Глава 12. На пути к новому демократическому идеализму. Видение и ценности

Джордж Г.У. Буш был вполне откровенен относительно того, что он не занимается «такими вещами, как видение». В противоположность ему, Билл Клинтон очень энергично выражал идею, куда Америка должна идти. Он хотел реорганизовать Америку, и наступление нового тысячелетия давало ему достаточно возможностей для риторики. Экономический аспект этого видения был достаточно прост. Мы искали третий путь, где-то между социализмом и его излишне вмешивающемся в экономику государством и рейганистско-тэтчерским минимальным государством правых. Ясно, что существует не один, а множество третьих путей. Мы искали третий путь, адекватный для Америки^{124}.

Как мы уже видели, поиск потерпел неудачу: мы не смогли найти той сбалансированности, к которой стремились. Мы зашли слишком далеко в дерегулировании, так и не выступив в защиту роли, которую государство может и должно играть.

Я убежден, что у нас были цели — и мы знали, как их достигнуть в современной экономике — если бы мы лучше концентрировали внимание на них, то были бы в состоянии избежать некоторых крайностей 1990-х годов и смогли бы лучше справиться с проблемами, возникшими в результате. Более четкое видение должно было также обеспечить нам ориентиры нашего движения вперед и понимание того, как, например, справиться с проблемами, созданными недавними корпоративными скандалами.

В следующей далее дискуссии я попытался дать более полное представление о своем видении будущего Америки. Я называю это видение Демократическим идеализмом и хочу тем самым сказать, что это видение — идеал, к которому мы должны стремиться. Но это не утопия. Оно отражает эгоистичность индивидуумов и несовершенство наших институтов, в том числе и государственных. У меня было искушение назвать его Новым демократическим видением, но этот термин уже занят — и как я уже отмечал в этой книге, Новые демократы, наверное, отошли слишком далеко от идеализма, лежащего в основе любого видения. По самой крайней мере, их видение было временами слишком туманным. Я надеюсь, что последующее рассмотрение поможет им более четко понять, к чему они могли бы стремиться.

Это видение лежит где-то между теми, кто видит государство играющим доминирующую роль в экономике, и теми, кто стоит за его минимальную роль; и в то же время между теми, кто считает капитализм насквозь прогнившей системой, и теми, кому рыночная экономика представляется безупречным и чудесным изобретением человека, обеспечивающим невиданное процветание для всех. Я рассматриваю рыночный механизм, как мощный инструмент создания благ, еще не достигший потолка своих возможностей, но в процессе своего развития обрекший часть человечества на отставание и фактически даже ухудшивший положение некоторой его части.

Это видение предполагает сбалансированную роль государства и попытку обеспечения социальной справедливости на всех уровнях — как глобальном, так и локальных — и в то же время выдвигает чувство индивидуальной и национальной ответственности. Предполагает расширение возможностей для индивидуальной инициативы и в то же время отдает дань неизбежности коллективных демократических действий. Это видение и вытекающая из него программа учитывают связи, существующие между экономикой и политическими процессами, и зависимость того и другого от особенностей общества (которое мы строим) и особенностей составляющих его индивидуумов.

ПРОТИВ ЧЕГО МЫ ВЫСТУПАЕМ

Всегда легче определить, против чего мы, чем за что мы, и годы правления Рейгана и Джорджа Г.У. Буша дали нам достаточно возможностей увидеть то, против чего мы всегда выступаем.

Консервативные заклинания состоят в том, что чем меньше государство и ниже налоги, тем лучше; деньги, израсходованные государством, как правило, растрачиваются впустую в то время, как в частном секторе они расходуются с пользой. События 1990-х годов должны были бы положить конец этим утверждениям: частный сектор транжирил деньги в таком темпе и таким образом, какие и не снились никогда большинству государственных чиновников, главы корпораций управляли своими империями без всяких сдержек, соперничая с наименее демократическими правительствами.

В отличие от этого Демократический идеализм стоит на том, что есть законные области государственной деятельности — от образования до содействия техническому прогрессу и до социальной защиты престарелых и малоимущих. В этих областях значительна роль как государственных расходов, так и государственного регулирования. Без вмешательства государства рынки зачастую производят излишнее количество чего-либо — например, загрязнения — и слишком мало чего-либо другого — например, фундаментальных научных исследований. Сердцем каждой преуспевающей экономики является рынок, но успешное функционирование рыночных экономик требует сбалансированности государственного сектора и рынка. Конкретная точка равновесия различна в зависимости от страны и периода времени; различаются от одного сектора к другому и от проблемы к проблеме. Определение этой точки требует решения вопроса, что должен делать рынок, и что — государство, и каким образом делать.

Рассмотрим один пример: на протяжении последних тридцати лет возрастала озабоченность состоянием окружающей среды. Рыночный механизм приводит к избыточным выбросам загрязнителей в воздух и воду, производится очень много токсичных отходов, и недостаточное внимание уделяется организации их захоронения и переработки. Для ответа на эти опасения требуется вмешательство государства. Сегодня благодаря государственным программам наш воздух и наши озера стали чище, чем они были бы без этого вмешательства, состояние окружающей среды лучше, чем было долгое время назад. От этого выиграли все граждане.

В основе концепции минимального государства лежала примитивная идеология, о которой я упоминал раньше, называя ее «рыночным фундаментализмом». Суть же заключалась в том, что в общем и целом рынки сами по себе и эффективны, и стабильны. Я называю это идеологией, поскольку это было предметом веры: рыночный фундаментализм не опирался на какие-либо приемлемые экономические теории и противоречил большому числу эмпирических фактов (например, он мог бы считаться обоснованным, если бы имели место совершенная информация, совершенная конкуренция, полный набор рынков и т.п. — условия, которые не выполняются даже в наиболее передовых странах). В реальности рыночный механизм часто дает сбой, результатом которых является безработица, иными словами предоставленный себе самому этот механизм не обеспечивает страхования от многих важных рисков, с которыми сталкиваются индивидуумы, в том числе риска остаться без работы^{125}. Установлено, что значительная часть экономического роста последних лет явилась результатом фундаментальных научных исследований, финансируемых государством. Расширение сферы деятельности государства было в большинстве случаев ответом на провалы рыночного фундаментализма. Консерваторы пытались утверждать, что вмешательством государства чаще усугубляет проблему, чем ее решает. Но это просто не верно: фактически дело обстоит так, что перед тем, как государство вмешивалось со своим регулированием макроэкономики в целом — систематические шаги в этом направлении стали предприниматься под влиянием идей Кейнса после Второй мировой войны — экономические циклы раньше были гораздо серьезнее, чем сегодня. Спады были более продолжительными, а подъемы — более короткими^{126}.

Даже аргумент, что государственное вмешательство всегда неэффективно, опирается больше на идеологию, чем на науку. Покойный Герберт Саймон (Herbert Simon) из Университета Карнеги-Меллона (Carnegie Mellon University), получивший Нобелевскую премию за крупный вклад в понимание поведения организаций, не так давно поставил вопрос следующим образом: «Большинство товаропроизводителей являются наемными работниками, а не собственниками фирмы. С позиций классической (экономической) теории, им имеет смысл максимизировать прибыли фирмы только в тех пределах, в которых они находятся под контролем собственников... Более того, в этом отношении нет никакой разницы между коммерческими фирмами, бесприбыльными организациями и бюрократическими учреждениями. Все они сталкиваются с проблемой, как обеспечить, чтобы деятельность их наемных работников была направлена на цели организации. Нет никаких оснований считать, a priori, что в организациях, преследующих цель максимизации прибылей это легче (или труднее), чем в организациях, имеющих другие цели. Вывод, что организации, чья деятельность мотивируется прибылью, будут более эффективными, чем другие организации, не следует из организационной экономики, построенной на неоклассических принципах. Построенная на неоклассических допущениях организационная экономика этого не подтверждает. Если же это подтверждается эмпирикой, то для объяснения фактов должны быть введены дополнительные аксиомы»^{127}.

Консервативная программа Рейгана-Буша содержала нечто большее, чем просто урезание роли государства. Даже Рейган и Буш понимали, что в некоторых областях необходимо вмешательство государства. Они проталкивали, например, увеличение оборонных расходов, и поэтому у консерваторов был свой взгляд на то, как лучше всего собрать требуемые налоговые поступления. Рейгановская экономика предложения исходила из того, что любой налог на богатых так подорвет их стимулы, что они станут работать менее усердно и меньше сберегать, в результате чего бедные окажутся еще беднее. Эта логика легла в основу сокращения налогов 1981 г. Утверждения Артура Лаффера, президента Рейгана и других, что в результате налоговые поступления увеличатся, не оправдались — катастрофически не оправдались с точки зрения фискального здоровья страны^{128}. Сбережения и предложение рабочей силы просто не возросли в предполагавшемся объеме (важнейшим доказательством ошибочности этих расчетов служит то, что те, кто предсказывал тяжелые последствия клинтоновского повышения налоговых ставок для богатых в 1993 г., также оказались неправыми)^{129}.

Есть подозрения, что даже Рейган был не настолько прост, чтобы верить в то, что снижение налоговых ставок увеличит налоговые поступления. У него была долгосрочная программа сокращения объемов государственной деятельности, и в особенности государственных расходов. Предполагалось, что надвигающийся дефицит заставит снизить расходы. Если это действительно то, чего добивался Рейган, то он победил. Даже более того, именно перспективы возрастающего дефицита вынудили Клинтона проделать трудную и черную работу по выявлению того, каким образом можно обеспечить сокращение расходов. И только чрезвычайно высокие темпы экономического роста и дивиденды мира, полученные от окончания холодной войны, сделали это сокращение приемлемым.

Рейгановская программа снижения налогов на богатых была частично результатом принятии ошибочной модели экономики. С точки зрения Рейгана, снижение налогов на богатых не только окупится через экономический рост — чего на самом деле не произошло — но от него выиграют и бедные. Идея эта витала в экономической науке очень давно и к тому времени уже вполне дискредитировала себя. Она называется «экономикой просачивания вниз». Смысл ее в том, что лучшим способом помощи бедным является наделение деньгами богатых; результаты этого начнут в конечном счете «просачиваться вниз». Но на самом деле нижние доходные категории увидели падения своих реальных доходов на протяжении двух десятилетий с 1973 по 1993 г.^{130} Точка зрения Рейгана не получила подтверждения ни со стороны экономической теории, ни со стороны реального развития событий. Даже те, кто убежден в эффективности рыночного механизма, должны были бы признать, что он не решает всех проблем. Спрос на неквалифицированный труд, например, может быть, настолько мал, что зарплата неквалифицированных рабочих упадет ниже уровня поддержки существования. В деле сокращения неравенства есть место для государства — например, оно обеспечивает образование и дополнение дохода для категорий работников с очень низкой заработной платой^{131}.

Рейгановская налоговая программа, однако, не только исходила из ошибочной модели экономики. Порою казалось, что она исходит из другой системы ценностей, чем та, которая позднее была принята администрацией Клинтона: рейганисты на самом деле, может быть, не верили в то, что сокращение налогов на богатых приведет к росту налоговых поступлений; они, может быть, не верили и в «экономику просачивания вниз», их просто не очень заботило, как скажется их политика на бедных.

Мы отвергали принципы, лежавшие в основе большинства мероприятий Рейгана, даже более радикально, чем практический курс его администрации, вызывавший наше возмущение. Слова недорого стоят, все на словах отдают дань «состраданию». Надо судить по делам. Некоторые дела приобретали знаковый смысл: в определенный момент правления Рейгана требования наличия в школьных завтраках двух видов овощей удовлетворялось горчицей и кетчупом. Аналогично в самом начале правления Джорджа У. Буша было резко поднято предельно допустимое содержание мышьяка в воде. Этот курс характеризуется и целым рядом других решений, каждое из которых в отдельности может показаться маловажным — об отмене так называемых обязательных квот[125], о сокращении расходов на проект «Ранний старт», дошкольную программу для детей из малоимущих семей, о введении нормативов, допускающих прекращение выплат пособий инвалидам, о политике страхования от безработицы, — но в совокупности свидетельствующих о принципиальном расхождении моделей, отражавших различие в суждении и ценностях. Становится очевидным, что в модели, принятой Рейганом, скупость в отношении малоимущих сочеталась с щедростью в отношении к имущим, и это зачастую вступало в противоречие с истинной приверженностью к принципам свободного рынка.

Ибо как можно совместить массированные субсидии авиалиниям, огромные выкупы банковских кредитов с принципами рыночной свободы, которые они (консерваторы из рейгановской администрации. — Пер.) якобы защищали? В условиях роста вспомоществования для корпораций, протекционизма (по одной оценке к середине пребывания Рейгана в должности, четвертая часть импорта была объектом каких-либо торговых ограничений) и налоговых льгот свободно-рыночная риторика превращалась просто в прикрытие политической программы, включившей помощь нефтяным компаниям, более низкие налоги на богатых и меньшую поддержку бедных. Этих двойных стандартов по-прежнему придерживаются многие «истинные консерваторы».

ВЫЗОВЫ, ПЕРЕД ЛИЦОМ КОТОРЫХ СТОЯТ ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ДЕМОКРАТЫ [126]