Поход продолжается. Бой на Тумбе

 

Сейчас Кална являла собой еще более тяжкое зрелище. Уцелевшие от предыдущих пожаров дома и другие постройки теперь были сожжены рассвирепевшими фашистами, население бежало в лес, скот угнан. На месте села осталось огромное пепелище. Картину оживляли лишь одни вернувшиеся женщины и дети, которые собирали и укладывали камни и ветки, чтоб иметь хоть какую‑нибудь крышу над головой. И в эти тяжелые дни, когда, казалось бы, жители Калны ни о чем ином не могли думать, как о самих себе, о своем очаге, они вновь протянули нам руку помощи, предоставили единственное, что удалось спасти от огня, – проросшую картошку. Иного в этой печальной обстановке не приходилось и желать.

Тут мы узнали подробности о развернувшихся боях, о Второй бригаде. Мы тотчас послали связных догнать ее, но безуспешно. Она уже ушла далеко. Было мучительно жаль, что перед столь дальним и рискованным походом мне не удалось повидать Денчо и Делчо – моих первых боевых друзей, но так уж сложились обстоятельства.

На наших складах, на которые мы так рассчитывали, не оказалось ни оружия, ни одежды, ни боеприпасов. Все было израсходовано. Нашли только несколько пар обуви и одежды, которые наш интендант Славчо Цветков припрятал, чтоб обменять у крестьян на курицу или поросенка. Он у нас был большой чревоугодник.

В это время в Калне находились Видоя Смилевский (Бата) и Брко. Они только что получили оружие. В свое время мы дали им взаймы часть своего оружия (они им вооружили одну свою бригаду), договорившись, что когда у нас возникнет надобность, они нам «вернут должок». Теперь эта надобность возникла. Таким образом нам удалось вооружить наших новых партизан.

Будучи в Калне, мы узнали, что в селах Црвена‑Ябука и Радосин находится группа раненых бойцов Второй бригады. У них нет ни врача, ни санитара, ни даже бинтов и йода. Лечили их крестьяне народными средствами, как подсказывал им житейский опыт. Раны промывали ракией, перевязывали лоскутами, оторванными от рубашек. Молоко и яйца, в ущерб собственным детям, берегли для раненых. Вокруг сеновалов, где их разместили, установили постоянное дежурство. Несли его все – от малых ребятишек до старушек самых преклонных лет. Делалось это по кольцевому методу: одни наблюдали возле дома, другие – на краю махалы, третьи – у околицы. Каждое такое кольцо имело свой периметр и свои сигналы, с помощью которых оповещали о малейшей опасности.

В Калне мы задержались на несколько дней. В это время вернулся Бойко Борисов, командир третьего батальона, с группой в 35 бойцов. Среди них – и получивший семнадцать ран Богдан Божков. За эти дни мы перевели в Калну раненых бойцов Второй бригады, радистов Пейчева и Царвуланова, провели бой с оттягивавшимися на болгарскую территорию армейскими и жандармскими подразделениями.

…По‑разному сложилась судьба Богдана Божкова и Любчо Барымова. Богдан оказался в расположении Второго кавалерийского полка, просто чудом удалось ему избежать смерти, и до Калны он добрался вконец изнуренный. Любчо Барымов пробирался другим путем, был схвачен врагами и затем расстрелян. Сначала все складывалось у него вроде бы благополучно: добрые люди укрыли его в одной из кошар села Реяновцы. Любчо отлежался там, почти выздоровел и уже собрался в дальнейший путь, когда нашелся предатель, сообщивший о нем полицаям. Они немедленно обложили кошары, схватили Любчо. После зверских пыток, которым его подвергли в Трынском околийском управлении и полицейском участке села Стрезимировцы, Любчо вывели в поле и убили…

17 мая мы находились в Терзийской махале села Кална. Наши кашевары приготовили на обед говядину, а вместо хлеба – картошку. Только бойцы принялись за еду, в штаб прибежал связной с Дысчен‑Кладенца с известием, что на село наступают вражеские подразделения. На Дысчен‑Кладенце мы выставили боевое охранение, в его задачу входило обнаружить противника и задержать, если врагов окажется немного, ну а если много – немедленно уведомить нас.

За исключением Болгаранова никто из нас не имел военной подготовки, но практика помогла нам усвоить ряд военных правил, которые мы неукоснительно соблюдали. Одно из них заключалось в том, чтобы непременно постараться занять господствующие над местностью высоты, а если противнику удастся нас окружить – решительной атакой пробиться через вражеское кольцо и оторваться от противника. Это испытанное правило командование бригады решило применить и теперь.

Не тратя времени, мы двинули батальоны к вершине Тумба с задачей занять ее и прилежащие высоты, организовать оборону, а затем, атаковав противника, отбросить его.

Однако не так‑то просто за считанные минуты вскарабкаться по кручам. Донесение поступило к нам с большим опозданием, поэтому батальоны успели занять лишь вершину Тумба. На соседние высоты времени уже не хватило.

Отбросив нашу чету с высоты Дысчен‑Кладенец, противник в составе батальона 41‑го пехотного полка, роты жандармов и еще нескольких полицейско‑жандармских подразделений овладел высотами южнее Тумбы – Миросово Дерево и Сулин Гроб – и начал быстро окапываться. Этим он лишил нас серьезного преимущества.

Единственное, что нам оставалось, это прочно удерживать Тумбу и, действиями с флангов и тыла нанеся противнику урон, принудить его отойти. Для исполнения этого замысла были отданы соответствующие приказы: второму батальону – занять восточные скаты высоты Сулин Гроб фронтом на запад, первому батальону, оставив часть сил на Тумбе, остальными сосредоточиться у подошвы высотки Миросово Дерево с северо‑запада. Таким образом мы блокировали противника, оставив ему коридор лишь со стороны высоты Дысчен‑Кладенец.

Резерв командира бригады (одна чета) располагался на Тумбе, куда мы вынесли свой командный пункт. А Златану, в чье подчинение передали одно отделение, поставили задачу наносить внезапные удары по наиболее чувствительным местам вражеских боевых порядков, прежде всего с юго‑запада, со стороны тыла.

Связь с командирами батальонов осуществлялась связными, которые доставляли устные и письменные донесения и распоряжения.

Всю вторую половину дня стороны прощупывали друг друга, вели интенсивную разведку. Мы выискивали наиболее слабое место у противника, он – у нас, чтобы принудить нас отойти. Эти поиски сопровождались перестрелкой и взаимными атаками мелких подразделений. Мы с нетерпением ждали темноты – самого удобного для нас времени. Впрочем, похоже было, что и противник очень на нее рассчитывает.

Под вечер наши с двух сторон подняли стрельбу по высотке Миросово Дерево – начали огневую подготовку атаки. Противник не замедлил ответить из пулеметов, автоматов, минометов. С каждой минутой перестрелка становилась все ожесточенней, росло напряжение боя. Оно достигло высшей точки, когда грянуло партизанское «ура!», пронеслось над позициями и потонуло в участившихся разрывах мин. Наши рванулись в атаку. Закипела лютая схватка. В воздухе раздавался свист мин. Громыхали разрывы. В окоп товарища Болгаранова свалился наш самый юный партизан Гошо, связной из первого батальона. В руке у Гошо было зажато донесение комбата. В нем Владимир Костадинов – Иван сообщал, что батальону удалось ворваться в расположение противника, но тот упорно сопротивляется.

«Будем биться до последнего, но ни в коем случае не посрамим себя перед нашей славной партией», – так заканчивалось донесение.

Эти слова взволновали всех нас.

Я быстро передал указания Ивану и отослал Гошо обратно. Зажав под мышкой автомат, он, по‑детски радостный, припустился бежать.

Противник держался стойко, всеми средствами противодействовал нашему продвижению, но особенно сильное сопротивление встретили бойцы у высоты Сулин Гроб, где враг явно собирался отойти. Этому теперь благоприятствовала и темнота, в которой четко, по вспышкам выстрелов обозначался передний край.

Сведения, которые мы получали на командном пункте бригады, были одно утешительней другого. Только от Златана не поступило еще ни единого донесения. Это беспокоило нас, тем более что ему была поставлена задача диверсионного характера. Чтобы установить связь со Златаном и наладить его взаимодействие с первым батальоном, мы послали Георгия Григорова. К сожалению, оказалось, что Златан вышел из боя, спустился в ближайшую махалу, где мы потом и обнаружили его преспокойно почивающим.

Только сообщил я командиру зоны, что второй батальон не отзывается, как часовой штаба подвел к нам батальонного связного.

– Товарищ командир, мы взяли в плен пятерых солдат с пулеметом?

– Где они?

– Вон, в кустах! – и показал рукой в сторону села.

– Молодцы! – сказал Болгаранов. – Вы их допросили?

– Допросили. Враг готовится отойти. Среди пленных есть и хорошие люди.

– Зорко охраняйте их! – приказал Болгаранов. – А потом разберемся, кто хороший, а кто нет. Передай командиру батальона, чтоб постоянно был в огневом соприкосновении с противником, нажимал на него. Давай иди!

Связной, явно чувствуя, что выполняет одну из ответственнейших задач в этом горячем бою, резко оторвал от виска правую руку, четко повернулся «налево‑кругом!» и исчез. Он прекрасно понимал роль и значение радио и телефона, которыми располагал противник и чьи функции с быстротой и сообразительностью выполнял у нас. Это прибавляло ему гордости, делало трижды исполнительным.

В бою время бежит незаметно. Все мы пропустили тот миг, когда на небе засветились звезды и лунный серп повис на ладонь выше Дысчен‑Кладенца. Лунные лучи как бы старались дотянуться до позиций противника, но высокие буки преграждали им путь.

К нашему окопу подполз Гошо. Он поднялся, вытянулся по стойке «смирно», но выглядел на этот раз крайне удрученным и печальным.

– Товарищ Иван погиб, – еле слышно доложил Гошо. – Во время атаки на высоту был пронзен вражеской…

Гошо не договорил. Горло ему сдавило.

– Вы оставили его в руках врага? – спросил начальник штаба.

– Нет… вынесли, – изменившимся голосом ответил Гошо. – Отнесли его в кошару под высотой.

Боян Болгаранов поднял руку и отдал честь, то же самое в память славного командира сделали и мы.

– Значит, Иван не посрамил себя перед партией, – проговорил командир зоны. – Партия никогда не забудет его подвига.

Он похлопал Гошо по плечу и велел передать комиссару батальона, чтоб тот принял командование. Командиру резервной четы Болгаранов приказал приготовить все для похорон убитого комбата.

Над головами у нас просвистела мина. Она ударилась в землю в нескольких шагах от нашего окопа и взорвалась.

– Нащупали нас эти идиоты! – сердито проговорил Болгаранов и приказал всем переместиться правее.

Не успели мы преодолеть и нескольких метров, как просвистела вторая мина.

– Ползите живее! – крикнул Болгаранов.

Со стороны высотки Миросово Дерево послышались крики «вперед!», а затем песня «Чавдарцы».

Пели бойцы первого батальона, с именами Левского и Ботева на устах они шли в атаку.

Спустя немного затихли минометы, замолкли и пулеметы врага. Сейчас стреляли только наши пулеметы и автоматы. Послышалась громкая команда, и с высоты прозвучало дружное «ура!».

– Слушайте! – улыбнулся Болгаранов. – Это наши!

Затаив дыхание, мы слушали, как лес и горы многократно повторили партизанское «ура».

В это же время в районе села Црвена‑Ябука две югославские бригады вели бой с батальонами противника. Одной из них командовал Брко. После нашей встречи с ним и Смилевским в Ябуковике Брко под вечер прибыл на Тумбу, откуда отлично просматривалось все расположение войск.

Боевые порядки югославских партизан «обрабатывали» из пушек и пулеметов самолеты‑истребители. Металлические птицы то спускались почти до земли, то снова набирали высоту. Так повторялось несколько раз, пока один из самолетов не задымил. Потом из брюха у него вырвалось пламя, и, будто тяжелораненый сокол, он воткнулся носом в скалы.

С Брко мы согласовали ночные действия наших боевых единиц, определили, какими силами и средствами нашей и его бригад с наступлением темноты будет вестись преследование противника.

За высотой Миросово Дерево вспыхнула зеленая ракета. Потом вторая, третья.

Громкие крики медленно отдалились и заглохли в густом буковом лесу.

Успешно выполнив задачу по очистке района от вражеских сил, две бригады – наша и югославская – на следующий день двинулись по направлению к хребту Выртоп‑Планина, где, действуя плечом к плечу, разгромили еще один вражеский батальон. Тем и закончилось фашистское «наступление».

Готовившееся целый месяц, 12 и 13 мая оно достигло своей высшей точки. На карту было поставлено абсолютно все, чем располагало фашистское командование: войска, полиция, жандармерия, артиллерия, кавалерия, авиация.

Фашистское командование ставило своей задачей – ни больше, ни меньше – уничтожить партизан, действующих в этом районе. В приказе генерала Бойдева от 10 мая в разделе «Моральная подготовка» говорилось следующее:

 

«Внушить всем чинам, что в ходе этой акции преследуется цель покончить в данном районе со всеми партизанами, вплоть до последней организованной группы, и что действия всех должны быть смелыми, энергичными и решительными, – надо продемонстрировать, как неотвратим удар железного кулака болгарской армии, когда она защищает престиж власти и свою честь».

 

Из приведенного отрывка со всей очевидностью вытекало, что болгарскую армию использовали не для того, чтобы отстаивать национальные интересы народа, а чтобы «защищать престиж» навязанного народу режима и «честь» фашистских генералов и офицеров, которые вовсе и не думали о народе, а верно служили германским поработителям и их болгарским прихвостням. Они запродали немцам как свою честь, так и свою родину.

Фашисты готовили «майское наступление» гораздо дольше, чем мартовскую операцию «Радан», сосредоточили вдесятеро большие силы. Однако, как и в марте, их снова ждал провал. Фашистские планы обернулись для болгарского народа новыми человеческими жертвами и материальными лишениями.

…По пути к хребту Выртоп‑Планина, откуда нам следовало повернуть в сторону Рильского массива, мы миновали село Дарковцы. Тут произошла встреча с четой Фердинанда Пудева – Бойко и двумя радистами – Иваном Пейчевым и Павлом Царвулановым.

У Выртопа мы расстались с Брко. Он двинулся к селу Црна‑Трава, мы – к селу Власина.

 

* * *

 

Когда бригада поднималась на Выртоп, мы неожиданно наткнулись на войска, двигавшиеся со стороны села Црна‑Трава. На высотах и горных плато завязались кровопролитные бои. В некоторых местах фашистам удалось вклиниться в наши боевые порядки, на других участках мы ворвались на их позиции. Дело доходило и до рукопашных схваток. В конце концов нам удалось рассеять подразделения противника, сбросить его с высот. Он бежал, а бригада продолжала путь к селу Власина.

…Во время одной схватки в плен попали Асенчо и Виктория. Она видела, как враги навалились на Асенчо, но тот не знал, что Виктория тоже оказалась в их руках.

Вечером связанного Асенчо отвезли в полицейский участок села Главановцы. Когда его втолкнули в камеру, он с ужасом увидел там сестричку, лицо ее было испещрено синяками и кровоподтеками, платьишко разодрано.

На следующий день их перевели в околийское управление, заперли в разных камерах.

Начались долгие и мучительные допросы. Когда палачи уставали орудовать кулаками, они пускали в ход резиновые дубинки, плети и прочее, что только попадало им под руку.

Асен и Виктория молчали. Это еще больше бесило врагов.

– Говорите, кто привел вас в отряд? – полицай кричал так, что у него на шее проступили жилы.

– Мама, – проговорила Виктория.

– Зачем, чтоб из вас сделали разбойников?

– Нет, она сказала, что мы эвакуируемся в одно село.

– Ага, значит, эта сучка даже не сказала, куда вас ведет…

– Наша мама не сучка. Да, она нам не сказала, но все, что она делала, мы это знаем, она делала правильно, – не выдержал Асен.

– А, ты еще возражаешь! – рассвирепел полицай. Он обрушил на спину Асена палку. Затем последовал удар по лицу – Асен упал, из носа его потекла кровь.

– Чего же ты падаешь? Держись, ты ведь революционер! – измывался полицай.

Так же истязали и Викторию, но никто из них не назвал палачам ни имен ятаков, ни названий сел, через которые прошли они после того, как сошли с поезда.

Утром на грудь и на спину брату и сестре повесили большие листы с надписью: «Матери, берегите своих детей!», и два полицая повели ребятишек по улицам города. Жители отворачивались, выказывая свое возмущение гнусным поступком полиции.

Но на этом страдания юных партизан не окончились. Спустя неделю их отправили в Радомирское околийское управление, заперли в конюшне. Там полицаи держали одного раненого партизана. Ему не оказывали никакой медицинской помощи, раны его зачервивели, от них исходил запах гниющего мяса. А полицаям и этого было мало. Избивая его, они норовили ударить именно по ранам, причиняли партизану невыносимые страдания. Потом полицаи принимались бить Асенчо и Викторию. Так дни и ночи подряд со стороны конюшни неслись стоны и крики.

Потом ребятишек отправили в Софию. Тут к ним применили еще более изощренные методы: пытки бессонницей, электричеством, ледяными ваннами. Полиции нужны были признания, которые могли послужить обвинительным материалом против малолетних партизан, но Асенчо и Виктория выдержали и эти муки. Так и не вырвав у них признаний, полиция была вынуждена отпустить их под залог.

 

С ИМЕНЕМ ДИМИТРОВА

 

В напряженные, трудные дни, когда нас мучили усталость и голод и кое‑кто даже впадал в уныние, случалось нам получить какое‑нибудь радостное известие, которое всем прибавляло сил. Помню, с какой радостью встретили бойцы и командиры нашей бригады сообщение о том, что в городе Лебане, в Сербии, из солдат, бежавших из царской армии, создана новая бригада. Она получила имя Георгия Димитрова. Ядро новой бригады составили солдаты одного из батальонов 123‑го Сливенского полка. После переформирования в Сливене этот батальон в декабре 1943 года направили в Лебан для несения оккупационной службы.

По мобилизации в батальон попали товарищи Атанас Русев, Киро Игнатов, Выльо Вылев, Димитр Баев, Йордан Йорданов, Иван Маринов и другие. Они занимали там офицерские и унтер‑офицерские должности. Выполняя указания партии о работе в армии, эти товарищи буквально с первых дней службы начали выявлять прогрессивно мыслящих офицеров и солдат. За короткое время им удалось привлечь десятки человек.

В Лебане товарищи Игнатов и Русев установили контакт с югославскими партизанами, условились о времени и месте перехода батальона на их сторону.

Тут как раз командир батальона уехал в отпуск, и управление всеми батальонными делами фактически оказалось в руках наших людей. Используя это благоприятное обстоятельство, товарищи Игнатов и Русев сумели устроить так, что батальон послали против сербской партизанской бригады, которая находилась в селе Прекупчелица. Там батальон и перешел к партизанам. А вскоре, в присутствии многочисленных жителей окрестных сел, состоялась торжественная церемония создания бригады имени Георгия Димитрова.

В бригаде было два батальона, всего около 250 человек. Интересно отметить, что когда товарищи Игнатов и Русев объявили о переходе батальона к партизанам, солдаты единодушно поддержали их, а из офицеров только трое высказались против. Это обстоятельство в значительной мере обусловило стойкость новой бригады, ее высокую боеготовность и боеспособность. Проведя в дальнейшем самостоятельно и во взаимодействии с сербскими партизанами десятки боев с немецкими и болгарскими воинскими частями, бригада завоевала себе высокий авторитет. В лице товарищей Русева, Игнатова, Вылева, Баева, Йорданова и Маринова большинство офицеров и солдат видело подлинно народных командиров, было готово выполнить любой их приказ.

Обсуждая это радостное известие, мы выражали уверенность, что будет еще немало батальонов, перешедших на нашу сторону коммунисты ведь повсюду, они неустанно работают, претворяя в жизнь директивы партии.

 

У СЕЛА ДЕБЕЛИ‑ЛАК

 

Немало испытаний выпало в эти дни и на долю Жельо с группой партизан Дупницкого отряда и бойцов, отставших от нашей бригады во время боя у села Верхняя Мелна.

Поняв безуспешность попыток связаться с нами, Жельо повел своих людей в Дупницкую околию. В его группе были также товарищ Свилен Русев, член ЦК РМС, и местные партийные работники Мирчо Спасов, Васил Недков и другие.

Днем группа укрывалась в лесу или какой‑нибудь махале, а как стемнеет, колонна снова отправлялась в путь. Так добрались до станции Канджулица. Ее пришлось миновать днем. Поэтому Жельо велел партизанам прихватить с собой всех находившихся на станции (если бы среди них нашелся предатель, он не смог бы сообщить о партизанах), и группа быстро направилась к ближнему лесу. Когда смерклось, Жельо отпустил пленников и повел колонну к селу Дебели‑Лак, в окрестностях которого он рассчитывал устроить дневку.

Вскоре группа вышла к кошаре. В ней застали мужчину, женщину и ребенка. Жельо распорядился взять мужчину в качестве проводника, поскольку даже те из бойцов, кто жил раньше в окрестных селах, не ориентировались в густом мраке безлунной ночи. Крестьянин повел колонну И вот спустя некоторое время Никола Милев и Донка Демиревская заметили, что колонна уже третий раз проходит мимо одного и того же дерева. Они сказали об этом Жельо. Проводник услышал их разговор, рванулся в сторону и убежал. По близкому собачьему лаю Жельо установил, что они и на километр не ушли от той кошары. Двинулись дальше сами, ориентируясь на огоньки в селе, и после продолжительной ходьбы попали в какую‑то махалу. Собрали кое‑какой еды, перекусили и расположились ночевать на большом «комфортабельном» сеновале, вместившем всю группу. Жельо выделил часовых для наружной охраны, поставил им задачи, назвал сигнал на случай нападения, а остальным велел спать. Одни бойцы взобрались на ароматное сено, другие постелили на полу мягкой солоны – улеглись.

Утром к сеновалу подошли двое крестьян – мужчина и женщина. Увидев вооруженных людей, баба перепугалась и с визгом рванула прочь. Муж ее – будто язык проглотил. Жельо успокоил его, и он согласился сходить вместе с Жельо в село на разведку. Не заметив никаких признаков опасности, Жельо разрешил дядьке заниматься в поле своими делами. Но вместо этого перетрусивший мужичонка прямиком отправился в сельскую общину и сообщил старосте, что на его сеновале укрылись партизаны.

С крыши, сквозь дыры между разломанными черепицами, часовые заметили на шоссе, ведущем из Радомира в Дупницу, около десятка грузовиков с полицаями. Жельо не придал этому значения. Он считал, что враг не подозревает об их присутствии, а эти машины, подумал Жельо, направляются в Дупницу. Партизаны успокоились, некоторые даже задремали.

Было ровно три часа пополудни, когда по стенам сеновала вдруг застучали пули. Расположившиеся на сене бойцы посыпались вниз, под прикрытие каменного фундамента, от которого с визгом рикошетировали пули.

– Товарищи! – обратился к бойцам Жельо. – Только храбрость и мужество помогут нам вырваться из кольца. Пулеметчики, за мной! Как только выберетесь наружу, немедленно открывайте огонь. Остальные – через дыры в стенах без промаха бейте по гадам. Когда их пулеметы захлебнутся, выбегайте. Всем ясно?

– Ясно, товарищ командир! – ответили бойцы.

Жельо схватил ручной пулемет и выпустил длинную очередь по вражескому расчету, обстреливавшему вход на сеновал. Пулемет противника замолк. Жельо тотчас выскочил наружу. За ним проскочил пулеметчик Кынчо, потом Продан, Никола Милев, Борис‑учитель. Укрывшись за каменной изгородью, они обстреляли набегавших полицаев. Это позволило и другим бойцам выбраться во двор. В дело вступили все партизанские пулеметы и автоматы. Полицаи рассчитывали легко разделаться с десятком партизан, а их оказалось пятьдесят четыре. Со двора бой переместился на ржаное поле. С каждой минутой он становился все ожесточенней. Свинцовый дождь хлестал по цепи партизан. Убило Продана, упал шахтер Гебрев, ранило учителя Бориса. Вспыхнула солома на крыше сеновала. Пули изрешетили его измазанные грязью стены. Пулеметные очереди подсекали стебли молодой ржи, срезали ветви яблонь.

Вот прозвучала команда приготовиться к атаке. Жельо поцеловал бездыханного Продана, простился с Борисом и подал знак быстро двигаться к ближнему холму. Партизаны рванулись вперед. Поднялись в атаку и раненые. Усталость была забыта, раны не болели. Одна мысль, могучая, неотвратимая, двигала всеми: быстрее, как можно быстрее прорваться сквозь вражеское кольцо, которое сжимается все туже. Сраженные пулями, упали двое партизан, но поредели и вражеские ряды.

Еще одно усилие – и кольцо будет разорвано. На месте осталось только отделение Николы Милева, которое должно было огнем задержать противника, а потом догнать группу.

Обрушив пулеметные и автоматные очереди на залегших в посевах вражеских солдат, партизаны во главе с Жельо с криком «ура!» вырвались из окружения и, разбившись на маленькие группки, ушли по дну оврага.

Милев со своим отделением был уже далеко позади. Все меньше бойцов оставалось в его отделении, все меньше возможности спастись, отбив атаки противника. Вот уже вконец растаяла она, эта возможность. Скоро погибнут и последние бойцы прикрытия, погибнет и он, Никола. Какая же сила заключена в партизанской клятве, какова вдохновляющая сила веления партии, когда вот так, с радостью, воспринимаешь приказ, зная, что хоть и погибнешь сам, но ценой этого спасешь товарищей! Никола Милев и не думал ни о чем другом: он только должен как можно лучше выполнить приказ командира. На это были устремлены помыслы и других бойцов отделения.

В их числе был Свилен Русев. Он знал, что сейчас особенно необходимы твердость и стойкость. И Свилен ощущал их в себе, как и страстное желание отомстить за погибших у него на глазах товарищей. Он крепко сжимал автомат своими жилистыми руками. Засверкали вспышки новой очереди. Свилен точно послал ее во вражескую группу, которая стремилась обойти отделение с востока.

– Ага, так значит, – проговорил Свилен, – хотите петлю на нас набросить! – Он гневно надавил на спуск. Прогрохотала длинная очередь, свалила нескольких жандармов. Другие кинулись бежать. Это еще больше воодушевило Свилена. Не чуя земли под ногами, он бросился преследовать врагов, но вдруг будто бы споткнулся обо что‑то и упал навзничь. Горячая кровь обагрила молодую рожь. Чувствуя над собой дыхание смерти, Свилен приподнялся, успел прокричать:

– Бейте фашистов, товарищи!.. Добейте их!..

Силы оставили его, и он снова прижался щекой к родной земле. Стебли молодой ржи сомкнулись над ним.

Спустя час, когда группа собралась в лесу, партизаны не досчитались восьмерых. Не было Свилена, Благоя, Продана…

Жельо, закончив перекличку, повел бойцов к необъятному Рильскому массиву. Туда же стремились и мы.

 

ОТ КАЛНЫ ДО СЕЛА ВРАНА‑СТЕНА

 

Можно было ожидать, что пополнение бригады сотней новых партизан повысит ее боеспособность. Но в сущности получилось не совсем так. Большинство этих бойцов не прошло предварительной подготовки, плохо знало материальную часть оружия, а мы – из‑за непрерывных стычек с противником – не располагали и минутой свободной, чтобы их обучить. Постоянно росло число заболевших, а это дурно отражалось на настроении здоровых. По этой причине еще в первые дни похода мы оставили группу заболевших и наиболее пожилых бойцов на попечение Георгия Григорова, чтобы он в дальнейшем использовал их на политической работе, а бригада, миновав села Власина и Колуница, рано утром 24 мая вышла в окрестности села Косово Кюстендильской околии. Весь путь нам удалось проделать скрытно от врага. Этому помог густой туман. Одно только нас беспокоило: в селе Власина во время привала бежал один партизан, чью жену мы некоторое время назад отослали из отряда назад в Софию, поскольку ей предстояло родить. Он, видно, истосковался по жене, поэтому и бежал, – правда, с пулеметом, который за ним закрепили. «Тоже мне, вояка! А еще Санданским[19] зовется… – говорили меж собой бойцы. – И потом, пулемет бы хоть оставил. Когда в семье рождается младенец, не принято стрелять».

В Косово, входящем в район товарища Раденко Видинского, существовала активная организация РМС. Днем мы установили с ней контакт, к нам пришли Борис Манов, Вене Крумов и другие товарищи. По нашему указанию они немедленно выслали разведчиков в село Трекляно. Там как раз был базарный день. Одновременно командование бригады направило туда же партизана: собранные им сведения мы хотели сопоставить с теми, что доставят ремсисты.

К четырем часам пополудни мы в штабе знали все, что нас интересовало. Кроме полицейского гарнизона, в селе Трекляно других сил у фашистов не было. Поэтому мы решили, расположив одну чету в засаде на шоссе Трекляно – Косово, двинуть бригаду на Косово и еще засветло занять его. Там мы рассчитывали накормить бойцов, запастись продовольствием, отдохнуть и в полночь отправиться дальше.

Все получилось так, как мы намечали, никаких неприятных неожиданностей не произошло. Вот только когда двинулись в дальнейший путь, выяснилось, что проводника из местных жителей мы выбрали неудачно; опасаясь, как бы нас не обнаружила полиция, он завел колонну в такую глухомань, где и днем‑то трудно пробраться, а уж в такую непроглядную темень – и подавно. Чащоба боярышника, терновника и еще чего‑то колючего, глубокие овраги, узкие расщелины – досталось нам, как говорится, под самую завязку.

Только к утру выбрались мы из этого райского местечка. Рассвет застал нас возле шоссе Трекляно – Дивля. Укрыться там трудно: вокруг лишь мелкий кустарник. Нас обнаружили и крестьяне, спозаранку выгнавшие пастись скотину, и прохожие на шоссе. Хоть это и неприятно, но пришлось их всех задерживать. Другого выхода не было: ведь среди них мог оказаться предатель.

Под вечер мы их отпустили, а сами переместились к одной кошаре. Тамошние пастухи сами сидели без хлеба. Мы подождали, пока они надоят и вскипятят молоко, выпили по кружке и зашагали к высоте Тичак.

Путь этот тоже дался очень тяжело. Там все усеяно глыбами известняка, который буквально съедает обувь. В конце концов многим пришлось идти босиком, а резервной обуви у нас не было. Тичак расположен напротив села Врана‑Стена и представляет собой широкое плато, которое с восточного края заросло дубняком и кустарником. От села его отделяет речка Треклянская. За долгие столетия она пробила себе путь в скалах, сделала их неприступными. Западные склоны Тичака также каменисты, талые воды и дожди в многолетней своей игре выдолбили в камнях множество причудливой формы промоин, желобков, выемок и даже туннельцев.

Когда мы выбрались на плато, я скомандовал: «Привал!». Усталость сморила людей. Не дожидаясь завтрака, они пристроились кто где и быстро заснули. Поблизости от нашей стоянки находилась кошара одного верного человека, как мы узнали, участника событий 1923 года. Я выставил боевое охранение, выделил на дежурство чету Георгия Атанасова (бая Жоро). Одновременно велел нашему интенданту Тодору Стригачеву до двенадцати часов накормить бойцов обедом. Тодор – парень смекалистый, вскоре он пригнал десятка два ягнят и козлят – собственность какого‑то немецкого поставщика. Раздобыл он и муки, и молока, умелые повара давно у него были на примете. Во дворе кошары задымили костры. К небу поднялись белесые дымки. Аппетитно запахло жареным мясом. Приготовления к обеду велись полным ходом. После долгого изнурительного похода горячий обед был бы для нас подлинным пиршеством.

Прежде чем вернуться в штаб, мы со Златаном проверили посты. Все было в порядке. Златан пошел отдохнуть, а я решил побриться. Только я намылил щеки, в небе появился истребитель. Он сделал два круга и улетел в восточном направлении. Спустя несколько минут боевое охранение сообщило, что с юго‑запада показались воинские колонны, которые явно направляются к кошаре. Наскоро стерев с лица мыльную пену, я затолкал бритву и все остальное в мешок и велел дневальному поднять бойцов по тревоге, а дежурной чете приказал занять позицию на высокой гряде, расположенной перпендикулярно к приближающемуся противнику. Не оставалось никакого сомнения, что самолет нас обнаружил.

Коротко посовещавшись в штабе, мы решили отвести бригаду на высоты восточнее села Врана‑Стена, поскольку Тичак давал противнику ряд преимуществ: здесь враг мог нас окружить и затем навязать затяжной бой в не выгодных для нас условиях. Чтобы выполнить принятое решение, надо было, во‑первых, принять меры по обеспечению безопасности нашего тыла, а во‑вторых, быстро преодолеть долину речки Треклянской, параллельно которой пролегало шоссе от станции Земен к селу Трекляно. На этом участке шоссе находился постоялый двор. А в Земене, по нашим сведениям, размещался не только полицейский, но и армейский гарнизон – в любой момент их могли на машинах выдвинуть против нас.

Пока Петр Младенов снимал посты, дежурная чета остановила противника примерно в трехстах метрах от нашего лагеря и основные силы бригады в колонне направились к реке.

По соседству с кошарой, с юго‑востока от нее, поднималась еще одна высота, которая тактически была удобна для противника. Если ему удастся занять ее, наш отход будет сорван. Мы вовремя поняли это и выслали туда отделение Ивана Бонева из первого батальона. С ним отправились и Славчо Трайков, комиссар этого батальона, а также Васил Зарков и Георгий из села Студена. Подразделению ставилась задача удерживать высоту до полного отхода бригады. Поднялся на высоту и я. Мы заняли удобную позицию, открыли огонь. Противник тотчас ответил. Перестрелка велась уже несколько минут, а противник пока не предпринимал ничего иного. Укрывшись за огромными камнями, мы выжидали. Наконец, солдаты поднялись и, стреляя на ходу, двинулись на нас.

– Сейчас я их угощу на полную катушку, – сказал Бонев. Он со своим пулеметом пристроился за камнем и поднял такую пальбу, что солдаты стали падать, словно гнилые груши.

– Жаль задавать вам такую трепку, – приговаривал Бонев, нажимая на спуск, – да что поделаешь – иначе ведь вас не проймешь…

– Дай‑ка еще очередь, пусть поймут, что партизанской позиции им не занять, – проговорил Славчо Трайков.

– Сейчас незачем – они ведь залегли, – ответил Иван. – Чего зря патроны тратить. Вот поднимутся – я их снова поприветствую.

Поначалу я думал оставаться с ними, пока не отойдет вся бригада, но теперь, увидев, что они и без меня не отступят ни на шаг, решил догнать штаб, проверить, как там дела. Пробираясь сквозь кусты, я натолкнулся на две группы отставших бойцов. Одни раздирали на куски жареного ягненка, другие – большой каравай хлеба. Этак они легко могли оказаться в плену или под обстрелом противника. Я прихватил их с собой.

Бригада покинула окрестности кошары. Сейчас бойцы перебирались через реку, пересекали шоссе. Некоторые уже карабкались на противоположный склон, откуда рукой подать до окраинных домов села Врана‑Стена.

Навстречу нам попалось несколько женщин, направлявшихся к загонам для скота. Последней, опираясь на палку, с трудом передвигала ноги сгорбленная старушка.

– Выше держите, ребята, выше! – прокричала она. – На ровном месте они вас, собаки, окружат и перебьют.

– Не бойся, мать, – сказал я, – мы им не дадимся.

Миновав реку, мы выбрались на дорогу. Из постоялого двора показались несколько крестьян, заговорили с партизанами. Между ними метался какой‑то человек в белом фартуке, спрашивал командира.

– Вон он! – отрывисто ответил ему молодой партизан и показал на Болгаранова.

– Что случилось? – спросил Болгаранов.

<