Из рассказа Марии Михайловны Тучиной:

С утра Дмитрий Егорыч сказал, придя из комендатуры: «Угоняйте лошадей, глушите колокола и угоняйте в лес…» Угнали, прибегаю домой, к обеду уже, мокрая, шнурком обвязана. Тут и увидела финнов‑то. Ой, господи, финнов‑то сколько! На велосипедах, человек за тридцать‑сорок… Стою ни жива ни мертва, кричать боюсь… Гляжу, Светочка с Галкой у палисадника Матрены Реполачевой, на траве кувыркаются. Митя‑то дома, знаю. Оборотилась – Степкина голова в сенях промелькнула. Думаю, упредит он Митрия, убегут они задами, а сама этих чертей займу чем ни есть…

Подергали меня, пошпыняли, а в избу так и не пошли. У солдат у этих, как война к концу, патронов в кажином кармане, а храбрости ни в одном. Монтонен с меня допрос чинит, а сам все меня спиной к дому раскручивает и раскручивает. Ах ты, думаю, вояка, под клухой высиженный… Боялись они Тучина, да и то: три года за нос повожено.

Стреляли жутко как. Рамы, так те на поленья разделали… Потом погрузили меня на велосипед – реву, царапаюсь. Пока везли, в кювет нападались. В комендатуре зачуланили и не спрашивали долго… К Монтонену повели, руки, говорят, назад сделай, общупали, нету ли при мне какого орудия. А кабинет у Монтонена пустой – лавка да стены. Монтонен у окна стоит. Говорит гулко, как в пустую бадью цедит. Ваш, – говорит, – муж с братом убили полицейского. Скажите, где он, и я отпущу вас к детям. Ваши, говорит, дети без мамы плачут. А я говорю, неоткуда мне знать, где муж, с утра к вам ушел в комендатуру, а стрелять в полицейского он не мог, поскольку староста, инвалид и от Маннергейма медаль свободы имеет. Тогда Монтонен в стенку постучал, и приводят Егорова Александра.

Привели Егорова Александра. Глаза завязаны, руки тоже за спину, скручены. Лица не узнать, губы распухли. За другой конец стола поставили, глаза открыли.

– Знаешь ее?

– Знаю.

– Знаешь его?

– Знаю.

– Он ходил к вам?

– Ходил.

– Ходил?

– Ходил.

– Зачем ходил?

– В карты играли.

Монтонен в карман.

– Вот эту гранату дал ему твой муж. Тучин – партизан, он полицейского убил.

Саша, спасибо, заступился. Баба, говорит, она, ничего не знает. И увели его… После, как наши пришли, неделю его искали. Нашли в лесу, замученного.

А меня в конюшню повели, охрану поставили. Ничего я не знала – как Митя, как дети, а только видела, что с Сашей сделали. Ночью из пояска петлю скрутила. Крюк ищу. А тут вдруг дверь распахнулась, и впихнули ко мне двоюродного брата Митиного, Николая. В ту ночь никому из домов выходить не разрешали, а Николай глухой, удить пошел. Его и схватили. Спрашиваю – ничего бедный не знает, как во сне живет.

Утром самолеты гудели. Ну, думаю, оружие привезли. И повеселей стало… Утром в штаб, в Тихоништу привели. Велели в баню воду таскать и картошку чистить. Ушли, а через некоторое время яиц, кур принесли. Говорят: дети там, на улице, а ваш Пильвехинен убит, на овсяном поле валяется, одна кепка от него и осталась… Кепка‑то, потом выяснилось, Миши Кузьмина, продырявленная вся. После войны в краеведческом музее висела, под стеклом…

Наелась полиция и в баню пошла. Тут Монтонена из бани к телефону вызвали. Послушал он, в платочек жидко так высморкался, рукой махнул. Иди, говорит, женщина, домой, иди с глаз долой… Бегу, а сама боюсь. На Погосте никого не вижу, а на колокольне, знаю, финны с пулеметами смотрят. Остановилась, дура, цветочки щиплю – гуляющая будто. А с краю Тихоништы Максимов жил, Захар. Чего, спрашивает, ревешь? Иди, живой Митька, о эти счас пятки натрут и убираются.

Пришла к вечеру. Дети меня захватили… Захватили… А тут они опять, финны, из‑за угла прямо к нам. Туоминен от меня детей ружьем отковырял. Где, кричит, Пильвехинен, где? Он домой шел, да убежал, кепку в овсе нашли… Светка на шее висит, клещом впилась…

Всю ночь сидели вокруг дома, ждали. Под утро заминировали дорогу на Матвееву Сельгу и ушли…

 

 

3

 

 

Из отчета Д. Е. Тучина:

…В ту же ночь вывел отряд в лес, за шесть километров в сторону Мундуксы, а сам решил идти в штаб финнов, выяснить, что с Машей, с дочками. Ребята уговаривали не делать этого. «Вместе пойдем». Но я не мог брать отряд с малым количеством оружия на верную, гибель, зная, что за каждого человека отвечаю…

После поверки последним откликнулся семьдесят третий. Но это было не все: местные жители ждали по домам выброски оружия. В отряде собрались только те, кому нельзя было находиться дома. Но и увеличивать численность отряда не решался – скопление безоружных людей было рискованным.

Собрал отряд, изложил задачи. Послал разведку по деревням – уничтожать мелкие группы врага, захватывать оружие. Знал, что Красная Армия близка, в погоню за отрядом никто не бросится.

24 июня дал распоряжение двигаться в деревню Калиностров. Разведка, посланная ранее, сообщила, что военная полиция начинает эвакуацию… Я уже малых групп не боялся, в случае чего стал бы принимать бой. Но никого не встретили и на ночь расположились рядом с деревней на возвышенности, где нас не могли застать врасплох.

Утром 25 июня в 4 часа повел людей к Тихониште. В 6 утра там был поднят первый в районе красный флаг. Финны издали полюбовались на него и ушли.

А мы двинулись в Залесье. Люди встречали отряд со слезами радости, спрашивали, далеко ли Красная Армия… Здесь отдали последние почести Алеше Николаеву. Финны три дня никого не подпускали к нему, и он лежал в поле, терпеливый, как в жизни, словно ждал свободы и товарищей.

Уходила война, но не кончались горькие вести. Подорвался на мине Коля Гринин. Он еще не был выявлен финнами и оставался в деревне связным. Утром 25 июня он вышел по Матвеево‑сельгской дороге к Большому камню, оставил в условленном месте мешок с продуктами. На обратном пути и случилось. Ему оторвало ногу, он истекал кровью, а мы ничем не могли помочь…

До прихода Красной Армии отряд занял все деревни Горне‑шелтозерского сельсовета. Затем мы оседлали дорогу под Шелтозером, чтобы отрезать финнам отступление к пристани. Здесь в два часа ночи встретились с передовыми частями нашей армии.

 

 

4

 

По иронии судьбы война уходила с вепсских земель в Иванов день. Не пылать в сосновом бору на берегу Онего кострам Юханнуса. В белую карельскую ночь не накаляться речам о Финляндии до Урала, о вечном антикоммунистическом вепсско‑карело‑финском братстве…

В Ладве, не дождавшись «соплеменников», уходил из тисков 368‑й дивизии и 150‑го укрепленного района последний поезд оккупации. Между Шелтозером и Петрозаводском, в бухте Уя, высаживала десант Онежская флотилия – около тридцати бронекатеров. Пушкари Москвы драили стволы для залпов в честь освободителей Петрозаводска.

Тучину выделили роту солдат – показать народу Красную Армию. Просил пару танков – не дали: танкам, сказали, еще далеко до парадов.

Он шел впереди пыльной семиверстной дорогой, увешанный автоматом, биноклем, компасом, пристегнутым к пуговице пиджака, и по‑мальчишески радовался солдатским пожертвованиям – так не хватало ему все эти годы этих честных бойцовских регалий.

В толпе ребятишек трусил следом босой старик Матвей Лукич Четвериков. Молоденький солдатик, выйдя из строя, все навязывал ему ботинки, а тот все отнекивался: «Почем же дело, сынок, почем же дело», – ощупывал его, как слепой, и плакал и смеялся.

В Калинострове уморила войско Авдотья Горбачева, мать Дмитрия: пока у трех солдат документы не выверила, не убедилась старая, что Красная Армия пришла…

– Дайте‑ка партизану веселенького! – деловито говорил в ту же ночь приведенный Тучиным военврач.

Бледный, едва оторвав от постели спину, Коля Гринин равнодушно цедил из кружки спирт. Выпил, не открывая глаз. «Киитос»[28], – сказал.

– Что ты, что ты! – ласково испугался старик Гринин. – Наши, милок, пришли, наши. Теперича по‑русски надо… Вот такой результат.

В палате военврача Коле сделали переливание крови. От трех солдат по поллитровке. Открыл глаза, осмотрелся, привычно полез рукой к волосам:

– Там… там мины, товарищи… Мины не по колее, а посередке.

– Ну, слава богу, – вздохнул Тучин. – Родная кровь заговорила.

И заспешил домой.

Отбивать свою последнюю радиограмму.

 

«ЦК. Куприянову. Сорокину. Солякову. – Радировал открытым текстом.

Работаю я, Тучин.

Коммунисты и комсомольцы вышли из подполья, наводят большевистский порядок в районе. На этом заканчиваю работу подпольной рации.

Тучин».

 

ОТ АВТОРА

 

Отшумели, читатель, события, которым четверть века, а время не утолило жажды знать – кто эти люди, наполнившие оккупационную «зону вакуума» борьбой, самопожертвованием. Из уважения к ним, живым и погибшим, автор стремился к подлинности событий и дат, оставил героям имена, записанные в их метриках и паспортах.

Это так понятно – родина. Свое озеро Кодиярви и своя Запольгора, отцовский дом, мосток за окном – через протоку Теткиного болота; сосна, у которой что ли сук – то век.

Это так просто, чтобы восходящее солнце не казалось каской, голова дятла – танковой башней, муравейник – дзотом.

Я прощаюсь с людьми, любившими Родину. Я подхожу к их обелискам, стучусь в их дома двадцать пять лет спустя.

Там, где тянется вдоль Онежского озера аллея тополей с ошпаренными огнем и до сих пор не залеченными боками, стоит в Петрозаводске двухэтажный деревянный дом. Здесь, за горкой ступенек, по‑карельски протертых до древесной чистоты, вас встретит светловолосая женщина с высоким тучинским лбом, с его внимательными глазами. Светлана. Рядом с ней дочь, внучка Тучина. В том самом возрасте, когда говорят: «У нас корова на первое ест щи, на второе – кашу».

В просторной комнате Тучиных пощелкивает камин. Когда‑то здесь грели руки мечтательные деятели «Онежской крепости» – были далеко, до Урала идущие планы.

Вечерами, вернувшись из детской больницы, к камину присаживается с вязанием Мария Михайловна. Частенько наведывается из Сортавалы брат Дмитрий Михайлович Горбачев. Изредка приезжает Галя с мужем. Но давно уже не подбрасывает дров в семейный очаг Дмитрий Тучин.

25 июня 1944 года он поднял в районе первый красный флаг.

25 июня 1947 года его не стало.

– В ту пору вся наша семья перебралась в Суоярви, – просто, переболевшим голосом расскажет вам Мария Михайловна. – Дмитрий Егорович был назначен туда замом председателя райисполкома… Утром в воскресенье в клуб его тяну. «Не хочу вставать». Потом говорит: «Поедем в Сортавалу скоро, к Дмитрию»… В понедельник проводила на работу его. Приехал на обед. Покатал Светку на райсоветовской машине. И оставил нас.

Под вечер мы с Катей дрова пилим, с двоюродной его сестрой. Вдруг грузовая машина подходит. Снимают его. Писакин, второй секретарь райкома, директор картонной фабрики, фамилии не помню… шофер.

– Пьяный? – говорю.

– Да нет, – говорят.

Подбегаю к нему.

– Дмитрий! А, Дмитрий!

А на пиджаке кровь. Хрипит.

– Да что с тобой?..

Послали машину за врачом… Пришел из Петрозаводска санитарный самолет, райком вызвал. А он уже мертвый был. На руках у меня и умер, ни слова не сказавши…

Смерть Тучина – одна из загадок, от которой у автора нет ключей. Одни: диверсия финской контрразведки, которая не могла ему простить… Другие: месть предателей, пытавшихся замести следы. Третьи: просто автомобильная катастрофа. И немы архивы – одна строчка за месяцы поисков: «Умер от раздавления грудной клетки».

Стоит в Горнем Шелтозере восстановленный, отремонтированный дом Тучина, ставший музеем. Мраморная доска на стене: «В этом доме находился и действовал в 1943–1944 годах Шелтозерский подпольный райком КП(б)». Над холмиком Неглинского кладбища в Петрозаводске хранит его имя скромный обелиск: «Д. Е. Тучин».

30 июля – день сбора друзей на квартире Сильвы Карловны Удальцовой. 30 июля 1967 года, во время слета партизан и подпольщиков Карелии на Чертовом Стуле за Онежским озером трагически погиб Павел Удальцов.

– В годы войны мне, комсомолке, довелось вести трудную работу в подполье, – говорила на праздновании 50‑летия комсомольской организации Петрозаводска Сильва Удальцова. – А сегодня комсомольцами стали мои дети. Сын служит в Советской Армии, дочь учится в университете. Нельзя не гордиться тем, что наши дети, наша молодежь достойны своих отцов.

Сразу после освобождения района ушли заканчивать войну ребята из вознесенской группы – Сергей Бутылкин, Ефим Бальбин, Федор Реполачев, Кузьма Поликарпов, Степан Тучин и остальные. Не вернулась добрая половина, и среди них Степка Тучин, Юра Макаршин, Кузьма Поликарпов, который, как помните, был глуховат… Лахденпохья, Шелтозеро, Петрозаводск – адреса здравствующих Бутылкина, Бальбина, Реполачева, Коли Гринина, Павла Бекренева.

Вы слышите? «Я видел ее в Кашканах. Ей не больше семнадцати. При мне врач вытащил из нее три пули и две оставил в спине, опасаясь, что она не выдержит операции. А я смотрел ей в глаза. Ни слезы, ни крика…»

Дуся Тарасова, так великолепно аттестованная капитаном Ориспяя, живет в поселке Тунгуда Беломорского района Карелии. Последний раз я видел Евдокию Тарасову‑Аникиеву в зале XXVI областной партийной конференции.

В Сортавале, там же, где и Горбачев, живет Николай Фролович Антонов. Годы не убавили в нем скромности: во время поездок в Сортавалу автору пришлось рассказывать его жизнь и его взрослым детям, и его товарищам по работе в мастерской электросетей.

По‑прежнему на «горячем» производстве Степан Егорович Гайдин, ныне инспектор пожарной охраны в Медвежьегорске.

Жив‑здоров восьмидесятилетний старик Лучкин Ефим Григорьевич. В Огериште у Вехручья стоит на родной земле его маленький домик. На стенке портрет сына Миши, погибшего в сорок втором. «Под городом Холм, желанный, с ним эта процедура была».

– На Октябрьские ездил ко внуку. Говорю, почем же дело, Толя, ты семнадцать лет учился, офицером произведен, а не в партии, вступи в партию, Толя. Пишет, вступил. Вот такая процедура, желанный…

В списках Тучина около ста активных подпольщиков. Только о некоторых эта книга, но каждый из них ее создатель. Автор благодарен всем, кто писал ее жизнью, подвигом. И памятью, по строчкам восстанавливая события, которым четверть века.

 

[1] Военная полиция. (Здесь и далее примечания автора.)

 

[2] ...сынок, здесь ведь война (карельск.).

 

[3] Великая Финляндия до Урала… черт побери!

 

[4] Поместье.

 

[5] От финского слова пильви – туча.

 

[6] Подлинник доклада Ориспяя в вышеупомянутом переводе хранится в архиве Карельского обкома КПСС.

 

[7] «Суомен кувалехти» – иллюстрированный журнал Финляндии, занимавший в годы войны крайне фашистскую позицию.

 

[8] Старое вепсское поверье: не будет удачи, если жена не проводит охотника до места и на обратном пути не затопчет его следы.

 

[9] «Рабочий».

 

[10] Финское приветствие.

 

[11] Цитируется в сокращении подлинник доклада, хранящийся архиве Карельского обкома КПСС среди материалов Д. Е. Тучина.

 

[12] Suomen armeija – финская армия.

 

[13] Онежское озеро.

 

[14] Есть запись в отчете Остова (архив Карельского обкома КПСС): «Работавший в гараже Антонов, с которым познакомился, поверил мне... Антонов стал давать советские газеты и книги, которые я читал среди лагерников, в казарме шоферов‑курсантов и даже в группах антивоенно настроенных солдат».

 

[15] Архив Карельского обкома КПСС.

 

[16] Архив Института истории, языка и литературы Карельского филиала Академии наук СССР. Материалы экспедиции по Шелтозерскому району. 1947.

 

[17] Несколько лет назад в Петрозаводске гостила группа финских антифашистов. Среди 35 коммунистов был и Эйно Корренпяя.

– Осенью 1943 г., – рассказал Корренпяя автору, – буквально через несколько дней после событий в бараке, Советская Армия сделала неожиданный рывок на Свири, в районе Лепсямя. Ночью саперы были подняты по тревоге. Им выдали оружие, и они открыли огонь в воздух – в знак протеста против отправки на фронт... Из‑под Лепсямя вернулись всего 35–40 человек из трехсот.

 

[18] Шелтозеро.

 

[19] Радиограмма такого содержания, почти без изменений, передана 12 января Центру. 14 января сведения доложены Центральным Комитетом партии республики начальнику 2 отдельного штаба 7 армии генерал‑майору Поветкину.

 

[20]  Сильва Удальцова. «Воспоминания радистки».

 

[21] – В штабе мне дали задание ликвидировать обвал в амбразуре пушки, направленной на Вознесенье, – рассказывал автору Эйно Корренпяя во время приезда в Петрозаводск с группой финских антифашистов. – Мне дали ключи: нападения зимой никто не ждал, и весь персонал дота отсиживался в казарме. Сразу за Красным Бором мне встретилась Дуся. Спросила, можно ли ей со мной... На втором этаже «замка» она сразу же подошла к механизму горизонтального поворота, стала крутить его. «О, угол обстрела столько‑то градусов, – и ушла, как будто все остальное ей было известно.

 

[22] Девочка (карельск.).

 

[23] Что за этой дверью? (финск.)

 

[24] Военная администрация Восточной Карелии.

 

[25] Штаб военной полиции.

 

[26] «Вако» – финское акционерное общество, осуществлявшее торговлю в оккупированной Карелии.

 

[27] С. Я. Вершинин – начальник штаба партизанского движения на Карельском фронте.

 

[28] Спасибо.