Петроградская ЧК и организация доктора В. П. Ковалевского в 1918 г

Петроград — бывшую столицу Российской империи, как уже отмечалось на страницах этой книги, можно с уверенностью называть столицей красного террора осенью 1918 г. Среди важнейших дел Петроградской ЧК в этот период числится дело контрреволюционной организации доктора Владимира Павловича Ковалевского (1875–1918). Краткая предыстория этого дела следующая. В июне 1918 г. в Архангельск из Вологды, Москвы, но прежде всего из Петрограда, стали прибывать группами и поодиночке бывшие офицеры, преимущественно гвардейских полков и морского флота. Многие из них имели на руках подлинные документы, выданные Вологодским Военконтролем или военными организациями Петрограда[736]. При этом сам поток морских офицеров в Мурманск и Архангельск весной-летом 1918 г. был очень большим. Так, в Москве, на Ярославском вокзале в поезде на Вологду целый вагон оказался занят офицерами, которые через этот город направлялись в Архангельск [737].

В начале августа 1918 г. близ станции Плесецкая Архангельской железной дороги красноармейцы заметили подозрительного человека. Он был задержан, и при обыске у него был обнаружен пропуск на имя Сомова, выданный Вологодским Военконтролем. На допросе в следственной комиссии поезда М. С. Кедрова, начальника Северо-Восточной завесы, задержанный дал показания при условии, что ему будет сохранена жизнь.

Согласно показаниям, он был послан из Петрограда доктором Ковалевским в Архангельск к англичанам. В поездке его «вели» члены организации Ковалевского, которых он должен был узнавать в пунктах следования по желтой пуговице на поношенном пальто, и так вплоть до Архангельска. В Архангельске ему после обмена паролем поручено было передать донесение, а затем вступить на службу к белым. Донесение он проглотил при задержании. Свои показания Сомов подтвердил и на следствии в Вологодской ЧК (председатель П. Н. Александров).

Данные Сомова позволили установить место ключевого переправочного пункта на станции Дикая, рядом с Вологдой. Переодетые чекисты с условным знаком в виде нашитой желтой пуговицы вскоре перехватили на станции военного летчика Оллонгрена, офицеров-артиллеристов Белозерова и Солминова, юнкера Михайлова. Последующие допросы позволили чекистам выйти на след бывшего полковника 6-го Лужского советского полка Куроченкова, который был арестован в поезде на станции Чебсара в ночь с 19 на 20 августа 1918 г. Во время следования поезда до Вологды он выпрыгнул из вагона на полном ходу, сломав при этом руку. Вынужденный обратиться к жителю деревни Анисимово крестьянину Александру Савину, Куроченков предложил ему 40 тыс. руб. за надежное укрытие и помощь. Савин под предлогом более надежного места для укрытия привел Куроченкова в Несвойский сельсовет, откуда его доставили в Вологодскую губчека. Позднее М. С. Кедров распорядился из конфискованных средств выделить 5 тыс. руб. Несвойской волости на культурно-просветительную работу и объявил Савину революционную благодарность. Также были арестованы другие фигуранты этого дела в Вологде. Всего по нему расстреляли более 30 человек[738].

Параллельно развивались события в Петрограде. Еще до ареста Куроченкова, в июле 1918 г., в Петроградскую ЧК обратились два работника следственной комиссии Нарвско-Петергофского района — Богданов и Самодед. Они сообщили, что шоферу их комиссии предлагали уехать на работу в Мурманск, с выдачей аванса в 400 руб. и ежемесячным окладом в 500 руб. Чекисты Богданов и Самодед при посредничестве шофера встретились с вербовщиками, которые выдали им под расписку аванс по 400 руб. и сообщили адрес в Мурманске, по которому они должны были прибыть. Вербовщики были задержаны, но на улице предприняли попытку побега, при этом один из вербовщиков был убит, а второй ранен. На последующем допросе выяснилось, что фамилия убитого — Деев, а раненого — Логинов[739]. Показания последнего были малоинформативны. Более удачными оказались результаты засады на квартирах вербовщиков. Среди задержанных оказался и бывший офицер Рогушин. Благодаря его показаниям стало известно о хорошо законспирированной организации, занимавшейся вербовкой бывших офицеров и технических специалистов для формировавшихся на Севере белогвардейских соединений и сбора шпионских сведений.

21 августа в Петрограде был арестован доктор В. П. Ковалевский. В период русско-японской войны он был военным врачом на госпитальном судне Красного Креста «Монголия» (был награжден знаком за оборону Порт-Артура). В дальнейшем проходил службу в качестве старшего военного врача на кораблях российского военного флота «Сивуч», «Паллада», «Аврора», «Император Павел I» и других, имел обширные связи среди моряков. Последнее обстоятельство окажется важным при формировании подпольной организации. После своей отставки в марте 1917 г. он работал санинструктором Балтийского флота. 22 августа состоялся первый допрос Ковалевского, на котором его лично допрашивал председатель Петроградской ЧК М. С. Урицкий. На допросе он признался, что был знаком с полковником Куроченковым в качестве своего пациента, а также с английским военно-морским атташе, капитаном Френсисом Алленом Кроми, с которым пересекался еще до революции по делам службы[740]. Дальнейшие аресты и допросы проходивших по этому делу лиц (около 60 человек) позволили выявить более обширные и глубокие военные и внешнеполитические связи доктора Ковалевского.

Следует сказать несколько слов о практике репрессивной политики ВЧК в столице красного террора. Как правило, маршрут арестованных в Петрограде пролегал через первичное посещение Петроградской ЧК на Гороховой, 2 (с октября 1918 г. улица переименована в Комиссарскую). Общее количество, единовременно находившихся здесь арестованных лиц в период красного террора можно определить в 300–400 человек. При этом сами арестные помещения были рассчитаны на 150 человек, в дальнейшем уже после апогея красного террора, именно эта цифра фигурировала в финансовых требованиях ПГЧК в январе 1919 г. (по 8 руб. довольствия на человека) [741]. Однако выдерживалась эта норма крайне редко, как в 1919 г., когда численность арестованных во второй половине года составляла ежедневно 235 человек[742], тем более в 1918 г., когда в камерах на одно место приходилось по 2–3 арестанта. Учитывая, что часть арестованных и в этих обстоятельствах находилась в одиночном заключении, среднюю численность арестантов Гороховой, 2 в период красного террора можно считать примерно в 300 человек. В отдельные дни она могла доходить до 400 человек, с последующей быстрой разгрузкой помещений. В здании Петроградской ЧК на арестанта заводили дело и в дальнейшем, учитывая небольшой фонд помещений, переводили в другие тюрьмы. Исключения делались только для лиц, проходивших по крупным политическим или экономическим делам.

После Гороховой чаще всего арестантов переводили в более обширные для приема арестованных помещения Дерябинских казарм, Дом предварительного заключения на Шпалерной улице (д. 25) или в Кресты. Расположенные на Васильевском острове Дерябинские казармы (ранее — казармы морского дисциплинарного батальона, затем — морская тюрьма; угол Чекушинской набережной и Большого проспекта Васильевского острова, д. 104) были с августа 1918 г. главным «отстойником» Петроградской ЧК. Здесь арестованные могли находиться в течение многих месяцев, с возвратом на Гороховую, 2 для уточнения деталей дел или отправкой уже в иные места заключения. Согласно воспоминаниям М. П. Чельцова тюрьма «представляла из себя до десяти — двенадцати отдельных камер, каждая от семидесяти до ста пятидесяти человек, — это норма. Но чаще бывало наполнение каждой камеры двойным комплектом, так что спали по трое на двух кроватях, на полу, на столах»[743]. Таким образом, наполняемость Дерябинских казарм колебалась от полутора тысяч до более частых в этот период двух-трех тысяч арестантов. В примерно две тысячи сидельцев оценивал количество «жителей» Дерябинских казарм сидевший здесь Ю. Д. Безсонов[744]. Состав арестантов был самым различным. «Населена Дерябинка была все «врагами отечества», т. е. большевиков; это были бывшие люди — из интеллигенции, молодых и старых офицеров, купцов, чиновников. Только одна камера была наполнена исключительно уголовным элементом; она всегда была на запоре, и мы с ней не имели почти никакого общения; из нее к нам приходили только по указанию начальства уборщики, нами оплачиваемые. Впрочем, в нашей камере было человек пять — шесть крестьян из Ямбургского уезда, обвинявшихся в каком-то противлении властям»[745]. Имелись в казармах и камеры, предназначенные исключительно для офицеров. Расстрелов в самой тюрьме, как и на Гороховой, не производилось.

Дом предварительного заключения на Шпалерной улице также использовался для арестантов с предполагаемыми длительными сроками следствия. Наполняемость его была меньшей, но и это были сотни арестантов. Существуют архивные данные о наполнении тюрьмы в более поздний период. Арестантская вместимость Шпалерной в 1919 г. увеличилась от 260 здоровых и около 20 больных в начале года до 1700 и 150 человек соответственно во второй половине 1919 г[746]. Если учитывать, что в конце 1918 г. численность арестованных резко уменьшилась, то вторая цифра может служить отправной точкой для установления максимальной численности находившихся здесь арестантов в сентябре 1918 г. На наш взгляд, это максимально 1200–1500 человек.

Третьей тюрьмой по наполняемости арестованными органами ЧК были знаменитые Кресты, но численность чекистских фигурантов здесь составляло меньшую цифру: несколько сотен человек. Два других известных места нахождения арестантов — Петропавловская крепость и арестантская баржа, первоначально находившаяся рядом с ней, а затем отбуксированная к Кронштадту. В совокупности они давали тысячу арестантов. Отметим, что именно в Петропавловской крепости проходили расстрелы арестованных, а баржа была впоследствии затоплена вместе с находившимися там заложниками. Из других тюрем использовавшихся Петроградской ЧК можно упомянуть бывшую военную тюрьму на Нижегородской улице на Песках, арестные помещения в Кронштадте, несколько пунктов созданных при вокзалах и т. д.

Весь этот тюремно-арестантский комплекс позволил принять всю массу задержанных осенью 1918 г. При этом творцы репрессивной политики в Петрограде могли позволить себе освободить любого из арестованных, невзирая на звучность фамилии. Так, врачу И. И. Манухину (1882–1958) удалось выручить арестованную семью Рузских из пяти человек (мать, сын и три дочери), освобождения которых обеспечил «хозяин города» Г. Е. Зиновьев в качестве гонорара за участие специалиста в консилиуме относительно состояния своего здоровья (аппендицит)[747]. И это был не единичный случай в практике врача. Подобные случаи фиксировались и в отношении Е. Д. Стасовой, Г. И. Бокия, В. Яковлевой и т. д.

Возвращаясь к делу доктора Ковалевского необходимо отметить, что политические события конца 1918 г. внесли свои коррективы в ход следствия. 30 августа 1918 г. в Петрограде в результате теракта был убит М. С. Урицкий, а в Москве состоялось очередное, третье по счету покушение на жизнь В. И. Ленина. Как уже отмечалось, эти террористические акции были следствием давно начавшейся «охоты» на вождей Октябрьской революции. Отметим однако, что ряд обстоятельств убийства Урицкого и событий, последовавших после него, имели непосредственное отношение к делу Ковалевского. Во-первых, укажем на имевшуюся связь убийцы Урицкого Л. А. Каннегисера (1896–1918) с подпольем и организацией Ковалевского-Куроченкова. В воспоминаниях В. И. Игнатьева говорится, что Каннегисер являлся одним из его сотрудников по военной организации, ведавшим связью. При этом Игнатьев не отрицал контактов в Петрограде как с организацией доктора Ковалевского, так и с террористической группой Семенова[748]. Во-вторых, представляет интерес зафиксированная в тех же воспоминаниях поездка Каннегисера в августе 1918 г. в Вологду. Как указывалось выше, Вологда являлась как перевалочным пунктом на пути в Мурманск-Архангельск, так и центром военной организации полковника Куроченкова. Можно отметить и английский след в виде финансирования в Вологде организации Игнатьева представителем английской миссии Гилеспи [749]. В-третьих, отметим родственные связи Каннегисера с М. М. Филоненко, а также их совместную подпольную работу. Филоненко возглавлял достаточно крупную террористическую группу в Петрограде и ставил своей целью организацию ряда громких террористических актов. О возможности новых террористических актов против видных партийных и советских работников в Петрограде предупреждало и анонимное письмо бывших членов партии эсеров, посланное СНК после убийства В. Володарского. В письме упоминались как организаторы готовившихся терактов: Савинков, Филоненко, Колосов, так и другие эсеровские активисты. С данным письмом был знаком и Урицкий[750]. Незадолго до убийства Урицкого Каннегисер встречался с ним под предлогом имевшихся у него данных об организации, готовивших покушение. В-четвертых, есть ряд данных о связи Каннегисера с англичанами. Об английском следе в деле Урицкого писал в последствии следователь Э. Отто [751].

Не случайно Петроградская губчека, совместно с ВЧК, получив известие об убийстве Урицкого и покушении на Ленина, совершила 31 августа 1918 г. вооруженный захват Английского посольства. Однако, как уже отмечалось на страницах этой книги, не подготовленная соответствующим образом акция была малорезультативна. Военно-морской атташе Кроми, отстреливаясь от чекистов, успел сжечь большинство компрометирующих документов. Сам он в перестрелке погиб, тем самым были оборваны многие ведущие к нему нити. Тем не менее, связь английской разведки с организацией Ковалевского была позже доказана следствием, хотя и не в полном объеме. Согласно сведениям участвовавшего в проведения следствия Н. К. Антипова, организация занималась сбором шпионских сведений для англичан, переправкой через Петроград различными маршрутами (Антипов указывает на 5 основных) в Архангельск и отчасти Вологду бывших офицеров, а также готовила возможное вооруженное восстание в Петрограде и Вологде[752].

В декабре 1918 г., согласно сообщениям советских газет по делу Ковалевского, расстреляно 13 человек. Первое сообщение о расстреле поместили «Известия ВЦИК» в номере от 8 декабря 1918 г. В сообщении говорилось о раскрытии вербовочной шпионской английской организации, занимавшейся отправкой на Мурманский фронт офицеров, и расстреле 11 ее членов. 20 декабря сообщения о расстреле проходивших по делу Ковалевского лиц поместили «Петроградская правда» и «Красная газета». В первом сообщении говорилось о расстреле по постановлению ЧК по борьбе с контрреволюцией Союза коммун Северной области 13 декабря 1918 г. 16 человек, из них 13-ти — «по делу организации, поставившей себе целью вербовку белогвардейцев на Мурман: 1. Ковалевский Владимир Павлович — военный врач, глава организации, связывавшей ее с английской миссией. 2. Морозов Владимир Владимирович. 3. Туманов Владимир Спиридонович. 4. Де Симон Анатолий Михайлович. 5. Логин Иван Осипович. 6. Плен Павел Михайлович (в 1917 г. являлся также главой организации, отправлявшей офицеров на Дон). 7. Грабовский Александр Александрович. 8. Шульгина Вера Викторовна — пайщица и главная организаторша кафе «Goutes», служившего явкой для белогвардейцев. 9. Соловьев Георгий Александрович. 10. Трифонов Иван Николаевич. 11. Бетулинский Юрий Андреевич (титулярный советник, участник Русско-английского ремонтного товарищества на Мурмане). 12. Веселкин Михаил Михайлович — главный организатор Русско-английского ремонтного товарищества на Мурмане. 13. Рыков Александр Николаевич»[753]. К списку добавились двое человек: В. В. Шульгина и А. Н. Рыков. Еще трое были расстреляны, согласно сообщениям газеты, по другим делам: «II. Христик Иосиф Павлович — шпион, состоявший на службе англичан и французов, не раз пытавшийся по подложным документам пробраться в район расположения англо-французских войск для установления личной связи. Производил растраты, поджоги и шантаж. III. Абрамсон Кальман Абрамович — шпион-белогвардеец, с подложными документами систематически ездивший на Украину. IV. Смирнов Иван Александрович — за вооруженный грабеж» [754].

В «Красной газете» также сообщалось о расстреле 13 декабря 16 человек, но без детализации, с указанием ФИО и подчеркиванием их социально-партийного статуса. Так, более точные данные были по Грабовскому (польский легионер), Трифонову (член партии народной свободы), Бетулинскому (титулярный советник) и т. д. Измененный список из 16 фамилий был размещен 21 декабря и в газете «Известия ВЦИК», но и здесь не обошлось без искажений фамилий, хотя и в меньшей степени. Ранее ряд лиц, проходивших по этим спискам, также значился в списках заложников, опубликованных в «Красной газете»: Де-Симон Анатолий Михайлович — капитан 2-го ранга[755]. Туманов Владимир Спиридонович — поручик[756]. Данные списки не были полными, и их публикация была прекращена после третьего списка.

28 декабря в вечернем выпуске «Красной газеты» было размещено интервью одного из руководителей ПГЧК Н. К. Антипова об обстоятельствах дела. Отметим, что ряд моментов в интервью нуждаются в уточнении. Так, В. В. Шульгина названа «сестрой думского Шульгина», на самом деле она являлась родной сестрой генерал-майора Бориса Викторовича Шульгина, а не знаменитого Василия Витальевича Шульгина. Позднее, в начале 1919 г. в «Петроградской правде» он же опубликовал свой обзор деятельности Петроградской ЧК в 1918 г., уделив внимание и делу доктора Ковалевского [757]. Именно Антипов заложил основу подачи дела Ковалевского в советской историографии.

Вместе с тем, дальнейшее уточнение многих «позиций дела» стало проходить вследствие появления новых материалов с «другой» стороны: картину стали дополнять эмигрантские воспоминания и показания арестованных по другим делам в Советской России, спустя порой продолжительное время. В 1922 г. были опубликованы уже упомянутые воспоминания В. И. Игнатьева (члена ЦК партии народных социалистов, председателя ее петроградского комитета)[758]. Воспоминания были написаны Игнатьевым во время пребывания его в Ново-Николаевской тюрьме. В этом же 1922 г. воспоминания были размещены во 2 томе «Красной книги ВЧК»[759]. Согласно воспоминаниям Игнатьева, в Петрограде весной 1918 г. был целый ряд подпольных организаций, в том числе сотрудничавших с партией народных социалистов. Эти организации были тесно связаны с зарубежными военными миссиями, в том числе с англичанами. Игнатьев упоминает организации генерала Геруа и другую — доктора Ковалевского, обе связанные с англичанами. Воспоминания Игнатьева, при всем критичном отношении к ним, все же дают четкое указание на роль Ковалевского в петроградском подполье и его связь с англичанами, тем более что они подтверждаются эмигрантскими воспоминаниями.

В 1928 г. в 4 томе «Белого дела» были опубликованы воспоминания уже самого капитана I ранга Г. Е. Чаплина. В годы Первой мировой войны он командовал эсминцем, служил в экипаже английской подводной лодки и штабе Балтийского флота. В 1917 г. ему было присвоено звание капитана II ранга. В своих воспоминаниях он писал о том, что «находился в тесной связи с покойным английским морским агентом, кап. I ранга Кроми и прочими морскими и военными агентами союзников» [760]. В начале мая 1918 г. Кроми обратился к нему с проектом активизации действий: был предложен подрыв кораблей Балтийского флота (в случае угрозы их передачи большевиками Германии), железных дорог и железнодорожных мостов. По словам Чаплина, для выполнения этих заданий им было предложено создать специальную организацию в Минной дивизии и на больших кораблях[761]. Сам Чаплин состоял к этому времени в штабе одной из многочисленных петроградских подпольных организаций. Помимо него, в штабе состояли еще три лица: « военно-морской врач (выделено автором. — И. Р.), гвардейский полковник и полковник генерального штаба». Организация, помимо прочего занималась переправой офицеров на Дон, к чехословакам на Волгу, и редко — к союзникам на Мурман. После майской встречи произошла переориентация основного направления отправки офицеров: теперь основным становилась их доставка в Архангельск. Военный врач и полковник генштаба остались в Петрограде для организации отправки, гвардейский полковник должен был проникнуть в ряды Красной Армии и получить назначение на Мурманскую железную дорогу и организовать там передаточный пункт. Чаплин же был отправлен в Архангельск для приема офицеров и организации последующего вооруженного выступления[762]. Вскоре Чаплин выехал в Вологду (где получил документы английского гражданина и сотрудника английской военной миссии), а позднее в Архангельск. Здесь он занимался выполнением поставленных целей, а в дальнейшем, по его словам, стал организатором антибольшевистского переворота в Архангельске. Таким образом, воспоминания Чаплина, при явном подчеркивании значимости своей роли, подтверждают наличие организации в Петрограде, руководство ею доктором Ковалевским и ее тесную связь с английской разведкой. Во многом они повторяют факты, изложенные в воспоминаниях Игнатьева.

В этом же 1928 г. в Париже были изданы воспоминания Ю. Д. Безсонова (1891–1970)[763]. Капитан драгунского полка личной охраны Его Императорского Величества до революции 1917 г., участник корниловского выступления и обороны Зимнего дворца в октябре 1917 г., он был арестован в августе 1918 г. и через некоторое время, во второй половине сентября, переведен в Петроград, на Гороховую, 2. Сам Безсонов не принадлежал к организации Ковалевского, но пересекся в заключении с некоторыми из фигурантов этого дела. В камере № 96 он встретил двух знакомых офицеров: Экеспарэ и князя Туманова. Их часто допрашивали до приезда Безсонова, которому они рассказали, что их организация раскрыта и от них требуют, что бы они рассказали все подробности. При этом Безсонов с удивлением замечал в воспоминаниях, что оба арестованных свободно излагали в камере обстоятельства своего дела в присутствии других заключенных, среди которых был староста-провокатор, работавший на чекистов[764]. «Экеспарэ был спортсмен. Мы говорили о скачках, об общих знакомых, но чаще всего разговор переходил к их делу. Он мне рассказал о том, что состоит в организации, которая поддерживается иностранцами-англичанами и что он верит в успех. «Если мы не свалим большевиков изнутри — говорил он, — англичане придут на помощь извне». «Наша организация расшифрована, но есть другие, и мы все-таки победим», — утверждал он. Допрашивали его, по его словам, чрезвычайно любезно: папиросы, мягкое кресло, завтрак, ужин, — все было к его услугам. Осведомленность у них большая. Сам он ничего не выдал, но подтверждал то, что они уже знали. Им в глаза он ругал большевиков и коммунизм, заявляя, что будет с ними бороться. Несмотря на это, ему все время гарантировали жизнь. Не знаю, сознавал ли он опасность, или верил чекистским обещаниям, но, во всяком случае, держал он себя молодцом. С князем Тумановым была несколько иная картина. Ему навалили кучу обвинений. — Сношения с иностранцами, организация вооруженного восстания и т. п. Допрашивали его грубо, все время угрожали расстрелом, предлагая сознаться в действиях, которых он не совершал. Его совершенно запутали и он нервничал. Большей частью свою виновность он отрицал. Не знаю, был ли он вообще виновен в чем-нибудь серьезном. Он был совсем мальчик»[765].

Чуть позже в воспоминаниях Безсонов пишет, что вечером второго дня его пребывания на Гороховой, Туманова и Экеспарэ вывели с вещами (руководил этим, по свидетельству Безсонова, известный чекист А. В. Эйдук) во внутренний двор тюрьмы и расстреляли (в числе пятерых арестантов). Однако отметим, что сам Безсонов не видел расстрела, только крик и работающую машину, и указывал на расстрел в подвалах Петроградской ЧК (отсутствовавших в действительности) [766]. Более вероятным представляется перевод арестантов в новую тюрьму. Это подтверждает и то обстоятельство, что, согласно газетным сообщениям, бывший есаул фон Экеспарре Александр Николаевич был расстрелян 29 декабря 1918 г. В этот день Петроградской ЧК было расстреляно 30 человек, в том числе 6, проходивших по «шпионской организации». Важным представляется, что эти 6 «фигурантов» были явно связаны с делом Ковалевского (помимо фон Экспарре, можно упомянуть бывшего морского офицера Н. Д. Мельницкого, Н. Н. Жижина и др.)[767]. Отметим, что и Владимир Спиридонович Туманов, и Анатолий Михайлович Де-Симон, как указывалось выше, числились в опубликованном списке заложников (в отличие от других фигурантов дела Ковалевского)[768]. Через неделю пребывания на Гороховой, по словам Безсонова, Эйдук объявил о его переводе вместе с другими арестантами в Дерябинскую тюрьму [769]. Среди арестантов Безсонов здесь встретил доктора Ковалевского[770]. Допросы проходили по-прежнему на Гороховой, куда впоследствии его возвратили. Допросы Безсонова вел Юдин — «по отзывам опытных арестантов, это был один из милостивых следователей»[771]. Сами воспоминания Безсонова, при всей их отрывочности применительно к нашей теме, тем не менее, подтверждают участие англичан, наличие организации Ковалевского и причастность к ней князя Туманова, и отчасти — Экеспарэ (без четкого выявления их роли).

Безусловно, важную роль играл в организации Павел Михайлович Плен (1875–1918). Он был участником подавления боксерского восстания в Китае. Во время русско-японской войны участвовал в обороне Порт-Артура. Командовал миноносцами: «Скорый», № 1З5, № 133 (1906), канонеркой «Манджур», эсминцами «Бдительный» (1909), «Сильный» (1909–1912), «Донской казак» (1912–1914), крейсером «Адмирал Макаров» (1914–1915), 5-м дивизионом миноносцев Балтийского флота (1915–1916), линкором «Слава» (1916–1917). Командир линейного крейсера «Измаил» (1917) Исполнял должность инженера по учету в Центральном народно-промышленном комитете (1918). Отличался буйным нравом и рукоприкладством в отношении нижних чинов[772] — Был тяжело ранен в легкое на дуэли со штаб-ротмистром Л.-гв. Конного полка принцем Мюратом (1З. 05. 1908)[773]. В эмигрантских воспоминаниях есть прямые указания на его участие в переправке офицеров из Петрограда в другие регионы, еще накануне 1918 г. Имеются отдельные свидетельства о деятельности Плена и весной 1918 г [774]. В дальнейшем Плен участвовал в различных подпольных организациях Петрограда; в том числе, состоял в организации доктора Ковалевского. В ночь на 6 августа 1918 г. он был арестован Петроградской ЧК на своей квартире вместе с адмиралом М. К. Бахиревым как заложник[775]. Затем они были перемещены в Дерябинскую тюрьму (как и Ковалевский).

В эмиграции оставлены свидетельства еще об одном участнике дела Ковалевского — И. Н. Трифонове. Очерк о нем в сборнике, посвященном памяти погибших от рук советской власти членов партии кадетов, составил Б. Г. Катенев[776]. Согласно очерку, И. Н. Трифонов, молодой талантливый ученый, физик по специальности, был активным членом партии народной свободы. После Октября он активно участвовал в выборной кампании кадетов в Петрограде, в организации митингов памяти Кокошкина и Шингарева, но «в начале зимы 1918-го года И. Н. был арестован чекой, и притом — без всякого отношения к его деятельности. Ему вменялось в вину помощь, будто бы им оказанная его двоюродному брату, который, в свою очередь, обвинялся в том, что собирался бежать в Архангельск для присоединения к северным «белым». Одно время казалось, что это обвинение отпало. Во всяком случае, после нескольких недель заключения, И. Н. в начале декабря был выпущен на свободу. Но через очень короткий промежуток времени он совершенно неожиданно был снова арестован, а через 2–3 дня ПОСЛЕ этого, без предъявления ему какого-бы то ни было нового обвинения, был расстрелян. Рассказывали, что он прочитал в «Известях» о своем якобы уже состоявшемся расстреле за несколько часов до самого расстрела»[777]. Комментируя данное сообщение, следует иметь в виду, что согласно следственным данным, приводимым в исследовании В. И. Бережкова, преподаватель физико-математического факультета Петроградского университета Иван Николаевич Трифонов был расстрелян за то, что «отказался сообщить о работе кадетов по отправке офицеров на Дон и к англичанам» [778].

Отдельно стоит остановится на В. В. Шульгиной. В 1918 г. она содержала кафе-кондитерскую на Кирочной улице, на углу со Знаменской. Это кафе, наряду с кафе-гастрономом на углу Бассейной и Надеждинской улиц (содержал Генерального штаба подполковник В. Я. Люндеквист, будущий начштаба 7-й армии, впоследствии разоблаченный как изменник), было вербовочным пунктом организации ее брата генерала Шульгина, местом встреч. Организации ориентировалась первоначально на французов, впоследствии немцев, а затем и англичан (с которыми был связан Люндеквист). Имеющие материалы на нее, и в целом на фигурантов дела Ковалевского, дополняют данные следственных дел начала 1930-х гг. в СССР. В ходе мероприятий по выявлению бывших офицеров в Ленинграде, об организации Шульгина и его сестре будут давать показания арестованные в ходе «чисток», подтверждая наличие организации и участие в ней Шульгиной[779].

Характерно, что длительное время после ареста 24 августа ее не допрашивали. Первый раз она была допрошена следователем С. А. Байковским лишь 17 октября, о чем ею было написано заявление на имя С. Л. Геллера [780]. В нем она также указывала, что в период заключения она была лишена врачебной помощи; между тем, у нее была язва желудка. Шульгина отрицала всяческие связи с подпольем, признавая лишь факт сдачи комнаты офицеру Соловьеву и знакомство с несколькими фигурантами дела или их родственниками. Вместе с тем, она не могла объяснить нахождение у себя бланков 6-го Лужского полка и литеры 1-го Василеостровского полка. Последнее обстоятельство было решающим, так как именно в этих частях были изобличены заговорщики. Свидетельствовали против нее и показания других арестованных. Было выявлено и ее участие в содержание кафе на Кирочной, д. 17, в котором проходили вербовки офицеров организацией Б. В. Шульгина. Согласно следственному делу, Шульгина была «правой рукой своего брата генерал-майора Б. В. Шульгина». Приговор ей подписали Антипов, Байковский и следователь П. Д. Антиловский.

Из других фигурантов дела отметим генерал-майор флота А. Н. Рыкова (1874–1918) и контр-адмирала М. М. Веселкина (1871–1918)[781]. Оба известные морские офицеры, члены «Русско-Мурманского ремонтного и судостроительного товарищества». Последняя организация в числе прочих дел также занималась наймом и отправкой людей в Мурманск к англичанам. В этом против них свидетельствовали показания Н. М. Телеснина, согласно которым они «посылали своих людей на Север и вместе с англо-французами вырабатывали план оккупации Северной области» [782]. Отметим, что Рыков арестовывался еще 4 августа при Урицком, но был выпущен им уже 8 августа[783]. Оба будут расстреляны, несмотря, в том числе и на инвалидность Рыкова: при обороне Порт-Артура в 1905 г. он получил тяжелое ранение ноги, результатом чего стало отнятие ноги выше левого колена). К этим фигурантам примыкает и Ю. А. Бетулинский. Выпускник Катковского лицея и французской дипломатической школы в Париже, помощник обер-секретаря Сената в прошлом, он был также близким родственником Веселкина. Очевидно, с этим была связана и его работа в «Русско-Мурманском ремонтном и судостроительном товариществе». Его жена и двое детей через границу переправились в Финляндию. Там, в эмиграции, его дочь стала известной певицей, композитором, автором неофициального гимна французского Сопротивления во Второй мировой войне — «Песни партизан» А. Ю. Смирновой-Марли (1917–2006). В одном из своих интервью она называет дату расстрела — 10 декабря 1918 г., и упоминает факт кратковременного ареста органами ЧК, наряду с отцом, ее матери[784].

Таким образом, исходя из имеющихся данных, можно говорить о раскрытии чекистами реальной подпольной организации, существовавшей в Петрограде в 1918 г. и занимавшейся вербовкой на Мурман и сбором информации в пользу англичан. Также организация Ковалевского, наряду с другими организациями, причастна к подготовке выступления на Севере-Западе России, в том числе в районе Вологды. Тем не менее, Петроградской ЧК осенью-зимой 1918 г. так и не удалось избавиться от негативной практики огульных репрессий. Как будет показано в следующей главе бесконтрольные расстрелы чрезвычайным порядком без рассмотрения конкретной вины обвиняемых, злоупотребления чрезвычаек вызовут дискуссию сначала о красном терроре, а затем и о ВЧК.

Однако, Петроград сохранит печальную славу «столицы красного террора» периода гражданской войны. В городе на Неве еще несколько раз прокатятся волны расстрелов: летом 1919 г. и в 1921 г. после Кронштадтского восстания. Современные исследования, археологические и исторические, в которых в частности участвовал и автор данной книги, позволяют многое уточнить в практике этих расстрелов. Так уже можно считать установленным одно из основных мест расстрелов в Петрограде осенью 1918 г. — Петропавловскую крепость. В 2009 г. на территории крепости, на Заячьем острове между внешней стеной левого фаса Головкина бастиона и Кронверкской протокой были обнаружены останки около 200 человек, ставших жертвами красного террора[785]. Можно установить и многих из захороненных здесь лиц, в частности проходивших по делу организации Ковалевского. Так, данные генетической экспертизы, подтвердили принадлежность одного из обнаруженных скелетов фигуранту этого дела A. Н. Рыкову [786].

Глава 5