Ну эксперименты – это точно не про нее.

А для кого эти эксперименты? Ты что – выходишь на сцену, чтобы себя порадовать? Тогда иди и спой в караоке. Мы не имеем права свои эксперименты выносить в зал. Если ты профессионал, экспериментируй так, чтобы зрители ничего не замечали. Я, между прочим, тоже экспериментировал. Вот моя песня «Мышь» – это что, не эксперимент?

 

Да, пожалуй. А как вы на это решились вообще? Линзы со змейками в глазах, черные волосы… Вы там готический король прямо.

Борис Зосимов на пресс‑конференции по поводу запуска русского MTV сказал, что у них не будет совковых исполнителей вроде Киркорова и Леонтьева. «Ах, не будет? – подумал я. – Ну посмотрим». Я нашел песню «Мышь», снял клип и мимоходом так сделал, чтобы о нем узнал Зосимов. В итоге этим клипом открывался русский MTV.[76] Вот это – высшего класса эксперимент. Просто я никогда не бил себя в грудь и не орал: «Я делаю экспериментальную программу! Я рисковый парень!»

 

А вы не думали, что ваша многомиллионная публика на ваши эксперименты может отреагировать неоднозначно: то вы налысо побреетесь, то в блондина покраситесь…

Вы хотите сказать, что кто‑то разлюбит? Знаете, я тут посмотрел фильм «Высоцкий», там есть сцена, где Высоцкому говорят: «Ты потеряешь публику, если они узнают, что ты наркоман». А он отвечает: «Значит, не любили». Гениальная фраза. Мне говорили, когда я на Пугачевой женился: «А публика? Поклонницы? Они же тебя разлюбят!» Значит, не любили. Только так.

Почему вокруг вас столько скандалов? [77]

Не знаю, я так живу. Я не могу выносить непрофессионализм, становлюсь очень жестким. Если я вижу на своем пути помеху для достижения результата в работе, которая может сказаться на зрителе, во мне просыпается бешенство. И поверьте, я могу быть очень жестким человеком. Когда помощник режиссера тебе хамит в ответ на твою просьбу или журналистка задает вопрос, не понимая его сути, меня это может привести в бешенство. И мне в этот момент не важно, кто передо мной – мужчина или женщина. Каюсь, что в этот момент могу быть несдержанным, и с годами стараюсь с собой бороться. С другой стороны, я прекрасно понимаю, что в любом подобном скандале всегда будет виноват артист. А так как Филипп Киркоров не является водителем троллейбуса или учителем музыки, так как он именно артист – то всегда виноват только он. Я к этому уже привык.

 

Знаете, есть такое мнение, что певец хорош, пока он молод. Редкие поп‑музыканты умеют стареть. Вы что об этом думаете?

А что нам тогда сказать о Шер, которая в 52 года записала «Believe»? Или о Мадонне, которая до сих пор всех с ума сводит? А Пугачева, когда спела «Позови меня с собой», разве была тинейджером? Не нужно вообще ассоциировать артиста с возрастом. Вы, глядя на Софию Ротару, можете представить, что она в возрасте вашей бабушки, например? Вряд ли. Мадонна проводит по четыре – пять часов каждый день в спортзале. Она как машина, как робот – занимается собой ради сцены. Это адский труд.

 

А ваша личная жизнь из‑за карьеры пострадала?

Естественно. Думаете, мне не хочется вечерами встретиться с близкими и друзьями? Или вот сейчас я битый час с вами разговариваю, вместо того чтобы просто помолчать и подумать о своем. Разве это не жертва?

 

А не хотелось бросить все?

Мне бабушка говорила очень хорошую вещь: «Брось, а то уронишь». Вот я периодически и бросал, чтобы не уронить. Уезжал в Майами к тете или в «Диснейленд», который я просто обожаю. Перезагрузка нужна – иначе перестанешь чувствовать себя актуальным и превратишься в черный фон.

 

А как вы относитесь к конкуренции? Готовы свои лавры короля поп‑сцены кому‑то передать?

Главное, чтобы это произошло добровольно. А не потому, что мои конкуренты вдруг решили меня сместить. С пьедестала может снять только публика, которая перестанет ходить на концерты, – и все. Все эти попытки моих коллег, которые пытаются занять мое место, – это просто суета, и меня она не касается. Я стою крепко на своем этом пьедестале, двумя ножками уперся в него и пока не планирую спускаться.

 

Интервью: Елена Ванина (2011)

 

 

Борис Моисеев и Николай Трубач

Голубая луна

 

Если с сексуальностью в поп‑музыке на тот момент все уже было в полном порядке, то гомосексуальность по‑прежнему находилась под негласным запретом – об этом говорили, но уж точно не пели. После «Голубой луны», лукавой сказки о двух братьях, исполненной под дискотечный бит, Борис Моисеев, бывший танцор в труппе Аллы Пугачевой, стал главным публичным геем в России – через много лет, когда в стране на официальном уровне наступит реванш консервативной гомофобии, он даже заявит, что все выдумал ради имиджа и популярности. Так или иначе, пусть в сопровождении смешков и издевок (любители российского футбола до сих пор считают, что дружба Николая Трубача и Егора Титова – это что‑то комичное), «Голубая луна» неизбежно сыграла роль если не в нормализации гомосексуальности, то хотя бы в простом признании ее существования. Даже это, как оказалось, было верхом смелости: до сих пор не существует другого российского поп‑хита, где (почти) впрямую поется о геях.

 

Виктор Чайка

автор и продюсер первого альбома Бориса Моисеева

Борю Моисеева я открыл как исполнителя. До этого он был в трио «Экспрессия», которое танцевало в шоу Пугачевой. Я уже был известным композитором, слова тоже часто писал сам – даже получил за «Капитана» Татьяны Овсиенко диплом «Песни года». Но мне хотелось чего‑то необычного, интересного. Как‑то мы с Валерой Леонтьевым летели в самолете, и я ему говорю: «Вот, хотелось бы написать что‑то концептуальное – эстрадное, но концептуальное. Как, например, Depeche Mode – они концептуалисты в музыке, но при этом поп‑группа». Валера – очень умный, образованный человек. Мы с ним долго беседовали и договорились, что когда напишу материал – покажу ему. Вскоре я сделал наброски песни «Дитя порока». Валере она очень понравилась, но он подумал и сказал: «Понимаешь, все привыкли к другому моему образу. Мне, с одной стороны, интересно, с другой – как‑то боязно. Давай я для начала спою твою “Мулатку‑шоколадку”, а там посмотрим». Ну и спел. Но «Дитя порока» все‑таки петь не захотел. А потом, когда мы были на гастролях во Львове, я показал «Дитя порока», песню «Эгоист» и еще несколько Саше Цекало, и он говорит: «Слушай, а попробуй Моисеева». Я предложил Боре, и он был в шоке. Говорил: «Ты что, доверяешь мне? Да я буду счастлив попробовать». Петь он, конечно, не умел. Мне пришлось весь альбом перелопатить под речитатив – получилось похоже на Army of Lovers.

Для альбома «Дитя порока» я в частности написал песню «Прости меня, мама». Изначально она задумывалась как дуэт с Людмилой Зыкиной, где она бы пела от лица матери, у которой сын – гомосексуалист, пела бы о ее чувствах. В нашей эстраде такого не было, и я понимал, что для успеха это надо было обернуть в такую буффонаду, где все блестит, играет, сверкает. Сделать карнавал! Шуту ведь можно все. Шут может что угодно петь: эпатировать публику, чтобы развеселить ее и поразить. Моисеев как нельзя лучше подошел на эту роль: он много вложил в этот проект, придумывал замечательные клипы, предложил уйти из концертных залов и делать шоу только в театрах, с театральными декорациями. Было страшно, конечно. Гомофобии тогда было не меньше, чем сейчас. Но в то же время было интересно. И в итоге «Дитя порока» – и альбом, и шоу, которое я продюсировал, – произвело эффект разорвавшейся бомбы. Я не ожидал такого успеха – что мы будем ездить по разным странам, что у нас будут гастроли в США.

Проект, который мы делали с Борей, был экзотичным, непохожим на другие – и при этом довольно‑таки попсовым. В его основе все равно лежала хитовая музыка – но Боря отличался от других исполнителей своей неприкрытой экспрессивной провокационностью. Тогда это было в новинку, когда человек выходил в женском платье. То есть у нас в «Веселых ребятах» Саша Буйнов в одной песне выходил в женском платье – но это был маскарад. А Боря выходил в женском платье и с женской прической, потому что он себя так видел. Поначалу было сложно пробить этот материал на телевидении, но мы стали снимать очень хорошие дорогие клипы, которые не поставить уже было нельзя.

Я ни за чьи права не боролся. «Дитя порока» – это песня о любви. Там такие слова: «Я прокушу мочку твоего уха и слизну кровь, / И стон твой обожжет мои вены, и возникнет любовь, / И будет она чистой, потому что грязной любви не бывает. / Это говорю я, дитя порока». В песне «Эгоист» говорится, что эгоист не рожден для любви. Есть же люди‑эгоисты, правильно? Об этом не пели с эстрады до этого. Или вот «Танго‑кокаин», предположим. Кокаин существует, я написал об этом в поэтической форме: «Любимец дьявола один / Танцует танго‑кокаин». Вот такие темы я затрагивал. За права наркоманов или гомосексуалистов я при этом не боролся. Просто поднимал тему, выносил ее на обсуждение устами шута. Благодаря эстрадной оболочке это слушали массы и что‑то выносили для себя.

 

Интервью: Евгения Офицерова (2020)

 

Ким Брейтбург

композитор

На тот момент, когда песня создавалась, у Николая Трубача уже было несколько песен на радио, но он все‑таки не был так широко известен. Песню мы написали вдвоем: часть музыки я, часть музыки – Коля. С текстом то же самое: часть тоже написал я – предложил слова «голубая луна» и все, что было связано с припевом. Историю про братьев придумал Коля. Но мы решили не делать двойные имена: музыку оформили на меня, а текст целиком на него. Хотя правильнее было бы сделать, как Джон Леннон и Пол Маккартни: авторы музыки и текста.

Помню, что на то, чтобы закончить песню, оставалось очень мало времени. Я приехал на квартиру, где в то время жил Коля, и нашел его сочиняющим куплет. У него был кусок мелодии – первый квадрат, – но он не мог сообразить, как сделать дальше. Я подключился к процессу, и мы вдвоем очень быстро написали вторую часть. Припев у меня был готов – придумал по дороге.

Было несколько аранжировок: сначала песня была балладой, небыстрой. А потом мы по настоянию Жени [Фридлянда, продюсера Трубача] сделали ремикс с танцевальной основой – и он в итоге стал популярным. Конечно, отчасти благодаря скандальному, провокационному элементу. Знаковые явления в шоу‑бизнесе часто связаны с какими‑то провокациями. Песня имела некий подтекст, и в то время это была революция. Но с другой стороны, если смотреть на саму песню, она и музыкально была нетрадиционной для эстрады. Гармонически, логически она напоминает классическую музыку; она не сделана на двух аккордах.

Если ты хочешь записать хит, шлягер, ты должен быть на полшага впереди общего течения. Если сделаешь два шага, рискуешь быть непонятым: это будет слишком радикально. А если будешь делать то, что делают остальные, то встанешь в общий ряд – успеха тоже не будет. Ты просто смешаешься с толпой и никаких ярких эмоций не вызовешь в публике. Это дело тонкое. Здесь нужна какая‑то, с одной стороны, свежая мысль, а с другой стороны, определенные рамки, за которые ты выйти не можешь.

 

Интервью: Григорий Пророков (2020)