Масштаб и динамика красного террора осенью 1918 г

 

После 5 сентября 1918 г. репрессии приняли более организованный и упорядоченный характер. Партия большевиков стремилась при введении красного террора взять контроль над ним в свои руки, не допуская ненужных эксцессов, самовольного террора. В условиях массового террора ошибки могли стать роковыми и вызвать трудно предсказуемые последствия. Поэтому был принят ряд мер, уменьшающих эту опасность.

Одна из таких мер — укрепление чрезвычайных комиссии коммунистами, введение жесткого партийного контроля над ЧК. Уже в августе большинство членов ВЧК были коммунистами. По этому показателю ВЧК определила все комиссариаты. Стаж коммунистов, работающих в ней, также был значительно выше, чем в остальном советском аппарате. Из 783 сотрудников ВЧК в сентябре 1918 г. по социальному положению было 116 рабочих, 247 революционных солдат и 255 советских работников[637]. Большая часть из них состояла в коммунистической партии. Для губернских ЧК и в еще большей степени для уездных ЧК (УЧК) эти показатели резко снижались, что несло в себе определенную опасность. Исключения среди них составляли лишь Петроградские и Московские губернские и уездные ЧК. Особенно показателен состав Московских уездных ЧК по политической платформе ответственных работников осенью 1918 г.

Осенью 1918 г. в условиях красного террора контроль партийных органов над ЧК усиливается. Например, Петроградский комитет партии в течение четырех месяцев (с сентября по декабрь 1918 г.) десять раз обсуждал на своих заседаниях вопросы, непосредственно связанные с деятельностью Петроградской ГЧК [638]. В ПГЧК были направлены на работу коммунисты Н. К. Антипов (он возглавил отдел по борьбе с контрреволюцией), И. Л. Леонов, Н. А. Угланов, Ф. П. Нелюбин, Е. Д. Стасова и другие[639]. Похожие кадровые изменения были предприняты в других губерниях, где значительно увеличилось количество чекистов-коммунистов[640]. Тем самым террор приобретал партийный характер, и его направленность и масштабы в определенной степени определяло местное коммунистическое руководство. Постепенно происходит усиление партийного контроля над чрезвычайными комиссиями за счет большего контроля советских исполнительных органов власти над ЧК, что находит отражение в «Положении о губернских и уездных ЧК»[641]. Партийный контроль представлялся важным и самим чекистам. «В своей работе Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности должна опираться на местные комитеты партии коммунистов» — говорилось в инструкции подписанной Ф. Э. Дзержинским 10 сентября 1918 г [642].

Красный террор должен был стать орудием центрального правительства, противостоящим самосудам местных властей. «Террор страшное оружие, им должна пользоваться только уверенная в себе, организованная правительственная власть; он должен идти сверху и не применяться в деревнях как кому вздумается», — отмечалось в редакционное статье «О красном терроре» в газете «Беднота»[643]. Со схожими статьями выступили другие центральные газеты. В «Известиях ВЦИК» Карл Радек утверждай, что «… пять заложников, взятых из буржуазии, расстрелянных на основании публичного приговора пленума местного Совета, расстрелянных в присутствии тысячи рабочих, одобривших этот акт — более сильный акт массового террора, нежели расстрел пятисот человек по решению ЧК без участия рабочих масс»[644]. Тем самым практика самочинных расстрелов в Петрограде противопоставлялась упорядоченной политике красного террора, вводимого Постановлением ВЦИК 5 сентября 1918 г. С такой же позицией выступал и центральный орган коммунистов, газета «Правда» [645]. Народный комиссар Госконтроля К. И. Ландер на митинге в Пресненском районе 6 сентября 1918 г. подчеркивал как важнейшую черту красного террора его организованность[646].

Приоритет должен был быть отдан не физическому уничтожению буржуазии, а финансово-экономическому ее истреблению. Для этого предлагалась конфискация векселей, акций, строгий контроль за выдачей из банков наличных денег, учет ценностей, хранящихся на квартирах, и другие меры борьбы с контрреволюцией. Несмотря на некоторую критичность выступлений, это были скорее попытки направить террор в нужное русло. Не столько критика, как разъяснение, каким образом проводить террор. Подобная критичность центральных властей не ставила своей целью ограничение масштабов террора и была на данном этапе скорее декларативной в этом отношении. Критика была направлена в первую очередь против самосудного нерегламентированного террора, отчасти его социальной направленности. Эти обстоятельства обусловили появление и направленность критических материалов исходивших от руководства ВЧК.

В большинстве регионов «…борьба с контрреволюцией сплошь и рядом выливались в массовые репрессии рядовых граждан буржуазного класса и офицерства, совершенно не затрагивая экономической основы господства врага. Не уничтожение главарей и руководителей контрреволюционных организаций, но политическое удушение буржуазии проводилось как система, — в отдельных случаях устанавливалась на деле попытка устранения, тактика — лучше десять невинных казнить, чем одного виновного помиловать», — писал впоследствии чекист Я. Х. Петерс[647].

Если в первую неделю после 30 августа 1918 г. ряд территории в Советской России не был подвергнут массовым репрессиям, то после выхода постановления ВЦИК они распространились на все губернии, уезды и волости Советской республики. Следует отметить, что расширение пространственных рамок красного террора второй декаде сентября, тем не менее, не означало их количественного увеличения. В три последующие недели красного террора после 5 сентября 1918 г. высшей мере наказания было подвергнуто примерно столько же, сколько после 30 августа 1918 г., т. е. около двух тысяч человек. Относительно меньшие размеры террора компенсировались его устрашающей упорядоченностью и планомерностью проведения.

Существенная часть расстрелов по-прежнему приходилась на крупные города. В обеих столицах террор лишь незначительно уменьшился. В Москве в этот период было расстреляно около 100 человек, в Петрограде 300. При этом, несмотря на критику из центра, руководству Петрограда, особенно Г. Е. Зиновьеву, по-прежнему были свойственны максималистские взгляды на проведение красного террора [648]. Позиция Г. Е. Зиновьева оставалась неизменно непримиримом на протяжении всей осени 1918 г[649].

В то время как в целом по России репрессии имели некоторую тенденцию к количественному снижению показателей красного террора, в Петрограде продолжали мыслить старыми категориями 30 августа 1918 г. Здесь по-прежнему стремились проводить широкомасштабные карательные акции к буржуазии, не делая различии между активными противниками советской власти и пассивным большинством непролетарских слоев населения. Отдельные выступления против подобной практики красного террора Г. Д. Закса, Б. П. Позерна не могли повлиять на положение дел в Петрограде[650].

Еще раз со всей очевидностью это проявилось на заседании Петросовета 24 сентября 1918 г. при обсуждении плана подготовки празднования годовщины Октябрьской революции. Приехавшим из Москвы Д. Б. Рязановым было внесено предложение об организации специальной комиссии при Петросовете по рассмотрению дел арестованных органами ЧК подобно тому, как это сделано в Москве. Также в своем выступлении он предложил изменить меру наказания к арестованным ЧК представителям пролетариата и беднейшего крестьянства. Несомненно, на взглядах Д. Б. Рязанова сказался его собственный опыт борьбы за жизни заключенных рабочих-меньшевиков в период красного террора в Москве. В первой половине сентября 1918 г. Рязанов ряд ночей дежурил в помещении тюрьмы ВЧК, где содержались арестованные по делам рабочих конференций, чтобы не допустить увоза их на расстрел [651]. В начале сентября он привозил в тюрьму к своему другу меньшевику Абрамовичу его жену, что бы они могли попрощаться перед расстрелом, который лишь позднее был отменен чекистами[652]. В советской столице к середине сентября 1918 г., усилиями умеренного крыла партии большевиков, удалось произвести частичный пересмотр дел арестованных и начать подготовку амнистии, прежде всего в отношении представителей рабоче-крестьянских слоев населения. Известия, полученные Д. Б. Рязановым в Петрограде от его жены А. Л. Рязановой (секретарь петроградского союза профсоюзов), показывали совершенно иную ситуацию в городе на Неве [653].

Несмотря на то, что речь Д. Б. Рязанова закончилась под аплодисменты собравшейся аудитории, Г. Е. Зиновьеву быстро удалось изменить настроение членов Петросовета. Выступление Г. Е. Зиновьева апеллировало к опыту прошедших революции, классиков марксизма и в целом к внутренней политике Советской республики. «Революция есть кровь, огонь, есть железо, и хорошо, что настала эта эпоха. Да здравствует красный террор!» — закончил под бурные аплодисменты Г. Е. Зиновьев свою речь. Попытки Д. Б. Рязанова вновь изменить настроение аудитории были сорваны протестующими критиками. Не получив ни одного голоса в поддержку, предложение Д. Б. Рязанова не прошло[654]. Отчет Петросовета о собрании, помещенный в вечернем выпуске «Красной газеты», проходил под красноречивым подзаголовком «Сердобольное» выступление Рязанова и отповедь тов. Зиновьева[655].

В дальнейшем вопрос о возобновлении массового террора еще не раз будет подыматься на собраниях Петросовета. Уже в условиях приближающейся годовщины Октябрьской революции после выступления 14 октября 1918 г. матросов-левых эсеров Г. Е. Зиновьев вновь потребует возвращения к практике сентябрьских расстрелов. Он заявлял: «То, что было у нас два месяца назад, покажется детской игрушкой по сравнению с тем, что мы сделаем с буржуазией». Это выступление было поддержано долгими аплодисментами собравшейся аудитории[656]. При этом чекистское руководство, в том числе Н. К. Антипов, оценивали левоэсеровское выступление в Петрограде 14 октября как преждевременное и не представляющее угрозы для Советской России. Таким образом, заявление Г. Е. Зиновьева не имело под собой достаточных обоснований для возобновления прежнего масштаба террора [657].

Похожей оказалась и более поздняя реакция Г. Е. Зиновьева на изменение политики меньшевиков к советской власти. На заседании Петросовета 1 ноября 1918 г. он угрожал: «Меньшевики пусть останутся изолированными, пусть прекратят провокацию, иначе мы посадим их в железную клетку»[658]. Следует отметить, что влияние Г. Е. Зиновьева на карательную политику в Северной коммуне несколько ослабло в октябре 1918 г. после кадровых изменений в Петроградской губчека: В. Н. Яковлева, член коллегии ВЧК, откомандированная в Петроград, не так зависела от Г. Е. Зиновьева, как Г. И. Бокий. Приезд В. Н. Яковлевой изменил к лучшему положение в городе. Хотя формальное отстранение Г. И. Бокия от руководства ПГЧК состоялось позднее, уже с октября подпись В. Н. Яковлевой стоит под вынесенными смертными приговорами губчека. Таким образом, в городе ограничивалась карательнорепрессивная политика: контроль над ней приобретал представитель коллегии ВЧК[659]. Если в сентябре 1918 г. в Петрограде расстреляно около 800 человек, то в октябре, по опубликованным периодической печатью данным 21 человек [660]. Всего же Петроградской губчека за 1918 г. и за первые семь месяцев 1919 г. расстреляно по данным М. Я. Лациса 1206 человек, в т. ч. 800 за сентябрь 1918 г[661].

Вместе с тем следует отметить, что Петроградской губчека осенью-зимой 1918 г. так и не удалось избавиться от негативной практики огульного подавления контрреволюции. Расстрелы по-прежнему выносились чрезвычайным порядком без рассмотрения конкретной вины обвиняемых. Особенно это проявилось при вынесении приговора по делу левоэсеровского выступления 14 октября 1918 г. Среди 13 приговоренных к смертной казни числился безрукий А. Л. Хаскелис, обвиненный в написании манифеста восставших матросов и впоследствии расстрелянный[662].

Кроме Петрограда, наиболее крупные расстрелы в период после 5 сентября 1918 г. приходились на фронтовые и армейские ЧК. Наибольшие масштабы репрессии приобрели на востоке страны, где функционировала ЧК Чехословацкого фронта. Возглавлявший ее М. Я. Лацис, подобно Г. Е. Зиновьеву, являлся сторонником ничем не ограниченного красного террора. Известна его фраза, характеризующая деятельность чекистов: «Работающие в Чрезвычайных комиссиях товарищи-фанатики своего дела. История этого им минусом не поставит»[663]. Стоя во главе ЧК Чехословацкого фронта, он оказывал непосредственное влияние на деятельность более чем десяти губернских комиссии, требуя беспощадной борьбы с контрреволюцией. Свои взгляды он изложил в казанском журнале ЧК «Красный террор»: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуев как класс, — писал Лацис. — Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемые действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора» [664]. Руководство большевистской партии негативно отнеслось к подобной публикационной деятельности М. Я. Лациса. Кроме работы В. И. Ленина «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов», не опубликованное в то время, можно отметить разгромное выступление по поводу статьи Лациса Ем. Ярославского на страницах «Правды»[665]. Статья под заголовком «Недопустимая мерка» разоблачала подобные суждения как недостойные коммуниста. Однако в значительной степени запоздалая, критика взглядов М. Я. Лациса не оказала существенного влияния на упорядочение красного террора в Поволжье.

При подавлении восстания в г. Курмыш Симбирской губернии постановлением ЧК Восточного фронта было расстреляно 63 человека и еще 658 после взятия города, итого 721 человек. Сообщения о репрессиях в Курмыше поместили все советские центральные и губернские газеты, тем самым, подтверждая этот акт красного террора[666]. Из периодических изданий лишь «Северная коммуна» дала опровержение этому сообщению со ссылкой на опечатку при публикации численности подвергнутых высшей мере наказания 85 не 658 расстрелов, но оно обесценивается его единичным характером [667]. Практика деятельности ЧК Чехословацкого фронта имела несколько аналогичных сентябрьских массовых расстрелов в Ардатове и Котельничах. Из них 65 расстрелов Вятского отделения ЧК Восточного фронта в Котельничах и Свияжске, в т. н. бывшего члена Государственное думы IV созыва и двух членов «Союза Михаила Архангела»[668]. 16 расстрелов кулаков и агитаторов, по сообщению М. Я. Лациса, произвела ЧК фронта 23 и 24 сентября 1918 г[669].

Массовые расстрелы имели место во всех крупных городах Поволжья, и их отсутствие воспринималось как исключение. Отбитая от белочехов Казань избежала этой части только благодаря массовому бегству буржуазии. Сам М. Я. Лацис так комментировал эту ситуацию в телеграмме в Петросовет: «Закс, это правда, что меня хотят вызвать в Петербург?. Ни в коем случае, сейчас не могу — надо прочистить приволжское. Казань обезлюдела, остались одни рабочие, не кого и судить, послал по уезду экспедицию…»[670]. В первые дни сентября в городе ЧК будет расстреляно лишь 6 человек, в дальнейшем расстрелы продолжались, но в относительно меньших масштабах [671]. Остальные города, находящиеся вблизи Восточного фронта, подверглись значительно большим репрессиям.

Особый размах красный террор приобрел в традиционно крестьянских губерниях — Тамбовском и Пензенской. Значительная часть расстрелов в период красного террора приходилась здесь на сельское население. Большое количество злоупотреблений в этих местах провоцировало крестьян на вооруженные выступления. В Тамбовской губернии против крестьян использовались денежные поборы, плети и прямой военный нажим[672]. Всех сопротивляющихся объявляли контрреволюционерами и жестоко карали за всякое неповиновение. «На нас говорят в газетах, что мы контрреволюционеры, — рассказывалось в «Правде» одним из тамбовчан, — против советской власти, а мы против наших комиссаров, от которых нам житья нет. Пойдешь спросить о каком-либо деле. Чуть заспоришь, — он выхватывает таган (наган), кричит: застрелю! Избавьте нас от них, скажите там Ленину, они, как пиявки, присосались к нашему телу. Вот тогда скажут: «Верно, советская власть — «крестьянская власть» — и за нее отдадут все и даже свою душу»[673]. Подобные призывы крестьян были услышаны лишь к концу 1918 г. после многочисленных восстаний, подавленных вооруженным путем.

В начале действия красного террора доля крестьян среди расстрелянных лиц была относительно небольшой, но с течением времени, она, неуклонно увеличивается. Расстрелы сельского населения происходят в большинстве губерний России. Саратовская губчека расстреляла в сентябре 1918 г. 36 кулаков в деревне Таковка и еще 4 в Усть-Зелихе[674]. Витебская губчека за тот же период приговорила к высшей мере наказания 10 кулаков в Велиже и 6 главарей кулацкого восстания в с. Сиротино в ноябре 1918 г [675]. Рязанская ГЧК расстреляла 40 кулаков в с. Хомутовка Спасского уезда, 15 участников Ранненбургского восстания, 2 участников самосуда в с. Спас-Клепики[676]. В Костромской губернии расстреляны 4 участника восстания в Диево-городищах и 7 в Новоспасском уезде[677]. В Тверской губернии при помощи ЧК подавлено двухтысячное Ржевское восстание (расстреляно 8 человек), за участие в крестьянском восстании в с. Зубово произведено 24 расстрела, итог восстания в Гжатском уезде — 22 расстрела[678]. Пензенская губчека расстреляла 14 кулаков в с. Ладе, в Моршанском уезде были казнены 8 участников восстания, в с. Маргиновке — 8 человек[679]. Пермская губчека при подавлении крестьянских восстаний расстреляла в Оханском уезде 88 кулаков и священнослужителей[680]. За восстание в Медынском уезде Калужской губернии расстреляно 33 участника, в Жиздренском уезде 50 человек и т. д.2 В Ливенском уезде Орловской губернии в сентябре 1918 г. было расстреляно 8 участников августовского Ливенского восстания и еще десять человек в декабре 1918 г[681] [682]. По обобщенным данным М. Я. Лациса, в 1918 г. ЧК было подавлено 245 кулацких восстаний. При этом чрезвычайные комиссии потеряли 878 человек убитыми, а при подавлении уничтожили 1821 участника восстания[683]. Большая часть расстрелов при подавлении крестьянских восстаний приходится на уездные и поселковые ЧК. В Псковской губернии более 70 % смертных приговоров вынесено уездными ЧК. По архивным данным, обнаруженным М. Н. Петровым, в 1918 г. Псковская губчека приговорила к высшей мере наказания 73 человека, а уездные и поселковые — 226, еще 2 жертвы красного террора приходятся на Новосокольническую ЧК[684]. Такая же картина наблюдается при просмотре периодической печати по Псковской и Новгородской губерниям[685]. Еще большие масштабы репрессий против крестьянства можно выявить при анализе нелегальной печати. Однако эти данные следует вводить в научный оборот крайне осторожно, т. к. в нелегальной прессе не только преувеличивались масштабы репрессий, но также в большинстве все они относились к деятельности чрезвычайных комиссий, что не правомерно[686]. Увеличение роли уездных чрезвычайных комиссий в конце сентября и начале октября 1918 г. было вызвано также оттоком буржуазии, офицерства из крупных городов в уезды, в стремлении избежать последствия красного террора. Иногородний отдел ВЧК, в специальном циркуляре от 8 октября 1918 г. № 357/30036, предписывал УЧК необходимость в связи с этим усиления борьбы с контрреволюцией в уездах [687].

Высшая мера наказания использовалась и при других видах выступлении, направленных против советской власти. При этом, как и при подавлении крестьянских восстаний, на долю уездных и волостных чрезвычайных комиссий приходился примерно каждый второй расстрел. Особенно это проявилось в реакции местных чрезвычаек на новый всплеск индивидуального белого террора осенью 1918 г. Связанный в значительной степени с развернувшимся красным террором и направленный против людей, проводивших его, он вызвал в ответ новую волну репрессий.

Сентябрьские террористические акты открывает пущенный 1 сентября 1918 г. под откос спецпоезд Высшей Военной инспекции, который возглавлял Н. И. Подвойский. Спецпоезд, состоявший из паровоза, вагона и платформы с автомобилем направлялся в расположение дивизии В. И. Киквидзе, когда спустя 8 км. от г. Елани потерпел внезапное крушение. На полном ходу поезд сошел с рельс, а следом за ним платформа с автомобилем. Подвойский был выброшен из поезда, получив контузию, перелом левой ноги и многочисленные ушибы. Сопровождавший Подвойского военспец Г. Д. Базилевич получил в результате крушения поезда сотрясение мозга и перелом ключицы[688]. «Следственная комиссия установила наличность злого умысла: несколько десятков костылей были вынуты, вследствие чего поезд потерпел крушение. Перед поездом Подвойского другие поезда прошли благополучно» [689]. Причастность к данному покушению конкретных террористических групп в тот период не было установлено и оно трактовалось как проявление белого терроризма. Современный исследователь А. И. Колпакиди считает, что за событиями 1 сентября 1918 г. скрывается акция возмездия анархистов Подвойскому за апрельско-майские разоружения анархистов в Курске и других городах, при которых были многочисленные жертвы. Им высказывалось даже мнение о возможной причастности к террористическому акту известного анархиста, героя гражданской войны, А. Г. Железнякова. Его мнение подтверждается выявленными недавно следственными материалами[690]. Так или иначе, это покушение открыло целую волну сообщений о новых террористических актах против советских деятелей.

Данные газет за сентябрь-октябрь 1918 г.

4 сентября 1918 г. была произведена попытка покушения на командующего 3 армией Р. И. Березина, И. Т. Смилгу, Ф. И. Голощекина. 8 сентября совершено покушение на заведующего отделом по борьбе с контрреволюцией Рязанской ГЧК Стельмака. 11 сентября — покушение на военного комиссара в г. Карачаеве. 14 сентября раскрыт анархистский заговора в Мглине. 16 сентября раскрыт анархистский заговор против военных комиссаров Мрачковского и Овчинкина. 18 сентября в Царицыне брошена бомба в автомобиль председателя местной ГЧК. 18 сентября найдены обезображенные трупы пропавших ранее без вести председателя Касиминского совета и его сына. 19 сентября ранен при исполнении своих обязанностей председатель Пензенское ГЧК Генрих Бруно. В этот же день совершено покушение на члена Весьегонской ЧК Догирева. В ночь на 22 сентября — покушение на председателя Порецкой УЧК Воронина. 23 сентября убит член Пензенской ГЧК И. Е. Егоров. В ночь на 24 сентября в общежитие Данковского уездного совета Рязанской губернии брошена бомба. 24 сентября — второе покушение на коменданта Витебска Иосифова. 26 сентября — заговор в Борисоглебске против местного чекистского руководства. 28 сентября — покушение на члена УЧК в г. Белый Смоленской губернии Марченкова. 8 октября — покушение на председателя Брянской ЧК Медведева. В начале октября брошена бомба в здание исполкома г. Сеченска: ранено 46 человек. Предотвращено покушение на членов Царицынского совета, проживающих в гостинице «Столовые номера». Отравлены 6 советских работников в общежитии Ветлуги[691]. 13 октября 1918 г. совершено покушение на комиссара по продовольствию М. И. Томберга в Детскосельском уезде Петроградской губернии [692].

Помимо организации терактов, контрреволюционерами предпринимались и другие акции, направленные на дестабилизацию внутренней обстановки. Так, в ночь на 7 ноября 1918 г. был взорван памятник М. Робеспьеру в столичном Александровском саду, а его автор подвергся многочисленным угрозам физической расправы[693].

Часть покушений, совершенных осенью 1918 г., приходилась на Пензенскую и Тамбовскую губерний, и были использованы местными ЧК как повод для усиления репрессий. Ответной мерой после покушения на Г. Бруно и убийства П. И. Путиловой, Чеха и И. Е. Егорова в Тамбове стал расстрел 40 чел [694]. За октябрьский заговор в Борисоглебске местной ЧК приговорено к расстрелу 5 человек.

Еще большие размеры приняли ответные репрессии в Пензенской губернии. За убийство И. Е. Егорова (сбежавшим во время допроса из тюрьмы уголовником) в Пензе было расстреляно 152 заложника[695]. При этом лишь половина из расстрелянных лиц была уголовниками. По мере поимки сбежавших из тюрьмы, расстрелы продолжались до ноября 1918 г. Тело же Егорова будет привезено в Петроград, где он работал до командировки в Пензу и захоронено на Марсовом поле. Его родственники получат персональную пенсию, завод Речкина, на котором он ранее работал, будет носить его имя.

За покушение на Г. Бруно к высшей мере наказания после месячного расследования, 25 октября 1918 г., в Пензе был приговорен покушавшийся на его жизнь Ш. С. Каплан. Террористический акт был достаточно необычен. Гимназист Каплан пришел в здание ГЧК, вычислил где сидит Г. Бруно, в соседней комнате отсчитал несколько шагов и выстрелил через тонкую стенку между помещениями в него. Председатель ГЧК был легко ранен в шею, а Каплан на месте покушения схвачен охраной[696]. Значительно большие масштабы репрессии за указанные покушения приняли в уездах Пензенской губернии. Нижеловская УЧК за убийство И. Е. Егорова и покушение на председателя губчека Г. Бруно расстреляла 7 человек и еще 4 за убийство ответственного работника Чеха [697]. Чембарской УЧК за убийство И. Е. Егорова и покушение на Г. Бруно расстреляно 48 заложников[698]. Краснослободская УЧК за эти же покушения расстреляла 25 заложников[699]. Саранская УЧК к высшей мере наказания приговорила в эти дни 19 человек: 5 полицейских чинов, 13 карманников и 1 афериста. Инсаровская УЧК расстреляла 6 человек и еще 8 по постановлению местной власти в с. Рузаевка[700]. Общее количество расстрелянных в Пензенской губернии за теракты в сентябре 1918 г. достигает 300 человек. Помимо расстрелов в ответ на названные покушения, в Пензенской губернии продолжаются репрессии в рамках красного террора[701]. Таким образом, можно говорить о второй волне террора в Пензенской губернии в конце сентября 1918 г.

По другим губерниям высшая мера наказания за новые теракты применяется также часто. В Рязани для предотвращения терактов близлежащие к губчека улицы были объявлены на военном положении, регулярно публиковались списки заложников, предпринимались другие меры предотвращения терактов. Но жестокое подавление в губернии нескольких крестьянских выступлений вызвали ответную реакцию в виде покушений на ответственных за террор сотрудников ЧК. Все усилия, направленные на предотвращение террористических актов, оказались напрасными. В ночь на 8 сентября 1918 г. на завотделом по борьбе с контрреволюцией РГЧК Стельмака совершено покушение[702]. В ответ на акт терроризма были произведены аресты и трижды опубликован список заложников с предупреждением о расстрелах в случае новых терактов [703]. Покушение в уездном Данкове в ночь на 24 ноября привело к расстрелу заложников. Была брошена бомба в общежитие — в ответ казнено 11 человек. Одновременно опубликованы списки новых заложников Рязанской губчека[704]. Bзятые в заложники люди были освобождены лишь 12 октября 1918 г[705].

В ответ на теракты, расстрелы проходили также в городах Белый, Казань, Кириллов, Кострома, Царицын и других. В Царицыне за покушение на местного председателя ЧК расстреляно 50 заложников, столько же за аналогичное преступление — в городе Белый Смоленском губернии[706]. В Костроме за участившиеся акты белого террора к высшей мере наказания приговорено 10 чел[707].. Череповецким карательным отрядом ЧК в Кириллове расстреляно 10 заложников за убийство члена комитета бедноты[708]. В Брянском районе в ответ на убийство члена компартии Маркина в с. Чугунная родица расстреляно 5 чел[709].

В Казани за упоминавшее уже убийство Путиловой расстреляно 4 жителя села, участников самосуда [710]. Происходили и единичные расстрелы покушавшихся на ответственных работников советской власти в Шуе, Воронеже, Дмитрове, Сеченске[711]. Следует отметить, что большинство подобных расстрелов проводилось с санкции местных органов власти, в частности, исполкомов, военных властей. Подавляющая часть подобных расстрелов приходилась на сентябрь — октябрь 1918 г. Поздней осенью и зимой 1919 г. это уже единичные случаи.

Общее количество расстрелов ЧК за месяцы красного террора в целом за 1918 г. установить сложно, достоверной информацией о масштабах красного террора не существует, т. к. архивные данные за этот период неполны, а материалы периодической печати еще научно не обработаны. Можно констатировать две попытки решить эту проблему: у М. Я. Лациса и С. П. Мельгунова. Оба вели историческое исследование красного террора, и их данные могут служить отчасти ориентиром. С. П. Мельгунов пишет о 50 004 случаев расстрелах зафиксированных им за 1918 г., а М. Я. Лацис о 6300 случаях[712]. К сожалению, эти данные можно использовать лишь как минимальные и максимальные рамки красного террора.

Исходя из данных периодической печати и учитывая изыскания М. Я. Лациса, С. П. Мельгунова и других историков, можно определить количество жертв красного террора в 8 тыс. человек. 2 тыс. из них приходятся на период с 30 августа по 5 сентября 1918 г. еще 3 тыс. на оставшиеся дни сентября; октябрь, ноябрь, декабрь 1918 г. включают в себя примерно 3 тыс. расстрелов, в целом равномерно распределенные по месяцам. При этом по данным периодики октябрь 1918 г. ближе по количественным характеристикам террора к ноябрю-декабрю 1918 г., чем к сентябрю. Значительно меньшими масштабами применения высшей меры наказания, чем ЧК, характеризовалась деятельность ревтрибуналов. За 1918 г., включая месяцы красного террора, ревтрибуналы применили ее к 14 из 4483 осужденных 32 трибуналами[713].

Показатели террора в губерниях России зависели от конкретной внутриполитической обстановки и изменялись соответственно с ними на протяжении 1918 г.

За какие именно виды преступлений выносились смертные приговоры чрезвычайными комиссиями в 1918 г. лучше всего дают представление статистические материалы М. Я. Лациса [714]. Скорректированные данными периодической печати, они позволяют выявить правовую направленность красного террора.

Как видно из помещенной в приложении таблицы, основным видом преступления, караемым смертной казнью, являлось прежде всего активное участие в контрреволюционном движении. Вторым по значимости видом «преступления», не расшифрованного в статистике М. Я. Лациса и проходящего под графой «разное», являлось социальное происхождение лиц, приговоренных к высшей мере (заложников из числа буржуазии). Сюда же входили приговоренные за провокаторскую деятельность, за некоторые виды уголовных преступлении, не связанных со спекуляцией, преступления по должности и бандитизм. Их доля в данной графе значительно меньшая, чем заложников. Третьим распространенным видом преступления, караемым высшей мерой наказания, являлся бандитизм. В условиях красного террора количество уголовных преступление сократилось. Вместо 2223 грабежей, 493 убийств и 26007 мелких краж в Москве в 1918 г. (неполные данные), за первую четверть 1919 г. было всего зафиксировано 400 грабежей, 117 убийств и 6768 краж — существенное снижение тяжких преступлении (бандитизма)[715]. Схожее снижение показателей преступности фиксируется в Петрограде. В 1917. количество убитых в Петрограде составило 1110 человек, в 1918 г. уже 585,а в 1919 г. — 246 человек. Хотя общая убыль населения и несколько корректирует эти цифры, снижение преступности было налицо. Количество убитых в городе на 100 тыс. человек в 1917 г. было 48,3 случая, в 1918 г. — 39,8, еще более показателен 1919 г. — 27,1[716]. Остальные виды преступлений, караемые смертной казнью, представлены в статистике ВЧК в значительно меньшей степени. Это обусловлено меньшей их значимостью в деятельности ЧК.

Борьба с дезертирством была второстепенной в деятельности ЧК в 1918 г. Чаще всего их судьбу определяли другие учреждения. Пойманных ЧК дезертиров передавали в военные органы, трибуналы. Количество дезертиров, задержанных ЧК, превышало десятки тысяч человек. В одной только Рязанской губернии до 18 сент. было задержано и арестовано 54697 чел. В Новгородской губернии задержано 11150 дезертиров и т. д.[717] Все задержанные были направлены на фронт. Дезертиры, которых приговаривали к смертной казни ЧК, как правило, имели отягчающие обстоятельства. Чаще всего — участие в контрреволюционном движении или причастность к уголовному миру. Отягчающим обстоятельством являлась также конкретная военная ситуация, близость фронтов. Расстрелы ЧК за дезертирство в Центральном России практически отсутствовали, и большая часть их приходилась на прифронтовые губернии и армейские ЧК. В силу того что данные М. Я. Лациса прежде всего относятся к 22 губерниям Центральной России, то для всей территории Советской России эти показатели должны быть увеличены в несколько раз.

Также незначительны показатели применения высшей меры за другие виды преступление. Из расстрелянных за шпионаж 56 человек, существенная часть приходилась на Петроградскую ЧК. За два года по этой статье органами ЧК расстреляно 102 человека, из них ПГЧ — 46, МЧК — 30 человек» [718]. Несмотря на распространившееся мнение о беспощадной борьбе со спекуляцией, высшая мера наказания за этот вид преступления применялась ЧК в 1918 г. редко. Большое количество задержанных за спекуляцию подвергалось различным видам штрафов, конфискации и срокам заключения. Исключением может служить деятельность Чембарской уездной ЧК (Пензенская губ.), которая практиковала расстрелы спекулянтов, включала их в числе заложников и даже выдавала специальную премию в 50 руб. за помощь при поимке спекулянтов[719]. В Царевской уездной ЧК (Астраханская губ.) были случаи избиения заподозренных в спекуляции [720]. В целом же ревтрибуналы заслуженно критиковали ЧК за недостаточную суровость мер по борьбе со спекуляцией, взяточничеством и дезертирством[721].

Отдельно следует остановиться на деятельности ЧК в борьбе с преступлениями по должности, в т. ч. в собственных рядах. Специальным отделом ЧК за 1918 г., по данным М. Я. Лациса, был выявлен 3871 случай подобных преступлений. Среди них: хищения — 254, измена — 48, разгул — 283, взятки — 200, прочее — 3186 случаев[722]. Можно сделать вывод, что расстрел следовал за особо крупные хищения, измену, взятки или совокупность различных менее отягчающих проступков. В целом в месяцы красного террора наблюдается более активное выявление злоупотреблений лиц, состоящих на советской службе, о чем свидетельствуют приведенные выше цифры.

Наряду с укреплением чрезвычайных комиссий коммунистами, в эти месяцы происходила чистка органов от запятнавших свое звание чекистов. Тем самым была продолжена борьба с преступлениями по должности в ЧК, которая началась еще летом 1918 г. Большое количество выявленных преступление приходилось на чрезвычайные комиссии и, как правило, за особо тяжкие виды преступлений следовала смертная казнь. Всего, как уже указывалось в предыдущем параграфе, за подобные преступления расстреляно не менее 60 человек.

Помимо массовых расстрелов, постановлением о красном терроре вводилась в практику массовая изоляция контрреволюционно настроенных лиц. Предполагалось построить концлагеря для заложников ЧК в большинстве городов России, в том числе в Москве, Н. Новгороде, Орле, Твери, Рыбинске, а позднее в Самаре и Пскове. Концлагеря должны были быть построены на различное количество заложников, от 20 в Бутырском районе Москвы до 5 тыс. в Н. Новгороде[723]. Предусматривалось создание даже специальных концлагерей для проституток в Самаре [724]. Но большинство этих проектов осталось на бумаге и в 1918 г. не были реализованы. Лишь весной 1919 г. часть предложений по организации сети концлагерей будет реализована.

Заложников чаще содержали в обычных тюрьмах, в т. ч. уездных. В Тверской губернии, помимо 150 заложников, взятых в Твери, заложники имелись в Бежецке, Волочке, Кимрах, Красном Холме, Осташкове и др. уездных городах. В Астраханской ЧК числилось 300 заложников из числа белогвардейцев, 7 человек в скором времени были расстреляны[725]. После взятия Пскова ВРК взято 300, а затем еще 200 заложников, произведены расстрелы за спаивание красноармейцев[726].

Общее кол