Ну вы все равно очень влиятельная группа. Взять ту же «Еву» «Винтажа» – даже и не вспомнишь другого случая, чтобы посвящение чужому хиту становилось новым хитом.

Я за то, чтобы творчество порождало творчество, и это прекрасно, что песня стала своего рода меткой нашей музыкальной культуры. Знаете, мы все время боимся словосочетания «музыкальная культура». Почему‑то нам кажется, что культура – это только то, что делали и любили наши папы‑мамы‑бабушки‑дедушки: Изабелла Юрьева, Клавдия Шульженко, Ростропович… Но нет, музыкальная культура творится на наших глазах. На рубеже 1990‑х и 2000‑х она была, кстати, замечательной, неожиданной, очень свободной. И гораздо более интересной, чем сейчас.

Помните ли вы момент, когда написали «Беги от меня»? Как она превратилась в то, что теперь знают миллионы?

В принципе, сразу превратилась. Был странный момент… Творчество – это все‑таки магическая история, другого слова я не могу найти. Магия и жизнь, какая‑то вселенская энергетика, которая взяла и воплотилась. Мы как раз были расстроены тем, что наши первые записи не принимали. Ковырялись в студии, у нас было вдохновение, и я ее буквально написала, не знаю, за день.

В смысле текст?

В «Гостях» я обычно приносила готовую песню – мелодию и стихи. Юра как‑то быстро «нарулил» этот легендарный клавишный проигрыш – кажется, нам даже долго не пришлось выбирать. Он в этом плане потрясающий аранжировщик, музыкант и архитектор звука.

И в этой песне, и в других у вас как‑то очень органично сочетается и внимание к текстам, и мелодизм – что не слишком характерно для российской эстрады на самом деле.

Ну вот такой у меня замечательный дар. Песенная лирика – это особый вид поэзии. Я всегда знаю, чувствую, какое слово где должно прозвучать, как оно откликнется в слушателе. И вся эта поэзия оборачивается красивой и одновременно понятной мелодией. Кстати, для меня самой было открытием… Многие мои популярные песни мне кажутся простыми, но люди поют их в караоке и не могут спеть эти ноты. Я думаю: «Блин, как же так? Я же вроде не Монсеррат Кабалье». А они говорят: «Очень сложно». У меня как у автора свои сложности. Для того чтобы сделать музыкальную фразу гладкой с непростым в этом плане русским языком, иногда приходится трудиться так, что закипает мозг. Если меня мучает строчка, я могу неделю ходить, думая о ней. Ложусь спать, просыпаюсь, а у меня «плейбэк» такой сзади в голове идет. Вот, например, у песни «Разбить души твоей окна» я написала куплет – а припев написала через год. То есть однажды все‑таки приклеились строчки друг к дружке – и чудесно живут вместе почти 20 лет. Это процесс, я бы сказала, – лаборатория такая внутренняя.

Лирическая героиня «Беги от меня» обращается к девушке. Понятно, что время было другое, но вы все‑таки рассчитывали на какой‑то эффект?

Да, это было совершенно другое время. Была такая изюминка – ну и была. В этом не было центральной идеи. Барышни, может, и вслушивались, а парням главное, чтобы просто «нормально звучало». В клипе было некое заигрывание – но, собственно, why not? Тогда это было весьма естественно. Клип по нынешним меркам во всех отношениях скромный. Это сейчас можно сакцентировать внимание только на этом факте. А тогда – ну помуссировали эту тему – и ладно, дальше поехали.

В какой момент вы поняли, что все – вы звезды, и теперь будет по‑другому?

Мы хотели, чтобы наша песня звучала по радио, чтобы ее узнавали. И вот однажды мы стояли на каком‑то перекрестке; ждали, когда загорится зеленый. И подъезжает машина, из открытых окон которой несется «Беги от меня». Вот тогда стало ясно, что – да. И началась обычная такая жизнь начинающих звезд. Тебя продюсеры сажают в поезд или самолет, и ты едешь несколько лет без остановок. Сейчас бы я в такое не вписалась, конечно. Но у нас было желание, и силы, и амбиции – это нормально, когда тебе 20, 25, 30.

Вы много говорите о том, что тогда было другое время. А как сегодняшняя музыка, поп‑индустрия отличается от тогдашней?

Сейчас каждый человек может в меру своих способностей сделать какой‑то продукт, и о нем узнают, это да. И талантливые люди могут талантливо «пукнуть вслух», и бездарности могут «пукнуть в мукý» – и неизвестно, что при этом сильнее выстрелит. К счастью, промо через телевидение и радио уже не так важно. Молодое поколение находит другие пути, и это замечательно.

Если говорить именно об условиях труда в шоу‑бизнесе, ничего не изменилось. И все это, к сожалению, зависит от ситуации, в которой мы живем: общественной, политической, социальной. Мы совсем не приблизились к уровню и масштабу концертной деятельности западных звезд – никак, никто; ни самый популярный, ни самый востребованный артист. Мы живем в огромной стране, и пока основная ее часть не может позволить себе потратить на развлечения лишнюю тысячу рублей, мы не можем говорить о том, что будут концертные залы, с которыми возможен тур, куда ты сможешь вывезти аппаратуру, давать большие шоу. Такое может позволить себе только очень маленькая прослойка топовых артистов, удел остальных – старые ДК, где топот твоих ног перекрывает звук твоих песен. Время идет, а в этой сфере ничего не изменилось. И многие организаторы концертов и туров, кажется, так и продолжают жить в 1990‑х годах, у меня такое ощущение. Столицы – это отдельные государства: Питер – одно, Москва – другое, Ебург – третье. Новосибирск еще как‑то живет, а дальше в регионах – все, лучше не стало.

Мы ездим 20 лет по нашей стране с ощущением, что мы миссию выполняем. Я не знаю, как я не сорвала голос, во многих концертах мы компенсировали собой все: отсутствие звука, отсутствие света. Мы буквально в лепешку разбивались. Люди ни в чем не виноваты – они хотят красоты, романтики. Ты приезжаешь и понимаешь, что все, что ты можешь сделать, – три раза поменять платье, и людям уже будет казаться, что это шоу. А на сцене какого‑нибудь чудесного дома культуры или маленького театра нашей периферии ничего, кроме трех разноцветных фонарей, до сих пор нет; и так, наверное, еще будет долго. Это, к сожалению, как я уже говорила, напрямую зависит от уровня жизни в нашей стране.