Сталин и генералы. Триумфатор — только он. Операция «Багратион» в Белоруссии. Второй фронт открыт — наперегонки с союзниками в Берлин и Вену. Варшавское восстание

 

Дела на фронте развивались успешно. 24 января — 17 февраля 1944 года были окружены и разбиты германские войска в районе Корсунь-Шевченковского, 24 января началось освобождение Правобережной Украины и Крыма, 8 апреля войска вышли к довоенной государственной границе СССР (на советско-румынском направлении).

Тогда и случился еще один конфликт Сталина с Жуковым, и на этот раз полководец был абсолютно не прав.

Еще в 1942 году Сталин дал указание разработать новый Боевой устав пехоты. Для этого в Генеральном штабе был сделан черновой набросок, затем на фронт выехали несколько групп генштабистов и при содействии специально выделенных наиболее опытных командиров рот, батальонов и полков проект устава был доведен до завершения. Затем проект обсудила специальная комиссия, внеся свои поправки. После этого проект в течение двух дней рассматривался в Ставке, куда были вызваны фронтовые командиры, от ротных до дивизионных. И только 9 ноября 1942 года Сталин как нарком обороны подписал устав.

На фоне этого подхода следующие два устава, Боевой устав зенитной артиллерии и Боевой устав артиллерии Красной армии, которые были утверждены заместителем наркома обороны Жуковым, принимались формально, что вызвало резкое возражение Верховного.

Оказалось, что без его ведома главный маршал артиллерии H. H. Воронов разработал оба устава, а Жуков быстро их утвердил.

Этот вопрос Сталин вынес на заседание Политбюро, посчитав принципиально важным. Там он продиктовал постановление, в котором отмечалось: «Маршалом Жуковым без достаточной проверки, без вызова и опроса людей с фронта и без доклада Ставке указанные Уставы были утверждены и введены в действие». Отметив, что оба документа «не учитывают ряда новых систем орудий», он напомнил свою практику работы с Боевым уставом пехоты, отменил оба устава, поставил Воронову на вид «несерьезное отношение к вопросу об уставах», а Жукова обязал «не допускать торопливости при решении серьезных вопросов»⁴⁹⁵.

Мог ли Сталин не устраивать прилюдной выволочки своему заместителю? Видимо, мог, но решил, что с учетом их непростых отношений будет весьма педагогично повоспитывать маршала, чтобы тот не забывал, кто в доме хозяин.

Взаимоотношения нашего героя с военными уже перешли на иной уровень: и он, и они стали сильнее, выработали паритет, который позволял маршалам и генералам отстаивать свои решения даже тогда, когда Сталин был против.

Первый такой спор случился во время Сталинградского сражения в сентябре 1942 года. Сталин вызвал Жукова и Конева и предложил им передать резервы Западного и Калининского фронтов на Волгу. По словам Конева, на Западном и Калининском фронтах немцы ни на одну дивизию не уменьшили свою группировку и в любой момент могли ударить на Москву. Поэтому Жуков и Конев не согласились с Верховным. Тот стал доказывать, спорить, «перешел на резкости». Генералы продолжали стоять на своем. Тогда Сталин выставил их из кабинета.

Они вышли в приемную и стали ждать решения. Минут через десять–пятнадцать к ним вышел кто-то из членов ГКО, — возможно, это был Маленков, и спросил, не передумали ли они. Нет, не передумали.

Член ГКО ушел. Наступила пауза, потом из сталинского кабинета вышел другой член ГКО (Берия?) и спросил, какие у них предложения, что доложить Сталину.

Новых предложений не было.

Третьим появился Молотов и спросил то же самое.

Прошел час. Наконец их позвали к Верховному. Сталин стал сердито выговаривать им за упрямство, но все-таки не решился принять самостоятельное решение. Он отпустил генералов со словами: «Ну что же, пусть будет по-вашему. Поезжайте к себе на фронты»⁴⁹⁶.

Спустя два года при планировании операции «Багратион» по освобождению Белоруссии ситуация повторилась. На сей раз командующий 1-м Белорусским фронтом Рокоссовский отстаивал свою идею нанесения вместо одного двух главных ударов, что шло вразрез с установившимися взглядами. Условия обширных полесских болот, не позволявших развернуть крупные силы в одном месте, диктовали новое решение.

Рокоссовский вспоминал, что «Верховный Главнокомандующий и его заместители» (Жуков и Василевский) настаивали на одном главном ударе с плацдарма на Днепре. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили»⁴⁹⁷.

Советское наступление прошло блестяще: были освобождены Белоруссия, частично — Литва и Латвия, началось освобождение Польши. Финляндия вышла из гитлеровского блока и 15 сентября 1944 года объявила войну Германии. К осени 1944 года почти вся территория СССР была очищена от оккупантов, Красная армия сражалась уже в Румынии, Польше, Чехословакии, Югославии, Венгрии, Норвегии.

Уже можно было планировать сражения на германской земле. Горькое вино победы вызрело. Но чем ближе был желанный миг, тем отчетливее становилась сталинская мысль о непозволительно большом объеме полномочий и славы, который отошел к военным и лично к Жукову.

Первый, еще отдаленный гул будущей грозы прозвучал осенью 1944 года. Жуков хорошо запомнил его. Верховный решил перевести его командующим 1-м Белорусским фронтом.

Полководец на всю жизнь запомнил это несправедливое, как он считал, решение Сталина, отнявшее у него лавры единственного триумфатора, разгромившего великого врага. Убрав Жукова с поста координатора всех фронтов и оставив эту роль только себе, Верховный лишил маршала политической составляющей триумфа. Единственным всеобщим (если хотите, тотальным) руководителем и вдохновителем победы должен быть Сталин. И так было.

Добавим, что в лице Жукова Сталин видел лидера нового центра влияния, на сей раз состоящего не из генералов Гражданской войны, — уцелевшие из них Ворошилов, Буденный, Кулик ушли в глубокую тень, — а действующих незаменимых военачальников.

 

Шестого июня 1944 года, в сильную непогоду, что обеспечило внезапность, союзники начали высадку десанта в Северной Франции. Операция называлась «Оверлорд», что означало «Властелин», и этот перевод вызвал усмешку Сталина. Вспомогательная — «Энвил» («Наковальня») должна была начаться позже (началась 15 августа) высадкой в Южной Франции, на чем настояли Рузвельт и генерал Эйзенхауэр, руководивший всеми силами вторжения. Черчилль же настаивал на продвижении в Италии, ближе к Балканам, чтобы успеть закрепить контроль над нефтяными месторождениями Ближнего Востока, а также опередить Красную армию на подходе ее к Балканским государствам. Таким образом, британский премьер хотел обойти и американцев, и русских. Но у Рузвельта были свои счеты с англичанами.

Шестого июня 6 тысяч кораблей союзников под прикрытием 11 тысяч самолетов стали высаживать на побережье Нормандии три армии, в состав которых входило 10 танковых дивизий.

Германское командование было застигнуто врасплох. В непосредственной близости от побережья дислоцировалось всего 12 дивизий и 160 боеспособных самолетов.

Захватив крупный плацдарм, 25 июня союзники начали наступление.

После высадки десанта на юге Франции восточнее Марселя наступление начало смыкать клещи в направлении Парижа. 25 августа Париж был освобожден.

Итак, долгожданный второй фронт стал воевать. Он оттянул треть германских войск и, безусловно, еще больше затруднил положение немцев на Востоке.

Вместе с тем второй фронт обнажил ранее скрытые противоречия между Сталиным и союзниками, потому что, чем ближе был день Победы, тем острее вставал вопрос, кто будет «оверлордом» в послевоенной Европе.

В десантной операции на Ла-Манше, кроме англичан и американцев, участвовали воинские части Французского комитета национального освобождения, канадские и польские, подчинявшиеся лондонскому эмигрантскому правительству.

Черчилль, несмотря на провал его идеи быстро захватить Восточную Европу, не оставлял надежд сделать это, опередив Сталина в Германии. Английский фельдмаршал Монтгомери настаивал на наступлении на Германию в северном направлении всеми силами, собрав их в кулак и, соответственно, «сбавив обороты» в других секторах. Американский генерал Брэдли предлагал передать все ресурсы его 12-й группе армий и вести наступление на Франкфурт в восточном направлении.

Английский военный историк говорит о плане Монтгомери: «Этот вариант был самым здравым не только стратегически, но и политически, потому что если бы западные союзники заняли Берлин раньше русских, то по окончании военных действий их политические позиции были бы значительно сильнее»⁴⁹⁸.

Однако Эйзенхауэр решил наступать широким фронтом, выстроив армии «в линию вдоль Рейна», и создать сплошной фронт от Швейцарии до Северного моря. Так было надежнее.

В это время на советско-германском фронте произошло событие, которое до сих пор трактуется на Западе как свидетельство коварства Сталина. Имеется в виду Варшавское восстание, начавшееся 1 августа 1944 года.

Польша снова стала, как это было сотни лет назад, ареной борьбы между Западом и Россией.

Двадцать четвертого июля советские войска освободили Люблин, и там же был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО) — противовес эмигрантскому правительству в Лондоне, с которым СССР после «катынского инцидента» разорвал дипломатические отношения.

За ПКНО стояла военная сила — Войско Польское, которое было образовано из 1-й польской армии в СССР и Армии Людовой в самой Польше.

У польского эмигрантского правительства тоже были воинские части, входившие в состав высадившихся в Нормандии союзных войск, а также отряды Армии Крайовой на польской территории.

Двадцать третьего июля Сталин написал Черчиллю, что не хочет вмешиваться во внутренние дела Польши, «это должны сделать сами поляки». И тут же сообщал, что поэтому счел нужным установить связи с ПКНО, который «в дальнейшем послужит ядром» будущего Временного правительства «из демократических сил».

Черчилль его понял: возможны переговоры; будущее польское правительство не будет коммунистическим.

Двадцать девятого июля в Москву прибыли руководители «лондонцев» премьер-министр С. Миколайчик, председатель Национального совета С. Грабский и министр иностранных дел Т. Ромер. Они предполагали договориться на предоставлении «люблинцам» минимального числа министерских постов.

В это время войска 1-го Белорусского фронта под командованием Рокоссовского приближались к Варшаве, но были сильно контратакованы из Восточной Пруссии и Латвии и вынуждены оставить Тукумс и Митаву. Чтобы удержать положение, Рокоссовский снял с центра и направил туда подкрепления. Так, быстро пройдя Белоруссию, войска 1-го Белорусского в сентябре остановились.

Одновременно с этим польский генерал Тадеуш Бур-Коморовский призвал варшавян к восстанию.

Третьего августа Сталин и Молотов приняли «лондонцев», которые были настроены сверхоптимистично. Поляки считали, что они вот-вот возьмут под контроль свою столицу и станут хозяевами положения.

Сталин же не стал с ними разговаривать о будущем Временном правительстве, адресовав их к ПКНО. Зато он сказал, что готов приказать оказывать помощь восставшим оружием и боеприпасами.

«Лондонцы» встретились с «люблинцами» и предложили им всего пятую часть портфелей. «Люблинцы» сосредоточили свои усилия на будущей конституции страны: они хотели вернуться к более демократическому документу 1921 года вместо автократического («полуфашистского») образца 1935 года. «Лондонцы» предпочли тянуть время, ожидая победных вестей из Варшавы.

Девятого августа «лондонцы» снова были у Сталина и Молотова. Им предложили признать новые, оговоренные в Тегеране, границы Польши: ей отходили западные земли, включая промышленные города Вроцлав и Штеттин, а восточная граница проходила по «линии Керзона». И снова поляки не сказали ни да, ни нет.

Однако с 8 августа в Варшаве уже находился группенфюрер СС Бах-Зелевски, специалист по борьбе с партизанами. Сюда были переброшены две бригады СС (Черчилль пишет о пяти дивизиях СС) с тяжелым вооружением и танками. Немцы не собирались отдавать город.

Думается, мотивация «лондонцев» понятна. Но их надежда на то, что, захватив Варшаву, они могли бы что-то продиктовать Сталину, была наивной. В любом случае в Варшаву вошли бы советские войска вместе с 1-й польской армией. Поэтому аргумент, что Сталин умышленно притормозил победоносное наступление для того, чтобы немцы подавили восстание, выглядит убедительным только для непосвященных.

Если посмотреть на советскую военную историю, то станет ясно, что наступление остановилось по объективным причинам: «Красная Армия натолкнулась тогда на сильное сопротивление германских войск, причем линии снабжения советских частей были сильно растянуты, а фланги наступающей группировки уязвимы для контратак противника». О том, что пассивное поведение Красной Армии в период Варшавского восстания имело в первую очередь военные причины, свидетельствует, в частности, и то, что советские части сумели взять Варшаву только в январе 1945 года, то есть спустя более чем три месяца после окончательного поражения польских националистов в сентябре 1944 года⁴⁹⁹.

Из мемуаров Жукова известно, что Сталин, наоборот, настаивал на лобовом штурме Варшавы, но Жуков и Рокоссовский с трудом убедили его, что необходим охват города с юго-запада. К тому же перед операцией была проведена штабная игра, что убедительно доказывает серьезность положения на фронте.

Итак, восстание было обречено, Сталин не случайно назвал его организаторов «авантюристами». 2 октября 1944 года Бур-Коморовский сдался немцам и подписал капитуляцию.

Впрочем, польская интрига на этом далеко не закончилась. 12 октября в Москву снова прибыл С. Миколайчик и подтвердил претензии на западные области Украины, Белоруссии и город Вильнюс. 13 октября он беседовал со Сталиным и Черчиллем, который тогда был в Москве. На следующий день польский премьер встречался с Черчиллем и Иденом.

В ответ на претензии Миколайчика Черчилль раздраженно сказал: «Я умываю руки… Что касается меня, то я отказываюсь от этого дела. Мы не будем нарушать мир в Европе только потому, что поляки ссорятся между собой. Вы с вашим упрямством не видите, как обстоит дело. Мы расстанемся, не придя к соглашению. Мы расскажем миру, насколько вы неблагоразумны. Вы хотели развязать новую войну, в которой погибнет 25 миллионов человек. Но вам ни до чего нет дела… Украинцы не принадлежат к вашему народу. Спасайте ваш народ и предоставьте нам возможность для эффективных действий»⁵⁰⁰.

Черчилль понимал, что «лондонцы» помешали ему выторговать для них ведущие посты в будущем правительстве. Действительно, он сделал для них все возможное, пытаясь давить на Сталина и требуя штурмовать Варшаву, невзирая на потери.

В начале января 1945 года «люблинцы», а не «лондонцы», стали формировать Временное правительство. Черчилль назвал их «просто пешками России». Но так или иначе он в октябре 1944 года прибыл в Москву не ради своих «лондонцев», а чтобы договориться со Сталиным о послевоенном разделе Европы.

 

Глава шестьдесят третья

 

 

Черчилль за спиной Рузвельта делит со Сталиным Европу. СССР будет доминировать в Европе после войны. Сталин не предполагает делать страны Восточной Европы социалистическими. Конференция союзников в Ялте — триумф Сталина

 

Все-таки Черчилль был великим империалистом, здесь Рузвельт не ошибался. Поняв, что у русских в Восточной Европе развязаны руки, британец предложил Сталину сделку, наплевав на «высокоморальные» идеи Атлантической хартии.

Исходя из содержания письма Черчилля Рузвельту от 22 октября 1944 года, Сталин хотел, чтобы «Польша, Чехословакия и Венгрия образовали сферу… прорусских государств». Кроме того, идя навстречу Черчиллю, Сталин «в противоположность своей прежней точке зрения» согласился на образование федерации южнонемецких государств Австрии, Баварии, Вюртемберга и Бадена. Черчилль хотел, чтобы сюда вошла и Венгрия, против чего Сталин категорически возражал.

Взгляды вождя на остальную Германию тогда были такими: передать Рур и Саар под международный контроль, создать самостоятельное государство в Рейнской области, а Кильский канал тоже отдать в международное управление. Он также хотел бы изменить условия прохождения советских военных судов через проливы.

Услышав о Босфоре и Дарданеллах, Черчилль, должно быть, поежился. Еще со времен Крымской войны одной из целей восточной политики Великобритании являлось препятствование русскому продвижению на Ближний Восток и Балканы. Он ничего не ответил Сталину, но про себя, видимо, подумал: «Ну, это мы еще посмотрим!»

Как представитель великой империи, Черчилль предложил вождю русских туземцев договориться. «Создалась деловая атмосфера, и я заявил: „Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам — в Югославии?“ Пока это переводилось, я взял пол-листа бумаги и написал:

„ Румыния

Россия — 90 процентов

Другие — 10 процентов

Греция

Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов

Россия —10 процентов

Венгрия

50:50 процентов

Болгария

Россия — 75 процентов

Другие — 25 процентов“.

Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать… Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола. Наконец, я сказал: „Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку“. „Нет, оставьте ее себе“, — сказал Сталин»⁵⁰¹.

Фактически Черчилль безоговорочно согласился уступить влияние только в Румынии и Болгарии. В Югославии и Венгрии сохранялась неопределенность, с Грецией было все ясно.

Заметим, что именно тогда Черчилль выторговал Грецию за Польшу и что в его личных беседах со Сталиным «главным вопросом было признание Советским Союзом британского господства в Греции и Средиземноморье»⁵⁰².

И действительно, Красная армия не заняла Грецию, а «лондонцы» не получили мест во Временном правительстве Польши.

Черчилль не известил о своей сделке американского посла Гарримана, что было понятным. Для Штатов европейские дела находились на втором месте, гораздо важнее для них было выполнение Сталиным обещания об участии в войне с Японией.

В конце 1944-го — начале 1945 года наступало новое историческое время. «Процентная записка» Черчилля, ожесточенная переписка Сталина с союзниками о составе Временного правительства в Польше, возмущение советского лидера фактом тайных переговоров американских разведчиков с генералом СС К. Вольфом в Берне — все это свидетельствовало, что прежние времена уступают место новым.

Перед вводом Красной армии в Болгарию, которая была готова капитулировать, СССР объявил ей войну. Таким образом, Сталин опередил союзников: те собирались заключить с ней перемирие, и тогда бы советские позиции в этой стране оказались бы не столь бесспорны. Но коль война была объявлена (она оказалась бескровной), можно было решительно и быстро продвигаться дальше на Балканы.

Двадцатого октября 1944 года Красная армия вошла в Белград. В том же месяце было заключено перемирие с Болгарией. 29 ноября завершено освобождение Албании. 22 декабря на освобожденной территории Венгрии образовано Временное правительство. 28 декабря оно объявило войну Германии. 31 декабря ПКНО объявил себя Временным правительством Польши.

Красная армия стояла буквально в шаге от Вены.

Семнадцатого января была взята Варшава.

 

И все-то для Кремля было хорошо: президент Рузвельт не собирался активно вмешиваться в восточноевропейские дела, у двенадцатимиллионной Красной армии не было в Европе равных соперников, население в подавляющем числе освобожденных от немецкой оккупации стран сочувственно относилось к Советскому Союзу.

Но что-то чувствовалось нехорошее. В раскладе политических сил в США созрели перемены. За годы войны экономика сильно выросла во всех секторах. Великий кризис, давший Рузвельту социальную базу для реформ, давно ушел в прошлое. На первое место выдвинулся консерватизм, за которым стоял успешный крупный бизнес.

В ноябре 1944 года на очередных президентских выборах вновь победил Рузвельт, вице-президентом стал Гарри Трумэн. Однако тогда прозвучал тревожный звонок: возглавляемая Рузвельтом демократическая партия потеряла часть мест в конгрессе, среди проигравших конгрессменов большинство были либералами, симпатизировавшими СССР.

Если учесть, что США уже вплотную подошли к созданию атомной бомбы, то можно сказать, что в глубинных пластах Истории, где и вызревает будущее, уже была записана матрица второй половины XX века.

Во время октябрьского (1944) визита Черчилля в Москву Сталин согласился на встречу трех лидеров «на Черноморском побережье». Рузвельт предлагал Средиземноморье, но Сталин воспротивился. Наконец выбрали Ялту.

«Накануне Ялтинской конференции под председательством вначале Голикова, а затем Берии состоялось самое длительное за всю войну совещание руководителей разведки Наркомата обороны, Военно-морского Флота и НКВД и НКГБ. Главный вопрос — оценка потенциальных возможностей германских вооруженных сил к дальнейшему сопротивлению союзникам — был рассмотрен в течение двух дней. Наши прогнозы о том, что война в Европе продлится не более трех месяцев ввиду нехватки у немцев топлива и боеприпасов, оказались правильными. Последний, третий день работы совещания был посвящен сопоставлению имевшихся материалов о политических целях и намерениях американцев и англичан на Ялтинской конференции. Все мы согласились с тем, что и Рузвельт, и Черчилль не смогут противодействовать линии нашей делегации на укрепление позиций СССР в Восточной Европе.

Мы исходили из достоверной информации о том, что американцы и англичане займут гибкую позицию и пойдут на уступки ввиду заинтересованности быстрейшего вступления Советского Союза в войну с Японией. Прогноз НКВД и военной разведки о низкой способности японцев противостоять мощным ударам наших подвижных соединений в обход укрепленных районов, построенных японцами вдоль советской границы, подтвердился в августе 1945 года. Однако мы не предвидели, несмотря на подробные данные о завершении работ по атомной бомбе, что американцы применят ядерное оружие против Японии»⁵⁰³.

По свидетельству Судоплатова, руководство разведки не видело перспектив социалистического развития Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Такая перспектива была только у Югославии, где И. Тито и компартия опирались на «реальную военную силу». В первых же странах аналитики Лубянки надеялись увидеть только дружественные Советскому Союзу правительства и не более того.

Накануне Ялтинской конференции Сталин имел полное представление о целях союзников в отношении Восточной Европы. Согласованной и четкой позиции у них не было. Они просто хотели возвращения в Польшу и Чехословакию эмигрантских правительств, находившихся в Лондоне. Для Сталина, который считал главным критерием внешней политики обеспечение безопасности СССР, возвращение «лондонцев» было неприемлемо. Тем не менее он был готов предоставить им несколько важных постов в коалиционном правительстве. «Данные военной разведки и наши собственные указывали на то, что американцы открыты для компромисса, так что гибкость нашей позиции могла обеспечить приемлемое для советской стороны разделение сфер влияния в Восточной Европе и на Дальнем Востоке… Мы вполне могли проявить гибкость и согласиться на проведение демократических выборов, поскольку правительства в изгнании ничего не могли противопоставить нашему влиянию»⁵⁰⁴.

Подчеркнем: изменения в позиции Кремля и ликвидация коалиционных правительств в Восточной Европе были вызваны последующими событиями, а в начале 1945 года Сталин их не предвидел.

В январе 1945 года пробился на поверхность еще один росток конфликта: союзники воспрепятствовали попытке СССР добиться от шахского правительства права на разведку и разработку нефтяных месторождений в северных провинциях Ирана. Из этого отказа еще нельзя было сделать вывод, что вскоре союзники могут использовать экономические рычаги воздействия на Москву. Но звонок прозвенел.

Четвертого — одиннадцатого февраля в крымском курортном городе Ялта в дворцовом комплексе императора Николая II прошла встреча Сталина, Рузвельта и Черчилля. Надо было договориться о послевоенной жизни.

Союзники, конечно, не могли знать, что через два месяца Рузвельт умрет и что вообще их эпоха заканчивается. Они были детьми XIX века, который породил стремительное развитие производства, социалистическую мечту о справедливости мироустройства, а также две мировые войны.

Победа была близка, но они понимали, что ее счастье будет кратковременным. То, что случится дальше, скрывалось за поворотом.

Рузвельт надеялся, что создаваемая по его воле Организация Объединенных Наций станет центром справедливого управления конфликтным миром под эгидой США. Он считал, что его дружеские личные отношения со Сталиным позволят влиять на политику СССР и смягчать ее.

В январе во время неожиданного немецкого наступления в Арденнах, сильно потрепавшего союзников, Сталин, откликнувшись на просьбу Рузвельта, ускорил движение Красной армии и поэтому в Ялте ожидал благодарности. На первом заседании он прямо сказал, что советское наступление было исполнением морального долга перед союзниками.

И все же Ялта — это прощание союзников.

Они обсудили все, что считали нужным. Так, было заявлено, что их цель — «уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира». Было решено разоружить и распустить все германские вооруженные силы, уничтожить Германский генеральный штаб, ликвидировать или взять под контроль военную промышленность. Военные преступники должны были предстать перед судом. Германию ждала длительная оккупация, Берлин разделялся на оккупационные зоны.

Правда, что касается разделения Германии, то у Сталина были иные соображения: он не хотел этого. Вскоре вождь решил, что советским интересам больше отвечает существование немецкого государства, подобного Веймарской республике. «В марте 1945 года Ф. Гусев получил указания де-факто снять вопрос о расчленении Германии с повестки дня, Сталин пришел к решению, что советским интересам, не без учета известных Москве планов США на послевоенный период, больше отвечало бы существование единого, демократического немецкого государства с социально-экономическим строем типа Веймарской республики. В архиве МИДа СССР хранились материалы о встрече Сталина с членами комиссии Литвинова, где это было соответственно отражено»⁵⁰⁵.

Сталин предложил общую сумму репараций в 20 миллиардов долларов, половину ее должен был получить Советский Союз. Он назвал ущерб от немецкого нашествия, причиненный СССР, в 679 миллиардов рублей, или 128 миллиардов долларов. Американцы согласились с суммой репараций, но англичане возразили.

У Сталина в Ялте было значительное преимущество: примирительная позиция Рузвельта и отсутствие у американского руководства ясного плана действий в Восточной Европе.

Дискуссия о будущем Польши показала это. В конце концов, союзники после консультаций с польскими политическими деятелями согласились на «линию Керзона», приращение польских территорий за счет германских, а также на то, чтобы действующее в Польше Временное правительство («люблинцы») было «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы».

Здесь уместно сказать, что вскоре разногласия из-за Польши обострились. На освобожденной польской территории происходили столкновения, стало действовать подполье Армии Крайовой (АК), начался террор. Допустить разворачивание в Польше гражданской войны Сталин не мог. Это перечеркнуло бы его планы и позволило англичанам активно вмешаться в организацию новой польской власти. Поэтому в конце марта в Москву на переговоры были приглашены руководители АК во главе с бригадным генералом Леопольдом Окулицким и там арестованы.

Конечно, спецоперацию советской разведки с обещанными Окулицкому гарантиями безопасности и последующим арестом не назовешь джентльменской. Но и убийства из-за угла советских солдат и офицеров в Польше тоже не отнесешь к честным методам ведения войны. В общем, как говорили американские политики, Окулицкий «убыл в Канаду».

И только во второй половине июня 1945 года, уже после смерти Рузвельта и накануне Потсдамской конференции, был согласован состав коалиционного правительства Польши. От «лондонцев» в него вошли трое во главе с С. Миколайчиком, который получил пост первого вице-премьера, от «внутренней оппозиции» — двое. После этого правительство Польши признали в Вашингтоне и Лондоне.

Но вернемся в Ялту, где три пожилых человека, младшему из которых, Рузвельту, было 63 года, пытались выстроить фундамент послевоенного мироустройства.

Сталину не удалось изменить договор Монтре об условиях прохода судов через проливы, но в целом он мог быть доволен. Советский Союз сохранял довоенные границы, становился мощным европейским игроком, добился вхождения в ООН двух своих республик, Украины и Белоруссии, а еще — права вето в Совете Безопасности ООН, что позволяло блокировать любое неугодное решение.

И еще одно согласование с Рузвельтом обеспечивало Сталину возвращение СССР тех позиций на Дальнем Востоке, какие имела Россия в 1904 году. Это — передача в аренду военно-морской базы в Порт-Артуре, восстановление прав на КВЖД и ЮМЖД, возвращение Южного Сахалина и Курильских островов.

Сталин подтвердил обязательство через два-три месяца после победы над Германией начать войну с Японией.

Атмосфера конференции оставалась дружественной. В заключенных секретных протоколах спецслужбам союзников поручалось оказывать содействие зарубежным партнерам в поиске и выдаче нацистских преступников. СССР согласовал выдачу всего командного состава армии Власова.

Кроме того, Черчилль и Сталин дали друг другу очень высокие оценки, хотя не прекращали борьбу на политическом поле.

Но вот закончилась конференция, и пожилые джентльмены разъехались для продолжения нелегкой службы своим государствам.

Их ждали триумф, бессмертная слава и неразрешимые противоречия мирного времени. В Ялте остались только дух XIX века и память о его выразителе, писателе Антоне Чехове, который когда-то здесь жил.

 

Глава шестьдесят четвертая