А почему, кстати, вы именно на этом названии остановились?

Название мы придумали коллегиально. Его предложил какой‑то знакомый Костюка. А я, поняв, что название «Виагра» невозможно выдвигать, потому что это чужая торговая марка, придумал такую аббревиатуру: ВИА – вокально‑инструментальный ансамбль, а гра – «игра» по‑украински.

 

В какой‑то момент у вас произошла смена курса: из обычного герлз‑бенда группа превратилась в такой метафизический проект – любовь, секс, кровь, философия.

На самом деле я просто увлекся. Сперва этот проект был для меня вторичным: я занимался им, чтобы развеяться. Но потом, где‑то после 2002 года, мне захотелось добиться максимума. Я пытался экспериментировать с составом: нам показалось, что двух красок мало, нужно увеличить группу до трио. И вот когда образовался состав Грановская – Седокова – Брежнева, я понял, что с ними можно пытаться добиться совсем нового уровня. Их можно было загружать серьезными темами и задачами, и я начал писать для них другую музыку.

 

И получилось противоречие: полуобнаженные девушки запели вдруг песни с такими текстами, о которых, если бы Гребенщиков за них взялся, никто бы и не сказал, что это попса.

Вы попали в десятку. Это было нашей главной задачей, потому что предыдущие три года показали, что легкомысленными попсовыми песнями и тривиальными ходами добиться настоящего успеха у меня не получается. Мы были уже достаточно популярны на Украине, известны в России, но прорыва не происходило. Пока я не сел и не написал настоящую песню, такую, как я привык писать для Валеры, – «Не оставляй меня, любимый».

 

Но это вам было понятно, в какую сторону двигаться, а солисткам вы как объяснили, чего вы от них теперь хотите?

Да не нужно было им ничего особенно объяснять. Я писал эти тексты, как портной шьет одежду, конкретно под них, чтобы им было комфортно петь от первого лица. Знаете, я всегда стремился к тому, чтоб «ВИА Гру» не воспринимали как продюсерский проект; не воспринимали солисток как каких‑то кукол. Мне хотелось, чтобы эти песни звучали так, будто их сочинили они. И мне кажется, что у меня это получалось.

 

Думаю, здесь вы как раз не очень правы. В голове у всех «ВИА Гра» – это именно Константин Меладзе.

Ну, возможно, это оттого, что в этом проекте менялось все, кроме меня. От первого дня до последнего остались всего два человека – я и директор Артур Ковальков. И кстати, как показала практика, ничего страшного в этом нет. Наша группа работает по той же схеме, что и театр: есть режиссер, которым являюсь я, меняются актеры – одни уходят, другие приходят, но идеология и традиции сохраняются. Естественно, сначала, когда кто‑то говорил: «Я ухожу», – было чувство катастрофы и удара ножом в спину. Но потом я понял, что в этом есть как минусы большие, так и плюсы – и если с этим невозможно бороться, то это нужно использовать себе во благо. В итоге мы научились делать так, что частые ротации только увеличивали интерес к группе.

 

Как была устроена работа группы? Очень много говорили, что у солисток невероятное количество запретов, очень сложный график – потому выдерживают далеко не все.

Первые два года, пока девчата были совсем неопытные, были некоторые ограничения – хотя сложно назвать их именно запретами. Все просто: не нарушать режим, вовремя ложиться спать, никуда не сбегать во время гастролей в незнакомом городе. Через пару лет стало понятно, что запреты эти даже проговаривать не нужно – все уже так и живут. Я, например, по сей день считаю, что удерживать человека на сцене с помощью бумажек неэффективно и нехорошо, поэтому контрактов ни с кем из своих артистов не подписываю. Все они формально свободны, захотят – всегда смогут уйти.

 

Насколько группа «ВИА Гра» – это математика? Можно сказать, что слагаемые успеха были вами как‑то заранее продуманы?

Это и творчество, и инженерия. Я вообще‑то по образованию инженер‑кораблестроитель. Как‑то это соединилось во мне – музыкант и инженер, вот и вышла такая конструкция. Только время покажет, есть в этом какая‑то ценность или нет. А если я еще буду постоянно анализировать, что у меня получилось, а что – нет, я просто свихнусь.

 

Интервью: Елена Ванина (2011)

 

Надежда Грановская

вокалистка «ВИА Гры» (2000–2006; 2009–2011)

Когда я попала в группу, коллектив уже был сформирован – там была Алена [Винницкая] и еще две девушки. Называлась эта группа «Серебро». Это был очень короткий период времени: они успели записать две песни, и одна из них была тем самым будущим хитом – «Попытка № 5». Продюсеры решили снимать на нее клип, и во время съемок выяснилось, что они не готовы продолжать сотрудничество с двумя девушками из группы: в отличие от Алены, они совершенно не умели контактировать с камерой, не проявляли никакой артистичности, да и в целом не цепляли. В итоге съемки остановили, все это зарубили – и начали поиски других претенденток через кастинги. Я же появилась, когда уже даже никаких кастингов не было. Продюсеры просто дали задание организатору, который проводил концерты на Украине: ищи девушек в толпе.

Я тогда танцевала в театре Петровского, где проходил концерт Валерия Меладзе, – там меня и увидел организатор. На пробах мне включили «Попытку № 5». Она мне не понравилась. Я тогда предпочитала фирменную музыку: моим кумиром был Майкл Джексон, я обожала Луи Армстронга, Тину Тернер. К тому же я не занималась вокалом – я хотела жизнь посвятить исключительно танцам. Вообще, я мечтала быть балериной, но из‑за моих форм мне это сделать было не суждено – там нужны были девушки худенькие, с маленькой грудью. А я была кровь с молоком – и мне светили только народные танцы. В общем, «Попытка» – это была не совсем моя музыка. Но я понимала, что если они меня возьмут в группу, то у меня будет другое будущее. А мне очень хотелось вырваться из городка Хмельницкий. Пусть это был не совсем мой музыкальный стиль, но встреча с Меладзе сыграла для меня важную роль, и в итоге я приняла решение остаться в коллективе.

Я была девочкой, которая очень рано начала развиваться физически: у меня была бешеная энергетика, и на мужчин это влияло каким‑то магическим образом – они на меня летели как пчелы на мед уже с моих 9 лет. Просто когда я стала известной, внимания стало еще больше. Кроме того, внимание мужчин никогда не было для меня ни стимулом, ни тем более источником вдохновения. Когда я соглашалась работать в группе, я стремилась не к популярности, а к возможности профессионально расти. Я обожала танцевать, быть на сцене и делиться своими эмоциями. Все всегда отмечали, что у меня была уйма энергии – как у слона.

В начале проекта деньги больше вкладывались, чем зарабатывались. Поэтому мы жили в очень простых гостиницах, такого советского покроя – тем более что это были 2000‑е, и многие города тогда еще существовали в постсоветском формате. Где‑то были номера не то что без душевой – без горячей воды. Или вообще без воды. Разные бывали ситуации. Но я всегда понимала, что это издержки времени и наших возможностей – поэтому никаких капризов с моей стороны не было. И много где нас принимали по тогдашним меркам шикарно. В Казахстане, например, или в Грузии – там нас старались селить в президентские номера. А однажды в Тбилиси нас так накормили перед концертом, что я еле дотанцевала до конца – дышать и петь не могла. Это было экстремальное выступление.

Когда я родила, сын часто ездил со мной на гастроли, да и отпуска я все проводила с ним. Но потом я его спросила: если б можно было повернуть время назад, с кем бы он хотел проводить время – со мной на гастролях или с бабушкой в Италии? Он ответил, что, конечно, с бабушкой. И я ему охотно верю. Потому что мое детство, проведенное в деревне у деды с бабой, я вспоминаю как одно из самых счастливых времен. Знаете, я много думала об этом, серьезно переживала; считала, что многое можно было бы подкорректировать или исправить. Но в итоге я ни о чем в своей жизни не жалею совершенно. Она сложилась так, как я хотела.

 

Интервью: Ольга Уткина (2020)

 

2001

 

Руки вверх!

Мне уже

 

«Руки вверх!» – дуэт двух бывших самарских радиодиджееев Сергея Жукова и Алексея Потехина – наверное, главный российский поп‑феномен 1990‑х. Рецепт их успеха был прост и точен: сельский рейв либо уличные баллады, тексты из школьных тетрадок и дембельских альбомов, ласково‑наглая вокальная интонация – и никакого стыда. Результаты были ошеломляющими: в телевизионных и радийных хит‑парадах «Руки» опережали рафинированные продюсерские проекты; на деревенских дискотеках диджеи занимались тем, что просто переворачивали их кассету с первой стороны на вторую (это не образ, а реальное наблюдение с натуры). На этом месте мог бы быть и «Студент», и «Он тебя целует», и «Крошка моя», и еще с десяток песен, в том числе медленных, – но именно «18 мне уже» своим неприкрытым призывом к разврату растревожила общественное мнение больше остальных и стала своего рода символом того‑во‑что‑превратилась‑наша‑эстрада.

При всей своей нарочитой простоте и доступности «Руки вверх!» были вообще‑то во многих отношениях группой прогрессивной. Их первым успехом был сугубо танцевальный «Малыш» без куплета и припева; в клипе «Без любви» Жуков и Потехин выставили петь вместо себя девушек с рогатыми гитарами; в «Он тебя целует» главным героем видео стал кроссдрессер; да и «18 мне уже» с какой‑то точки зрения – сочинение довольно свободомыслящее. Был у «Рук» и уникальный международный успех: в 2000 году они продали свою «Песенку» немецкой евродэнсовой группе ATC, и те превратили ее в мировой хит «Around the World». Сергей Жуков всегда говорил о своих творческих амбициях максимально честно и знал себе цену – что позволило ему уже в 2000‑е стать еще и успешным бизнесменом: как по музыкальной линии (вокалист «Рук» продюсировал Акулу и «Фактор‑2», а также владел сайтом, продававшим песни в формате mp3), так и в области баров и кондитерских.

Все это в итоге логично привело к тому, что для нового поколения «Руки вверх!» – не стыдное прошлое, а важная часть культурного наследия. Порукой тому – и совместные затеи с Little Big, и полноценное возрождение жуковских интонаций и мелодий у Колдклауда, Niletto или Тимы Белорусских.

 

Сергей Жуков

вокалист, соавтор песни

Вы помните момент, когда вы проснулись и сказали: «Леха! Да мы же звезды!»

Это дурацкий стереотип. Такое возможно у банкиров, когда нефть провалилась, потом ввалилась – и утром ты проснулся богатым. А проснуться знаменитым невозможно. Это огромная, трудная, большая история. Мы к этому шли очень долго, и этот момент просыпания складывался из нескольких лет. Наверное, если оценивать популярность с точки зрения денег, то звездой ты становишься, когда получаешь большую сумму и делаешь наконец первую большую покупку. Чтоб вы понимали – первый автомобиль я купил себе через пять лет после начала работы в группе «Руки вверх!». То есть то, что группа может давать по 45 концертов в месяц, а деньги получает кто‑то другой, это не миф.

 

И у вас так было?

У нас был трудный продюсерский опыт вначале. То есть мы реально давали 45 концертов в месяц, за каждый должны были получать по 10 000 долларов – а на руках получались совсем другие цифры. У меня была зарплата в 700–1000 долларов, Лешка [Потехин] получал 300–500. Так мы жили несколько лет. И когда мы приезжали к продюсеру,[100] он нам рассказывал: «Вот, смотрите, автомобиль новый купил, иностранный, буду вас на интервью в нем возить». Или: «А вот у меня дом новый, тут яхта будет стоять – причал для нее сейчас строю; оборудуем в этом доме студию, будете сюда записываться приезжать». Мы отвечали: «Отлично, здорово». И ехали в секонд покупать себе одежду. Конечно, это было грустно. На этом фоне популярность виделась нам вещью совершенно неликвидной. Приятно быть любимчиком забесплатно – но надо еще и жить как‑то. Нас знала каждая собака, мы играли из каждого ларька, были на первых местах всех радиостанций, получили все возможные призы, но нам было нечем заплатить за съемную квартиру.

Когда выходил второй альбом, наш продюсер решил не делиться ни с какой рекорд‑компанией и сделал все сам. Нашел дистрибьюторов, напечатал вкладыши. И через месяц после выхода альбома пришел к нам радостный и сказал: «Ну, парни, поздравляю вас. Полтора миллиона копий продано только за первый месяц, и все будет еще круче. Завтра заезжайте – будем слонов делить, получите свои честно заработанные деньги». Мы с Лешей всю ночь не спали – прикидывали, куда мы свои миллионы потратим. Приехали наутро в офис, продюсер нам, как Чеширский кот, улыбается, мол, молодцы, круто поработали, получите – вот тебе, Сергей, конверт; вот тебе, Леша. У меня в конверте лежало 7000 долларов, у Леши – 5000. Мы сразу начали считать – если полтора миллиона умножить на один доллар (альбом продавался по три, но даже неважно), то где деньги‑то? А он отвечает: «Ну 600 000 долларов – реклама альбома, 200 я раздал телеканалам, чтоб вас крутили, сотовая связь и пейджер – 40 000 в месяц, 20 % – бандитам». Мы сидели совершенно опущенные и впервые решили ему возразить – мол, как так, это же нечестно. Вечером приехали на свою съемную квартиру, откупорили бутылку водки, загрустили. Открылась дверь, вошли большие толстые дяди, дали разочек каждому в душу. И сказали: «Че за вопросы продюсеру про бабки? Хотите, чтобы мы вам руки поломали? Вы – музыканты, без рук играть не сможете». Ну и о какой популярности могла идти речь? Единственное, что было, – понимание того, что все непросто. Поэтому я сейчас, когда вижу очередных замечательных артистов Наталью Стульчикову или Петю Пальчикова с мегадорогими по 100 000 долларов клипами, я искренне улыбаюсь. И думаю – вот бы этим Пальчиковым и Цветочкиным пережить хотя б 50 % того, что у нас было. Тогда бы они могли честно стать звездами. Никому не платя и вкалывая до посинения.

 

Но продюсер все‑таки молодец тоже. За вас до него никто не брался.

Ну да, когда мы только начинали, мы показывали материал многим. В частности я приходил к [Леониду] Величковскому с [Вадимом] Фишманом, которые занимались «Стрелками» в тот момент. Они сказали: «Чувак, это полное говно, с такими песнями ничего у тебя не получится – но, если хочешь, можешь поработать у нас на студии аранжировщиком». Через два года я с ними встретился, и они признались, что изгрызли все локти, колени и пятки, кричали мне: «Серый, это же ты к нам приходил!» И я рад, что так вышло – потому что, если б вначале не было так трудно, не было б всего остального.