Как прорвать информационную блокаду?

 

ПОСКОЛЬКУ ГЛАВНОЙ ЗАДАЧЕЙ инициаторов дискуссии была сама возможность публичного обсуждения синдикалистских взглядов, привлечения студентов к умеренно‑оппозиционной активности, главным предположением группы была поддержка идеи всесоюзной дискуссии. Историки предложили свой план, который расходился с рутинной процедурой ЦК ВЛКСМ: «Нам кажется, что всесоюзную дискуссию целесообразно провести в три этапа: обсуждение в первичных организациях, выдвигающих свой проект, на районных конференциях и, наконец, дискуссия между представителями победивших проектов, освещаемая представителями средств массовой информации… Дискуссия может завершиться комсомольским референдумом по наиболее популярным проектам». Для обобщения результатов дискуссии XX съезд необходимо было провести в два этапа. Ключевое словосочетание в этом фрагменте – «средства массовой информации»[40].

Программой‑максимум инициативной группы был прорыв информационной блокады вокруг альтернативных политических идей, преодоление коммунистической монополии на СМИ. Руководители горбачевской информационной машины со временем встали на сторону либеральных и правосоциал‑демократических взглядов, во многом предопределив дальнейшую вестернизацию массового сознания. Левосоциалистической альтернативе пришлось пробивать дорогу вопреки информационному потоку горбачевской либерализации. Но в 1986–1987 годы еще оставался шанс на сотрудничество молодых радикалов и номенклатурных реформаторов.

Пытаясь использовать этот шанс, в феврале 1987 года инициативная группа обратилась с письмом к Борису Ельцину. Расчет делался на то, что реформисты изолированы и должны искать поддержки в «низах». Изложив претензии к нынешней структуре ВЛКСМ и порядку официальной дискуссии, разъяснив основы «ленинского принципа делегирования», историки писали московскому лидеру: «Нам кажется, что эти предложения могли бы вас заинтересовать, так как они дают возможность наладить надежный демократический механизм народовластия и в других сферах нашего общества. Перестройка ВЛКСМ на предложенной нами основе могла бы стать экспериментом, проверяющим эффективность принципа делегирования в современных условиях».

Одновременно было направлено письмо в ЦК ВЛКСМ. В нем критиковался «петиционный» характер обсуждения официального проекта Устава и предлагался механизм всесоюзной дискуссии, идея которой была до этого «обкатана» на факультетских конференциях. Инициативная группа пыталась найти либералов в руководстве ВЛКСМ и с их помощью продлить дискуссию. «ЦК сохранил молчание, но по факультету поползли слухи о том, что за нашей группой стоит „рука Ельцина“. Этот слух сдерживал руководство институтской парторганизации. Факультетские партийцы, среди которых преобладали славянофилы и либералы‑западники, скрыто сочувствовали дискуссии»[41]. Слухи были не вполне беспочвенными – в это время завязались отношения с секретарем организации ВЛКСМ Высшей комсомольской школы Ю. Роптановым, поддерживавшим контакты с Б. Ельциным.

К середине февраля инициативная группа насчитывала около 20 человек, из которых половина распечатывала материалы, а половина занималась агитацией. Группа пополнилась за счет студентов физфака. Физики использовали передовые технические средства. «После того как Рауля Нахмансона вызвали в партком (тогда это была страшная инстанция) на проработку за использование институтского принтера, он почесал затылок и сказал: „Так, теперь попробуем в лаборатории…“[42]

Информационная революция стучалась в двери режима. Использование принтера вызвало особенное возмущение руководства институтского комитета ВЛКСМ, руководитель которого заявил в связи с этим: «Ребята хватили через край, прибегли к множительной технике».

 

Вспоминает А. Исаев: «Меня тогда поразила эта фраза. Не важно, что ты напечатал, важен сам факт несанкционированного размножения информации».

 

К концу дискуссии в МГПИ удалось вовлечь в нее организации девяти факультетов. Помимо предложений историков наибольшую поддержку получила идея приема и исключения комсомольцев в первичках, то есть по существу – тоже требование автономии от центральных органов.

 

СТРАНА ПОЛНА НЕФОРМАЛАМИ

 

8 ФЕВРАЛЯ члены группы в ряду прочих инициативных групп были приглашены на встречу с руководством МГК ВЛКСМ и редакционной комиссией ЦК. Члены комиссии дали понять, что принятие Устава в редакции ЦК предрешено. Но здесь будущие «общинники» сумели познакомиться с единомышленниками и комсомольской номенклатурой городского масштаба, курировавшей дискуссию.

 

Вспоминает В. Гурболиков: «Мы это не восприняли как возникновение связей, но нас‑то заметили. Мы были заняты своими идеями, а за нами активно наблюдали».

 

«Представители инициативных групп положили на стол комиссии несколько контрпроектов Устава. Дискуссия уже охватила комсомольцев МГУ, МГПИ, МАИ, МВТУ, госпиталя им. Бурденко, нескольких предприятий. Заводские комсомольцы были представлены в основном секретарями, один из которых в яркой речи описал свое бедственное положение в тот момент, когда надо собирать взносы. „Вы знаете, куда меня посылают?! – риторически вопрошал он, вздыхая огромной грудной клеткой кузнеца. Присутствующие сочувственно кивали, перебирая в уме знакомые выражения. – Я выступаю с инициативой, чтобы взносы вычитали прямо из зарплаты, как в профсоюзе“«. Убеленные сединами выразители мнения молодежи что‑то пометили в своих блокнотах. Серия выступлений демократов наконец привела к дискуссии.

Наряду с делегированием предлагалось еще несколько интересных идей, на первый взгляд, противоречивших друг другу. Если мы предлагали рассечь бюрократию на каждом уровне по вертикали и подчинить «верхи» «низам», то В. Преображенский (МАИ) предлагал рассечь аппарат по горизонтали четкими гранями компетенции каждого уровня. Аспирант М. Астахов предложил сделать из ВЛКСМ централизованную организацию молодых коммунистов, но входящую в широкий фронт равноправных политических молодежных организаций»[43].

Нам с Исаевым понравился принцип компетенции Преображенского. В их интерпретации он звучал так: «Компетенция вышестоящих органов определяется по соглашению нижестоящих». Этот принцип помог идеологам движения решить проблему защиты прав меньшинства»[44].

 

Вспоминает А. Исаев: «Сначала я думал, что мы окажемся на этом совещании самыми радикальными. В президиуме сидели комсомольские работники далеко не юного возраста. Но тут на стол президиума стали класть уставы и предложения Союза советской молодежи, какой‑то молодежной фракции и так далее. Когда мы изложили наши предложения, сидевший в президиуме функционер средних лет заявил, что это смесь анархизма с оппортунизмом. Но тут встрепенулся седовласый старец в президиуме и сказал: „Не надо навешивать ярлыки“. Была установка ярлыков не навешивать».

Наблюдавший ситуацию со стороны «верхов», А. Лубков вспоминает, что «на разных уровнях партийной иерархии были разные позиции в отношении дискуссии в МГПИ. На уровне ленинского райкома комсомола, а значит и партии, была установка каким‑то образом оказывать давление на ребят, следить, смотреть, внимательно работать, по возможности искать крамолу или ересь. На уровне горкома эти выступления оценивались как новация, как неудовлетворенность молодежи. Я помню, что на совещании в горкоме комсомола, где ребята излагали свои взгляды, я выступил и показал, что это – анархо‑синдикалистские идеи. Ребята тогда с этим не соглашались, хотя потом их эволюция шла именно в эту сторону. А меня потом после заседания пожурили: мол, не надо так, с обвинениями в анархо‑синдикализме, мол, перегнул палку. С ребятами надо осторожнее работать. По линии партийных кадров нам потом постоянно указывалось, что у нас есть „Община“. Как недостаток. А мы пытались представить это как достоинство, успех в деле перестройки. Ребята интересные, глубокие. У них, конечно, есть загибы, но мы, как старшие товарищи, должны прийти на помощь…»

 

В кулуарах горкома демократы согласились, что их проекты вполне совместимы, поддержали предложенный историками порядок дискуссии и договорились поддерживать контакты в дальнейшем. Но кампания выдыхалась.

Между тем дискуссия начинала задыхаться и в институте. Комсомольские секретари факультетов проводили собрания актива, где приходили к выводу о нецелесообразности институтской конференции по вопросу демократизации Устава. 2 марта на встрече с комитетом ВЛКСМ МГПИ членам группы было официально заявлено, что институтской конференции не будет.

 

Вспоминает А. Исаев: «Предлог был совершенно смехотворным. Мол, не высказалось большинство факультетов. Вообще я сейчас поражаюсь, как нам вопреки откровенному сопротивлению институтского комитета и парторганизации вообще удалось провести эти конференции, которые высказались за продолжение дискуссии и поддержали часть наших предложений».

 

В качестве альтернативы предлагалось послать в адрес съезда все предложения, которые выдвинуты в институте. По мнению комсомольских руководителей, негативные явления были вызваны не Уставом, а практикой работы. Ее и предполагалось улучшать. Группа предпочла не идти пока на прямую конфронтацию и перейти к организации группы по интересам в соответствии со своим проектом Устава.

Кампания за реформу ВЛКСМ позволила группе отработать тактику кампаний, которая применялась затем до 1990 года и состояла из нескольких этапов: разработка проекта, подготовка костяка инициативной группы, активная агитация в сочетании с обращением к властям, сплочение силы присоединившихся к движению на этом этапе, этап конструктивной работы (пользуясь термином Ганди)»[45]. Вслед за напряженной кампанией наступал этап организационной рутины, без которой были невозможны новые атаки.

Главная задача, которую ставили перед дискуссией лидеры инициативной группы, была выполнена – удалось привлечь на сторону оппозиционных взглядов десятки студентов. Теперь их нужно было организовать для долговременной политической работы. Предстояло покрыть всю страну филиалами организации, чтобы заставить власть считаться со следующей политической атакой. Но тут выяснилось, что страна и так уже полна неформалами.

В середине марта на КСИ вышла одна из активисток инициативной группы по реформе ВЛКСМ Т. Титова. Оказывается, мы не одиноки во вселенной, и она населена множеством братьев по разуму. «Принюхивание» полуподпольных групп друг к другу было осторожным, и первое впечатление друг о друге часто было как о людях не вполне адекватных.

 

Вспоминает А. Исаев: «Пельман сидел в роскошном, как нам тогда показалось, здании на Кропоткинской. Но чем эта штука занималась, было непонятно.

Григорий представил нам представителей «хэп‑федерейшен», из которой потом вышла либеральная группа «Гражданское достоинство». «Чем они занимаются?» – «А вот, играют в желтый мячик». Я тогда подумал, что это либо ненормальные, либо те самые масоны, о которых так много говорят ученики А. Кузьмина (профессор МГПИ, один из теоретиков патриотического движения. – А. Ш.). Какой‑то желтый мяч, какая‑то таинственность.

Недавно я встречался с Б. Кольцовым из НТВ, который тогда был членом этой федерации, сказал ему, что, увидев этих людей, решил, что у них не все дома. Но выяснилось, что мы тоже произвели на них подобное впечатление. У рафинированная символистская субкультура, новая система общения, принципиально альтернативная совковой, мечта о выходе из подполья и развитии либерального движения. А тут приходит какая‑то «комса» и начинает грузить какой‑то реформой ненавистного комсомола, гори он огнем.

Но хитрый Пельман все это внимательно выслушал и начал нам рассказывать про социальные инициативы. И тоже нес что‑то, что казалось нам полным бредом: какая‑то девочка предложила всюду поставить аппараты, чтобы удобно было кидать мелочь в фонд мира. И в таком духе. Но из разговора выяснилось, что для Пельмана важна не только содержательная сторона инициатив, а сам факт их поиска и объединения. Это было серьезно».

 

Модель Клуба социальных инициатив позволила соединить между собой в единую сеть контактов разнородные гражданские группы, легализовывавшиеся самым невероятным и экзотическим способом.

Несколько дней спустя прошла расширенная встреча представителей клуба и молодых историков. Там присутствовали будущие активные участники общественной жизни Б. Кагарлицкий, М. Малютин, В. Корсетов и Г. Пельман.

 

Вспоминает А. Исаев: «Там мы снова начали излагать свой комсомольский проект и были встречены с очень глубоким вниманием. Причем по некоторым репликам было ясно, что присутствующие были настроены очень радикально антикоммунистически. Когда мы упомянули о методах запрета дискуссии, мы услышали: „Ну понятно, обычное торжество „социалистической демократии“. Меньше всего можно было предположить, что Малютин, например, член КПСС. А после некоторых комментариев Кагарлицкого мы решили – это матерое гнездо, организация типа польского КОС‑КОРа. Мы его быстро нащупали“.

 

БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ

 

НЕФОРМАЛЫ И ДИССИДЕНТЫ

 

ОБРАБАТЫВАЯ ПИСЬМА и раскидывая сети общественных контактов, Клуб социальных инициатив собирал богатый урожай. Выяснилось, что СССР вовсе не является общественно‑политической пустыней.

 

Вспоминает Г. Павловский: «Все признавали права клуба координировать движение, причем даже не спрашивая, в каких целях. Это были сотни групп».

 

В реальном политическом движении остались только десятки. Зато какие!

Одно из писем пришло из Москвы, от «хэп‑федерации» (hap‑federation). Люди обрались для того, чтобы играть в «хэп», игру, похожую на теннис.

 

Вспоминает Г. Павловский: «Они себя вели крайне конспиративно. Ни один человек не поверил бы, что они собираются именно для того, чтобы играть в „хэп“. Видимо, это прикрытие чегото страшного».

 

Впрочем, большинство участников группы потом не стало заниматься политической деятельностью. Бросался в глаза западный «прикид» участников.

В начале 1986 года «хэп‑федерация» подключилась к обработке писем, лидер группы Виктор Золотарев и его сестра Анна писали по адресам, обзванивали выявленных неформалов, устанавливали все новые связи. Так у клуба появился аппарат. Правда, весной 1987 года энергия «хэпов» в клубе ослабла – большинство не было готово следовать за Золотаревыми в политику. Лидерам клуба пришлось икать новых «рабочих лошадок».

 

Вспоминает Г. Павловский: «В 1986‑м на нашем горизонте появились питерцы, среди которых было много антикоммунистов – Волчек, Зелинская и другие».

 

Впрочем, при общности взглядов на социализм питерцы очень поразному смотрели на отношения неформалов с диссидентским движением. Редактор «Митина журнала» Д. Волчек обвинял неформалов в нерешительности, локальности требований, «стремлении выстроить свои органы по уже существующей советской бюрократической схеме» в «губительной тяге к компромиссам», «желании любой ценой, в том числе и ценой прямого раскола, отгородиться от правозащитного движения»[46].

Е. Зелинская, редактор журнала «Меркурий», отвечала ему: «Говорить о расколе между никогда не сливавшимися движениями так же некорректно, как сообщать о разводе двух людей, не только не состоявших в браке ранее, но говорящих на разных языках»[47]. Большинство неформалов, независимо от взглядов, не собиралось наследовать у диссидентов логику тотального противостояния советской системе. У них были свои традиции.

Диссидентское движение даже в условиях перестройки не смогло восстановиться. Выжидание Андрея Сахарова закончится только в конце 1988 года, Ковалева – и того позже, не говоря о других, которые так и не станут участвовать в политической деятельности. Кто‑то сидел на чемоданах, кто‑то выжидал, чем кончатся реформы Михаила Горбачева. Радикальное неприятие «системы» обернулось неспособностью действовать в условиях ее либерализации.

Исключение составила команда Валерии Новодворской, которая стала строить партию, что для диссидентов означало разрыв с традициями «движения».

Задолго до описываемых событий, 4 июня 1982 года, группа диссидентов провозгласила создание инициативной группы «За установление доверия между СССР и США» (позднее стала называться «За установление доверия между Востоком и Западом» или коротко – «Доверие»). Группа была практически полностью разгромлена КГБ, но в 1987 году часть ее бывших членов возобновила деятельность и создала правозащитный семинар «Демократия и гуманизм». Он проходил на квартире Евгении Дебрянской, собирал около 30 человек. Лидером семинара стала Валерия Новодворская. «Доверие» выступало с пацифистскими идеями («народная дипломатия», вывод войск из Афганистана). Но семинару Новодворская придала более всеохватную политическую тематику: резкая критика КПСС и коммунистического режима с 1917 года и до наших дней. «Демократия и гуманизм» стала основным наследником диссидентского движения в неформальном сообществе.

Несмотря на участие в семинаре группы молодых «младомарксистов» (А. Грязнов, А. Элиович и другие), основное направление пропаганды семинара было либеральным. Это была первая заметная организация времен перестройки, которая придерживалась либеральных взглядов в собственном смысле слова. Летом 1987 года участники семинара попробовали провести несколько уличных акций. Но они были малочисленными (10‑20 участников) и либо напоминали прогулки по Тверскому бульвару, либо пресекались милицией.

4 мая милиция жестоко разогнала тусовку хиппи на Гоголевском бульваре, избив несколько человек. Г. Павловский, который к этому времени стал работать в журнале «Век XX и мир», прибыл на место событий и затем распространил информацию о расправе в кругах неформалов и журналистов (с этого началось его сотрудничество с В. Юмашевым). Клуб социальных инициатив организовал по этому вопросу небольшую пресс‑конференцию.

Одновременно клуб провел большое обсуждение проблем культуры. Собралось множество людей, озабоченных ситуацией с памятниками культуры в Москве. «Одной из идей было восстановление храма Христа Спасителя, тем более что бассейн „Москва“ был рядом»[48]. Разгоряченная спорами, часть участников на следующий день вышла на демонстрацию «Памяти»[49]. Это было уже слишком – у клуба отобрали помещение.

Вокруг кипели дискуссии. Люди стремились успеть выговориться, пока дают. Более опытные люди приходили установить контакты. Пока оппозиция не имела поддержки снизу (ее предстояло создать), следовало озаботиться прикрытием сверху.

Клуб социальных инициатив стремился занять не только нишу координатора неформалов, но и связующего звена между ними и «прорабами перестройки», видными представителями статусной интеллигенции. Одну линию этих связей обеспечивал Г. Павловский через круг Гефтера и редакцию журнала «Век XX и мир», работавший под одной крышей с «Московскими новостями». Там собирался круг известных «либеральных коммунистов», опиравшийся на поддержку реформаторов в ЦК КПСС.

 

Г. Павловский так объясняет политическую модель, которую выстраивал этот круг: «Передо мной стояла задача соединить сектор теневых либералов круга Гефтера – Карпинского, зафиксировав их позицию в качестве разработчиков курса, с неформалами в качестве носителей этой концепции и партией в качестве усилителя, транслятора и мультипликатора».

 

У этой модели был один, но существенный недостаток – как выяснилось, неформалы не готовы были признать интеллектуальное превосходство и принять руководство «теневых либералов».

Другая линия тянулась к Советской социологической ассоциации и ее президенту академику Т. Заславской. Она воспринималась одновременно и как прикрытие, и как канал связи с реформистским крылом Политбюро, прежде всего с Яковлевым. Здесь уже неформалы видели себя частью (наряду с ассоциацией) «выносных мозгов» реформаторов. Под патронажем Заславской клубу стал проводить круглые столы с видными учеными.

На этих мероприятиях выступавшие говорили кто о чем – ведь раньше можно было высказываться только в узком кругу знакомых, а теперь – публично.

 

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Приходила публика и охала: „Ах, что говорят!“. Обсуждали все – от отсутствия детских площадок до поддержки перестройки. Прикрывало нас присутствие Заславской и других ученых».

 

В стенгазете клуба цитировались слова Заславской на одном из заседаний клуба: «Необходимо выяснить, какими темпами выпускать джинна из бутылки». Под джинном имелся в виду рынок.

В феврале 1987 года Клуб социальных инициатив начал серию дискуссий в рамках всенародного обсуждения закона о предприятии. Ее организаторы рассчитывали довести свои выводы до лидеров либерального крыла КПСС в лице А. Яковлева, который покровительствовал Советской социологической ассоциации. Доминирующие идеи были рыночными, но не выходившими за рамки демократического социализма. Кампания была не шумной, упор делался на высокий уровень официальной компетентности. На заседание 14 марта, где впервые присутствовали студенты МГПИ, пришло шесть докторов наук.

Клуб социальных инициатив мог превратиться в систему организации научных симпозиумов или в группу статусной научной интеллигенции (такая модель в 1989 году реализовалась в клубе «Московская трибуна»). Но это похоронило бы сам смысл клуба. В нем стали формироваться достаточно автономные подразделения.

 

В рамках клуба была создана лаборатория общественного самоуправления, которая к 29 марта 1987 года подготовила итоговый документ «К проекту закона о социалистическом предприятии». Его авторы считали возможным развивать самоуправление в рамках принимаемого официального закона. Необходим был только «механизм реализации основных положений закона».

Политическая философия документа строилась на несовпадении демократии и эффективности: «Однако демократизация управления должна проводиться без ущерба для ее эффективности. Демократия является великой ценностью сама по себе. Именно поэтому необходимо позаботиться о том, чтобы сделать ее работоспособной с самого начала». Авторы нащупали одно из уязвимых звеньев демократизации, которое позднее станет одним из мотивов ее свертывания.

Документ испытал на себе также влияние принявших участие в дискуссии молодых историков, повсеместно проповедовавших делегирование, но в основе документа лежал заложенный в законе принцип заводского парламентаризма, объявляющий высшим органом предприятия многочисленное и потому легко контролируемое административным центром общее собрание или конференцию. «Рабочие обладают достаточной текущей информацией для выбора начальников цехов, но не могут компетентно выбирать директора на заводе с численностью работников свыше 250 человек. По нашему мнению, необходимо пересмотреть пункт 3 статьи 6 закона и указать в нем возможность проведения многоступенчатых выборов… Директор избирается правлением».

Принцип делегирования подразумевалось применить и для демократизации иерархии министерств: «Принцип представительной демократии не может быть ограничен пределами предприятия. Необходимо создать представительные органы из демократически избранных правлениями директоров на уровнях объединения и отрасли. Эти органы должны были обеспечить принятие решений в демократическом, а не бюрократическом порядке, наладить контакты между производителями и потребителями еще в фазе предварительного обсуждения приоритетов будущего плана, обеспечить гласное и справедливое решение конфликтов».

 

Одно дело – советовать властям, как организовать производство, а другое – проникнуть на заводы, создать ячейки своей «Солидарности».

Ценным контактом Клуба социальных инициатив стал Клуб социально активных людей, который был создан рижским психологом С. Игоренком в декабре 1986 года. Начав с расследования педагогических злоупотреблений и критики бюрократизма, клуб затем сосредоточился на правовой помощи рабочим (прежде всего рижскому правозащитнику В. Богданову). Вскоре к клубу присоединились активисты в других городах Прибалтики (в том числе каунасский рабочий и будущий депутат К. Уока). Затем кампания в защиту несправедливо уволенного Богданова нашла поддержку среди нескольких московских интеллектуалов и рабочих‑»правдоискателей», которые начали создавать Межгородской рабочий клуб. Организационную работу по созданию всесоюзного рабочего движения взял на себя Илья Шаблинский. Клуб социальных инициатив связал рабочих‑активистов с неформалами‑социалистами и со столичными учеными‑социологами Леонидом Гордоном, Борисом и Галиной Ракитскими, с которыми «ксишники» познакомились по линии Советской социологической ассоциации.

Так возник еще один КОС‑КОР. Выстраивалась схема специализации, в которой Клуб социальных инициатив продолжал претендовать на роль координатора специализированных координационных центров. Продолжение круглых столов становилось излишним – элитарные дискуссии велись в редакциях журналов. Роль открытой дискуссионной площадки взял на себя клуб «Перестройка». Былая готовность «инициатив» принимать руководство КСИ доживала последние месяцы. Неформалы предпочитали пирамидальной организации корневую горизонтальную сеть. Но пока эта сеть была недостроена, клуб продолжал сохранять свое влияние и центральную роль как собиратель гражданского общества. Но все определеннее вставал вопрос – а что дальше?

 

Вспоминает Г. Павловский: «Неформалы тогда стали хитом. Уже весной 1987 года при слове „неформал“ „прогрессивные“ люди знали, что это такая новая сила. Правда там».

 

 

Вспоминает В. Прибыловский (прежде связанный с группой «молодых социалистов»): «К перестройке я относился очень скептически, но я помню, что Б. Кагарлицкий в 1986 году мне предсказал то, что будет – это падение коммунистического режима и, возможно, развал Советского Союза. Он сравнил это с преддверием Французской революции. Я тогда отнесся к этому скептически и думал, что оптимальный вариант – это наше превращение в Венгрию, но скорее всего это все подавят, а нас посадят, или мы убежим».

 

Вроде бы ситуация развивалась оптимистично. Все зависело от того, выйдут ли на сцену народные массы.

 

ЗАОЧНИКИ

 

13 СЕНТЯБРЯ 1986 ГОДА оренбургский инженер А. Сухарев сумел опубликовать в «Комсомольской правде» приглашение всем желающим обсуждать актуальные социально‑политические проблемы по переписке. Через некоторое время «Комсомолка» была буквально завалена письмами со всего Союза. Сухарев взял себе мешок с письмами. Не на все удалось ответить, но через несколько месяцев возникла сеть переписки в 50 человек, которая в дальнейшем выросла до нескольких сотен адресов. Переписка была организована «таким образом: один излагает свою точку зрения в виде статьи, краткого письма, следующему; тот – третьему, и так далее. В результате письмо, пройдя цепочку адресов, превращается в рукописный журнал»[50]. По предложению М. Кунина из Симферополя были созданы упорядоченные цепочки обмена письмами. Как вспоминал А. Сухарев, «выявились наиболее активные участники, ставшие узлами этой структуры. После первичного обмена мнениями корреспонденты клуба разбились на группы по интересам: экономике, политике, философии и искусству»[51].

Такая система переписки напоминала электронные рассылки начала XXI века. Еще один признак того, что социально‑культурные предпосылки информационной революции формируются раньше технических, – компьютеров в этой сети еще не было. Люди могли поделиться идеями, которые вынашивались годами в безнадежном политическом вакууме. Все эти идеи, первоначально удивительно похожие из‑за общности марксистско‑ленинского источника, столкнулись в острой дискуссии. Образовался Заочный социально‑политический клуб.

Часть участников переписки быстро нашла между собой взаимопонимание и стала формировать в клубе марксистско‑ленинское ядро (центрами этой тенденции стали Киев, где переписку координировал И. Купка, а затем Москва). За год политучебы, притока новой информации и новых людей эта структура начала расслаиваться. Небольшое количество старых членов клуба пошли по пути ломки стереотипов, при которой цитаты Ленина не могли остановить приближения к демократическим и гуманистическим ценностям (это можно отнести к А. Сухареву, П. Смертину, ленинградской группе клуба).

В ноябре 1986‑го и феврале 1987‑го инициативное ядро Заочного социально‑политического клуба собиралось на встречи. Первая определила принципы переписки, вторая попыталась создать легальную организацию. Поскольку возникновение клуба было инициировано «Комсомолкой», то на нее возлагались некоторые надежды. Было написано «Воззвание ко всем революционным силам страны», которое разослали по сети. Воззвание содержало призыв посылать письма в адрес «Комсомольской правды» с предложением создать при ней сеть политклубов. «В начале марта А. Сухарев пришел с этим предложением в редакцию. Им отказали»[52]. Не получив «крышу», клуб стал эволюционировать к большей оппозиционности. Преобладавшие в нем марксистыленинцы («эмелы») относились к КПСС ничуть не лучше, чем «эсдеки». Считалось, что КПСС предала марксистско‑ленинские идеалы. На майские праздники 1987 года собралась конференция заочного клуба, которая приняла устав, пока очень плюралистичный, но упоминавший, что клуб создан «на марксистсколенинской основе».

 

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

 

УСТАНАВЛИВАЯ КОНТАКТЫ с другими инициативами, неформальные группы стремились использовать их актив для своих проектов. Характерным примером такого противоречивого сотрудничества явился эпизод отношений «общинных социалистов» с группой педагогов‑коммунаров.

Во время комсомольской кампании через студентов физфака федералисты установили контакт с полуподпольной коммунарской группой, руководившей тремя педагогическими клубами РВС – «Рассвет», «Ветер» и «Стрела».

РВС возник в 1986 году из двух групп коммунарского движения. Один из лидеров этой группы М. Кожаринов пишет: «Своими генеалогическими корнями наша история уходит в историю „Дозора“ – педотряда коммунарского толка при АПН (лаборатория психологии подростка Института психологии), где работал О. В. Лишин – руководитель объединения»[53]. Коммунарские группы, как позднее политические неформалы, размножались делением. Коммунары‑педагоги подращивали молодой актив, который вступал в конфликт со своими учителями. От «Дозора» откололся педотряд «Бриг», действовавший в МГУ, который, в свою очередь, породил педотряд «Рассвет», сосредоточившийся на работе не в школах, а в клубах по месту жительства детей. Он превратился в разновозрастную группу, где дети и студенты‑педагоги занимались общественно полезными делами. Группа студентов физфака МШИ (лидеры М. Кожаринов и В. Соколова) выступили за создание на основе «Дозора» единой системы автономных педотрядов, но О. Лишин эту идею не поддержал, и молодые физики стали строить систему самостоятельно, создав педотряд «Ветер». «Рассвет» и «Ветер» создали объединенный ревком (А. Нечаев, А. Ампилов, М. Кожаринов и В. Соколова), выпускники «Ветра» стали новыми комиссарами «Рассвета». Это позволило вовлекать новых детей и привело к почкованию «Рассвета» на родственные группы, первой из которых стала внешкольная пионерская дружина «Стрела» – применение идей комсомольской дискуссии к пионерии. Методы работы РВС были основаны на сочетании коммунарских педагогических методик, ролевых игр и разрешенной общественной работы (интернациональна дружба, туризм и так далее).

Деятельные физики произвели на историков большое впечатление, тем более что Колеров и Нечаев на словах активно поддерживали идеи федерализма, синдикализма и рыночного социализма. Тогда же с будущими «общинниками» начали сотрудничать истфаковские коммунары (Л. Наумов и др.). В марте 1987 года была проведена совместная большая ролевая игра со школьниками, где моделировалась «буржуазная» революция. В ходе этой игры роман с физфаковцами подвергся первому испытанию, которое было лишь предвестием более позднего конфликта.

 

Вспоминает А. Исаев: «В ходе этой игры физиками и их учениками была установлена жесткая якобинская диктатура. Я играл ремесленника, назначил цену за свою продукцию. Мне говорят: „За эту цену у тебя не будут покупать“. Тогда я говорю, что не буду работать. И меня хвать – сажают в кутузку. Это все как бы соответствовало историческим закономерностям. Действительно, в ходе революции такие диктатуры возникают. Мы предлагали продолжить развитие событий и эту диктатуру свергнуть. И тут с удивлением обнаружили, что физики в восторге от происшедшего, от того, что дети своим умом сразу дозрели до социалистической революции! Организовали революционный легион, который наводит железный порядок. Я был потрясен. Какая социалистическая революция?! Это же бюрократическая диктатура, против которой мы все выступаем. С этим же бороться надо. Мы сорганизовали „крестьян“ – школьников, которых „доставали“ якобинцы, и готовили поход на город, чтобы разогнать этот легион. А за что выступать? В этих условиях – за конституционную монархию с городским советом. Под эти знамена собралась огромная армия. Но страсти среди детей так накалились, что в этот момент игра была остановлена». Игры играми, но этот эпизод предвосхитил выбор, который позднее придется делать всерьез.

 

 

«ПЕРЕСТРОЙКА»

 

ЛУЧШЕЙ ДИСКУССИОННОЙ площадкой московской общественности в 1987 году обладал клуб «Перестройка». Он возник на заседании клуба друзей «Эко» (экономический журнал, пользовавшийся популярностью у либерально‑коммунистической интеллигенции) в феврале 1987‑го. В этой встрече приняли участие сотрудник Центрального экономико‑математического института В. Перламутров, экономисткоммунист Е. Гайдар, ленинградцы П. Филиппов, В. Монахов и другие.

В. Перламутров договорился с руководством Центрального экономико‑математического института о том, что в актовом зале института будут проходить публичные обсуждения докладов на актуальные темы. Так этот институт стал одним из центров общественной жизни. Клуб назвали в честь курса Михаила Горбачева – не подкопаешься. «Первоначально казалось, что дискуссии „Перестройки“ будут лишь публичным продолжением академических споров»[54], – вспоминает один из ее активистов В. Игрунов. Но публика не собиралась удерживаться в академических рамках. Ведь она получила место, где можно говорить, что наболело. Гайдар охладел к клубу, другие видные либерально‑коммунистические деятели заходили на заседания как почетные гости, но именно гости, а не руководители. Зато Клуб социальных инициатив стал активно участвовать в работе «Перестройки» – это избавляло его от необходимости заниматься организацией дискуссий.

 

Вспоминает Г. Павловский: «Перестройка» проектировалась как открытый клуб, за которым стоит Клуб социальных инициатив как управляющая ложа».

 

Эта конструкция не вполне получилась, так как организаторы «Перестройки» были людьми с собственными амбициями, самостоятельными идеями и к тому же быстро оказались по разные стороны баррикад во внутриклубной борьбе.

На трибуну «Перестройки» в качестве докладчиков приглашали видных ученых и публицистов: Б. Курашви