Штандартеноберюнкер СС Гретхен де Мезьер,

дочь великого госпитальера Нового Тевтонского ордена

 

На этот раз я проснулась от дикарского грохота барабанов, свиста дудок, топота десятков ног и множества громких задорных выкриков. Победители праздновали гибель трех панцергренадерских эскадронов СС, и от понимания этого к горлу подкатывал сухой ком. В висках толчками, в такт барабанам, била кровь, ужасно болела и раскалывалась голова. Казалось, что неведомые танцоры пляшут прямо на моей несчастной макушке. Кроме того, болело все тело, которое, казалось, сковали неведомым заклинанием и вонзили в него мириады мелких и очень острых иголок. Но в отличие от предыдущих моих пробуждений, которые мною воспринимались как полусон-полубред, мыслила я достаточно ясно и могла отличить реальность от навязчивых видений.

А видения, которые посещали меня во время прежних пробуждений, были одно ужаснее другого. Последнее, что я помнила, были летящие прямо в лицо пыль и камни, острая режущая боль в груди и животе, а потом падающий прямо на меня кусок неба. По крайней мере, так мне тогда казалось. Мне было очень страшно, совсем не хотелось умирать и идти к нашему Темнейшему покровителю херру Тойфелю.

Ведь я еще так молода и не испытала в жизни ничего, что стоило бы испытать. Я даже не встретила еще настоящего мужчину, а те мальчишки-кадеты, с которыми я могла бы попытаться заняться любовью, по отзывам моих более опытных подруг, кончали чуть ли не раньше, чем успевали спустить штаны. Тупое сопливое жлобье, а не воины, на плечах которых будет покоиться благополучие нашей арийской расы. Несколько раз я пыталась завести отношения с наставниками, но они все как один оказались монахами, которые не интересуются женщинами. И вот я лежала на спине, плакала, чувствовала, как жизнь уходит из меня, и смотрела в безумно-голубое небо, покрытое перистыми облаками, пока не потеряла сознание.

Потом была острая режущая боль в голове и ужасающий визг, будто кто-то мучил маленького зверька, меня будто рвали пополам и у меня не было ни сил, ни воли сопротивляться этой пытке. Когда это кончилось, я ненадолго пришла в себя и обнаружила, что все еще жива, но лежу полностью обнаженная и мне очень холодно. В этот момент надо мной склонилась ужасная и одновременно прекрасная женщина с чисто арийской внешностью, сообщившая, что я нахожусь среди русских, которые являются самыми злейшими врагами нашей расы. Эта валькирия повергала меня в ужас. В то же время я почему-то знала, что она самый дорогой для меня человек, дороже отца и матери, дороже подруг и друзей детства, дороже всего, что было свято для меня раньше.

Существо, нагнувшееся надо мной вместе с ней, напротив, было ужасно своим видом. Самый настоящий боевой титан, о создании которого мечтают все наши высшие маги. Ведь это он и ему подобные, действуя магией и металлом, полностью уничтожили три конных панцергренадерских эскадрона СС и, как мне кажется, даже не понесли при этом потерь. У него были синие глаза чистокровного арийца, в которых горел огонь ненависти и презрения, прочный сферический шлем с маской, закрывающий нижнюю часть лица, размалеванного серыми и черными полосами боевой раскраски, и сдвинутые на лоб огромные очки. Пораженная этим взглядом, словно ударом, я снова провалилась в беспамятство.

Потом я еще несколько раз, ни в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, выплывала из мрака, ощущая на своих губах то сладость бодрящего напитка, то вкус хорошо сваренного крепкого мясного бульона. И каждый раз я видела рядом с собой хрупкую светловолосую девочку, которая ухаживала за мной, обтирая со лба пот и давая мне, беспомощной, пищу и питье. Ведь моих сил хватало лишь на то, чтобы открывать и закрывать глаза, и шевелить челюстью, проглатывая то, что эта девочка вливала мне в рот из кружки с длинным узким носиком. Кто она? Для рабыни или служанки – слишком хорошо одета, а для дочери знатного человека – слишком скромна и тиха. С другой стороны, если меня кормят и обо мне заботятся – то, наверное, знают, кто мой отец и считают важной пленницей. В этом случае уход за мной могли поручить девочке достаточно высокого происхождения, младшей дочери этой валькирии или побочной дочери титана от местной наложницы, если, конечно, у них могут быть дети.

Еще во время этих пробуждений я поняла, что из моей головы куда-то исчез тот вкрадчивый шепчущий голос, который раньше время от времени руководил моими поступками, давал советы в личной жизни и наказывал за непослушание приступами мучительной боли. Херра Тойфеля вырвали из моей головы, поселив там взамен тихую и привязчивую любовь к той русской женщине-валькирии. Более того, я тоже знала, что и она любит меня такой же необъяснимой материнской любовью и от этого на сердце становилось тепло и мягко, что недостойно будущего офицера войск СС.

Еще среди них была странная пара. Мальчишка со светящимися серыми глазами, одетый как титан, и мужчина средних лет, в котором за километр можно было опознать жреца. Но жреца не херра Тойфеля, как у нас, а его вечного врага, которому и служат все русские. Жрец показался мне невероятно мудрым и невероятно могучим, и связь его со своим богом была сильна. Сильнее даже, кажется, чем наш Великий Магистр связан с херром Тойфелем. Мальчик, наоборот, ни с кем не был связан и представлял силу сам в себе, и сила эта была враждебна нам, тевтонам. И тут я поняла, как этим русским удалось победить наш отряд. Ведь боевые титаны и три мага такой силы при прямой божественной поддержке дали им уничтожающую мощь.

Я хорошо помню, как вздыбливалась земля под ногами наших кнехтов, как рушились скалы, и с неба прямо в нас били огромные молнии. Все ущелье заволок странный туман, отнимающий силы и делающий тевтонских воинов слабыми и податливыми. Я помню, как под ужасающий хохочущий грохот древнего оружия с названием «машингивер» погибал первый эскадрон, и мы ничем не могли помочь своим братьям, потому что копыта коней запутывались в невесть откуда взявшихся веревках и сетях. Я помню, как падали со скал те, что решили обойти врага по горному гребню, а мы даже не могли увидеть врагов, будто растворившихся среди скальных осыпей и чахлых кустов. Я помню, как бесполезными оказались наши отличные кавалерийские арбалеты, и как враги беспощадно истребили всех арбалетчиков до единого.

Более того, после визита мальчика со жрецом посмотреть на меня приходили и остальные воины-титаны. Только двое из них были похожи на тех русских, о которых говорится в наших страшных сказках. Один – чернявый, горбоносый, со злыми черными глазами, а второй – с широким плоским лицом и узкоглазый. Все же остальные русские титаны имели вполне арийскую внешность, и в этом смысле были близки к идеалу нашей расы куда больше, чем многие мои знакомые офицеры СС. Но все равно они внушали мне ужас, и я готова была зарыться в солому, чувствуя свою беззащитность оттого, что мое тело под плащом полностью обнажено.

Как рассказывал мне мой дед, Отто де Мезьер, когда он еще был жив, русские обычно существуют в двух ипостасях: спокойной и озлобленной. Когда они спокойны, то это неуклюжие добродушные увальни, которые никому не причиняют зла, и у вас может возникнуть иллюзия, что их ничего не стоит завоевать и сделать рабами. Как только вы составите такой план и приступите к его выполнению, то случится то, что произошло в нашем эпосе «Легенды о Барбароссе». Когда добродушные увальни поймут, что на них напали, они сперва полгода чешут у себя в затылках, а потом идут на огород и выкапывают из земли заветный меч-покладинец. С таким мечом в руках русские на все кладут, иногда даже с пробором, и превращаются в ужасных воинов. Их удары приобретают сокрушительную силу стихий, в замыслы их полководцев не способны вникнуть лучшие тевтонские мыслители, а солдаты дерутся так, что их мало убить и повалить, а еще надо разорвать на части. Дед знал, о чем говорил, он сам в молодости участвовал в войне с русскими, и был одним из героев «Легенды о Барбароссе». Тогда все они, наши предки, только чудом остались в живых, вырвавшись из того мира в этот, когда бесчисленные русские полчища железным потоком затопили нашу прародину.

– Никогда не воюй с русскими, – говорил мне дед, – а если такое случиться, то беги от них со всех ног куда глядят глаза – ведь ты женщина, и тебе это простительно…

Мой любимый дед умер, воссоединившись с Тойфелем, и не знает, что я оказалась в таком положении. Только убежать у меня нет сил, потому что мне не служат руки и ноги, а так же потому, что любовь женщины-валькирии, что самое ужасное, держит меня сильнее любых цепей. И ведь я даже не знаю, что со мной будет потом – принесут ли эти русские меня в жертву своему божеству, или будут использовать как покорную подстилку, и мое ложе сегодня будет посещать один, а завтра другой. А может, они просто продадут меня диким наездницам из степей. В любом случае остаток своей жизни я проведу далеко от отца и нашего дома.

Тут я не выдержала и расплакалась, а ухаживающая за мной девочка утирала мне платком слезы. Как я ненавижу эту отвратительную беспомощность. Если бы у меня были силы, то я бы стукнула эту девчонку кулаком в лицо и заставила бы ее признать мое господство старшего юнкера СС. Я не совсем дура, и понимаю, что мое господство будет продолжаться ровно до тех пор, пока не прибегут взрослые воины-титаны и не прикончат меня на месте, ибо лучше умереть, смеясь врагу в лицо, чем жить, пресмыкаясь перед ним на коленях.

Когда же наконец эти дикари прекратят свои скачки? Ведь моя голова и так раскалывается, не давая возможности ни подумать, ни хотя бы снова заснуть. А подумать было над чем. Когда мы покоряли местных и загоняли их – одних в питомники для научного размножения, а других в рабочие лагеря, чтобы они там трудились на благо нашей расы, – то считали, что это в порядке вещей, и говорили: «горе побежденным». А что, если эта группа русских воинов-титанов и магов оказалась в этом мире совсем не случайно, а пришла по нашим следам, чтобы добить и поработить выживших в той ужасной войне. И теперь нам следует вслед за ними ожидать появления русских армий, вооруженных до зубов железом и магией. Тогда снова будет «горе побежденным», но только побеждены будем теперь уже мы – тевтоны…

 

 

* * *

 

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Когда окончательно стемнело и на небе зажглись звезды, в самый разгар веселья воздух над площадкой, где танцевали, вдруг заколебался, и из этого марева в центр круга танцующих вдруг вывалились двое: уже знакомый нам Гермесий с посохом-кадуцеем, крылатых сандалиях и широкополой шляпе, и еще один тип: плешивый, коренастый, хромоногий, с большими руками, покрытыми трудовыми мозолями.

Музыка тут же стихла, круг танцующих распался. Местные с некоторым испугом смотрели на незваных гостей. Покровитель плутов, от которого винный дух шибал метров за десять, осмотрелся и немного придурошно поклонился мне и отцу Александру, подметая при этом землю полями своей шляпы.

– Здравствуйте, господа-начальники, разрешите присоединиться к вашей честной компании? – произнес он.

– И тебе здравствовать, Гермесий, – ответил я. – Представь своего друга, и добро пожаловать к нашему веселью.

– Знакомьтесь, ик, – кивнул божок, находившийся в том состоянии благородного подпития, когда ноги еще держат, а мозг уже отключается и язык сам, без его участия несет всякую околесицу, – это мой друг Гефестий, собственной персоной. Шли мы с ним, понимаешь, мимо и смотрим, кто-то празднует, да так, что дым коромыслом. А неподалеку тевтоны дохлые кучей валяются… – он захихикал, – ох и засмердит здесь через недельку…

– Балаболка! – солидно и с чувством ответил Гефестий. – Набрался по самое не грусти у Дионисия, и теперь несет всякую хрень.

– Да-да, – поддержал приятеля Гермесий, еще раз оглядываясь по сторонам, – никогда не ходите в гости к Дионисию! Вино у него кислое, а все бабы жирные, пьяные, вонючие, с толстыми волосатыми ляжками… Ну что я должен делать всю ночь с толстой волосатой женщиной, которая к тому же и совершенно лыка не вяжет? Пусть их лучше сатиры обхаживают.

– Сатиры, – по-прежнему веско заметил второй божок, – горазды любить друг друга только самым противоестественным образом. А вакханкам Дионисия тоже хочется немного мужской ласки. А этот тип – ноги в руки, и ну от них бежать!

– Если им хочется любви, – ответил пьяненький Гермесий, выпячивая губы, – то пусть сперва помоются и сбреют с себя всю волосню. У приличной женщины волосы должны расти только на голове – и точка. Во всех остальных местах это не-ги-ги-енично!

– Это тебе сама Гигия [6] по пьяни шепнула? – уточнил Гефестий, которого от ужимок приятеля начал разбирать смех.

– Ага, она самая. А потом добавила, что ее папаша за просто смешную цену продает отличную настойку корня брионии. [7] Результат получается супер – не женщина, а мраморная статуя, – подтвердил его спутник, потом еще раз осмотрелся и невпопад добавил, – а девки-то местные как похорошели, не то что те коровищи. Вот что значит отдать народ в хорошие руки. Идите ко мне, мои красавицы, я вас всех люблю!

У меня возникло навязчивое желание дать этому богу по хохотальнику, а потом хорошенько добавить, и лучше всего ногами. Нечего тянуть свои лапы к сидящей у меня на коленях Туллии, бо выдерну их и вставлю с другого конца, да не с того, с которого было. Остальные мои ребята тоже поняли все как надо, а это самое главное, ибо вместе и батьку бить веселее, а уж мелкого божка и подавно. И плевать на то, что у его приятеля бицепсы и кулаки как у молотобойца. Зато ноги слабые. Короче, как-нибудь справимся. Обстановку разрядил отец Александр.

– Ты, Гермесий, – ледяным тоном произнес он, – говори, да не заговаривайся. Ты сам передал их души новой владелице и теперь не имеешь на них никакого права. Ты здесь гость, а не хозяин, и если будешь буянить и приставать к чужим женщинам, то узнаешь, насколько тяжелы кулаки у их мужчин. Я так сказал!

– Я че, я ниче, – растерянно пробормотал тот, от этих слов как-то даже протрезвел, – я просто шел мимо и решил заглянуть на огонек. Вот и дружбана с собой привел. Кто, как не он, сможет расплавить тевтонские кольца и обратить в ничто заключенную в них злую силу…

– Расплавить – это да – смогу, – авторитетно поправил приятеля Гефестий, – а что касается злой силы, то по ней я не специалист. Тут даже старик Зевсий ничего не сделает, ибо добро и зло ему поставлялось уже готовое, в корзинах, и его оставалось только разбросать среди людей. Тут особый специалист нужен…

– Есть такой специалист, – с легкой усмешкой произнес священник, – ты что, Гефестий совсем состарился и не признаешь старых знакомых? С тобой-то мы вроде никогда и не ссорились?

Покровитель кузнечного ремесла сперва близоруко прищурился, уставившись на говорившего, а потом натужно рассмеялся:

– Да, дядя, не признал я тебя. Ну, если ты с нами, то я тем более уверен в успехе. Хочу только спросить – ты будешь свергать старика Зевсия или как?

– Я уже говорил твоему дружку Гермесию, что чту заключенные договора ровно до той поры, пока их соблюдает противная сторона, и не намерен сейчас нарушать это правило, – последовал ответ.

– Его свергнут в любом случае, – пожал могучими плечами изготовитель молний, – не ты, так Аполлоний со своей бабьей шайкой. Несчастным тогда будет этот мир, и несчастны будут живущие в нем люди.

– Так они и сейчас не особо счастливы, – сурово заметил отец Александр, – вы так их загоняли своей ментальной дойкой, что силы местного человечества уже находятся на грани полного истощения. Дальше только вырождение и гибель. Местные женщины всего два дня побыли без докучливой опеки присутствующего здесь Гермесия, а уже расцвели как цветы в степи с наступлением влажного сезона. А ты говоришь – силы зла. Да вы сами зло, вытравить которое мне не позволяет тот старый договор.

– Ну, извини, дядя! – насупился хромой божок, – если я зло, тогда я пошел! Всего наилучшего, вам, мучачос!

– Действительно, дядя, – скромно поддержал приятеля Гермесий, – может, мы пойдем?

– Постой! – священник хлопнул ладонью по колену, отчего Гефестий замер как статуя, – услышал о себе правду – и в кусты? Так не пойдет! А кто дело-то делать будет, если не ты? – он выдержал недолгую паузу, затем сказал: – Пойдете оба, но только после того, как кольца будут расплавлены, а злая сила изгнана из их металла.

– Хорошо, дядя, – сказал Гефестий, тряхнув плешивой головой, – давай сюда горн, мехи, уголь, сами кольца и остограмиться перед работой – все будет сделано. Если хотя бы чего-то одного нет, то и результат тоже не гарантирован.

Отец Александр три раза хлопнул в ладоши – и к нему подбежал один из местных мальчишек. Выслушав отданные шепотом указания, пацан умчался, но вскоре вернулся с целой кучей приятелей, которые тащили с собой все что было затребовано. Я же тем временем шепотом сказал Змею, чтоб достал из НЗ опечатанную флягу с чистым медицинским спиртом. Если мастеру не налить перед работой, то этот грех не замолить никакими молитвами и результат будет такой, что лучше бы никто и ничего не делал.

Сломав сургучную опечатку, я набулькал в кружку божественному кузнецу медицинскую дозу граммов в сто чистогана и тот, словно был стопроцентным русаком, опрокинул кружку в рот, проглотив содержимое одним глотком, потом выдохнул и понюхал рукав.

– Амброзия, – авторитетно заметил он, – ну что, приступим?

Слово «амброзия» не миновало ушей его приятеля, и эти уши, конечно, тут же насторожились.

– А мне амброзии? – нагло потребовал он.

Ну, тут уже пришла моя очередь шутить. Гермесию я набухал не медицинскую, а убойную дозу – и тот, выхлебав ее залпом, как простое вино, начал хватать обожженным ртом воздух, пытаясь сделать еще один вдох.

– Какая же это, к циклопам, амброзия?! – прошипел он, злобно глядя на собутыльника. – Цикута это неразбавленная вместе с жидким огнем… Полцарства за кувшин воды!

В этот момент одна из молоденьких девиц, обслуживающих наше празднество, подала несчастному божку искомый предмет и тот, запрокинув голову, начал жадно пить прямо из горла. Ох, лучше бы он этого не делал, потому что спирт, смешавшийся с водой, действует мгновенно, и сильнее всего на уже подвыпивших поклонников Бахуса, то есть Дионисия.

Кроме того, в присутствии отца Александра не стоило разбрасываться обещаниями, потому что едва он сделал последний глоток, то кувшин лопнул, окатив его градом керамических осколков. Клятва была принята, и теперь он должен был обеспечить этой девочке полцарства или равноценную замену. Вот так, не подумав, трекать языком.

Но и это было еще не все – несчастный алкаш замотал головой, сделал пару шагов и грохнулся на землю прямо там, где стоял, после чего немедленно захрапел, впав в отключку.

Гефестий при виде конфуза, приключившегося с приятелем, только одобрительно хмыкнул, продолжая раскочегаривать непривычный для него тевтонский кавалерийский горн, вместо мехов у которого была ручная воздуходувная улитка – примерно как на сирене. Дело там шло на лад, и в скором времени мы должны были приступить к плавке колец.

– Ну, дядя, благослови! – сказал божок, когда все было готово, и среди рдеющих углей осталось только место для колец.

– Конечно, благословлю, – ответил тот и начал нараспев читать молитвы, в то время как я по одному подавал Гефестию вытащенные из мешочка кольца, после чего тот плавил их на углях под мерное гудение ручной воздуходувки, которую по очереди крутили трое местных подростков. Металл как миленький плавился в этом жаре, сперва стекая в специальный сосуд, а потом, вздымаясь над ним грязной пеной, по мере того, как его остатки под молитвами избавлялись от злых заклятий. Но вот дело было сделано. Брошенные последними в огонь серебряные пластинки, на которые распался расплющенный перстень, расплавились и сгорели, после чего отец Александр подтвердил, что зла с нами больше нет.

В благодарность за хорошо сделанную работу я набухал мастеру раза в два больше спирта, чем требовалось для медицинской дозы, и тот принял кружку со свойственным ему достоинством и тактом, после чего еще раз крякнул, сказал, чтобы мы обращались, если что. Затем он взвалил на плечо нагло дрыхнущего Гермесия и прямо вместе с ним растворился в воздухе…

Неофициальный рабочий визит двух божков в нашу компанию был завершен.

 

* * *

 

Анна Сергеевна Струмилина

 

А Гефестий мне глянулся – не как мужчина, разумеется, а как человек, то есть бог. Чем-то он мне напомнил соседа-водопроводчика дядю Васю, с золотыми руками и вечно под хмельком. Тот тоже без ста грамм за работу не брался, ибо без этого и глаз не остер, и руки дрожат до неприличия. А вот выпьет мужик – и сразу как огурчик, глаз-алмаз и руки не дрожат, и мастер хоть куда… И даже плешь у Гефестия вполне симпатичная, хотя просится на нее что-то вроде кожаной кепочки, чтоб и в кузне не горела и голову прикрывала от лишнего жара.

Но это я так, к слову. Самое главное, что стараниями этого замечательного человека, то есть бога, мы, наконец, избавились от помеченных херром Тойфелем колец, и теперь свободны как птицы в полете. В смысле – нет у этого херра теперь инструментов, способных отследить наше перемещение по здешнему миру. В принципе, если у нас опять будут похожие проблемы, то Гефестий обещал забежать и снова все исправить. Ну точно как дядя Вася – просто замечательный специалист, и точно так же хлещет медицинский спирт, будто обычную воду.

Но не только визитом двух божков-приятелей и их пьянкой был знаменателен сегодняшний вечер. Сказать честно, для меня было большим шоком то, что в рюкзаке у Дока имеется сразу два – целых два! – литра медицинского спирта, и его никто не стремится поскорее изничтожить путем принятия внутрь, чтоб не досталось врагу. И в силу этого факта я еще больше зауважала капитана Серегина и его людей.

После ухода незваных гостей праздник снова продолжился, но только теперь уже без того энтузиазма. К спирту, правда, никто не прикоснулся, и полная на две трети фляга снова ушла на дно рюкзака, откуда ее достали. Пили настойку из трав, подслащенную медом и самым настоящим свекловичным сахаром, взятым в числе трофеев у тевтонов. Пели протяжные песни – наши русские и местные латинские, слегка похожие на итальянскую эстраду семидесятых годов. Еще немного посидели и начали расходиться спать, завтра нам предстоял трудный спуск с перевала к неохватным степям, простирающимся к северу от гор.

Это только кажется, что спускаться в горах легко, а подниматься наоборот. В спуске тоже нет особого удовольствия. Если повозку не сдерживать, то она под своим весом покатится под уклон, калеча людей и ломая ноги лошадям. Поэтому на такой случай в транспорте, специально предназначенном для гор, имеются специальные тормоза. А если их нет, то телеги спускают на перекинутых через блок веревках, прицепив с противоположной стороны соответствующий противовес. Тевтонские армейские повозки тормозами оборудованы были, а посему эта проблема стояла перед нами не очень остро. Но в путь мы двинемся завтра, как только рассвет окончательно рассеет мрак на дне ущелья. Сейчас же надо идти спать, пусть даже часы мне говорят о том, что время еще детское.

На ночь мы устроились вчетвером на сеновале в пещере, уютной женской компанией выходцев из нашего мира: я, Ника, Яна и Ася. Сделано это было как бы в противовес спецназовцам, уединившихся на других телегах с лицами противоположного пола. Да и уединение-то было весьма условно, просто все дружно делали вид, что они не замечают всего того, что происходит по соседству. Сено было мягким, воздух прохладным, грубое шерстяное покрывало теплым, и, к счастью, Ася с Яной быстро угомонились и заснули. Спала на своей подстилке и наша пленница. Словом, идиллия располагала к душевному разговору и мы с Никой решили перед сном воспользоваться моментом.

– Знаешь, я вот еще что хочу тебе сказать… – начала Ника, – капитан Серегин говорит, что он чувствует, как на него постоянно кто-то внимательно смотрит, будто из засады. Взгляд очень злой и внимательный – так смотрят, когда хотят убить или искалечить. Мы, спецназовцы очень серьезно относимся к таким предчувствиям и не пускаем дело на самотек. Один раз он вроде даже поймал взглядом того, кто проявляет к нему такой нездоровый интерес, и как ты думаешь, кто это оказался?

– Не имею представления, Ника… – растерянно пожала я плечами, – у меня действительно не было ни малейшего соображения по поводу личности загадочного недоброжелателя, и я «ткнула пальцем в небо»:

– Неужели Антон?

Ника презрительно фыркнула.

– У Танцора не хватит психического ресурса, чтобы продуцировать взгляд такой силы… – произнесла она, и, поскольку я продолжала теряться в догадках, наконец сказала: – А ведь это оказалась твоя Ася – та самая, которая Матильда…

– Да ну, что за абсурд… – отмахнулась я, – ни за что не поверю. Не может этого быть. Ася, конечно, хитрая девочка, себе на уме, но она не будет желать Серегину смерти или увечья.

– Ну, как знаешь, подруга, – ответила Ника, – мое дело просто предупредить. В любом случае смотри внимательно – с девочкой творится что-то не то.

Конечно же, я думала, что знаю, что происходит с Асей, и потому не придала словам Ники особого значения. Ну, смотрит девочка на Серегина, и что с того? Очевидно же, что она видит в нем идеального отца и поэтому ревнует его к посторонним женщинам. Я вовсе не считала, что это такая большая проблема, и была уверена, что все пройдет само собой. Ну, возможно, мне стоит с ней как следует поговорить – ведь, в конце концов, даже отец, будучи одиноким, имеет право на личную жизнь… Немного подумав, я твердо решила на следующий день поговорить с Асей.

Еще немного поворочавшись на жесткой соломе, мы обе вскоре провалились в крепкий и здоровый сон. Однако спали мы ровно до тех пор, пока нас не разбудил дикий женский крик. Выяснилось, что кричала схватившаяся за голову Туллия, а болтающийся тут же рядом Серегин тело утешал свою подругу как мог, а мог он очень немного. По себе знаю, что бывает, если у женщины выдернут одну или несколько прядей волос.

 

* * *

 

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда»

 

Это Он – конечно же, это именно Он – тот, кто предназначен мне судьбой, кого я люблю всей своей душой… Он – герой моих снов, мой Принц на белом коне, мой рыцарь и жених. Он – самый лучший, самый благородный, самый смелый и самый красивый. Взгляд его прекрасных синих глаз заставляет трепетать мое сердце, а от его голоса по всему моему телу пробегают мурашки… Он так отважен, суров и решителен… Я почти сразу узнала его. Поначалу, правда, я подумала, что он может быть моим отцом… Но нет, я совсем на него не похожа. К тому же такой, как он, никогда не допустил бы, чтобы его ребенок попал в дом малютки, а затем в детдом. А я попала туда сразу после рождения, и на память от матери у меня осталась лишь записка: «Девочку зовут Асель». А Субботина я, потому что именно утром в субботу дежурная нянечка обнаружила меня у входа в дом малютки… Так что я не знаю, кто мои родители.

Янка не знает, что я часто завидую ей – она хоть какое-то время жила с родителями, помнит их лица, их голоса… Она знает, кто ее родил. А я? Без роду и без племени, все равно что собака какая-то… Родители мне даже фамилии не оставили. Но ничего. Теперь все изменится. Теперь все будет по-другому. Потому что рядом он, мой любимый. Я в любой момент могу видеть его. Я даже могу подойти и поговорить с ним! И совершенно неважно, что возле него сейчас вертится эта… Не понимаю, честно говоря, что он в ней нашел – сама маленькая, чуть выше меня, кожа смуглая, волосы черные и вьющиеся, нос крючком, как у бабы-яги – ну чувырла чувырлой!

Ничего… Я-то лучше! И красивее, и наверняка умнее, и танцую лучше нее. Просто мой любимый пока думает, что я всего лишь маленькая девочка. Но он ошибается, сильно ошибается. Я уже взрослая и умею любить сильно-сильно. И я знаю, что происходит, когда мужчина и женщина любят друг друга, и чем они тогда занимаются, чтобы показать свою любовь… Но иногда они этим занимаются просто так… Вот, как Он с этой… Не может же он любить ее, такую страшную.

Но что же мне-то делать? Я хочу, чтобы он полюбил меня…

Но сейчас он с ней, и я ничего не могу поделать. Хотя почему не могу? За любовь надо бороться! Я готова бороться. Я пойду на все, лишь бы он был со мной. Я добьюсь этого. Я упорная. Эту надо как-то от него оторвать… Главное, чтобы никто ни о чем не догадался. Но я же умная! И больше не могу этого терпеть – выше моих сил наблюдать, как они каждую ночь вместе! Она не смеет забирать Его у меня. Она недостойна такого мужчины, и никогда не будет любить его так, как я. Надо лишь открыть ему глаза, как-то намекнуть… Там, в нашем мире, это было бы очень трудно сделать, а здесь, к счастью, все по-другому. Вон, та девчонка, не помню ее имя, уже замужем побывала, а ей всего тринадцать! А я чем хуже? А ничем, я даже намного лучше, и мне тоже почти тринадцать лет…

Так что я уверена, что нужно приложить совсем немного усилий – и он будет моим… Мой любимый, самый прекрасный… Его не сравнить с теми сопливыми мальчишками, которые влюблялись в меня в лагере и в детдурдоме. Я всегда хотела полюбить такого, как он. И я буду самым счастливым человеком на свете, когда он ответит на мою любовь. Но как, как привлечь его внимание? Что если я спугну его? Вдруг я увижу в его глазах холод и равнодушие вместо любви? Тогда я этого не перенесу. Тогда мне останется только убить себя, потому что зачем мне жить, если самый родной человек отвергает меня? Достаточно того, что меня отвергли родители.

Ладно, не буду думать о грустном. Он меня не отвергнет. Я же не уродина, и не дура какая-нибудь. Я – Матильда. Та Матильда, из фильма, тоже ведь влюбилась в своего Леона. Обожаю этот фильм, могла бы десять раз подряд смотреть. Леон же не отшил ее из-за возраста. Правда, он не стал с ней любовью заниматься. Ну так он вообще ни с кем не занимался. А мой любимый это делает… К сожалению. Если бы не это, мне бы не было так обидно. Но я смогу сделать так, что он полюбит меня. Правда, еще не знаю, каким образом… Но начало уже положено.

Анна Сергеевна с Никой думали, что я сплю, а я слышала весь их разговор. Сначала я было испугалась, что меня вычислили, но потом успокоилась, ведь Анна Сергеевна даже мысли не допускает, что я могу что-то сделать. Но неужели можно вот так ощущать взгляд? Я ведь действительно чувствовала сильную ненависть, когда они уединялись, но это чувство было направлено исключительно на Туллию… К моему любимому я ничего подобного не испытывала.

Нелегко было притворяться спящей, но пришлось это делать ради той цели, которую я себе наметила. И не только наметила – я уже кое-что предприняла. Не зря я очень долго думала. Конечно, я вовсе не была уверена, что моя задумка немедленно поможет осуществлению моих далеко идущих планов, но и терпеть я больше не могла. Сегодня днем я попросила у Митьки перочинный ножичек – он, дурачок влюбленный, сразу дал, ничего не спрашивая – и, улучив момент, сделала несколько надрезов на боку той телеги, на которой мой любимый проводил ночи в компании моей соперницы. Я уже заранее обратила внимание, какие длинные волосы у Нее. И тут же эта мысль и пришла мне в голову – устроить ей маленькую, но очень чувствительную неприятность…

Словом, я терпеливо дождалась, когда Анна Сергеевна и Ника заснут, слезла с сеновала, на котором мы ночевали, и тихонько пробралась к той самой арбе. К счастью, никаких шевелений там не наблюдалось – наверное, эти двое уже спали.

С каким же удовольствием и злобной радостью, таясь во мраке под телегой, я запихивала в деревянные прорези эти черные длинные волосы! Вот тебе – думала я, веселясь еще и оттого, что с моими волосами такой номер точно бы не прошел. Я специально стриглась «под Матильду» у одной знакомой тетеньки парикмахерши. Я ведь была на одно лицо с этой героиней, и какая жалость, что капитан Серегин ведет себя совсем не так, как Леон, возлюбленный настоящей Матильды, тоже взрослый мужчина… Но я это исправлю, мой любимый. Все будет по-моему. Моя любовь преодолеет все преграды…

Наконец, с сознанием выполненного долга, слегка возбужденная, но крайне довольная собой, я тихонько прокралась на свое спальное место и, улыбаясь, уютно улеглась, свернувшись калачиком. Меня не мучили ни малейшие угрызения совести. Я предвкушала дикий крик боли чернявой, ее растерянность и испуг.

– Так тебе и надо, – думала я, погружаясь в безмятежный сон, – не смей забирать чужое… Это мой мужчина! А потом я придумаю что-нибудь еще, и не буду давать тебе покоя, пока ты не отстанешь от моего любимого. Я не отдам его никому…

 

* * *

 

День пятый, раннее утро

Все там же

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Правильно говорили предки, что утро добрым не бывает. Едва только небо начало светлеть, как я подскочил от раздавшегося у меня прямо под ухом вопля. Как оказалось, орала моя Туллия, чьи длинные волосы какой-то шутник или негодяй сумел незаметно заправить в длинные отщепы на досках повозки, в которой мы, гм, ночевали. Особого ущерба ее прическе нанесено не было, но я прикинул, как ей было больно, когда она, не ожидая подвоха, попробовала подняться с нашего ложа, в результате чего несколько тонких прядок было вырвано с корнем. Первый крик боли вскоре сменился тихим обиженным плачем. Туллия явно не понимала, кто и за что мог над ней так зло подшутить.

Я был сильно возмущен – и даже не столько тем, что покусились на мою женщину, сколько тем, что такое стало возможно в нашем маленьком коллективе. Если мы начнем втихаря пакостить друг другу, то очень быстро перессоримся между собой, а потом погибнем. Поэтому я настоятельно потребовал у Птицы немедленно провести следствие и навести порядок в этом бабском курятнике. Если кого-то мучает ревность, то я могу обеспечить эту особу дополнительной работой, чтобы ей некогда было страдать дурью. Наряд на мойку котлов пожизненно – это, я думаю, достаточно суровое наказание. Причем применил бы я его в любом случае, даже если бы жертвой неведомого шутника стала бы не моя женщина, а кто-нибудь еще.

Первые подозрения пали на вчерашних конкуренток Туллии – Клавдию и Феодору, которые из ревности могли бы сделать ей пакость, пока их, гм, парни исполняли обязанности часовых. Но эта версия не выдержала проверки. Обычно Птица деликатно избегала читать сознание своих подопечных, но в этот раз ей пришлось сделать исключение. И тут же выяснилось, что ни Феодора, ни Клавдия и близко не подходили к той повозке. Более того – их интерес к моей персоне в значительной степени уже угас, поскольку для каждой из них было важнее то, что я не достался сопернице, а Туллию они воспринимали как серого невзрачного мышонка, который скоро мне надоест. А пока им надо копить силы и набирать авторитет.

На какое-то время следствие зашло в тупик. Версия о том, что среди нас имеется агент херра Тойфеля или кого-то из античных богов, который решил напакостить нам таким странным образом, тоже всерьез не рассматривалась. Отец Александр и Колдун фактически в один голос заявили, что таковых среди нашего контингента нет и быть не может – они за это отвечают.

Больше мнений ни у кого не было, и все уже собирались расходиться, как вдруг Кобра подошла к Птице и что-то зашептала ей на ухо. Тонкая высокогрудая манерная Птица, со своей прической «конский хвост», и крепко сбитая, даже мускулистая, Кобра с характерной короткой армейской стрижкой, стоя рядом, смотрелись весьма органичным подтверждением марксовой теории о борьбе и единстве противоположностей. Но это я так, к слову, потому что, выслушав Кобру, Птица нахмурилась и принялась вертеть головой, будто пыталась кого-то отыскать взглядом. У нас тут, конечно, не станция метро в час пик, и спрятаться особо негде, поэтому Птица быстро нашла кого искала. Хм, никогда бы не подумал. Матильда – которая Ася?! Птица подозвала ее к себе и, шепнув что-то Кобре, начала с девочкой длинный, и по всему видно, не особо приятный разговор. А Кобра тем временем подошла ко мне.

– Товарищ капитан, –