Еще одно проявление продюсерской воли?

Хочу вас поправить. Яна не продюсер, она – компаньон. Когда мы начали работать, я оказался в очень дурацкой ситуации: не очень разбираясь во всяких продюсерских тонкостях, я попал в центр очень странного скандала.

 

Вы имеете в виду смерть вашего первого продюсера Юрия Айзеншписа и вопрос об авторских правах?

Мне звонили многие продюсеры, но я на тот момент уже общался с Яной. Она и ее семья очень настойчиво предлагали работать с ними.

 

Семья – это Виктор Батурин [124]?

Да. У них было три тезиса: не подписывать документов никаких совместных, сделать концерт в память о Юрии Шмильевиче и последнее – это то, что она не будет называться моим продюсером. Наверное, после Айзеншписа сразу называться продюсером было бы нечестно; я не хочу в такие дебри залезать. Одним словом, мы ударили по рукам. И я был удивлен, с каким рвением Яна взялась мне помогать, потому что эта компания [принадлежавшая вдове Айзеншписа Елене Ковригиной, которая заявляла права на бренд «Дима Билан»] начала рассылать всем письма с просьбой, чтобы меня сняли с ротаций. Мы ходили всюду – убеждали, что мы продолжаем работать. Прибегали к помощи адвокатов, которых я себе в тот момент позволить не мог. Через какое‑то время я сказал: «Яна, ты можешь это сделать. Давай ты будешь продюсером». А теперь мы перешли в новую фазу: мы компаньоны.

 

На английском вы поете регулярно. Но в Америку, кажется, передумали перебираться.

Послушайте: и Америка, и Европа уже едут сюда. Сейчас мы живем в ситуации – гора идет к Магомету. Магомет слишком долго ездил в горы, теперь пришло их время. Зачем мне туда уезжать? Я уже со столькими людьми познакомился, со столькими попел. Вот недавно Эрика Баду приезжала в Барвиху: я вышел на сцену, мы с ней спели – я был у нее на бэк‑вокале.

 

А может такое случиться, что через десять лет вы поменяетесь местами, и Эрика Баду будет на подпевках у вас?

Я предпочитаю не заниматься такими глупостями и не говорить о том, что будет завтра. Это очень наивно. А я уже вроде не в 2006 году.

 

Интервью: Елена Ванина (2011)

 

Яна Рудковская

продюсерка

Я в песню «Невозможное возможно» очень верила, и когда Дима мне сказал: «Я не буду петь этот попсовый боевичок», – я попросила: «Просто для меня ее запиши». Он ответил: «Хорошо, пусть она будет в альбоме, но петь я ее не буду». И только когда во время концерта он увидел, что именно эта песня вызывает самую бурную реакцию, Дима начал к ней присматриваться. Есть даже запись, как на стадионе толпа в 20 000 человек вызывает Диму, скандируя «невозможное возможно». Успех этой песни, безусловно, в слогане – и если бы мы его запатентовали, компания Adidas у нас бы его не украла для своей рекламной кампании.

Изначально я не была Диминым продюсером, я ему просто помогала. Продюсером меня потом назвал сам Дима, когда увидел, каких результатов мы добиваемся вместе. До этого я занималась модой, салонным бизнесом – и к продюсерскому делу отношения не имела. После смерти Юрия Шмильевича Дима пришел ко мне и сказал, что бывшая жена Айзеншписа утверждает, что Дима должен работать именно с ней. Он этого совершенно не хотел, потому что понимал: это путь в никуда, он превратится во второсортного артиста. И я решила ему помочь. У меня не было никакого продюсерского опыта – был нюх. Я чувствовала тенденции; чувствовала, что именно нужно делать.

В начале проблем было невероятное количество. Мы судились сначала с Ковригиной. Затем с [моим бывшим мужем Виктором] Батуриным, все выигрывали. Пришлось поменять Диме имя – по паспорту он стал Дима Николаевич Билан. И нашим врагам в итоге пришлось успокоиться.

Участие в «Евровидении» – это целая наука, которую нужно было изучить. Вторая песня, с которой Дима ездил на конкурс, «Believe», появилась почти случайно. У нас была композиция «Porque aun te amo», которую нам написал латиноамериканский композитор Руди Перес, – и он не знал, что по условиям конкурса песня не может быть обнародована. А после того как мы ее представили на пресс‑конференции, музыкальные эксперты выяснили, что один аргентинский певец [Лусиано Перейра] ее уже исполнял. Это было нарушением правил. Дима как раз летел в Америку – и газеты наши пестрили заголовками: «Билан подставил Россию». Я ему сказала по телефону: «У тебя есть одна ночь, чтобы написать песню, записать ее и прислать мне демо». И они с Джимом Бинзом из команды Тимбаленда за ночь написали «Believe». Эта песня появилась на фоне судов, скандалов, моих разборок с Батуриным, который мешал нам повсюду. И так как я знала, что Диме очень тяжело, я собрала команду, где был потрясающий скрипач Эдвин Мартон, был артист Дима Билан и был великий спортсмен Евгений Плющенко. Я не сомневалась, что мы победим: у нас была мощная песня, уникальный номер и команда.

Других женщин в продюсерской среде я что‑то не вижу. Могу сказать, что это очень тяжело. Это совершенно не женское дело: нужно иметь такую продюсерскую чуйку, такую акулью хватку… В Америке все друг за друга радуются – а в России, если кто‑то ошибается, сразу затопчут и выкинут из первого эшелона звезд. Очень сложно при этом оставаться приличным человеком. Конечно, я понимаю, насколько я, Дима и мой супруг Евгений Плющенко раздражаем своих конкурентов. Но, друзья мои, если не будет нас, ваша жизнь будет неинтересной. Вам не с кем будет конкурировать и не на кого будет равняться.

 

Интервью: Елена Ванина (2011)

 

 

Бумбокс

Вахтерам

 

Поклонники The Fugees, Cypress Hill и прочих американских групп, мешавших хип‑хоповый грув с мелодиями и гитарами, украинцы «Бумбокс» занялись примерно тем же на родном материале – акустическая лирика и задушевный голос Андрея Хлывнюка в их песнях окружали скрэтчи и сэмплы; речитативную эквилибристику оттеняли чувствительные припевы (в скобках отметим, что помимо заграничных образцов здесь очевидно чувствовалось влияние земляков из 5’Nizza). В покорившей российские радиоэфиры «Вахтерам» сентиментальности было особенно много – впрочем, песня в любом случае звучала живее большинства местного R’n’B, который тогда пытались поставить на поток. В тексте Хлывнюк виртуозно собирал из деталей и экивоков картину одновременно неизбежного и нежеланного разрыва, помещая ее в непривычный для русскоязычной поп‑музыки бытовой антураж: хрущевка, посуда, обои – вся эта мелкопоместная жизнь редко когда проникала в шлягеры. При этом в общем репертуаре «Бумбокса» «Вахтерам» пусть не исключение, но и точно не правило: группа всю дорогу сохраняла четко украинскую идентичность – и благодаря их песням в больших российских залах тысячи людей много лет пели по‑украински. После 2014 года все это прекратилось – в Россию «Бумбокс» больше не ездит, а комментарий, который автор песни Андрей Хлывнюк дал для этой книги, невозможно опубликовать из‑за особенностей российского законодательства.

 

Алексей Согомонов

продюсер

Мы с Андреем познакомились в Черкассах в 1999 году во время граффити‑конкурса. Андрей рисовал, я организовывал. Мы делали большой фестиваль, на котором были роллеры, брейкеры, райтеры, группы (те же «Танок на майданi Конго»), диджеи. Влад Валов приезжал, которого мы забыли встретить на вокзале (Влад, прости, стыдно до сих пор). Андрей принес эскизы – причем он не был райтером, но рисовал неплохо. Он и сейчас много смешных скетчей рисует. После фестиваля мы начали проводить много времени вместе: маленький город, единомышленников мало, информация на вес золота – так и подружились. Слушали Cypress Hill, Gang Starr, Fugees, смотрели запоем клипы. Наша первая группа называлась Dust Mix – на удивление, у нас был реально сильный материал. В этой группе мы вдвоем с Андреем читали рэп; махали руками на сцене, как мельница. Людям нравилось! Развалились Dust Mix, как это обычно бывает с провинциальными группками, из‑за амбиций участников.

Из меня мама пыталась сделать человека с высшим образованием. Я приехал поступать на факультет телережиссуры в институт Карпенко‑Карого в Киеве, где мне на кафедре сказали: «Вы выглядите как‑то вызывающе». Я им ответил: «Идите вы!» – и ушел. Детство, конечно. А в Черкассах очень сложно тогда было: все сидели на трамадоле, долбили марихуану с утра до вечера – и город на глазах погружался в агрессивный депрессняк. Я вернулся и начал поднимать пацанов – мол, надо ехать [в Киев]. Ну и мы поехали. На раздолбанной «Лянча Дельта» с полным набором инструментов, притороченных к тачке. И ничего, получилось! Это год 2001‑й, кажется, шел.

Переехав, мы жили вдвоем с Андрюхой в однокомнатной малосемейке. Это была крошечная квартира, где тебя вечно что‑то кусало, – у меня сейчас туалет больше, чем та квартира. Мы недолго пожили вместе – и это к лучшему; перегрызлись бы рано или поздно. Потом Андрей стал жить вдвоем с гитаристом «Бумбокса», Мухой [Андреем Самойло], на улице Кондратюка, где и был придуман [первый альбом группы] «Меломанія». В то время мы платили, по‑моему, 50 долларов в месяц за квартиру – а запись альбома, если не ошибаюсь, обошлась нам в 250–300 баксов. Потом мы его продали – за 6000 долларов. Я носил его по разным лейблам, люди теряли диски – чего только не было. Кругом мне говорили: «Леха, ну не то. И чувак поет как‑то странно». Лейблы не понимали, как с нами работать.

Выход «Вахтерам» был переломным моментом для группы однозначно. Но это не значит, что песня вышла – и посыпалась манна небесная. Думаю, количество концертов тогда увеличилось в два с половиной раза. У нас был рекорд, я помню: 135 концертов за год; как‑то мы сыграли 18 концертов в месяц. Но сейчас многие востребованные артисты играют по 90–100. Как‑то я смотрел клип L’One, где он читает, мол, 200 концертов в год у него. Я не слежу за его концертным графиком, но если это правда – это очень круто. Потому что когда ты так катаешь, тебя просто нет, ты только в переездах.

Разочарую тех, кто мыслит стереотипами: работа продюсера достаточно однообразная, скучная и, прямо скажем, нервная. В то же время – увлекательная и непредсказуемая. Потому что ты несешь ответственность буквально за все. И учитывать тебе надо все: от понятных вещей – когда поехать в тур, с кем выпускать альбом, кого пригласить режиссером клипа – до совершенно «не твоих»: как спасти траву на стадионе от вытаптывания, будет ли точным прогноз погоды и когда в городе выдавали стипендию студентам. А есть еще мнение артиста, «вредные факторы окружающей среды», как писали в учебниках по биологии, и твои собственные амбиции. Ведь, если амбиций нет и работа выполняется механически, о правильном ведении бизнеса говорить, на мой взгляд, не имеет никакого смысла.

 

Интервью: Андрей Недашковский (2015)

Интервью было сделано для издания The Flow. Полную версию см. по ссылке: the‑flow.ru/features/boombox‑sogomonov‑hlyvnyuk

 

 

Бьянка

Были танцы

 

В 2003 году Бьянка могла выступить от Беларуси на «Евровидении», но предпочла этому шансу сотрудничество с Серегой, который как раз тогда начал сочинять свои спортивные частушки. Видимо, правильно сделала: вскоре и сама Бьянка стала важным человеком в русском варианте R’n’B. Так же как и коллеги‑белорусы, она сводила заокеанский жанр с фольклорными аранжировками и запевами – и тоже получала виральные результаты. «Были танцы» – почти что женская версия «Черного Бумера»: тоже дворово‑пацанская эстетика, тоже баян как знак национальной культуры; разве что никакой социальной подоплеки тут нет, девушки просто танцуют с парнями. В дальнейшем похожее по методу приспособление мемов и гэгов под модный звук станет характерной чертой творческого почерка Бьянки – она в частности умудрилась сочинить успешную песню про хрестоматийно плохой звук на постсоветских площадках (так и называется: «Звук – гАвно»).

 

Татьяна Липницкая (Бьянка)

певица, авторка песни

Я прекрасно понимала, что «Евровидение» не поможет мне в том плане, о котором я думала. Тем более я была одна, без поддержки – просто хорошо пела. Поэтому я решила начать сотрудничество с Серегой и [его соавтором] Максимом Лоренсом, а в дальнейшем – выпустить свой сольный альбом и продвинуть хип‑хоп и R’n’B на территории бывшего СССР.

Моя бабушка, которую я люблю, как ангела, пела народным голосом; видимо, мне это очень сильно запомнилось. При этом я сама как исполнитель очень люблю хип‑хоп и R’n’B – поэтому я сделала такую коллаборацию стилей, и получился мой собственный русский R’n’B.

Я придумала песню «Были танцы» в 2006 году. Я на тот момент переехала жить в Киев: было лето, прекрасные эмоции, ко мне пришла муза… Я записывала свой первый альбом в замечательной студии. Последней и самой удачной песней на пластинке стала «Были танцы». Главным ориентиром при создании трека и альбома «Русский народный R’n’B» была моя любимая певица Лорин Хилл; еще – Нина Симон и Нэт Кинг Коул. Именно зарубежные артисты меня вдохновляли. Что до русской музыки – я почти никого не слушаю.

Людям свойственно ностальгировать – этому помогает в том числе и музыка. Поэтому мои поклонники, которые со мной с начала 2000‑х, уже взрослыми до сих пор с удовольствием пляшут на концертах под «Были танцы», «Про лето» и «Спаси»; отмечают меня постоянно в инстаграме в историях с воспоминаниями. Мне безумно приятно. Недавно поклонники меня просили сделать новую версию этого хита. Я люблю своих малят – и сделала для них ремейк с Артуром Бабичем [блогером, который прославился в TikTok].

Когда я [в августе 2020 года] увидела, что происходит в Беларуси,[125] я охуела. Чтобы поддержать свой народ в это нелегкое время, мы с Максом Лоренсом решили написать песню «Белая Русь». «Моя мама там, мой брат, друзья» – эти строчки из песни о моих родных.

В Беларуси очень много талантливых людей. Но как в 2000‑е, так и сейчас все плохо с точки зрения административной организации, рычагов продвижения белорусского шоу‑бизнеса. Все, что я знаю о своих друзьях из Беларуси, – они не понимают, как себя реализовать. Нужно жить в другой стране, чтобы научиться правильно это делать. Из того, что я помню, когда я там жила и выступала, – звук всегда был говно. И было очень много плохих аранжировщиков.

 

Интервью: Николай Овчинников (2020)

Бьянка отвечала на вопросы письменно

 

 

Город 312

Вне зоны доступа

 

Илья Лагутенко когда‑то изобрел термин «рокапопс», но он как‑то не прижился – да и «Мумий Тролль» всегда были слишком дикими, шебутными и переменчивыми, чтобы в полной мере стать частью российской эстрады. Изобретенный Лагутенко и Земфирой звук в 2000‑е годы пригладили, притушили, смягчили – и в этом виде поп‑рок оказался мостом, соединившим «Наше радио» с эстрадными станциями. В середине десятилетия удача наконец улыбнулась группе «Город 312» из Кыргызстана, вот уже несколько лет пытавшейся сделать карьеру в Москве, – прежде всего благодаря кино. «Останусь» навсегда привязана к «Дневному дозору», ну а «Вне зоны доступа» очень удачно попала в «Питер FM», один из первых доморощенных российских ромкомов. Сам фильм, как бы вторя рефрену песни, строился вокруг разговоров по мобильному телефону – тогда на экране это еще было чем‑то новым.

 

Дмитрий Притула

клавишник, автор текстов и музыки

До переезда в Москву, в нашем родном Кыргызстане, мы с моим братом Леней были участниками одной из самый известных и востребованных музыкальных групп, а наша солистка Ая – топовой исполнительницей. И вот в конце 2000 года на большом сборном концерте в бишкекском Дворце спорта мы решились и объявили перед залом в несколько тысяч человек: «Уезжаем покорять Москву, ждите нас на ваших голубых экранах». Решились, еще не понимая, что тем самым отрезали себе все пути для отступления. Как оказалось, это был правильный шаг – потому что в дальнейшем возникало много ситуаций, когда хотелось вернуться, но мы понимали, что это уже невозможно. Тем более что нам очень хотелось расти и писать новые песни – а для этого была просто необходима кардинальная смена обстановки.

Москва нас встретила неласково. В Киргизии много солнца, воспринимаешь жизнь в радужных тонах. А здесь облачно, хмуро – и люди нам показались далеко не радостными. Спрашиваешь на улице у прохожего, не знает ли он, как пройти туда‑то, а он, не дослушав: «Нет». Это была реальная проверка на прочность: выдержим или нет? Хорошо, что мы были вместе, поддерживали друг друга и верили в то, что делаем. Вживаясь в этот город, впитывали его каждой клеткой – и песни, которые начали рождаться здесь, были местами суровыми и приобретали социальный окрас.

В Москве, чтобы не сойти с намеченного пути, мы старались зарабатывать только музыкой. Очень много выступали по клубам. В то время существовала такая практика: клуб понравившимся коллективам платил «гарантию». Она была небольшая, но стабильная. Конечно, мы много выступали и бесплатно. На съемную квартиру и еду хватало – и аудитория потихонечку росла. Кстати, слушатели много помогали в продвижении коллектива: как‑то на очередном концерте подошли ребята, которые оказались профессиональными фотографами и предложили бесплатную фотосессию. Потом веб‑дизайнеры безвозмездно создали сайт «Города 312» – настолько им наши песни понравились. В большой шоу‑бизнес мы пробивались долгих пять лет. Не только выступали, но и постоянно разносили свои демозаписи по музыкальным каналам и радиостанциям.

В какой‑то момент о нас узнал Сергей Катин – отец Лены Катиной из «Тату» [и сооснователь группы «Дюна»]. Он решил продвигать нашу группу: привел нас на хорошую профессиональную студию и пригласил записать с нами два трека знаменитого барабанщика Игоря Джавад‑Заде, известного по сотрудничеству с Земфирой, «А’Студио», Авраамом Руссо и другими. Мы быстренько с ним все отрепетировали, сделали запись. Через некоторое время звонит Сергей: «Ребята, вы сегодня одержали одну из своих самых серьезных побед! Игорь хочет быть вашим штатным барабанщиком». Игорь, без сомнения, очень важную роль сыграл для коллектива – через него много нужных людей о узнало о «Городе 312». Мы ему очень благодарны. Когда в 2005‑м подписывали контракт с Real Records, он, к нашему общему сожалению, перебрался в другую страну, и пришлось искать другого барабанщика.

Однажды мы выступали на мероприятии, посвященном презентации одного американского фильма. Ведущей была диджей радио «Максимум» Катя Срывкова. Она внимательно послушала наш материал и сказала: «Сейчас моя подруга Оксана Бычкова делает фильм, и ей как раз нужна незаезженная, нетривиальная музыка. Мне кажется, ваши песни очень подходят – особенно “Вне зоны доступа”. Можно я ей покажу?» Отнесла Оксане, той понравилось – и в итоге на этой песне даже выстроили рекламу картины «Питер FM». Это был наш первый большой фильм.

Музыку к песне написал наш бас‑гитарист, мой младший брат Леня. Я долго пытался придумать текст, и как‑то безуспешно – полгода ничего не срасталось. Потом мы посмотрели триллер «Яма», где подростки попали в огромную яму в лесу и оказались там вне зоны доступа. Плюс мы еще на себя спроецировали ситуацию, в которой сами находились на тот момент после успеха у себя на родине. Наша группа реально была вне зоны доступа для широкой публики. Вспомнили момент, когда обитали в Подмосковье, в Щербинке, где вообще были оторваны от мира.

Весной 2005‑го мы давали концерт в «Горбушкином дворе» в поддержку своего дебютного демоальбома. И так случилось, что в тот момент там оказался генеральный директор Real Records Андрей Лукинов, который пришел купить свежую музыку. Он увидел нас, послушал наши песни и даже приобрел наш диск. Потом очень долго думал: пробивал в интернете, что мы за ребята, какой у группы бэкграунд. И только через полгода предложил встретиться.

После подписания контракта Андрей показал песню «Останусь» продюсерам фильма «Дневной дозор» Константину Эрнсту и Анатолию Максимову. Им она понравилась – но к сожалению, на тот момент работа над картиной была завершена. И они решили снять нам клип, видеоряд в котором был основан на кадрах «Дозора», и вставить в лицензионный диск с фильмом в качестве бонуса. Тогда диски были очень актуальны. Люди смотрят фильм, а потом – бах! – еще и наша песня. Плюс еще по музыкальным каналам мощные ротации. И у всех создалось ощущение, что песня в фильме, а на самом деле ее там нет!

Когда мы стали популярными, в эфирах было много поп‑рока, песен со смыслом. Сейчас актуальна совершенно иная музыка: кальян‑рэп. Модные аранжировки, стильно звучат, интересные голоса у исполнителей. Единственное, что настораживает, – это тексты. Все‑таки тогда песни были о чем‑то важном, насущном – а сейчас откровенно поют о растлении. Молодежь слушает это, воспитывается на этом – что очень печально. У меня ребенку девять лет – я пытаюсь ей что‑то объяснить. Понятное дело, давить на ребенка тоже нельзя: она должна делать собственный осознанный выбор. Сейчас такое время, такой этап; я думаю, что это все преходящее. Мы же все‑таки люди – рождены думать, осознавать, зачем и для чего пришли на Землю.

 

Интервью: Николай Грунин (2020)

 

Светлана Назаренко (Ая)

вокалистка

Я была известной певицей в Кыргызстане, а Дмитрий и Леонид Притула были членами популярной группы «Аян», с которым мы много лет дружили. Алексей Лесников – в то время мой супруг – был директором радиостанции, но как звукорежиссер работал и со мной, и с ними. В конце 2000‑го, перед Новым годом, мы собрались у нас дома на кухне – и в разговоре пришли к мысли, что нам надо как‑то дальше развиваться, расти. Алексей сказал: «В Алматы ехать нет смысла; если ехать, то сразу в Москву. Это город с огромными возможностями».

И вот утром 1 января ребята нам звонят и говорят: «Мы стоим на железнодорожном вокзале, купили билеты в Москву, скоро отправление поезда. Как устроимся – вызовем вас». Мы, конечно, обалдели – не знали, что они такие прыткие. Но слово уже дали – и через месяц сначала я выехала в Москву, позднее (через года два) окончательно приехал Алексей. Все это время он усиленно нам помогал из Киргизии – мы смогли даже записать пробный альбом.

Песни, благодаря которым мы стали известными, – «Останусь» и «Вне зоны доступа» – были написаны еще в 2001 году. Но до того как в 2005 году мы подписали контракт с Real Records, представители музыкальной индустрии не понимали, что с нами делать. За эти четыре с половиной года мы успели попробовать поработать с четырьмя продюсерскими компаниями. Мы жили на 100 рублей в день, недоедали, бегали за электричками и сдирали руки в кровь, падая на железнодорожных путях. И это я, к тому времени уже имевшая статус одной из первых звезд в Кыргызстане; лауреатка премии Конгресса женщин, выпустившая первый диск в истории Кыргызстана. Вы не представляете, что это такое, когда пять лет стучишься во все двери – и все тебе говорят, что вы ни на кого не похожи, мы не понимаем, что с вами делать, как ставить вас в эфир на радио, что это за музыка. И вдруг после большой проделанной работы – выпуска пробного диска, презентации его на «Горбушке», концертов в клубах, массы розданного материала по радио и ТВ – начинают идти предложения! Когда ты много лет бьешься, чтобы песню хоть где‑то поставили, хоть кто‑то ее мог услышать – а тут она вдруг начинает звучать из каждого утюга. Соседи за стеной с раннего утра могут прослушать нашу песню на полной громкости раз по шесть – семь. Проходишь мимо магазина или стоишь где‑нибудь на остановке – и слышишь, что из обычного продовольственного ларька на всю улицу звучит твоя песня. Ты просто не веришь, что это произошло наконец с тобой, с твоим коллективом.

Песня «Вне зоны доступа» про то, что все мы оказываемся порой вне зоны доступа для наших родных, близких, любимых. Для всего мира. Да, иногда нужно находиться в одиночестве, чтоб восстановиться, прийти в себя, собраться с мыслями. Но у меня даже на такой случай есть отдельный номер телефона, который всегда доступен для тех, кто мне дорог. Только для них.

 

Интервью: Николай Грунин, Евгения Офицерова (2020)

Назаренко частично отвечала на вопросы голосовыми сообщениями

 

 

Чи‑Ли

Лето

 

Прогулочная гитарная акустика, неприхотливый электронный бит, простой текст про погоду – группа «Чи‑Ли» вряд ли бы сумела выделиться из общей массы форматной эстрады, если бы не два обстоятельства. Первое – припев‑рингтон «хоп‑на‑нэй‑на», по степени цепкости и мелодизму чем‑то похожий на молдавскую группу O‑Zone. Второе – голос Ирины Забияки: калининградская вокалистка пела так, будто русский ей не совсем родной, и таким голосом, что было непонятно, кому он принадлежит – мужчине или женщине. Продюсеры устроили из этого целый пиар‑сюжет – но вообще‑то, вокал Забияки зачаровывал и без всяких мистификаций.

 

Ирина Забияка

вокалистка

Изначально была группа Scream, в которой Сергей Карпов являлся и вокалистом, и аранжировщиком, и автором музыки. Мы с ним познакомились – и мне предложили выступать на подпевках. Гастроли в Польше поставили все на свои места: публика реагировала на мой голос – причем реагировала очень заметно. После Польши мы вернулись в Калининград и перелопатили материал под меня: что‑то адаптировали под мою манеру, а что‑то изначально он писал под меня.

После этого мы поехали в Москву. Какое‑то время наша музыка не попадала в руки продюсеров. Интернет был плохо развит, так что диски с музыкой просто оставляли в фойе продюсерских центров – вероятность того, что кто‑то это послушает, была невысокой. А попасть напрямую к продюсеру было нереально. У кого‑то есть связи, а кому‑то нужно пробираться огородами – вот мы и пробирались огородами. Сначала нашли саунд‑продюсера, а он уже принес наш материал в компанию Velvet, с которой мы в итоге и подписали контракт.

«Лето» написал Сергей Карпов, уже после нашего переезда в Москву. Я к ней отнеслась без восторга – но и неприязнь не испытывала. Сделать ее синглом предложил продюсер. Было понятно, что «хоп‑на‑нэй‑на» – это хук, который застревает в голове. Но по‑моему, «Новый год», «Маки», «Преступление» – более сильные песни.

Мой тембр такой, какой он есть; я никак над ним не работала. Я самоучка – пою, как чувствую, как мне комфортно петь. Задачи не показывать мое лицо не было – скорее хотели смешать меня с толпой и дать возможность зрителям угадать, кто поет. Идея интриги принадлежала продюсеру. В клипе «Лето» интригу сохранили, нацепив мне на шею украшение, дабы те, кто принял меня за мужчину, подумали, будто я прячу кадык. Я доверяла такие вещи компании – со стороны виднее. Но честно говоря, никто не ожидал, что идея о том, что поет трансвестит, так сильно засядет во многих головах. Позже были попытки переубедить этих людей – и съемки в мужских журналах, и более откровенные образы в клипах. Но до сих пор многие искренне верят, что я мужского пола.

Когда появляется песня, ты начинаешь видеть, во что ее «одеть». Например, в «Преступлении» смешан реггетон (так услышала я) и перекомпрессированные басы (так услышал Сережа). Я люблю регги, реггетон, рок‑н‑ролл – все те стили, где на инструментах играют люди. Сережа, наоборот, копается в электронных звуках – поэтому в итоге получается сочетание. Для меня электронная музыка – мертвая музыка; мне всегда хочется добавить что‑то душевное, живое, настоящее. В общем, если в песне вы не слышите живых инструментов – значит, я не лезла в аранжировку.

На радио есть понятие формата – до сих пор. Бывало, что приходилось вносить изменения в песни, чтобы в формат попасть. Например, программный директор просил спеть более высоко. Или поменять аранжировку – песню «Маки» мы выпускали в двух версиях: одна радийная, вторая наша. В основном меняли грув – делали более яркие, прокаченные биты и танцевальные басы.

На заголовки типа «Куда пропала группа “Чи‑Ли”» я реагирую с укоризной. У журналистов богатая фантазия – хотя мне всегда можно задать вопрос, где я и что. Связано ли с это отсутствием наших песен на радио? Думаю, да. Я попала в последний вагон того времени – моя аудитория слушала радио и смотрела телевизор. И скорее всего, она и сейчас находится там. Когда я выпускаю песню, рассылка по радиостанциям есть всегда: я не молодой артист, для которого интернет первичен.

 

Интервью: Александр Горбачев (2020)

Забияка отвечала на вопросы письменно

 

 

Банд’Эрос