Гражданское общество и «вторая партия»

 

ПОСЛЕ УСПЕШНОГО ОПЫТА сотрудничества на митингах и драматичного I Съезда народных депутатов получило новый импульс конструирование объединенного движения «демократов», «второй партии», сила которой будет сопоставима с силой КПСС. Срок определялся объективно – до осени 1989 года, когда начнется новая предвыборная кампания.

Уже на съезде было объявлено о создании Межрегиональной депутатской группы, объединившей депутатов демократической ориентации. Поскольку частые выступления на съезде либералов‑москвичей стали вызывать возмущение (почему дают слово столице, а не провинции!?), то группу решили назвать «межрегиональной» (то есть не московской). Это название удачно обходило вопрос о ее идеологии.

Депутаты, которые после съезда стали героями дня, спешили поставить остальной демократический актив в подчиненное положение. «Межрегиональная депутатская группа стала некой кастой, закрытой от общественной поддержки»[263]. Общественная поддержка Межрегиональной депутатской группы в реальности росла, но депутаты не допускали выстраивания структур общественного контроля над ними.

 

Вспоминает Г. Павловский: «Вячек после первого съезда крайне растерянно мне говорил, что те же самые люди, с которыми мы были на короткой ноге, как только стали депутатами, немедленно отдалились. Возникла стена. Они поднялись в поднебесье. То Попов за нами бегал, просил решить ту или иную задачу. А тут мы должны были за ним бегать. Это резкое изменение произошло и в кругу либералов „Московской трибуны“ – между теми, кто пошел в депутаты, и кто в депутаты не пошел».

 

29‑30 июля прошла I конференция этой группы, которая организационно оформила ее. В группу вошли 388 народных депутатов, включая депутатов от Прибалтийских народных фронтов и Интерфронтов (в том числе такие известные в дальнейшем защитники СССР, как В. Алкснис и Е. Коган). Сопредседателями координационного совета группы были избраны Ю. Афанасьев, Б. Ельцин, Г. Попов, А. Сахаров и В. Пальм (от прибалтов). Это было коллективное руководство. Но уже тогда обсуждался вопрос о выдвижении единоличного лидера – потенциального преемника Горбачева.

 

Вспоминает Г. Павловский: «Летом произошла серьезная рокировка. После съезда по умолчанию лидером Межрегиональной депутатской группы считался Афанасьев, и Сахаров был готов на него играть. И вдруг Афанасьев взял да и уехал на два месяца в Италию лекции читать. И вернулся в октябре, когда рейтинг Ельцина невероятно вырос. При этом он знал, что обсуждается его выдвижение в фавориты оппозиции на выборах и после них». Впрочем, отказ Афанасьева от соперничества с Ельциным был понятен – видный представитель номенклатурной интеллигенции осознавал, каковы его шансы в конкуренции с Ельциным.

 

В это же время Ельцин тоже не сидел дома – совершил свою знаменитую поездку в США. В отличие от поездки Афанасьева она имела громкий резонанс, в том числе и компрометирующий номенклатурного бунтаря. Но как бы он ни подставлялся – все вело к росту «рейтинга». Ельцин воспринимался как «жук в муравейнике», способный разворошить номенклатурную пирамиду. Возвышение Ельцина в 1989–1990 годах было связано с рядом объективных обстоятельств: переход освободительного движения к популистскому этапу, которому полностью соответствовал и имидж, и негативная программа Ельцина, смерть Сахарова, переход на сторону «демократов» части номенклатуры, для которой Ельцин был психологически своим человеком. Были и другие обстоятельства, которые заставили лидеров «шестидесятников» ставить на Ельцина.

 

Г. Павловский вспоминает о беседах того времени: «Мотивом при принятии важных решений тогда были страхи. Так, был страх возвращения эмиграции и овладения ею движением. Солженицын и Буковский нас беспокоили. Приедут и начнут тут рулить – с их неадекватным представлением о ситуации в СССР. С этим был связан страх антикоммунистической революции. По венгерскому варианту. Погромы и люстрации.

С точки зрения этой группы это было недостатком Сахарова. Андрей Дмитриевич сам по себе человек хороший, но за ним придут буковские, и их он не удержит. Радикалы своим потоком «вымоют» умеренных. Этого среди диссидентов очень боялись С. Ковалев и Л. Богораз. Жупелом этого страха была Новодворская.

Этот страх заставил либеральную группу «Московской трибуны» сделать ставку на Ельцина. Если во главе будет коммунист, то нельзя будет бояться антикоммунизма».

 

В 1989 году гражданское общество в СССР стало массовым. Если в 1987–1988 годах сеть неформальных организаций напоминала тонкую паутинку, то в 1989‑м она покрыла всю страну. Почти в каждом областном центре и большинстве городов без труда можно было найти отделения нескольких политических организаций разной степени радикальности, ознакомиться с новинками оппозиционной прессы, обменяться идеями и политическими слухами. Появились независимые профсоюзы, которые действительно занимались профсоюзной работой, комитеты самоуправления, информационные центры. Обычным явлением стали митинги в несколько тысяч человек. Представители нигде не зарегистрированных организаций на равных разговаривали с высокопоставленными чиновниками и возмущались, если ощущали толику неуважения. Но чиновники старались понравиться, потому что не хотели оказаться в осаде народных масс. Они то шли на уступки населению в малом и большом, то разгоняли толпы, что только подливало масла в огонь. Скандал вовлекал в движение новые тысячи возмущенных людей.

Между тем освободительное движение, став массовым, постепенно разделялось на два потока. Один, в авангарде которого по‑прежнему шли неформалы, сосредоточился на расширении гражданского общества, усложнении его структуры и идей. Другой поток, в авангарде которого оказались получившие депутатские мандаты «либеральные коммунисты» и популисты, стал выстраивать систему политической власти. Обличая аппаратчиков, они создавали новый аппарат.

Именно отсутствие собственного аппарата затрудняло переход «либеральных коммунистов» в открытую оппозицию к КПСС. Всем было очевидно, что Межрегиональная депутатская группа – оппозиция. Но ее лидеры продолжали использовать номенклатурные возможности и потому утверждать, что они – не оппозиция.

В 1989 году Межрегиональная депутатская группа, обладавшая парламентской трибуной, была еще рупором гражданского движения. Она в умеренной форме воспроизводила лозунги, выработанные неформалами и «либерально‑коммунистической» журналистикой.

Депутаты‑демократы приступили к формированию собственного аппарата. Весной эту функцию выполнял комитет доверенных лиц депутатов группы, затем аппаратная работа сконцентрировалась в комитете избирателей Академии наук. Перед съездом по его инициативе демократические депутаты провели «учения». Впрочем, результативность этих тренировок была невелика – два дня прошли в «болтовне», а на третий день депутаты «говорили каждый о своем». Демократическое войско состояло из слишком самостоятельных воинов, чтобы они могли действовать в едином строю.

 

Вспоминает сопредседатель комитета избирателей Е. Савостьянов: «… кто из депутатов в какой последовательности встает, по какому вопросу выступает, что говорит. („Вот выходит Горбачев. Ты поднимаешь руку с мандатом, подходишь к микрофону, просишь слова и говоришь“.) Помню, как выступали на этих репетициях и говорили каждый о своем Оболенский, Бородин, Станкевич» [264].

 

Собрания группы и актива ее поддержки проходили в Доме ученых. Комитет избирателей, в котором было много членов «Московской трибуны», ориентировался на Сахарова, территориальные клубы – прежде всего на Ельцина. К концу года сформировался аппарат помощников депутатов, куда перешла часть доверенных лиц. Это способствовало падению роли и комитета избирателей, и «Московской трибуны».

Неформалы не стали аппаратом депутатов, а без них новый «демократический» аппарат был еще слаб. Это показали митинги весны – лета 1989 года и февраля 1990‑го, когда лидеры неформалов требовали (и получали) себе наряду с депутатами право выступления с трибуны. Ведь именно они брали на себя организационную работу. Каждая митинговая кампания предварялась переговорами между «звездами» и «организаторами». «Прорабы перестройки» по‑прежнему были союзниками, но не руководителями неформалов, принимавших решения самостоятельно. Конечно, действия неформальных организаций использовались шестидесятниками, в том числе и «либералами» в руководстве КПСС. Но и неформалы каждый раз решали, какую кампанию верхов поддержать, а какую – нет. Так продолжалось до выборов 1990 года.

 

 

КОНЕЦ ВРЕМЕНИ НЕФОРМАЛОВ

 

ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ МАШИНА

 

ГЕНЕРАЛЫ ОРГАНИЗОВАЛИСЬ, дело было за армией. Наилучшим кандидатом на создание популистской организационной структуры были народные фронты. В 1989 году в России уже возникло более 20 региональных народных фронтов и еще несколько инициативных групп.

Но в силу стремления руководить неформальным движением фронты оказались в изоляции от части гражданского общества. У низовых популистов не оказалось организационных ресурсов, необходимых для поддержания общероссийской или всесоюзной структуры. Эту нишу стремились занять «либеральные коммунисты», обладавшие доступом к СМИ. Но у большинства из них не было организационных способностей. Признаком того, что демократ сочетает известность и достаточные организационные способности, считалась победа на выборах (иногда, правда, – номенклатурных выборах от общественных организаций). В итоге такого отбора, осуществленного не только избирателями, но и номенклатурой (таков уж был закон 1988 года), «либеральные коммунисты» с депутатскими мандатами легко замкнули на себя оппозиционную структуру, построенную «народными фронтовиками». Новый популистский актив разбавил «фронтовиков», и под руководством депутатов переварил марксистов, монополизировавших «Московский народный фронт» в 1988 году. Так московский и другие народные фронты сменились «объединениями избирателей» без четкой идеологии.

Объединения избирателей стали возникать сразу после выборов 1989 года уже на «общедемократической основе» и ставили перед собой не идейные, а технологические задачи победы на выборах. В июне возникшие в районах Москвы клубы избирателей стали обсуждать участие в следующей кампании. Программные тонкости оставили круглому столу неформалов и сосредоточились на предвыборной технологии. Не так важно, зачем, а важно, как нанести поражение КПСС и провести в депутаты как можно больше «своих» – «демократов».

27 июля 1989 года прошел учредительный съезд Московского объединения избирателей. В это объединение вошли клубы избирателей (первоначально клубы поддержки депутатов Межрегиональной депутатской группы) 30 районов Москвы, клуб избирателей Академии наук, избирательный актив «Мемориала», «Московский народный фронт». Идеология и структура Московского объединения избирателей были аморфны, прошлогодние споры о демократическом социализме – отставлены. «Московский народный фронт» фактически растворился в новой структуре. Такая модель партии «демократов» делала депутатов абсолютно неподконтрольными активу; она стала основой избирательной машины в Москве. Они собирались в приемной Ельцина и других помещениях, которыми уже располагали «демократы», распределяли задачи и свой объединенный актив между избирательными округами. Идеологические разногласия при этом стирались, и политический курс депутата теперь не зависел от низового актива.

16‑18 сентября в Ленинграде состоялась Всесоюзная конференция демократических движений, которая создала Межрегиональную ассоциацию демократических объединений. В конференции приняли участие 82 организации из 20 городов, включая большинство народных фронтов. Это была новая попытка создать «вторую партию». Но теперь в идеологии организации не было социалистических лозунгов. Эта ассоциация строилась как партия групп поддержки Межрегиональной депутатской группы. Объединяющая идея была негативной – борьба с КПСС: «КПСС, присвоившая себе 72 года назад руководящую и направляющую роль в обществе, несет полную ответственность за свершившуюся в стране историческую трагедию, за всеобщий экономический, политический и нравственный кризис общества, за трагическое обострение межнациональных отношений»[265].

Пока сохранялось влияние неформалов с их привычкой разговаривать с вождями на равных, полноценная партия с полновластной элитой и послушным активом сложиться не могла. Неформалы не хотели подчиняться союзным депутатам, популисты еще были «заражены» неформальными традициями, оппозиционных вождей с депутатскими значками было еще мало, и их авторитет в структуре гражданского общества был недостаточен.

Для создания «партии нового типа» и основ нового режима должно было кончиться время неформалов. Его завершению способствовали три обстоятельства. Во‑первых, в 1990 году влиятельная часть неформальных лидеров была инкорпорирована в депутатский корпус, который стал основой новой элиты.

В конце 1989‑го они уже были кандидатами и психологически стояли на стороне корпорации «демократических» депутатов. Во‑вторых, после выборов 1990 года в оппозиционную политику пошли уже значительные деньги, достаточные для оплаты профессионального аппарата «демократов». В‑третьих, в 1990‑м в СССР восторжествовал политический плюрализм, коммунистическая реставрация, с точки зрения многих неформалов, станет невозможной, что позволит им отойти от активного участия в политике и заняться достраиванием структур гражданского общества. После этого неформалы на некоторое время перестали путаться под ногами своих ставших депутатами партнеров и товарищей. Это позволило депутатской корпорации с помощью профессионализировавшего аппарата выстроить толпы неискушенных в политике сторонников демократии в организацию «Демократической России». В 1990 году, особенно после мартовских выборов в местные и республиканские органы власти, популизм окончательно возобладал в оппозиционном движении. Но этот финал «восходящего этапа» в развитии освободительного движения перестройки был уже в 1989 году только делом времени.

Осенью 1989 года противники КПСС все еще не доверяли депутатам. Большинство депутатов Межрегиональной депутатской группы все еще состояло в партии, отмежевывалось от слова «оппозиция» и было настроено на соглашение с режимом. Можно ли доверяться руководству таких лидеров? В преддверии II Съезда народных депутатов и во время него «демократы» продемонстрировали радикализм, что заметно сблизит их с внепарламентской оппозицией.

1 декабря депутаты А. Сахаров, В. Тихонов, Г. Попов, А. Мурашев и Ю. Черниченко (снял свою подпись и был заменен Ю. Афанасьевым) призвали демократов провести с 10 до 12 часов дня 11 декабря предупредительную забастовку с требованием отмены шестой статьи Конституции СССР (о руководящей роли КПСС). В обращении депутатов говорилось: «Собственность – народу! Земля – крестьянам! Заводы – рабочим! Вся власть – Советам!» Все лидеры, подписавшие это обращение (за исключением скончавшегося вскоре А. Сахарова), через два года стали горячими противниками большинства этих лозунгов. Накануне забастовки в Москве прошла десятитысячная демонстрация в День прав человека под лозунгами «От демократизации – к демократии!», «От гласности – к свободе слова и печати!», «От тоталитарного государства – к гражданскому обществу!», «От бюрократического централизма – к свободному союзу суверенных народов!», «КГБ – под контроль Советов!». Забастовка не удалась. Из шахтерских регионов радикальных демократов поддержала только Воркута, в других городах прошли митинги.

Несмотря на скромные результаты самой забастовки, депутаты– «либералы» вышли из нее более сплоченными и теснее связанными с активными оппозиционными структурами, которые окончательно переориентировались на оппозиционный депутатский центр. Кризис недоверия между «либеральными коммунистами» и оппозицией был преодолен, «либералы» с партбилетами доказали, что их вожди достаточно радикальны в своей борьбе против партаппарата. На съезде народных депутатов они наконец провозгласили себя оппозицией.

И в Кремле к оппозиции стали относиться серьезно. 28 декабря член Политбюро В. Воротников говорил А. Лукьянову: «Неформальные общественные организации действуют напористо, активно»[266]. Интересно, что руководители КПСС опять отставали от ситуации, не заметив ухода неформалов со сцены и изменения характера «общедемократического движения».

 

КУРС НА «ТРЕТИЙ МИР»

 

14 ДЕКАБРЯ умер Андрей Сахаров. Его смерть способствовала перегруппировке сил в руководстве «демократов». «Либералы», которые прежде могли маневрировать между линиями Сахарова и Ельцина, теперь волей‑неволей должны были сплачиваться вокруг Ельцина (тем более в условиях отказа Ю. Афанасьева от претензий на лидерство). Характерной является эволюция позиции А. Собчака: «Выступления Ельцина на съезде и на московских митингах мне не нравятся: популистский напор в них порой берет верх над здравым смыслом; я считаю, что политика это не украшает». Собчак ориентировался на Сахарова, которого сравнивал с Сергием Радонежским[267]. После смерти Сахарова Собчак войдет в обойму Ельцина.

Для неформалов‑социалистов Сахаров в качестве лидера депутатской фракции «демократов» был более приемлем, чем Ельцин. Академик был открыт обсуждению сложных социальных идей, был настроен на поиск всего лучшего как в социалистической, так и в либеральной идеологии.

После его смерти интеллектуальный центр демократов, состоявший из приближенных к Ельцину депутатов и либеральных экономистов, уже не утруждал себя прорисовкой деталей грядущего общества. Идея прорыва к нормальному капиталистическому обществу проще и потому сильнее. Во всяком случае до тех пор, пока радикальная либерализация экономики не покажет, насколько разрушительной она может быть в среднеразвитой стране, насколько тяжело жить при капитализме большинству населения страны, отброшенного в «третий мир». Впрочем, как мы видели, социалисты предупреждали об этом уже в 80‑е годы.

Один из идеологов Межрегиональной депутатской группы Ю. Афанасьев утверждал, что если нынешняя политика руководства страны сохранится, то «будет и кровь, и тот самый бессмысленный и ужасный бунт, о котором тут уже говорили»[268]. И Афанасьев, и другие демократы действительно в это верили. Социально‑экономический кризис углублялся с каждым днем, а Горбачев и Рыжков практически прекратили преобразования. Это действительно могло закончиться взрывом. Нужно было действовать срочно, но вот в каком направлении? «Вождям демократии» казалось, что для улучшения ситуации нужно бросить обсуждение сложных моделей демократического социализма и принять нескольких простых либеральных решений. Затяжка реформ вела к упрощению общественной мысли. Простое решение – верное решение. В 1989 году в кругах статусных либералов еще не принято говорить, что эти решения ведут прямиком к капитализму. Ведь тогда придется обсудить неудобный вопрос – к какому капитализму. А эта проблема не менее сложная, чем совершенствование существовавшего в СССР строя.

В этом смысле симптоматичен такой происшедший со мной эпизод. В 1989 году Г. Попов выпустил сборник «Эти четыре года». После выборов 1989‑го он «по должности» стал главным экономистом Межрегиональной депутатской группы. Так что его взгляды, не будучи оспоренными, фактически становились экономической платформой общедемократического движения.

Прочитав книгу Попова, я написал статью «Перестройка по Попову, взгляд слева» и попытался напечатать ее в журнале «Община». Как‑никак, я был членом ее редакции, а сама редакция была идеологическим штабом Конфедерации анархо‑синдикалистов – очень левого движения. Но соредакторы вдруг заартачились: «А надо ли сейчас печатать статью с критикой Попова? Все‑таки Попов – крупный экономист, ему виднее, ты же – не экономист». Это была странная мотивировка, так как за последние годы «Община» не стеснялась высказываться по экономическим вопросам, и обычно ее авторы оказывались ближе к истине, чем официальные профессиональные экономисты. Дело было не в уважении к чинам и профессионализму Гавриила Харитоновича. Просто тогда «общинная» команда московских анархо‑синдикалистов выдвинула кандидатом в депутаты А. Исаева. Велись переговоры (оказавшиеся успешными) о «блокировании» его с формирующимся блоком «Демократическая Россия». Хотя формально анархо‑синдикалист А. Исаев в блок не вошел, но поддержка «ДемРоссии» как союзника использовалась в его кампании. Так что ссориться с Поповым не хотелось. Большинством голосов мою статью решили не печатать. Так я впервые столкнулся с политической цензурой в неподцензурном издании.

Спустя некоторое время я встретил Г. Попова на оргкомитете митинга 4 февраля 1990 года. Настроение за столом было чуть ли не братское. Гавриил Харитонович излучал симпатию к товарищам по борьбе, и я показал ему статью. Просмотрев ее, он сказал, что критика – дело полезное и статью можно опубликовать в «Вопросах экономики», где Г. Попов был главным редактором. Попов дал мне телефон своего зама, который принял статью со всей любезностью. Я еще несколько месяцев вносил в текст разные поправки по просьбе редакции. Статья так и не вышла[269].

Статья с критикой Попова пролежала полтора десятилетия в архивном фонде, и теперь ее полезно перечитать свежим взглядом. Ведь либералы конца 80‑х утверждают, что вели совсем не туда, куда привела команда Ельцина в первой половине 90‑х. Был ли экономический курс Попова и его соратников альтернативой экономической политике Гайдара и Чубайса, или в платформе Попова были видны черты будущего олигархического капитализма?

В 1989 году Попов уже фактически выступал за капитализм, но опасался это сказать прямо. Все‑таки партбилет КПСС еще давал немалые возможности, да и массы демократического актива еще были настроены не по «дээсовски». Я комментировал: «Любимая тема Г. Х. Попова – рынок. Причем рынок социалистический, ибо и аренду, и акционерные общества, и кооперативы, и индивидуальные предприятия Г. Х. Попов считает формами социалистической собственности[270]. Неясно только, чем такой рынок отличается от капиталистического, то есть западного. Привычка социалистического плюрализма мнений мешает прямо сказать: да, мы хотим внедрить западную экономическую модель.

Но по этим правилам игры Запад умеет играть гораздо успешнее нашего – встает вопрос о вторжении иностранного капитала в отечественную экономику. Но в этом ведь нет ничего страшного, считает Г. Х. Попов: «Возьмем рядового гражданина. Ясно, что конвертируемый рубль ему нужен. В экономическом смысле он позволяет ему сбросить иго отечественной экономики и, покупая чужие товары, быстро разгромить всех экономических уродов, взращенных в теплицах административной системы…»[271] Да только вот незадача – тот же гражданин и трудится на означенных уродах, кои у нас в большинстве, так что после погрома наниматься придется к победителям на условиях «третьего мира». А такие условия, как показывает Латинская Америка, для нас – не выход. Там все можно найти на прилавках, но не в холодильниках (если есть холодильник). Отсюда и голодные бунты в Аргентине, и партизанское движение под коммунистическими лозунгами в Перу»[272].

Дело даже не в рубле, а в организации экономики. Бюрократия готовится к захвату предприятий в частную собственность через «социалистические концерны». «Надо же чем‑то заменить партийный паек. Новая бюрократия будет, правда, ответственна перед рынком, как старая перед Марксом, но и тут радоваться не приходится – монополии имеют все возможности преобразовать рынок по своему образу и подобию»[273].

«Среди всех „социалистических форм“, перечисленных Г. Х. Поповым, подавляющее большинство – обычные капиталистические фирмы… Путь в это оптимистическое завтра предполагается путем продажи „одолженной“ бюрократией у народа собственности тому же народу»[274]. Распределенная таким образом собственность идет на акции, которые, к сожалению, легко скупаются мафиозными группами[275]… Пока же страну все сильнее сносит в сторону «третьего мира», где смешанная экономика, государственное регулирование (капиталистического рынка. – А. Ш.) и президентство не избавляют от экономических катастроф, нищеты, одичания, доходящего до герильи, периодических диктатур. И к этому – блестящая перспектива превратиться в экологическую свалку мира. Из одного кошмара в другой кошмар»[276].

У советских социалистов не было возможности довести свои предостережения до большинства демократически настроенных избирателей. Но вожди «демократического движения» не могут пожаловаться на то, что их не предупреждали.

 

ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

 

ВРЕМЯ НЕФОРМАЛОВ ЗАКАНЧИВАЛОСЬ в ходе предвыборной кампании 1989–1990 годов. Главным противником «демократов» на выборах 1990 года «коммунисты» были чисто номинально. КПСС стремительно разлагалась. «Демократы» с партбилетами возглавляли оппозицию. Конечно, можно было бы исключить их из партии, но теперь это только усилило бы авторитет внутрипартийных «борцов за справедливость». Но и охранители не могли быть опорой партии. Они уже не одобряли курс Горбачева, и потому не подчинялись партийной дисциплине. Коммунистические и государственные руководители и их ставленники часто шли как «независимые» кандидаты.

Аппарат «демократов» оказался сильнее, чем у КПСС. Несмотря на то, что у обкомов и горкомов было множество освобожденных аппаратчиков, большинство из них уже думало не о благе партии, а о рыночном будущем. Те, кто работал на совесть, привык решать вопросы не торопясь. Им была чужда митинговая стихия. Неформалы, породившие ее, обладали здесь и опытом, и готовой инфраструктурой: от связей в государственных типографиях (для распечатки дешевых и бесплатных листовок) до актива, привыкшего агитировать не за деньги, а в силу убеждений. Агитация против демократов в официальных СМИ давала противоположный эффект, тем более что многие журналисты сочувствовали «идейному противнику». Интеллигенция в большинстве своем была на стороне перемен.

МГК КПСС не сумел и не захотел оседлать консервативную позицию и, подчиняясь общему направлению политики Горбачева, выступил на выборах с реформистских позиций: «Мы призываем наших единомышленников и тех, кто не согласен с нами или еще колеблется, подняться над эмоциями, сделать осознанный выбор и проголосовать за беспартийных и коммунистов, выступающих за обновление социализма и демократизацию партии»[277]. В противостоянии напористых «демократов» и вялых сторонников реформ из МГК население Москвы предпочло более ясную и определенную позицию «демократов».

Более последовательную оппозицию «Демократической России» попытался представить другой блок с условным названием «Патриотическая Россия» (официально он назывался «Блок общественно‑патриотических движений России»). 20‑21 октября 1989 года в Тюмени группа из 28 депутатов от разных областей России выпустила обращение клуба «Россия». Депутаты‑державники требовали от реформаторов не забывать о России и русских. Председателем клуба был избран В. Ярин, лидер Объединенного фронта трудящихся.

5 февраля 1990 года комитеты избирателей, клубы избирателей, блок общественно‑патриотических движений России объявили свою программу «За народное согласие и российское возрождение». В блок вошли Клуб народных депутатов СССР и избирателей «Россия», Всероссийский фонд культуры, Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, ОФТ, Общественный комитет спасения Волги, Фонд восстановления храма Христа Спасителя и еще несколько культурнопатриотических организаций. В Москве блок поддержал таких кандидатов, как журналист В. Анпилов (в будущем лидер радикальных коммунистов), художник И. Глазунов, литератор С. Куняев, режиссер и политолог С. Кургинян, профлидер М. Шмаков (в будущем – председатель ФНПР).

Политическая философия «демократов» и «патриотов» была противоположной. «ДемРоссия» видела причину кризиса «не в том, что разрушаются старые порядки, а в том, что они ликвидируются медленно и с оглядкой, в том, что они своевременно не замещаются новой властью, новой экономикой, новыми ценностями»[278]. «Патриоты», напротив, видят причину в том, что «бездумно разрушаются сложившиеся управленческие народно‑хозяйственные структуры с единственной целью – заменить их стихийным рыночным механизмом»[279].

«Патриоты» обличают блок сепаратистов и «левых радикалов» (имеются в виду «демократы»), который готов «к расчленению Союза ССР и распродаже западным „партнерам“ наших национальных богатств». Тем удивительнее лекарство, которое предлагают «патриоты» для лечения этой болезни: «Советская Россия восстановит или же создаст заново собственную систему административно‑хозяйственного управления, которая прекратит не предусмотренное договором о создании Союза ССР вмешательство союзных органов в дела республики».

«Патриоты» требуют «прекратить бесконтрольное, не санкционированное ее Верховным Советом хозяйничанье на своей территории всесоюзных ведомств»[280]. По существу «патриоты» сформулировали основы экономической политики Ельцина в борьбе с центром, «противопоставив» отпадению от СССР части окраин идею «выпадения» из его управленческой структуры самого ядра.

Программа «патриотов» требует прекратить дотации другим республикам, поддерживает прибалтийскую идею республиканского хозрасчета. Но «патриотам» тогда казалось, что предрекаемая ими угроза развала СССР не вытекает из экономической самостоятельности России. По существу они делали ту же ошибку, что и «демократы».

В действительности в 1990 году и большинство «демократов», и большинство «патриотов» не мыслили распада СССР в целом, а исходили из того, что от него может отпасть Прибалтика и часть азиатских территорий. Но в деле российского сепаратизма, смертельно опасного для СССР, и «демократы», и «патриоты» при всем различии их риторики оказались в едином строю. Это была их общая ошибка. Но конкуренция двух течений, видевших друг в друге крайнюю реакцию, заставляла их, оглядываясь на соперника, «раскручивать» тему суверенитета, чтобы ее не перехватил противник.