерских, выполнявших наш заказ по штамповке защитных шлемов и комплектов лат. Двое его спутников – это мистер Крюгер и мистер Фишер; один владеет мастерской по изготовлению стеганых доспехов, набитых конским волосом, а сервы другого шили для нас кавалерийские сапоги и краги из кожи. Потому-то все трое ходили сюда как к себе на работу, торговаться за каждый пфенниг и за каждое бракованное изделие. А вот теперь они явно смекнули, что у твоих соплеменников в том мире скоро появится нужда в большом количестве защитной экипировки, и решили под шумок проскочить в тот мир на халяву. Твоя мачеха наверняка срубила себе на этом деле небольшой, но весомый бакшиш. Она ведь у тебя, кажется, из служанок, которые через постель своего господина выбились в леди?

– Она мне не мачеха, Мэри, а нянюшка, – резко ответила я, – когда я родилась, то родная мать вообще не захотела меня знать. Сперва мне купили кормилицу, а потом, когда я немного подросла, то опеку надо мной приняла Аделин, которая была мне вместо настоящей матери. Она учила меня ходить, читать и считать, она сидела возле моей постели, когда я болела, она радовалась всем моим успехам и печалилась неудачам. Фройляйн Анна говорит, что не та мать, которая родила, а та, которая вырастила; и думаю, что это правильно, потому что вырастила меня все-таки Аделин.

– Извини, Гретхен, – покаянным голосом произнесла Мэри, – я же всего этого не знала. Если твоя мамушка даже и поимела хоть что-нибудь с этих козлов, так это только к лучшему. Таких доить – не передоить.

– Ладно, Мэри, – сказала я, – проехали. Сейчас мне больше всего интересно, по какому вопросу я понадобилась моему отцу, раз он выдернул меня аж из другого мира?

– Чего не знаю, того не знаю, – пожала плечами Мэри, – об этом надо спрашивать у твоего папы, и раз он позвал тебя, а не обратился ко мне, то вопрос скорее всего не торговый, а чисто политический.

– Если бы вопрос был чисто политическим, – ответила я, – то папа вызвал бы меня на пару с гауптманом Серегиным или же попросил прийти только его.

– Наш Серегин, – усмехнулась Мэри, – превратился в очень важную птицу, которую просто так не побеспокоишь. Наверное, твой папа хочет выяснить, настолько ли этот вопрос серьезен, чтобы заинтересовать собой самого бога справедливой оборонительной войны. Ведь из всех нас ты знаешь его, пожалуй, лучше всего.

– Да уж, Мэри, – ответила я, погружаясь в воспоминания, – лучше меня этого человека знают только бойцы его первоначального отряда, а также фройляйн Анна и ее маленькие подопечные.

– Ладно, – махнула рукой Мэри, – пойду работать. Еще не поступила часть заказанных твоим Серегиным полевых кухонь, а также подрессоренных пароконных бричек и санитарных повозок. Кстати, ты не знаешь, зачем Серегину брички – вроде не замечала за ним особого стремления к роскоши?

– Спроси чего полегче, – пожала я плечами, – но могу сказать одно – к роскоши это не имеет никакого отношения. Русские умеют и любят воевать, и наверняка эти брички нужны ему для размещения какого-либо оружия…

В ответ Мэри только покачала головой и вышла, а я осталась ждать моего папу. Впрочем, мое ожидание не затянулось надолго. Папа приехал минут через пятнадцать, по странному совпадению обстоятельств, как раз на такой подрессоренной бричке, о которой у нас с Мэри только что шел разговор. Кроме кучера и папы, в бричке находились еще два солдата фельджандармерии, местная амазонка-ренегатка (судя по шелковому наряду и богатым украшениям – не менее чем атаманша), и еще один, одетый в грязную военную форму, очень худой, заросший щетиной человек, настороженно озирающийся по сторонам. Еще четыре амазонки, в одеждах попроще, ехали следом за бричкой, держа руки на рукоятях мечей. При этом выражение лиц у амазонок было торжествующе-самодовольным, у папы лицо выражало усталость, как будто этот вопрос надоел ему хуже горькой редьки, а у фельджандармов лица были откровенно равнодушно-скучающими. Им сказали охранять этого человека, они и охраняют. Будет приказ отпустить – отпустят, а если прикажут убить, то убьют. И плевать им на амазонок, потому что здесь, в центре Тевтонбурга, несмотря на то, что наступили новые времена, амазонка, поднявшая руку на тевтона, проживет не дольше нескольких минут. Раньше они могли появиться здесь, в городе, только в ранге пленных, предназначенных к жертвоприношению; и даже свои дела наша разведка и ренегатки обстряпывали где-нибудь в глухих углах на границе, а теперь, ты посмотри – обнаглели, разъезжают посреди бела дня и даже вооруженные.

Ворота нашего городского дома раскрылись; бричка въехала во внутренний двор и остановилась. Следом во двор въехали конные амазонки-ренегатки и ворота стали закрываться. Старшая амазонка-ренегатка что-то встревожено сказала папе, но он в ответ лишь равнодушно махнул рукой – мол, так положено. Младшие амазонки в ответ потянули было из ножен мечи, но тут произошло то, что и должно было произойти. Это же надо было думаться угрожать оружием моему папе, когда здесь, помимо двух десятков латников его личной охраны, находилась еще и уже несколько раз ротировавшаяся охрана нашей торгмиссии из двух десятков прекрасно обученных серегинских амазонок, «волчиц» и боевых лилиток, вооруженных не только палашами, кинжалами и арбалетами, но и огнестрельным оружием. Амазонки и лилитки – самозарядными винтовками, а «волчицы» – пистолетами-пулеметами.

Но все обошлось без стрельбы. Командовавший охраной Змей громко свистнул (очевидно, папа согласовал с ним этот спектакль заранее) и бричку окружили до зубов вооруженные воительницы настолько угрожающего вида, что амазонки-ренегатки тут же предпочли выпустить из рук рукояти своих мечей, после чего, покорно спустившись с лошадей, со вздохами начали разоблачаться донага; при этом вместе с тряпками на мостовую то и дело брякалось какое-нибудь смертоубийственное железо. Их атаманша смотрела на это безобразие, закусив губу и побледнев лицом, ровно до тех пор, пока папа не сказал ей ехидным тоном:

– А тебе, Мара, что, особое приглашение требуется? Вылезай и присоединяйся к своим подружкам, да давай поскорее, а то время дорого, а ты и так отняла его у меня предостаточно.

– За что, Густав? – хрипло спросила атаманша, расстегивая пояс с роскошной чуть искривленной саблей. – Ведь мы же с тобой дружили…

– Вы, стервы, ни с кем не дружите, вы только используете тех, кто вам нужен, – устало сказал папа, указывая на худого небритого человека, с которым в этот момент как раз начал о чем-то беседовать Змей. – Зря ты, Мара, попыталась продать в рабство этого человека. Ты не могла предположить, что он друг одного моего большого друга, и тот наверняка захочет узнать, откуда он тут взялся и как попал в твои руки.

– Мы поймали его в степи, когда он брел куда-то без цели и направления, – извиваясь, выкрикнула уже полностью обнаженная атаманша Мара, когда массивная боевая лилитка принялась стягивать ей за спиной руки в локтях.

– Это ложь! – твердо произнес папа, – сразу после приезда твои девки нажрались в таверне и по пьяному делу болтали, что знают место, где таких чужаков еще очень и очень много, и что, мол, они там все такие голодные, что их просто шатает ветром. Так что, Мара, врать тоже надо уметь, у тебя пока получается плохо. Попробуй еще раз.

Та ничего не ответила и папа, постукивая стеком об сапог, равнодушно наблюдал, как домашние слуги, обряженные в крепкие кожаные перчатки, стригли всех пятерых амазонок наголо, а потом заставляли их приседать. Делалось это потому, что и в волосах, и в отверстиях тела может быть спрятано множество разной колюще-режущей, зачастую отравленной, дряни. Когда очередь быть обстриженной и проверенной дошла до атаманши Мары, та еще раз попробовала воззвать к старой дружбе между тевтонами и ренегатками, но это не помогло – и на свет явился округлый футляр с отравленными иглами, который брочили в общую кучу.

– Густав, что ты хочешь со мной сделать? – истерично воскликнула бывшая атаманша Мара, пытаясь обернуться, чтобы найти взглядом моего папу, – неужели ты перережешь мне глотку как животному или бросишь диким зверям?

– Ничуть, – спокойно ответил папа, – я просто передам тебя этим людям, но передам в максимально безопасном состоянии, чтобы ты не смогла там никому повредить, а уж они выведают у тебя все, что им надо…

В этот момент Змей закончил беседовать с худым незнакомцем и сделал папе знак из большого и указательного пальцев, сложенных колечком.

– Вот видишь, Мара, – сказал мой папа, – мои догадки оказались правильными, и этот человек действительно друг моего большого друга. Так что я тебе теперь не завидую. Где-то здесь поблизости должна быть моя дочь, которая доставит тебя с подружками и этим несчастным туда, откуда ты никогда не сумеешь сбежать. Уж это я тебе гарантирую.

Поняв, что дальше оставаться незамеченной просто бессмысленно, я выглянула из окна, у которого стояла, перегнулась через подоконник и, прикидываясь дурочкой, громко спросила:

– Здравствуй, папа, а кого это я должна доставить и куда?

 

* * *

 

Тогда же и там же