Дом на террасе ворот королевы

 

Филби провел нас по дому. Комнаты оказались большими, чистыми и светлыми, несмотря на глухие шторы окон. Меблировка была аскетически скудной, но вполне достаточной – ничем не напоминая стиль 1891 года. Первое, что бросалось в глаза – обилие источников электрического света. Тем же электричеством питалась плита на кухне, морозильник – нечто вроде погреба для сохранения продуктов, представлявшего собой коробку, а также обогреватели и устройства, которые Филби называл «вентиляторами» и «кондиционерами».

В столовой я подошел к окну и отдернул занавеску. Рама с двойным стеклом, резиновой изоляцией, проложенной полосками кожи, совсем как и двери в доме, все до единой наглухо закупоривались, чтобы предотвратить попадание газа. За окном я увидел лишь влажные крыши домов, на которые скатывалась роса с Купола. Под подоконником я обнаружил коробку с комплектом газовых масок. И все же на секунду мной овладело чувство, что я вижу перед собой все тот же Лондон, утопающий во влажных июньских сумерках, совсем как в былые времена!

Здесь нашлась и курительная комната, с этажеркой книг и журнальным столиком, со свежими газетами и журналами. Нево тут же принялся озадаченно рассматривать их, пытаясь найти смысл в бумаге, покрытой неведомыми знаками. Еще один большой кабинет был уставлен многочисленными решетками: Моисей открывал их, обнаруживая загадочный ландшафт клапанов, колец свернутых труб и конусов почерневшей бумаги. Как оказалось, это устройство называлось фонографом. Размером и формой напоминавшее настенные часы с кукушкой, с индикаторами, электрическими часами и календарем и прочими напоминальными устройствами – оно к тому же могло записывать и сохранять речь. И даже музыку, передавая заодно информацию по беспроволочному телеграфу. Мы с Моисеем изрядно провозились над этим аппаратом, постигая его суть и предназначение, пока не освоили, как следует. Оказалось, вращая ручку регулировки, можно было поймать от трех до четырех передач!

Филби, налив себе виски с содовой, наблюдал за нашими экспериментами со снисходительным видом.

– Чудесная вещь – фонограф, – заметил он. – Замечательно объединяет народ – несмотря на то, что все станции принадлежат МИ.

–"МИ"?

– Министерству Информации.

Тут Филби, заметив наш интерес, принялся рассказывать о другой разновидности фонографа, способного транслировать даже изображения – который тоже состоял на службе у Министерства Информации. – Сейчас таким аппараты уже ничего не принимают – Купол заглушает волны, а вот до войны… Впрочем, если вам захочется что-то посмотреть, к вашим услугам «Бормоталки». Впрочем, там ничего нового, кроме выступлений политиков и военных. – Отхлебнув из бокала, он поморщился – А чего вы хотите. Война.

Устав от бесконечного потока новостей и военных маршей по фонографу, мы с Моисеем выключили его.

Каждому была выделена своя спальня. На тумбочках лежала свежая смена белья. Выделенный в наше распоряжение денщик, Патрик, молодой костлявый парень с вытянутым лицом, должен был готовить нам обед и выполнять обязанности прислуги. Дом был окружен охраной внутри и снаружи, на террасах дежурили снайперы. Мы были под такой охраной, какая не снилась и заключенным строгого режима содержания.

Часов в семь Патрик объявил, что обед готов. Нево к нам не присоединился. Он заказал воды и тарелку сырых овощей, не покидая курительной и не снимая очков, он листал журналы, прислушиваясь к голосам по фонографу, пока мы не отключили это диковинное устройство.

Еда была простая, но вкусная и питательная: нечто похожее на ростбиф с овощным рагу, включавшим картофель, морковь и капусту. Придирчиво разрезав ростбиф ножом, я озадаченно посмотрел на него, принюхиваясь.

– Что это?

– Соя.

– Что?

– Соевые бобы. Здесь все поля ими засеяны – даже Овальная площадка для крикета. Мясо теперь стало редкостью почти недоступной. Сами понимаете: трудно пасти овец и коров в противогазах. – С этими словами он сноровисто отрезал ломтик растительного ростбифа и отправил в рот. – Попробуйте, – замычал он, размахивая вилкой, – необыкновенно вкусно – просто чудо современной биотехнологии!

Так называемое «мясо» оказалось жесткой суховатой жвачкой со вкусом отсыревшего картона. Мне показалось, что я поглощаю ватную детскую игрушку с Рождественской елки.

– Неплохо, – оптимистично заявил Филби. – Вы к этому еще привыкните – за уши не оттянешь.

Я не нашелся, что сказать. Наскоро запив эту гадость вином, похожим на вполне приличное Бордо (совсем забыл спросить о его происхождении – а, может, просто опасался) я в полном молчании стал доедать остальное.

Остаток обеда прошел в тишине.

Я принял ванну – в кране оказался неограниченный запас горячей воды, которую не было необходимости подогревать, и вскоре, после бренди и сигар, мы улеглись. Лишь Нево остался бодрствовать, поскольку морлоки в отличие от нас не имеют привычки спать. Перед сном (нашим, разумеется) он попросил пачку бумаги и карандаши (следовало научить его еще обращаться с точилкой и резинкой, подумал я напоследок, засыпая).

Я лежал в закупоренной комнатке, на узком походном ложе, прислушиваясь к шуму города за стеной. Однако оттуда не доносилось ни глотка свежего воздуха, несмотря на включенный автоматический веер с моторчиком – так называемый «вентилятор» или «эксгаустер», разгонявший по дому тяжелый слоистый воздух. Далекие министерские фонари обнадеживающе подмигивали мне сквозь плотную пелену штор, в глубокой ночи.

Я слышал, как ходит по курительной Нево – и как ни странно, мерные шаги морлока и поскрипывание карандаша вскоре убаюкали меня.

И я заснул.

 

На столике перед кроватью стояли часы странного устройства: они показывали зеленые арабские цифры, светившиеся в темноте. Так я узнал, что уже семь утра, несмотря на то, что за окнами царила по-прежнему непроглядная ночь.

Я выбрался из кровати. Облачившись все в тот же легкий старый сюртук, сослуживший мне службу в путешествиях в будущее и прошлое, я не преминул воспользоваться свежей сменой белья, лежавшей на тумбочке, а также новой сорочкой и галстуком. Несмотря на утро, воздух по-прежнему был спертым и жарким: в голове гудело и в теле по-прежнему чувствовалась вялость.

Я отодвинул штору. «Бормоталка» по-прежнему отбрасывала сполохи на каменные своды Купола. Слышалось неразборчиво-отдаленное рокотание музыки военного оркестра, видимо, с оптимизмом поднимавшей рабочих на утреннюю смену.

Затем я спустился в столовую. Завтракать пришлось в одиночестве. Молчаливый Патрик, точно вышколенный английский лакей, подал мне тосты, сосиски, набитые каким-то растительным суррогатом и – что совершенно невероятно – настоящее яйцо всмятку.

После трапезы, захватив последний ломтик тоста, я отправился в курительную, где застал Моисея с Нево, склонившимися над столом, заваленным раскрытыми книгами и исписанными бумагами. Здесь же стояли чашки с недопитым чаем.

– Филби еще не появлялся? – спросил я.

– Пока нет, – ответил Моисей. Мой юный двойник был в одной ночной рубашке, небритый и непричесанный.

Я опустился на краешек стола.

– Моисей, похоже, ты ночью не сомкнул глаз?

Он усмехнулся, откидывая волосы со лба.

– Да как-то не пришлось. Мне не давала покоя мысль, которая крутилась у меня в голове. Вот я и спустился к Нево, который тоже всю ночь бодрствовал. – Моисей посмотрел на меня воспаленными глазами. – Мы провели время просто замечательно! Нево посвятил меня в тайны квантовой механики.

– Чего-чего?

– Да, – кивнул Нево, – а Моисей, в свою очередь, в виде культурного обмена, учил меня читать.

– Он оказался чертовски способным учеником, – откликнулся Моисей. – Достаточно было обучить его алфавиту и азам фонетики, а остальное он освоил самостоятельно, можно сказать, на лету.

Я просмотрел книги на столе и заметил стопку бумаги, покрытую загадочными символами. Морлок неуклюже нацарапал их карандашом, прорвав несколько листов бумаги насквозь. Видимо, такой же результат ждал меня, попробуй я употребить в дело инструменты для добывания огня, освоенные моими далекими предками – ведь я ушел от них не дальше, чем Нево от 1938-го года.

– А как же фонограф? – спросил я у Моисея. – Разве вам не любопытно было ознакомиться подробнее с этим миром?

– Там передают одну музыку да всякую трепотню. Причем, по большей части, морализаторскую. Терпеть не могу, когда тривиальности выдают за новости! Основные вопросы все равно остаются в тени: «Где мы?». «Кто над нами и как отсюда выбраться?». Вместо этого несут всякую чушь о задержках поездов и урезании пайков, а также смутные рассуждения о военных кампаниях.

Я похлопал его по плечу:

– Что же вы ожидали? Нас занесло сюда, вглубь Истории, как праздных туристов. То, что станет понятным через десятки лет, пока только смутные домыслы и рассуждения. У живущих настоящим днем нет уверенности в будущем, остается только строить догадки и вдохновлять на подвиги толпу. Так действует любое правительство, любая власть. Да и вы сами, друг мой – часто ли находили в ежедневных газетах глубокий анализ причинности истории? Разве газеты и передачи отвечают на вопросы: «Как» и «Почему»? Они, скорее, манипулируют сознанием обывателя. Главное – заинтересовать. Да и вы – смогли бы провести анализ важнейших событий 1873-го года?

– Вероятно, все так и есть, – заметил он. Однако, похоже, эта тема не заинтересовало его: молодой пытливый ум изобретателя сейчас был занят совсем другим. И окружающий мир – пусть даже иной эпохи – его не особенно увлекал.

– Лучше послушайте, что поведал мне наш друг морлок, как вы его называете. – Глаза у него тут же засверкали.

– Думаю, – иронически заметил я, – выбраться отсюда нам не поможет сейчас никакая квантовая теория.

– Вы зря так думаете. – Заявил Нево, устало растирая виски длинными гибкими пальцами. – Именно квантовая механика и дает понимание Исторической Множественности, в которой мы сейчас завязли.

– Замечательная гипотеза, – подхватил Моисей. – Удивительно, как мимо нее умудрились пройти в мое время.

Я подвинул листки к Нево.

– Ну-ка, объясните.