Народный или социалистический?

5 ИЮНЯ форум демократической общественности открылся во Дворце молодежи. Как и в январе 1988 года, пленарное заседание превратилось в рекламные самоотчеты, рассчитанные на телевидение. Но в некоторых выступлениях звучали также принципиальные положения строительства новой организации, которые затем вызвали полемику и в кулуарах, и в самиздате.

М. Малютин заявил, что здесь собрались социалистические клубы, на что тут же возразил Д. Леонов, представлявший «Мемориал» и «Перестройку‑88»: «Ни мы, ни ГД не рассматриваем себя как социалистические клубы»[170]. Суть начавшегося размежевания отражает статья одного из лидеров «Демократической перестройки» П. Кудюкина, написанная по горячим следам форума 5 июня. Кудюкин критикует высказывание М. Малютина «демократия для всех есть буржуазная демократия»[171]. Демократия «не для всех» – это не социалистическая демократия, а просто ограниченная демократия или просто авторитаризм. Человека, не приверженного социалистической идее, нельзя в чем‑то убедить, опираясь на социалистические или коммунистические постулаты. Можно лишь принудить его к подчинению, опираясь на ресурсы авторитарной власти, которая сейчас называет себя социалистической.

При неопределенности понятия «социализм» для большинства участников движения оно становилось символом не определенной программы (как в федерации), а лояльности КПСС. Кудюкин предостерегает: «При неопределенности понятия „социализм“ мы рискуем, что к нам присоединятся политические циники»[172]. Им все равно, что записано на знаменах – демократический социализм или просто демократия. Они ориентируются не на принципы, а на конъюнктуру. Это предостережение оправдается на примере аппаратного ядра будущего «Народного фронта», которое сначала будет «отсекать» несоциалистов, а затем перейдет в «Демократическую Россию» – уже антисоциалистическую организацию.

Как правильно заметил С. Станкевич, «весь руководящий актив „Демократической России“ вышел из „Московского народного фронта“. Они сначала перетекли в МОИ, а затем в „Демократическую Россию“.

П. Кудюкин разводит две задачи, которые опасно смешивать при создании «Народного фронта».

› «Насущная задача нашего дня – борьба за демократию, которая может слиться, а может и не слиться с борьбой за социализм.

› «Народный фронт», по историческим аналогиям, общедемократическое движение, целеполагание же на демократический социализм делает его скорее зародышем социалистической партии (что, конечно, тоже нужно)»[173].

Концепция «Общины» была близка к этой постановке вопроса, хотя «общинники» и считали необходимым бороться одновременно как за социализм (его в СССР еще не было), так и за демократию. С их точки зрения, нужно было укреплять две разные, но пересекающиеся по членству организации – социалистическую федерацию и общедемократическое движение – «Народный фронт». Во фронте сильная социалистическая струя обеспечивается не формальными правами, заранее закрепленными за социалистами, а фактическим влиянием работоспособного ядра, прежде всего «фсоковского». Но тогда социалистическое ядро, так же как либеральное, демокоммунистическое и общедемократическое ядра, должно иметь собственную организацию внутри «Народного фронта».

Таким образом, уже 5 июня стало выясняться, что некоторые социалисты дальше от «общинников» и социал‑демократов, чем либералы. Либералы из «Гражданского достоинства» были людьми дела, которые вместе с «общинниками» вышли на площадь. Лидеры «Социалистической инициативы» все еще боролись за место учителей общественного движения, их соперничество с «Общиной» в федерации нарастало. Теперь возник вопрос о том, каким быть «Народному фронту», и каждая из сторон видела в новой организации решение не только общедемократических, но и собственных проблем. Общедемократический «Народный фронт» позволял «общинникам» оказаться в центре социалистическо‑либерального блока, сотрудничать и с коллегами по федерации, и с либералами. К этому времени «Община» доминировала и в федерации. Приток новых людей, еще политически неопытных, проникнутых шестидесятническими марксистско‑ленинскими стереотипами, насаждавшимися в это время либеральной прессой, позволял доминировать именно лидерам марксистского крыла Б. Кагарлицкому и М. Малютину. Таким образом, возникал соблазн просто растворить федерацию в «Народном фронте СССР», где соотношение сил удачнее для марксистов в силу популизма новой организации.

Но популистская волна переменчива и склонна к поддержке простых решений. Любые конструктивные программные построения, не защищенные отдельной организацией, размываются толпами неофитов, прибывающих с каждым потеплением политической ситуации. Эти волны привержены идеям «прорабов перестройки», имеющих доступ к СМИ. Отсюда быстрый переход популистского движения на антисоциалистические позиции вслед за «либеральными коммунистами» в 1989–1990 годах.

Сами «прорабы перестройки» уже приглядывались к массовке. 5 июня Ю. Афанасьев, посетив форум, назвал его «прообразом социалистической демократии».

Некоторые ораторы выступали на форуме в тональности «сейчас или никогда!» Е. Дергунов («Федерация социального объединения») утверждал: «Может произойти в любой момент переворот, и вы можете пойти в психбольницы и в тюрьмы. Этот переворот может быть вызван национальными волнениями с введением чрезвычайного положения!»[174] Часть неформальных ветеранов также подстраивались под популистскую тональность. О. Румянцев задавался вопросом: «Кто руководит нашим обществом? Те, кто голосовал за брежневские наказы, кто не извлек уроков после Чернобыля, кто устроил судилище против Бориса Николаевича Ельцина… Цель перестройки – демократический социализм»[175]. Однако словосочетание «социализм» частью социал‑демократических неформалов воспринималось как ритуальная дань лояльности, и разве что «общинники» делали из него конкретные политические выводы о борьбе на два фронта – и против коммунистической бюрократии, и против капиталистического перерождения. Сторонник американизации В. Фадеев с неприязнью вспоминают об эффекте выступления А. Исаева: «Напоследок анархиствующий юноша, поправив на носу очки, огорошил всех предостережением, что наша страна скоро превратится в сырьевой придаток Запада»[176]. Большинство присутствующих такой угрозы не видело.

Участники форума разошлись, но только на время. 12 июня они должны были собраться снова, чтобы обсудить «Общественный наказ», составленный на основе выступлений делегатов. Для его составления была создана редакционная комиссия, которая одновременно стала инициативной группой, а затем организационным комитетом по созданию «Московского народного фронта»[177].

7 июня оргкомитет «Московского народного фронта» начал обсуждать формы новой организации. События развивались так быстро, что неформалы рассматривали московскую организацию как часть «Народного фронта СССР». Не вызывало сомнений, что как в Москве, так и во многих других городах возникнут массовые организации. Предполагалось за лето договориться с большинством неформальных групп страны, с которыми уже есть контакты. Чтобы привлечь как можно больше организаций, перед «Народным фронтом» ставились относительно скромные задачи: «Представительство неформалов, координация и информация». Встал вопрос: кого приглашать во фронт? А. Шубин дал историческую справку: «Народный фронт» – коалиция демократических сил в самом широком значении этого слова, от демократических коммунистов до демократических либералов. Приглашать нужно по принципу: «силы, которые могут договориться между собой».

Однако М. Малютин возражал: «Не надо искать союзников правее, то есть тех, кому не нравится социализм». Это значило отсечь от «Московского народного фронта» часть активных групп, которые де‑факто в нем уже участвовали, либо добиться их включения во фронт в качестве членов «второго сорта», поступающихся идеологическими принципами ради участия в общей организации.

Сторонники социалистической идентификации мотивировали свою позицию не только (и не столько) принципиальными соображениями, сколько стремлением получить статус, что для социалистической организации будет легче. В. Пономарев даже полагал: «Если не зарегистрируют, то „Народный фронт“ бессмысленен». Ему отвечали, что власти как раз уже согласны на общедемократическую организацию: «Властям наплевать на социализм. Чурбанов пригласил весь спектр».

9 июня прошли переговоры с кураторами в НИИ культуры. Неформалы пытались пугать аппаратчиков: активность масс растет, и чтобы она была регулируемой, срочно нужен «Народный фронт». Представитель МГК А. Силаев ответил: «Сложная обстановка в городе из‑за антисоциалистических групп»[178].

НОВАЯ ВОЛНА

СООТНОШЕНИЕ СИЛ в оргкомитете «Народного фронта» менялось еще и потому, что в него вступали представители новых групп, осваивавшие азы политики в «Гайдпарке». Они были настроены не на дискуссии о конструктивной программе, а на действие. Под действием понималась все та же правозащитная работа, которую старые группы вели уже как минимум с 1986 года.

Почти сразу между стариками и неофитами начались трения. Новые участники движения хотели дела, а не идеологических обсуждений.

С. Станкевич, наблюдавший неформальное движение с 1987 года, а теперь, 4 июня, организовавший вместе с Георгием Гусевым группу «Народное действие», вспоминал о дебюте своего товарища на политическом поле: «Идея Гусева – нужно действие, воздействие на бюрократов конкретно. Его привел Иванцов в подвал „Факел“, где проходила лекция. После нее Гусев изложил свою программу – помощь людям, судиться с партократами. Шубин сказал, что не нужно создавать нового, и так много групп. Пора консолидировать силы. Гусев тоже был за консолидацию, но иного рода: „не нужно идеологических дискуссий, они не важны“. В „Народном действии“ помимо Станкевича тусовались и будущие аппаратчики „Демократической России“ – Шнейдер и Боксер.

Ярким явлением был «философмарксист» А. Федоровский. Только что появившийся на общественной арене, он немедленно стал претендовать на лидерство в «Народном фронте». Его первые действия стали вызывать раздражение старых групп. Сразу после форума 12 июня была распространена листовка от имени «Народного фронта», на которой значились координаты Е. Дергунова (Федерация социального объединения) и А. Федоровского. Листовка приписала инициативу создания «Народного фронта» Федерации социалистических общественных клубов и философским клубам «Единство теории и практики марксизма‑ленинизма», о которой в оргкомитете узнали из этой листовки. По версии листовки, начало создания «Народного фронта» провозглашено на собрании 500 человек из 40 организаций[179]. На самом деле Дергунов знал о том, что за создание фронта проголосовали представители 18 объединений, и никаких «философов» среди них не было. Это видно из статьи Е. Дергунова, вскоре опубликованной в самиздате[180]. Так что выпячивание роли философовмарксистов исходило, по всей видимости, от философа Федоровского. Листовка была воспринята как попытка неофитов приподнять свой авторитет. Но в горячке июньских событий старики сочли этот симптом случайностью, следствием политической неопытности. Тем более что Федоровский, Дергунов, Гусев и другие новички активно включились в работу.

Были и другие персонажи, в тот момент внушавшие куда большие опасения. Разочаровавшийся в «Памяти» ее бывший активист А. Яцковский, который теперь вошел и в ФСО, и в «Народное действие», заявил о начале формирования охранных отрядов фронта и стал призывать к решительной силовой борьбе. Вскоре после этих событий он тоже исчезнет, ничего заметного, слава Богу, не создав. Венцом его охранной деятельности стало стаскивание с трибуны одного из ораторов на заседании оргкомитета уже после его раскола. В конце июля Яцковский был изгнан из рядов «фронтовиков» за антисемитизм.

Активистов старых клубов смущало то, что редко удавалось встретить более чем двух‑трех членов новых клубов. Но они получали такое же представительство в оргкомитете, как и группы, доказавшие свою работоспособность. Так возникла проблема представительства. Неформальные организации имели непроверяемую численность. Более того, работоспособность организации не зависела от формальной численности. В июне казалось, что в «Народный фронт» вот‑вот пойдут тысячи граждан. Но этого не произошло. Группы делились на старые, которые уже что‑то доказали своими действиями, и новые (иногда – сверхновые однодневки), которые могли только обещать, что что‑то совершат в будущем. Численность тех и других не поддавалась учету.