Алиса Бурмистрова (Алиса Вокс)

вокалистка

До «Ленинграда» я занималась электронной музыкой, поэтому эстетика группы мне на первых порах понятна не была. Я стояла в сторонке в платье и туфлях и чувствовала себя крайне неорганично, а сами музыканты были кто в трусах, кто – в смокинге, но в основном – в трениках. Через полтора месяца я просто начала отрываться в свое удовольствие – и выходить на сцену уже в кастомизированных костюмах Dolce & Gabbana, Moschino и Burberry вкупе с роскошными шелковыми рубашками с жабо. Мои костюмы стоили как три – четыре гонорара за большой концерт. Музыканты продолжали выходить в трениках.

Меня называют лучшей солисткой «Ленинграда» – но чтобы это принять, пришлось немало пережить. Сейчас, сквозь годы и после долгой работы с психотерапевтом, я понимаю, что наши отношения с Сергеем Шнуровым были банальной манипулятивной созависимостью. В любой точке мира я находила ему докторов, лечила, кормила, успокаивала, подбадривала, развлекала, слушала и помогала. Я действительно считала его другом. Но оказалось, я совсем не знаю этого человека. Я доверяла, а меня использовали; крайне травмирующий опыт.

«Экспонат» выстрелил далеко не сразу. Сначала песня звучала совсем по‑другому – с речитативом и мелодекламацией. Там были совсем другие фразировка, гармония и мелодия (в сети до сих пор можно найти видеозапись ночной репетиции на сцене «Новой волны»). Потом мы ее полностью переделали – и полгода, если не дольше, играли на некоторых концертах в блоке проходных песен. Публика воспринимала «Экспонат» довольно спокойно: некоторые просто ждали, когда он закончится, и начнется «37» или «Сумка». Потом вышел клип. В его раскрутку были вложены беспрецедентно большие (для «Ленинграда» в то время) деньги – сопоставимые с затратами на сам клип, и даже больше. На сочетании моего вокала, ироничного текста и смешного клипа сошлись звезды: случилось чудо, которого никто особо не прогнозировал. На мой вкус, у нас были гораздо более интересные песни, которые вообще не вышли – целых два альбома лежат неизданными. В России такой саунд никогда не потеряет актуальности; надеюсь, когда‑нибудь правообладатель их опубликует.

 

Интервью: Николай Грунин (2020)

Бурмистрова отвечала на вопросы письменно

 

Анна Пармас

режиссерка клипа

Клипы на песни «Сумка» и «Дорожная» снимал группе мой приятель Дмитрий Муравьев. И вдруг он звонит мне и говорит: «Давай на новую песню, – это была “ВИП”, – ты снимешь». Я, честно сказать, была не уверена, что могу снять именно клип. Послушала песню – и предложила короткую историю. Сергей прочел, сказал: «Охуенно, снимай». Так и появилось первое видео – называть это клипом я не могу.

Работа строилась так: Сергей читал сценарий; если ему нравилось, запускал проект – и вперед! Вообще, Сергей Шнуров – прекрасный творческий партнер. Один из немногих продюсеров, ценящих не только свое мнение: если он кому‑то доверяет, то оставляет все творческие решения этому кому‑то. А если в процессе нужна его помощь – без малейшего пафоса и превосходства ее оказывает. Так было с «В Питере – пить»: сценарий придумывали вместе.

С «Экспонатом» было проще – сразу возникла идея о девушке, готовой на все ради выпавшего ей шанса. Сергей Владимирович посмеялся и одобрил. Идею надо было наполнить узнаваемыми моментами – мы это сделали вместе с женской частью съемочной группы: собрались и повспоминали, что было смешного и интересного в наших сборах перед свиданиями.

Съемки – это очень забавный процесс, если наблюдать его со стороны: кучка сумасшедших пытается создать кусочек жизни в трех фанерных стенках. Мне запомнилась история про кота. Был рыжий перс, он участвовал в нескольких сценах. Продюсер съемок Митя Муравьев просил меня «отпустить» кота пораньше, потому что он «дорогой». Мы постарались это сделать, отпустили. Митя подходит ко мне и говорит: «Вообще капец! Хозяйка хочет, чтоб я еще 5000 заплатил – типа ей отдельно. А я ее спрашиваю – а предыдущие 5000 кому были? Коту?!»

Во внезапном успехе есть что‑то мистическое. Никакой надежды на большой хит не было – а если бы была, то, наверное, было бы гораздо сложнее придумывать и снимать. Как, собственно, и произошло после «Экспоната» – ведь после успеха гораздо сложнее выдать новую историю, их неизбежно будут сравнивать. Хотя мои любимые клипы из сделанных для «Ленинграда» – «ЗОЖ» и «В Питере – пить».

 

Интервью: Николай Грунин (2020)

Пармас отвечала на вопросы письменно

 

 

Лолита

На Титанике

 

Из всей эстрадной элиты, сохранившей свои позиции с 1990‑х, Лолита Милявская – самый живой человек. Главный источник этого впечатления – соцсети: певица лихо ведет твиттер и инстаграм, не лезет за словом в карман, весело ругается, смешно шутит и пристрастно реагирует на текущую общественную повестку. Вроде бы ничего особенного, но на общем отполированном фоне это выглядит исключительно обаятельно. Песни Лолита тоже поет под стать – все ее сольные шлягеры так или иначе выделяются своим провокационным остроумием, будь то разудалый пляс «Пошлю его на…» или лукавый театр «Шпилька‑каблучок». «На Титанике» – возможно, самый яркий пример: манифест женской независимости (уже неожиданный разворот), который обращается к мужчине на «вы» и сочетает поэтические анжамбеманы в куплетах с просторечным «снимаю батики» в припевах. Конечно, тут нет ничего, что не могло бы прозвучать на «Авторадио»: Лолита существует в рамках действующих эстрадных конвенций, но хотя бы немного тестирует их пределы.

 

Лолита Милявская

певица

Когда я начала сольную карьеру, рядом со мной был один человек – его звали Лолита Милявская. И еще был человек, который был моим гражданским мужем и верил в меня. Может быть, с точки зрения закона у него репутация была не такой чистой,[153] но он ездил со мной на все концерты и доплачивал разным организаторам, потому что после огромных гонораров «Академии» мне реально предлагали две копейки, причем в весьма унизительной форме. Я говорила: «Будете звонить, когда я буду стоить …» – и называла гонорар «Академии», и даже больше. Так потом и произошло.

На самом деле все было достаточно трагично, потому что меня списали сразу. Мне было 37 лет – в этом возрасте в шоу‑бизнесе обычно уже заканчивают, а я только начинала свою вторую жизнь. Прошло где‑то года четыре, пока не появилась песня «Пошлю его на…». Никогда не забуду, как спела ее в первый раз: я понимала, что это хит, пела ее в огромном переполненном цирке. Публика замерла – и не было ни аплодисментов, ничего. У них отвисла челюсть, потому что это было так нагло! Это была такая диссидентская песня, вне морали – и она в итоге стала знаковой.

Такой же стала «Ориентация – Север», которую написала замечательная девочка Юлия Осина‑Фридман. К сожалению, были махинаторы‑посредники, которые присвоили себе авторские, сильно обманув финансово и автора, и меня. Уже потом мы с Юлей познакомились, выяснили все «от и до» – она еще написала, например, песню «Революция» Свете Лободе, то есть она самостоятельный классный автор. Я вот не автор: я не написала в жизни ни одной строчки, я только матом ругаюсь. И так получается, что многие песни приходят ко мне, когда от них отказались все. И с «Пошлю его на…», и с «Ориентация – Север», и с «На Титанике» так было. Все мои коллеги по цеху сказали: «Говно». Видимо, эти песни должны были прийти именно ко мне.

В «На Титанике» что‑то есть определенно на уровне фонетическом, вибрационном. Очень многие мамы мне пишут: «Ребенок не спал, пока я не поставила “На Титанике”, включаем каждый вечер». Это реальные истории, мне много раз такое писали – и песня получилась очень успешной.

Для меня очень важной стала песня «Раневская». Мы с Лешей [Романофым, автором песни] общались много лет. Я обожаю его как композитора, причем многогранного – сейчас он вообще блестяще пишет симфоническую музыку. Есть еще один такой человек – Виталий Окороков: он написал кучу поп‑хитов («Два кусочека колбаски», например), при этом его камерные и симфонические произведения крайне востребованы. А Леша, вообще, вот если бы в книге Гиннесса такое учитывали, то он был бы ее героем. Возглавлять десять лет хит‑парады с «Винтажом», а потом написать что‑то в другом жанре – это талант и смелость одновременно. Поэтому и для Леши, и для меня «Раневская» – это веха. Причем у нас запись не шла: мы полгода ее писали, и в итоге пришли на кладбище к Фаине Георгиевне, попросили помощи. После этого у нас все сложилось, включая клип режиссера Тины Баркалая, который снял один из лучших голливудских операторов Серджо Роман, на тот момент болевший раком на последней стадии, – и это оказалась его последняя работа. Для творческих людей в этом нет драматизма – пусть и неловко прозвучит, но это обыденно. Это хорошая обыденность, настоящая; жизнь с большой буквы, а не фигня какая‑то.

Мне в кайф приходить на разные YouTube‑шоу к молодежи, но у меня нет желания встраиваться в тренды. Я не хожу туда, где мне не нравится. И меня невозможно позвать за деньги – я не занимаюсь проституцией собственного организма и творческих желаний. Я могу пойти туда, где я заранее знаю, что я в чем‑то проиграю, но для меня это будет опыт. То офигенное время на телевидении, которое я застала в начале 1990‑х, именно сейчас происходит в YouTube – не надо стучаться в двери, записываться на прием; если ты просто интересен и искренне являешься собой, то к тебе сами придут. И я рада, что ко мне приходят.

По поводу того, что я смело выражаю свою точку зрения… Боже мой, ничего не боятся, наверное, только абсолютно безумные люди или с нарушениями психики. То есть ты все равно понимаешь, что у тебя «в заложниках», например, находятся мама с дочкой, которые живут в Украине. Да и сам ты тоже можешь оказаться «в заложниках» – я видела это на примере моей любимой Дианы Арбениной.[154] Ты отдаешь во всем в этом себе отчет. Я выросла в семье человека, которого называли диссидентом, хотя он таковым не был – он просто читал то, что считал нужным, и монолог про грязные ялтинские пляжи стоил ему от Фурцевой запрета на работу в стране.[155] Я прекрасно понимаю, что это такое – поэтому думаю я гораздо больше, чем говорю.

 

Интервью: Сергей Мудрик (2020)

 

 

Monatik

Кружит

 

Залихватский виляющий фанк‑поп; не столько шлягер, сколько танец. Блистательное продолжение вектора на грув, возвращенного в русскоязычную поп‑музыку Иваном Дорном и Елкой, и еще одно свидетельство того, что во второй половине 2010‑х в здешней индустрии постепенно начинают работать те механизмы, которые и должны в ней работать. В 2008‑м певца, сочинителя и танцора Дмитрия Монатика не взяли на украинскую «Фабрику звезд», потом он помыкался по другим аналогичным телешоу – без особых результатов, что, может, и к лучшему: в итоге он сделал себя сам, а это всегда интереснее. Начинал Монатик с того, что писал песни действующим звездам вроде Лободы или Димы Билана (практически как Леди Гага или Сиа), потом стал петь и плясать сам – и выяснилось, что у него это получается ничуть не хуже. И если раньше песни вроде «Кружит» воспринимались как прыжок выше головы, как планка, до которой мало кто может дотянуться, то теперь это скорее стандарт качества, и даже непростой фанковый звук Монатика стал одним из самых имитируемых эстрадных стилей: эндорфины пошли в таком количестве, что хватает на всех.

 

Дмитрий Монатик

певец, автор песни

В моем родном городе Луцке я рос на 40‑м квартале. Если увлекаешься брейк‑дансом, носишь [бейсболки] снэпбеки, а с каждым годом твои штаны становятся все шире, тогда ты для них как красная тряпка для быка. Было много драк. У нас не было скинхедов, были гопы; многие из них записались потом на брейк‑данс – поняли, что это спорт. Плюс с нами по соседству занимались боксеры, которым нравился брейк‑данс: они создавали нам надежный тыл. Это крутая школа – когда делаешь то, что хочешь, не обращая внимания на мнения людей.

В Луцке я успел поработать юристом. Большинство моих старших друзей пошли по этому пути, и хотелось быть поближе к ним. Думал, работа по мне – пока не попал на практику в отдел алиментов. Каждый день к тебе приходят семьи, которые требуют друг от друга денег, при этом часто мамы приводили детей. Видеть проблемы неудавшихся семей было невыносимо. Я уже тогда понимал, что аплодисменты куда круче, чем алименты. И после пятого курса мне позвонила [популярная украинская певица] Наталья Могилевская, заметившая меня на одном из кастингов, на которые я ездил постоянно, – и пригласила в Киев танцевать в ее балете.

Десять лет назад [в 2010‑м] я переехал в Киев; город был чем‑то новым и большим. Я привез с собой старый синтезатор Yamaha, который купил на секонд‑хенде в Луцке за 300 гривен. Про первые шаги в столице у меня есть песня «Красиво»: первый ее набросок я сделал в Харькове в 2014 году. Искал тогда саунд‑продюсеров – и решили попробовать поработать с Антоном Чилиби, с которым познакомились на «X‑факторе». Приехал к нему с демками, работали на гладильном столе.

Тогда же сделали первый вариант песни «Кружит». У нее был другой куплет, он стопорил весь процесс и мне не нравился – но была крутая фраза: «Эндорфины пошли, фантазия пошлит, / Я, что ли, чувствами залит, что глаза мозолю». И она уже была в груве. (Поет) «Эн‑дор‑фины по‑шли…» Я написал эту фразу, когда мы были на гастролях, и у меня сел телефон. Я попросил Настю, танцовщицу, которая с самого начала со мной работает, дать телефон, чтобы срочно записать мотивчик. Вспомнил о нем где‑то через неделю – она мне сообщением выслала. Я послушал – и начала во мне эта штука крутиться, развиваться. Помню, ехал на самокате на студию, которую мы с Антоном Чилиби уже в Киеве снимали, в стеклянной комнате, где звук ото всех поверхностей отбивался. На простом самокате – не электрическом; с зелеными колесами, такой, ногами отталкивался. И вот тогда пришел припев: «Оказалось, что вокруг тебя весь мир кружит». А куплеты появились где‑то в начале 2016 года. Песня‑пазл.

«Кружит» – это такое back to the old school: под такое я танцевал брейк‑данс, когда увлекся этим делом в 13 лет. Эти бочки, духовые, ярко выраженный оттенок фанка: есть речитативная часть, есть распевки. Я на такой музыке рос – и такую в итоге создал с ребятами. Но ощущения, что «Кружит» станет для нас чем‑то прорывным, не было. Я в нее верил, но я всегда в каждую песню верю – что уж говорить про альбом или клип. Да и когда долго сидишь над песней, уши от нее устают – ты там все знаешь. Поэтому «Кружит» для экранизации выбрали не мы, а режиссер Таню Муиньо. Я выслал ей полностью альбом и спросил, на какую песню она хотела бы снять клип. Она написала: «“Кружит”, “Вечность” и “УВЛИУВТ”». Так и поступили.

Раньше мы требовали от режиссеров раскадровки, кучу предварительной визуализации – а когда встретились с Таню, и я спросил: «Как это будет выглядеть? Как ты видишь?» – она ответила: «Я вижу… Это будет так краси‑и‑и‑во! (Смеется) Будет стол, красивые люди, танцы». Она так искренне это сказала. Я понял, что больше не хочу ничего спрашивать, просто говорю: «Ребята, давайте снимать». С тех пор так и работаем. «О‑о‑о‑о, будем бежать по поезду [в клипе “УВЛИУВТ”]». – «Да, Таню, круто». «Будем лететь на крыле самолета [в клипе “Love It Ритм”]». – «Конечно, будем, Таню!» Мы уже сделали 12 клипов вместе, представляешь? А в 2019 году Таню сняла клип [на песню «Juro Que»] для моей любимой Розалии и привезла мне подписанный ею винил.[156]

«Кружит» снимали в Одессе. Таню – кубинка, и при этом Одессу просто обожает. Показать этот город так, как она, не смог бы никто: она знает, где стоит корабль «Легенда», как попасть на крышу Театра музкомедии; знает крутые стены возле новостроек, где нет людей. Мы долго подбирали пары танцоров – кто с кем будет танцевать и какую связку. Я присутствовал на кастинге – стараюсь никогда их не пропускать. Денис Стульников сделал всех танцоров в клипе разными – есть серферы, гопники, есть пластичные ребята. И закрыл все артистом, который со своей второй половинкой покидает что‑то, державшее его в неволе.

Помню, как показал подруге клип еще до цветокоррекции, и она сказала: «Дима, это та работа, которую мы будем показывать нашим детям, когда станем очень‑очень взрослыми». Мне так тепло стало от этих слов – значит, есть в этом искра, что‑то мы словили. Кто‑то даже сделал туристический маршрут по местам съемок «Кружит»: там десять локаций, и они прямо возили людей на тематическую экскурсию по ним. Приятно, что самим одесситам понравилось, как мы показали их город. После этого клипа мы поехали сумасшедшим темпом: были везде. Все хотели «Кружит» – хоть клона создавай (смеется)! Телефон не умолкал. Нас наконец‑то позвали выступить в одесском клубе Ibiza, тоже достижение. Началось то чудо, о котором многие артисты мечтают.

Когда я в 2017‑м собрал Дворец спорта [на 10 000 человек в Киеве], у меня был разговор с телеведущей Катей Осадчей, и она сказала: «Дальше только [киевский стадион] “Олимпийский”». А он буквально через дорогу от Дворца спорта находится. Говорю: «Знаешь, Кать, так близко… И так далеко». Но уже спустя полгода компании Concert.ua и Virus Music, организовавшие наши предыдущие два масштабных сольника в Киеве, взяли и предложили провести шоу; они, как и мы, поверили в это. И мы скромно сделали афишу, еще не зная концепта: альбом был на стадии набросков. Мы даже спорили, как он будет называться – «LOVE IT Ритм» или «То, от чего без ума». Все‑таки первый вариант победил, он больше подходил истории о десяти годах жизни в столице. Мы построили на стадионе «город ритма» со своими перекрестками, со своими дорогами, транспортом – ну и, соответственно, со своими ритмоловами. Он возник на два часа, но готовился больше года.

За полгода до концерта я выступал на новогоднем корпоративе прямо в здании «Олимпийского» – наша гримерка была в фанбоксе. Я уже знал, что здесь мне предстоит скоро выступить. И я помню, как с большой эмоциональной аккуратностью открыл дверь бокса и вышел посмотреть на этот пустой стадион. Тревогу словил, мурашки – дикий симбиоз чувств. В ту минуту я понял эти масштабы. Он казался очень большим – а когда мы за три дня заехали туда, он почему‑то показался меньше. Психологические игры, наверное: когда знаешь, что получилось собрать людей, он уже не страшит. Это как с городом Киевом. Когда только приехал, он кажется очень большим, – а когда пожил, походил, познакомился, он становится гораздо меньше, уже даже с тобой здороваются на улице.

У нас было два плунжера – это механизм, поднимающий артиста на сцену. Был электронный, который поднимался и опускался через пульт, и был физический способ – руками. Это должны были делать два человека в белых майках. Я на прогоне спросил: «Точно запомнили, когда появляемся?» Они: «Да!» Ну, супер. Я еще спросил: «А почему люди поднимают, почему не электроника?» И ребята, которые это все строили, сказали: «Потому что люди надежнее». Аргумент! Причем там же еще была история, что у нас весь свет упал, и мы не могли начать. И администратор, вместо того чтобы меня успокоить, честно объяснила: «Свет упал, ничего не работает». У меня все упало, как этот свет, и я ждал ее возвращения очень: «Ну что?» Она говорила: «Все ок, три минуты». И эти минуты длились как дни. «Ну что?» – «Две минуты». Я жду эту минуту, как год, – и слышу, как уже публика громко‑громко шумит. Когда кричат 60 000 человек – это такая волна, которую даже под сценой чувствуешь. Я смотрю на нее, и она говорит: «Три минуты». То есть опять три – а я и так эти две еле пережил! И тут под сценой я замечаю человека – до сих пор не знаю, кто это был. На нем не было футболки работника сцены: он не из световиков, не инженер. Может, зритель пробрался под сцену посмотреть, что происходит? Сидел там, с таким интересом за всем наблюдал, и тут он видит меня, и такой: «Не переживай, все будет заебись». И он как‑то вот взял – и меня переключил. Девочка прибегает, говорит: «Две минуты… Одна… Мы запускаемся».

И вот я заряжаюсь под этим плунжером, встаю на него; эти два человека в белых майках по бокам. Мы знаем, когда подниматься, наступает этот момент и… Они не поднимают меня (смеется)! Я такой: «Ребята?» Они берутся – и ничего. Плунжер заклинило. Начинается мегакипиш. Я должен был появляться о‑о‑очень медленно – но в итоге вылетел на сцену. Если смотреть запись концерта, видно мои глаза недоумевающие. А я только и думаю: «Что же нас ждет впереди?»

Самый крутой момент – это, конечно, появление вагона метро. Я выхожу на его крышу, он едет, вокруг взрываются все пиротехнические и световые «грибы» – и этот шум людей растет, потому что ты становишься ближе, выезжаешь к трибунам и окунаешься в это пространство. Со сцены все по‑другому, а с вагона – как прыгнуть в океан. Только тогда начинаешь осознавать масштаб, и только тогда начинаешь кайфовать.

Чтобы стать первым артистом за годы независимости Украины, который собрал «Олимпийский» в Киеве, мы – не я, а вся команда – вкалывали, не покладая рук. Не обошлось без щепотки везения, конечно! Но в первую очередь этот концерт – результат грандиозного труда. Инсталляции, видео, звук, менеджмент, какие‑то коммершлы, коллаборации – столько всего. Я надеюсь, что это не последний мой «Олимпийский». Странно говорить, что после «Олимпийского» больше ничего нет: есть и другой «Олимпийский» [московский]. Площадка, на которой можно такие штуки вытворять! Только бы добраться.

 

Интервью: Андрей Недашковский (2020)

 

 

Дима Билан

Неделимые

 

Возможно, самый яркий сюжет о культурной экономике позднего капитализма в его российском варианте: если раньше за деньги покупались эфиры и ротации, то теперь один поэт‑песенник попросту скупил сами радиостанции и музыкальные телеканалы. Нефтяной миллиардер Михаил Гуцериев – вообще человек интересной судьбы: в 1990‑е был вице‑спикером Госдумы, в конце 2000‑х сбежал за границу от уголовного дела, а потом вернулся и получил весь свой бизнес обратно. Первые песни на стихи бизнесмена начали появляться в эфирах в 2012 году. К настоящему времени труднее найти людей, которые бы не исполняли песни с текстами Гуцериева: от Кобзона до Буйнова, от Киркорова до Расторгуева, от группы «На‑На» до Григория Лепса – отметились почти все завсегдатаи «Песни года», а сам Гуцериев регулярно признается старейшим российским поп‑фестивалем поэтом года.

Такие творческие достижения поэта, вероятно, не в последнюю очередь связаны с тем, что Гуцериев владеет едва ли не большинством российских музыкальных радиостанций: Love Radio, «Дача», «Шансон», «Восток FM», «Русский хит» – и это еще не все. Почти безграничные – во всяком случае, в контексте музыкальной индустрии – финансовые возможности приносят бизнесмену‑поэту почти безграничную любовь цеха: раздел «О поэте» на сайте продюсерского центра Гуцериева переполнен восторженными цитатами о его творчестве, интонационно напоминающими то ли письма товарищу Сталину, то ли музей «Поля чудес» (Михаил Шуфутинский: «Я сразу отметил поэтический дар Михаила Гуцериева. Сердце подсказало мне, что передо мной именно стихи, а не тексты песен с простым набором слов», – ну и так далее).

Как выяснилось в процессе подготовки этой книги, шарм Гуцериева обладает столь мощным эффектом, что затрагивает даже людей за пределами поп‑индустрии. Лидер группы «Ногу свело!» Максим Покровский, написавший и исполнивший несколько песен на тексты Гуцериева (см., например, «Московские пробки»: “Мазды” зад прижал мне перед, льются брызги на капот»), сначала подробно рассказал о своем сотрудничестве с нефтяником, а затем после долгих переговоров сообщил, что готов дать согласие на публикацию только после того, как его прямую речь заверит сам Михаил Гуцериев. Времени у владельца «РуссНефти», к сожалению, не нашлось.

Представить себе современную российскую эстраду без Гуцериева трудно – впрочем, не менее трудно найти среди сотен песен на его стихи хоть что‑то по‑настоящему памятное. Драматическая баллада «Неделимые», исполненная Димой Биланом, – не лучше и не хуже других; добавляет размаха этой истории клип, в который каким‑то образом попала американская модель, актриса и фемактивистка Эмили Ратаковски.

 

Денис Ковальский

композитор, саунд‑продюсер

Однажды мне позвонили из офиса Гуцериева и попросили сделать трек, чтобы он подошел Диме Билану – потому что я знаю его стиль. Ну то есть в каком смысле «знаю стиль» – мы вместе его и придумывали в 2002–2003 годы. Мне прислали несколько текстов, я посмотрел стихи; что мне понравилось, то и выделил, – Михаил Сафарбекович дает в этом плане свободу. И написал «Неделимые». Он послушал демку, сказал: «Мне все нравится», – мы записали, ну и все, посотрудничали. Михаил Сафарбекович в процесс вообще не лезет, и это правильно: аранжировка должна быть такой, какая устраивает артиста – и только артиста. Он вообще талантливый человек – стихи интересные. Они, конечно, более глубокие, чем нужно для поп‑музыки, но иногда для баллады может подойти и такое.

Кто такая Эмили Ратаковски, я вообще понятия не имею. С клипами все очень просто: если песня хорошо идет, то клип очень важен ей именно для визуальной поддержки. Если песня не особо нравится людям, будет клип или нет – это никак ей не поможет вообще. Клип – это вспомогательное, десятое дело.

Билан – одаренный, энергичный, очень талантливый музыкант. Таких в принципе немало… Но в нашей стране, чтобы с такой жаждой творить и с такой энергией, – таких очень мало, на самом деле. Хотя в последние годы ощущается, что он подустал от популярности, от суеты: стал озлобленным чуть‑чуть, параноиком в чем‑то. Ему кажется, что везде подвох, что все хотят от него чего‑то поиметь, – это побочный эффект звездной жизни, он в этом не виноват. Он в самом начале как романтик хотел стать звездой, петь, заниматься любимым делом. А побочный эффект в том, что он не может, например, сходить в магазин. Это очень утомляет: естественно, той искры в глазах, той легкости нет. При этом музыкант в нем только вырос: он стал более профессиональным, очень хорошо чувствует мелодию, правильную манеру исполнения, может сделать эмоциональную глубину. Это его стиль – чувственность и артистизм.

В аранжировке Билан особо не участвует. Он дает основной посыл, какие‑то глобальные вещи. Он не лезет в какие‑то мелочи, как, например, Светлана Лобода: она делает аранжировку практически вместе с тобой – то есть про каждый инструмент говорит, где чего поправить. Билан доверяет и дает тебе достаточно свободы. С Димой очень легко: он человек не агрессивный и в хорошем смысле не амбициозный. То есть у него нет каких‑то таких посылов, как у некоторых, мол, я лучше знаю. При этом он очень мягко всегда намекает на то, что конечное слово за ним, потому что петь‑то ему, какой бы я ни был профессионал и саунд‑продюсер.

 

Интервью: Иван Сорокин (2020)

Ковальский отвечал на вопросы голосовыми сообщениями

 

 

Елена Темникова

Импульсы

 

Уволившись из «Серебра», Елена Темникова оказалась ключевой фигурой для звука российской поп‑музыки конца 2010‑х – именно она одной из первых в большом мейнстриме начала делать пружинистый дип‑хаус, который теперь служит основной средой хоть кальян‑рэпу, хоть молодым хитмейкерам из TikTok; «Импульсы» и правда дали мощный импульс. Сольная Темникова – это саундтрек к модной ночной жизни, которая совершенно не помнит о дне с его заботами и новостями; песни в рассеянном свете и измененном состоянии сознания; музыка одновременно деликатная и откровенная. Редкий и ценный прецедент, когда певица смогла перепрыгнуть из телевизора в интернет и перепридумать себя, не растеряв популярности.

 

Елена Темникова

певица