Июля сражение под Витебском.

Год.

Весною 1810 года мы выступили в Кронштадт, проходили также Стрельну, Петергоф и Раниенбаумь, достопримечательнаго в Ораниембауме случилося то, что я первый раз в моей жизни к живущей там девице был неравнодушен, особенно поговоря с этой девушкой увидел себя в скором времени после того, что имею в себе к женскому полу не малыя слабости, только награждение этой девушки ко мне доверенностью так во мне впечатлелось, что я был на все готов, ежели еще меня неудерживало меня то, что я по при-вязанности к ней своей могу лишить совершенно себя свободы и чрез то ни себе ни ей не сделаю благополучия, (сей случай напишу я в другом месте).

А только скажу здесь то, что при первой моей переписке с нею, что я ей отвечал, а именно: «Маша может всегда надеется на мое к ней почтение, но не на любовь. Права и обязанности человека всегда удерживают в границах, а разсудок не допущает сделать вред собою другим».

В нынешнем году по приезде в Кронштадт Государя Императора Александра приказано было, когда подъедет на Кронштадтскую рейду то, чтобы со всех батарей и на рейде стоящих кораблей произвести пальбу из каждаго орудия по 10 выстрелов и я в то время и вся рота находились в крепости Кроншлоте. Сигнал должен по-

Стр. 10

дать знак с адмиральскаго корабля. Сей корабль стоял не далеко от Кроншлота против военной гавани, в сей день была погода пасмурная и с неболышим дождем, а по сей причине велено в орудия вложить втулки и закрыть запалы, люди стояли у орудий, по причине такой погоды, за многими шлюпками, ехавшими из Раниенбаума никто не заметил когда подъехал Государь к самому Кроншлоту. Приметя его приезд, дали знак открыть пальбу, первой из нашей батареи открыл пальбу фейерверкер Зиновей Молодцов, но забыв приказать вынуть втулки, выстрелил с оными, он командовал тогда 16 орудиями и из нас каждый имел в команде не менее сего числа пушек, во время сей пальбы Государь, проезжая мимо Кроншлота, так что он проехал под выстрелами втулок, но в этой торопливости и сам Молодцов не знал, что сие случилось, а стоящий против Купеческой гавани и против Кроншлота корабль на якоре некоторый—одна втулка прилетела и после всей этой церемонии, когда все успокоилось приехал с корабля офицер и сказал что от нас стреляли втулками в корабль. Однако о сем случае начальники наши не знали вся беда была та, что купили дерево и выточили новыя втулки.

В противном случае ежели бы о сем случае узнало начальство, то дорого бы пришлось заплатить виновным да и стоило за сие взыскать, я же о сем случае узнал спустя более недели и потому не доводил до сведения начальника зная, что его этим можно встревожить и поколебать его храбрость[viii].

Остальное время занимали мы в разное время и другия батареи, стояли же в новых казармах до самаго выхода из Кронштадта; тут особенных случаев замечания достойных не случалось, кроме того что все войска бывшия в Кронштадте были подобны нищим особенно пехотные солдаты, которые даже к нам в казармы приходили просить милостыни[ix]. Вольных у нас было гораздо ме-

Стр. 11

нее нежели в первые годы нашему приходу в Кронштадт.

В конце сентября месяца или в начале октября мы выступили из Кронштадта в Петербург, придя в оный поставили нас на квартиры на Большой Охте, оттуда мы ходили в караул, занимали Петербургскую и Выборгскую стороны, сие продолжалось до новаго года; в декабре месяце 1810 года дано старшинство артиллерии против армейских полков[x].

Год.

Сего года февраля 16 числа рота поступила в состав 3 артиллерийской бригады, мой ротный командир капитан Геринг произведен в маиоры, а как в тоже время дано было старшинство артиллерии. то он в январе месяце был произведен в подполковники и назначен командиром конной роты, в тоже время поехал принимать, я же остался командиром потому, что в роте не было на лицо офицеров, хотя и был подпоручик Названов, но он сошел с ума.

Нашей же 6 легкою ротою назначен был командиром полковник Дитерикс 6, одняко он был еще не прибывши в роту и таким образом продолжалося командование мною ротою без командира. Геринг однако приезжал несколько раз в роту. 15 февраля получили мы известие партикулярно, что выйдем из Петербурга в Польшу, а 23 февраля велено было принять лошадей из конной роты полковника Мерлина, этот старый обманщик, получа лишь приказ, велел отвести на назначенную нам конюшню 100 лошадей, которых, снявши недоуздки, вогнали в конюшню потом, призвав меня, дал мне опись, чтобы я разобрал по номерам я оказалось что и половины небыло тех лошадей, какия написаны были в описи, он всех негодных из своей роты лошадей отдал нам, подобно браку.

Стр. 12

Дитерикс приехал в роту 25 февраля того же числа приняли артиллерию и заряды, от этих неожиданных затруднений я бросался повсюду, как угорелый и в это же время пригоняли конскую амуницию, объезжали лошадей, мой же ротный командир был весьма покоен и немного хлопотал, а делал только счет с Герингом о роте.

Я не знаю, имел ли кто-нибудь более беспокойства в жизни более меня в сие время я был мало опытен к таким скорым походам, потому что нам назначено было выступить 1 марта Гродненской губернии местечко Мосты. При такой поспешности у нас было на лицо строевых людей не более 120 человек, недоставало до комплекта 17, и остальные были в командировках водили арестантов в другие города. Однако к первому марта успели заготовиться.

При выступлении нашем 1 марта добавили нам людей пройти мимо Государя, Государь нас смотрел у зимняго дворца, пожаловал по рублю на человека и вышли из Петербурга, накануне выступления явилось к роте два офицера Теперик и Друговцев, шли мы через города Ямбург, Нарву, Дерпт, Верро до Вильны, перед Вильной есть станция Неменчина, не доходя оной есть перевоз, через который мы переправлялись, переправя 4 орудия с ящиками, лошадьми и людьми, мой командир приказал мне переправиться с двумя орудиями и когда поставили поставили орудия и отвалил паром от берега, в то же время паром пошел ко дну, я чрезвычайно испугался, но и командир мой едва ли не более меня струсил, потому что не мог ни слова выговорить, однако по счастью мне на мысль пришло обрубить постромки и столкать лошадей в воду и действительнно это сделали и паром несколько приподнялся, ничего от сего не случилось, как только подмочили в ящиках заряды и об том происшествии никуда не доносили а только Дитерикс дал ужасную нагонку заседателю, который уверял, что князя

Стр. 13

Яшвиля рота за два дня переправилась благополучно, ставя больше лошадей, тоже число пушек, что подтвердили перевозчики, нежели мы ставили на паром, я в этом случае был в воде по горло и несмотря, что я умел плавать, верно бы пошел ко дну, ежели не спас нас Бог. Неожиданный испуг и холодная вода почти всех на пароме сделало к спасению неспособными, остальныя 6 орудий и весь обоз переправились благополучно и пришли Неменчину ночевать — там дневали и во время дневки через реку. Тут текущую переправили артиллерию и обоз, после дневки в Неменчине выступили мы в Вильно, нас там никто не смотрел, кроме коменданта и плац маиора; мы полагали, что нас будет смотреть князь Яшвиль, но его там не было и потому, переночевав в Вильно, пошли прямо в Мосты, через местечки: Эйшишки, Жермуны, Василдишки, Щучин, Каменку и пр., наконец, добрались до Мостов благополучно, однако измучили лошадей и люди изнурились. Придя в Мосты в скором времени выступили в лагерь. Лето было чрезвычайно жаркое, лесов около Мостов много выгорело. Выйдя из лагеря в скоре приехал нас инспектировать князь Яшвиль. У нас в роте тогда было 4 офицера, Яшвиль был ротой недоволен, особенно лошадьми и забраковал оных 17, на Дитерикса счет приказал купить и заставил нас другой раз стоять лагерями что и исполнили, в это время я страдал много от вередов[xi] так, что не мог одевать мундира почти до самой осени.

В ноябре месяце приезжал в местечко мосты генерал Леверштерн осматривать роту и остался доволен всем, потому что его желудок остался сыт.

Год

В январе месяце получили мы повеление выступить из Мостов в местечко Парадомин, Виленской губ. И вышли 25 января. В Пародомине стояла квартирами вся

Стр. 14

рота в 13 крестьянских избах, от тесноты худого продовольствия у нас много было больных — большею частью были больны лихорадкой, в продовольствии лошадей было величайшее затруднение, едва с трудом могли доставать корм за большую цену.

По причине больных главнокомандующий предписал по армии приказом чтобы была солдатам производима винная и мясная порция за артельныя деньги и сколько оных издержано будет, то таковыя суммы будут возвращены от казны однако издержанныя деньги казна не возвратила под разными предлогами и потому многие командиры пополнили своими собственными.

Еще приказом главнокомандуюшаго предписано было ежели на продовольствие не будет выслана сумма то, что бы в таком случае произвели покупку на артельныя солдатския деньги, которыя по получении отчетных ведомостей от войск в провиантской комиссии тот час будут высланы, однако на дополнение артельных денег комиссия войск не удовлетворила и остались в претензии за казной[xii].

В том же году мы выступили с ротою в Троцкий уезд в местечко Рыконты и там стояли по тесным квартнрам до 13 июня.

13 июня получили повеление выступить с квартир забрать у жителей весь рогатый скот и дать в число скота квитанцию, скот же сдать дивизионному гавалдигеру[xiii], а самим следовать в Троки и присоединиться к дивизии, что и было исполнено в точности. До 13 июня у нас лошади ходили в табуне, однако привели очень скоро, напротив роты подполковника Торнова[xiv] едва всех лошадей французы не взяли в плен, а хомуты бывшие в табуне достались в руки французам, Торнов же склонный к грабительству под сим предлогом у едущих польских помещиков в Вильно нежели отнять хомуты но даже и лошадей тогда как можно бы и без сего обойтись[xv].

Стр. 15

Начало войны в 1812 году

13 июня французи в разных местах перешли границу и вступили в российские пределы, а мы сего числа начали ретироваться придя в Троки кь вечеру и ночью выступили к Вильно, придя к оной дожидали гостей французов до 16 июня; 16 июня около обеда пришли в Вильно и дождались за оной до тех пор, когда показался французский авангард, тогда начали отступать далее к Свенцианам, Видзам и к Дризе[xvi], у Дризы поделано было временное укрепление и туть намеревался наш главнокомандующий дать генеральное сражение, однако Наполеону не разсудилось напасть на наши укрепления, он потянулся мимо в обход[xvii]. Мы по сему случаю должны были оставить укрепления н идти на Витебск пройдя Витебск 12 июля, мы пошли по дороге в право а 14 от Витебска в 14 верстах заняли позицию, и перед позицией встретяли много наших раненых, так же услышали, что от полковника Кандибы роты французы отбили 7 пушек, наконец и его самаго раненаго увидели, шедшаго пешком и нес за рукав на плече свой мундир, у него была изрублена в нескольких местах голова[xviii].

Сражение при селе Бородине.

Вечеру 25 августа приказано нам с ротой подвинуться вперед ближе к неприятелю, мы ночевали от французской цепи не далее 200 сажен, во французском лагере мы слышали, что всю ночь пели песни и по временам играла музыка. Часа за 2 до восхождения солнца у них все утихло.

26 августа с восходом солнца началась в цепи перестрелка, чрез час зажгли французы две деревни и с сей минуты открылась пальба из пушек, я тогда был послан с двумя орудиями с Павловским гренадерским полком. Французы выдвинули ужасную линию артиллерии на свою позицию и нас первых с Павловцами поподчивали картечью[xxix], тогда мы отступили на нашу позицию на одну высокую гору на левом фланге, я примкнул к роте, а Павловский полк двинулся немного в право.

Открыли мы огонь из своей батареи по французам нас была на этом месте вся рота и 2 орудия батарейной роты полковника Глухова[xxx], пальба с обеих сторон производились ужасно, так что выстрелы из пушек по линии казались подобно, как будто батальоный[xxxi] огонь производила пехота, а за громом пушек, ружейных выстрелов совсем не было слышно. Тысяча жерл извергали везде смерть. Это сражение можно сравнить, как будто бы развергся ад, мне казалось, что земля дрожала при таком извержении тысячи смертей, кажется, должно бы было ужасаться, видевши безпрестанно вокруг падающих людей; однако

Стр. 20

боязнь надо мной тогда нс имела ни какой власти, я во все время был весьма покоен и не мало не дорожил жизнью и я ко всему был спокоен[xxxii].

В полдень убили не подалеко от нашей батареи нашего артиллерийскаго генерала графа Кутайсова, он вел вперед нашу пехотную колонну, лошадь его пробежала мимо нас без седока.

Часу во 2 обошла[xxxiii] нас с зади батареи, польской армии 3 Егерский полк под командою полковника Курцюша с двуми орудиями польской артиллерии. Прикрытие наше состояло из нашей милиции, самое ненадежное и бездействующее потому, что, стоя с зади нас, под горой, выставивши пики, стояло недвижимо и по временам только крестились ратники[xxxiv]. Офицеры ратников наших тоже делали, отгоняя, кажется, молитвою ядра, от себя, потому что они не знали, что им надо делать, они набраны были большею частью из приказнаго знания, более были способны управлять пером нежели ратниками, исключая, однако же одного отставного старика-офицера, котораго они вовсе не слушали, вся их работа в этом сражении состояла, чтобы зарывать убитых наших солдат, при появлении поляков, нам нельзя было поворотить на них орудии по неудобяости места. Мы подняли на передки и бросились с того места немного в лево, поляки сделали по ним залп, не сделая однакож большого урона. Мы отъехали саженей 50, оставовились, поляки же, найдя себе добычу в трое многолюднее их, т. е. берут наших ратников в плен, которые без сопротивления им повинуются и идут по приказанию их. Но Павловский и Екатеринославский Гренадерские полки их отбили, однако польская артиллерия с того места, где мы стояли, успела сделать по нас картечью 6 выстрелов, мы, отвечавши тем же тот час пошли в перед на позицию и стали немного того места правее. Тут убили нашего генерала Тучкова, а другого Тучкова

Стр. 21

взяли французы в плен. На сей последней позиции мы стояли до самаго отступления, в этот день мы потеряли убитыми из роты 9 человек, 8 раненых и 6ез вести пропавших, лошадей убитых 13 и раненых 5, вся потеря, как говорили в армии простиралась, в нашей армии убитыми и ранеными генералов 8 штабс и обер офицеров до 500, нижних чинов 43000; с француской же стороны пало, как говорили тогда, всех генералов 46 штабс и обер офицеров 1560 нижних чинов 50876, я сие выдаю но одним тогдашним слухам[xxxv].

По окончании кампанин в 1814 году в августе месяце я видел того самаго полковника Курцюша, который во время сражения 26 августа при селе Бородине со своей колонной пришел взять сзади нашу батарею, и по всем его разговорам я уверился в том, что он действительно хотел переколоть нас штыками, описавши он нашу и свою поаицш, я уверился в истине слов сго; он нас принял, как друзей и угостил наилучшим образом, у него я видел и 11 летняго мальчика ростом не более фута, ночевали у него в имении, и разстались друзьями[xxxvi].

Накануне Бородинскаго сражения мы ночевали близь французской цепи на нашем левом, а французов против праваго фланга, по скорому наступлению французов по утру рано против нас, мы едва успели лошадей запречь, французы подступали к нам не далее как в 300 саж., они зажгли по утру рано 2 деревни на их правом фланге, которыя чрез несколько времени превратились в пепел.

Прежде всех у нас в роте 26 августа ранен был барабанщик Филиппов пулею в лоб, пред этим я шутя говорил ему, что бы он свои деньги отказал мне, говоря ему, что тебя сегодня подстрелят, не успев от

Стр. 22

него отойти двух шагов, в самом деле барабанщик Филиппов ранен в лоб.

По окончании всего сражения при Бородине мы отступили вечеру часов в 9 за Можайск и заняли позицию в 3 верстах позади города, 27 августа был не большой дождик и мы пошли после обеда к Москве, пришли под Москву 29 числа, остановились на горах.

30 августа приняли мы от извозчиков, привозивших в армию провиант в роту 18 лошадей, извозчики вместо денег получили за лошадей квитанции и отправились с кнутами домой наживать других лошадей[xxxvii].

2 сентября по утру рано мы пошли в город чрез реку, сначала ехали мы рысью до кремля, а от кремля шли шагом и вышли за Рогожскую заставу часу в 4-м вечером. Остановились за Заставой верстах в двух, на огородах засеянвых картофелем и другой зеленью, сварили кашицу, а Ариергард в это время обскакивал Москву, по сторонам оной кавалерия и конная артиллерия; неслись во весь карьер.

Французы вошли в Москву часу в 6 после обеда; во время же нашего прохода чрез Москву один дом или какое то строение дымилось, но пламя не было видно, сказывали, что это какойто завод загорелся, начался пожар, с приходу от Смоленской дороги в предместье города близ краю города по левую руку, когда мн проходили однако дым скоро прекратился. По приходе в Москву Французов вечером часу в 10 мы увидели, что в Москве пожар так, что многия улицы были совсем в пламени, мы тогда подумали, что Наполеон приказал зажечь город нарочно, когда стемнелось то мы тогда пошли дальше по Тульской дороге, и на другой день так же отступали, сзади себя в Москве видели пламя и дым от горящей Москвы, вечеру на другой день поворотили с Тульской дороги на Калугу, и ретировались до села Воронова[xxxviii], принадлежащаго Растопчину, тут мы получили

Стр. 23

от Государя своего Александра I за Бородстнское сражение по 5 рублей ассигнациями награждения. При Воронове мы в сражении не были, а были другия войска в ариергарде находившияся. С сего времени были часто дожди, а особливо, проходя чрез село Вороново, грязь была чрезвычайно велика по той причине что много обозов и войск прошло по оной. Пушки наши шли по самую ступицу колес и едва могли двигать и в других ротах, как разсказывали, что в некоторых солдаты остались в грязи затоптанными. В эту ретираду ночью от Воронова для войск был самый тяжелый и изнурителышй переход. У нас при орудиях, во время сего перехода, пришло только три солдата я четвертый да командир наш подполковник Дитерикс 6-й, а прочие как офицеры, так и солдаты все отстали в числе отсталых однако поутру все пришли к своим местам[xxxix].

Оттуда отступили мы за село Тарутино, где расположились биваками на левом фланге, нашей армии и были разделены по полкам по два орудия. Стояли до 5 октября, вечером 5 октября, когда смеркалось—приказано нам выступить, однако мы не знали куда пойдем: оставили по бивакам музыкантов, которым приказано было играть до самой зари. Зорю пробили, однако огни на биваках приказано было иметь во всю ночь — что исполнили в точности.

6 октября перед разсветом выстроились пред самой позицией неприятеля и вдруг целой линией напали на неприятеля так, что неприятель бросился опрометью бежать конница оставила седла, каски и латы, мы едва успели по них сделать по три выстрела тут первое неприятельское ядро убило генерала Вогоута[xl], который чрез несколько минут умер, мы вступили в их биваки. У них много шалашей было выстроено из больших икон и дверей церковных. Легкия войска стали преследовать армию короля Неаполитанскаго[xli] а мы к вечеру воротились на прежние биваки, потеряли ранеными только 3 лошади.

Стр. 24

На биваках пред Тарутиным простояли мы до 11 числа октября, услышали выстрелы из пушек, тотчас нам велено выступить форсированным маршем к Малому Ярославцу, куда мы пришли 12 октября после обеда часу в 3 и вступили в сражение которое продолжалось часов до 11 ночи. Мы потеряли одного ратника без вести пропавшим, 6 лошадей, казаки же взялн ночью 11 пушек а по утру 13 октября едва избавился плену и сам Наполеон. Под Тарутиным, французы потеряли 39 пушек и до 70 пороховых.ящиков и много партикулярнаго обозу все сие я видел своими глазами. Сказывали, что потеря наша при Тарутине и Малом Ярославце во всей армии простиралось убитыми и ранеными до 3000, от Малаго Ярославца мы пошли преследовать французов к Вязьме однако мы на Вязьму не пошли потому, что другия войска французов преследовали[xlii] а потянулись прямо к Красному проселочной дорогой и в сражениях нигде до Краснаго не были.

4 ноября пришли к городу Красному, в сие время уже было выпавши снегу на четверть и в этот день был изрядный мороз. Ночевали мы от Краснаго в верстах 7 или 6.

По утру 5 ноября подвинулись вперед ближе к Красному и на позицию, где мимо нас должны были проходить и драться е нами неприятели. По изнурению с обеих сторон войск, сражение при г. Красном есть блистательный подвиг мужества русских войск[xliii]. Французы со всею лютостью в некоторых местах бросались на наши батареи однако были с уроном отражаемы. Это нападение их было несколько раз и на нашу батарею; Французы научили, может быть, русскую артиллерию выдерживать сильное нападение, показав нам собою пример; но ученики славно научились платить учителям с страшным громом смертоносною монетою. От французской армии досталось нам много пленных. 6 и 7 ноября

Стр. 25

мы французские кррпуса, проходящие мимо нас[xliv], поражали не милосердно и во все дни взято было в плен, как говорили, в армии генералов штаб и обер офицеров, нижних чинов до 18000.

Наша потеря, как говорили в армии, простиралась убитыми и ранеными до 2000.

В роте нащей в сражении под Красным, потеря была: один убитый 4 ранено и без вести пропало 8. Все были из ратников Смоленских и Московских и надо думать, пропавшие без вести большею частью бежали от страху и холоду.

Ноября 8 перед обедом выступили войска наши преследовать неприятеля, отойдя от Краснаго верст 7 сломались под лафетом и кузницею оси[xlv], мне было приказано остаться, чтобы скорей починили поломанное и весь обоз остался при мне, а я, починивши оси, едва мог догнатьроту в 10 дней; идя сзади всей армии по большой дороге, я видел, распущенных из госпиталей французских бывших в Красном и в других местах больных и отсталых по дороге, умерших считая на версте 251, на другой версте 249 на третьей версте 256, я сам считал и сам истинно свидетельствую, однако кроме тех, которые лежали в стороне за канавами, я тех не считал и таким образом дорога была усеяна до самаго Борисова.

На другой день сражения под Красным, т. е. 6 ноября взятые пленные, более тысячи человек нашею пехотою приведены на биваки, солдаты нашей армии раздели их совсем голых и пустили свободно без приюта, начальники на сей поступок смотрели хладнокровно или лучше сказать не хотели смотреть. Императора Наполеона армия доведена была до ужаснаго положения чрез честолюбие его и гордость. Русские в плен не хотели брать, усталыя, больныя и изнуренныя холодом и голодом войска Наполеона бросали сами ружья и пушки и скитались по лесам и по пустым селениям и корчмам, ища себе теплаго уголка, часто разводили огонь на полу в корчмах,

Стр. 26

когда корчма загоралась они тут же в ней сгорали, оставшие в живых их товарищи ели обгорелых людей и сгоревший скот я был очевидец 2 таких случаев.

Под Красным я сам взял однаго польскаго солдата в плен, я ни какого оружия кроме тесака не имел, но поляк был с ружьем, по первому слову пардон он бросил ружье и охотно пошел за мной, это доказывает, что враги наши, видя свою погибель искали у нас покровительства, нечаянное взятие поляка случилось такъ: под вечер прекратилась пальба с нашей батареи я пошел вперед один к одному ручью за водой, тогда за ручьем увидал поляка и он по моему приказанию сдался пленным, ввечеру накормил его чем мог и дал рюмку водки, по утру надо было его отправить к пленным, что я и сделал дал ему на дорогу несколько сухарей, он просил, что бы его оставить при роте, однако того сделать было не можно, он отправлен. На счет ретирады французов я сделаю описание в конце сих записок.

После 10 дней моего отсутствия я догнал роту и присоединился к оной на другой день мы пошли влево с большой дороги на проселочную шли лесами как у нас от долговременнаго походу изнурились лошади и при том большею частью были не кованы, да и ни каких средств к поддержаниюартиллерии и обоза во время войны не давалось, а оставалось на ответственности самих ротных командиров, чрез что многие командиры объявили, что они далее двигаться не могут, но на сие не смотрели, и по-тому при маленькой горке вся артиллерия не могла подняться на оную, часто случалось, что на таких местах и ночевали.[xlvi]

В одну ночь ночевали мы бивуаками на одной горе, не скоро могли набрать дров, чтобы развести огонь, а корму для лошадей вовсе не было, наконец развели огонь, начали варить кашицу я приказал зарезать одну корову, сва-

Стр. 27

рили есть и в полночь привезли — сена, мороз был довольно бглъшей и ветер очень холодный, солдаты дремали у огня_; а я приказал разослать кожу коровью вверх шерстъю, лег на ней спать оделся тулупом, который я купил в Москве шерсть тулупа примерзла к шкуре, и едва я не задохся, не мог освободиться без помощи солдат, ногу высунувшуюся из под тулупа я поморозил себе на левой ноге лалец, притащил меня солдат к огню, когда шкура оттаяла, тогда я совсем освободилсл, в эту ночь у нас в роте замерзло 3 человека, таких ночей было много, в которыя спавпш солдаты замерзали — особенно в пехоте по сему нечего было удивляться, что французы мерзли в 1812 г. особенно была зима весьма холодная от чего у нас очень много было больных.

В нашей армии во время преследования французов было больных как сказывали половина армиии что справедливо потому, в нашей роте не было здоровых и 3 части того сколько состояло по списку.

Наконец пришли мы в Борисов, где до нас за 3 дня было сражение при переправе чрез реку Березину[xlvii], в которой французов множество потонуло и армия Наполеона потеряла все обозы и множество пушек с пороховыми ящиками. В Борисове нам на роту дали 4 квартиры и несколько сараев, это первый был приют для изнуренных войск, мы тут имели дневку, потом пошли далее и с сих пор стали назначать для войск сараи вместо квартир. Не доходя местечка Пародомина я сделался очень болен в это время у нас множество уми-рало солдат. От Лиды нам стали давать квартиры, меня в это время везли без памяти я ничего не помнил, наконец поставили нас по квартирам близ местечка Щучина, я стоял в доме упомещицы Гурской, находившие около меня солдаты во время моей болезни 7 человек померло.

Стр. 28

Наконец натура пособила я стал поправляться однако был весьма слаб, во время болезни я не всегда помнил себя, много дней без памяти и ни чем меня не лечили, в один день пришел я в себя, но голова у меня болела чрезвычайно, я велел привести себе капусты кислой, приказал обвязать капустой голову и приложить к ногам, с сим средством я уснул спокойно, когда проснулся, то чувствовал меньше боли в голове, то я еще велел привязать капусты и чрез то совершенно головная боль у меня прошла, и я чувствовал себя здоровым однако не мог ходить[xlviii].

На третий день Рождества Христова выступили мы к границе с весьма малым числом здоровых людей, во время сей стоянки у нас много померло людей от горячки и других болезней, нз поступивших во время войны на укомплектование роты 48 егерей, 36 Смоленских ратвиков и 48 ратников Московских осталось только 9 прочие во время сражений и переходов все без вести пропали, исключая некоторых раненых и убитых.

И так мы 31 декабря пришли на гравицу польскую в местечко Ганензы расположились ночевать в оном довольно тесно, вместе с пехотными полками 2 корпуса и поступили под команду генерал-адъютанта Винцегероде, у нас в роте тогда было менее 100 человек всех людей оборвавшихся подобно нишим в рубищах и изнуренных от усталости и болезней и с этим можно сказать лазаретом мы готовы были бить французов, чем и на самом деле доказали во многих случаях, что русские могут все перенести.

Год.

Генваря выступили мы за границу в Герцогство Варшавское, идя умеренныепереходы, располагались всегда ночевать по квартирам и чрез несколько дней сошлись с Австрийцами ночевали неподалеку от них без всякой

Стр. 29

тревоги[xlix]. За границей поступило к нам на укомплектование из бывших в плену наших егерей и пехоты в разное время до 60 человек, народ во время похода стал поправляться приметно здоровьем, так что у нас мало было больных причина сему была та, что, войска идя по квартирам, имели хорошую и здоровую пищу от жителей, во время квартирования войск в мирное время в России много бывает солдат пьяниц, воров буянов и разных шалунов даже часто бывало много беглых, за границей все прекратилось без всякаго наказания солдат зная, что придет на квартиру будет иметь хороше себе кушанье и рюмку водки, следовательно на худые поступки при хороших средствах он не имеет охоты делать не дозволительныя шалости, а это самое есть не преложенное доказательство весьма^: скуднаго содержания в России солдата чрез что рождататся в солдате все пороки.

Января 31 пришли мы близко Калиша однако— ночевали по квартирам в дёревнях спокойно.

Сражение при городе Калише.

Февраля 1 по утру рано выступили с квартир и около обеда пришли в Калишу, не доходя до города по строились в колонны и верстах в 3 заняли позицию, была перестрелка до самаго вечера, а ввечеру пехота наша; заняла форштадт с нашей стороны большой потери не было. Под вечер наша рота переменила позицию на правом фланге, неприятельская кавалерия заметила, что мы стоим без прикрытия, бросилась на батарею нашу, командир наш приказал взять орудия на передки и рысью отъехать саженей 200 назад, люди все сели на лафеты и уехали спокойно, я же не мог успеть сесть на лафет и не в силах был бежать, по причине слабости после болезни и пробежав несколько упал задыхавши, и меня не заметя оставили без помощи рота отъехала сажень за 200 или более. Сняла с передков начала стрелять кар-

Стр. 30

течью я сел за кочку и ожидал той минуты когда меня поразят, однако кавалерия не доехала до меня поворотила на право по причине передо мной бывшаго топкаго места, вслед за ней обращены были выстрелы и я остался невредим, пройдя стороной на свое место, когда стало темно, когда прекратилась пальба и мы отступив немного, ночевали на биваках у первой деревни по утру выступили в Калиш, расположились по квартирам, я стоял на квартире в том доме, куда попала наша батарейная граната, пробив трубу, влетела в комнату, в которой тогда находились хозяева, гранату разорвало однако из бывших в покое никого не повредило.

Простояв на квартирах 3 дня, выступили к городу Равичу, в Равиче мы стали квартирамипо форштадту я имел хорошую квартиру, простояв несколько на сих кварти-рах выступили в местечко назад в верстах в 6.

И тут стояли почти 2 недели спокойно и весьма хорошо. Выступили далее, шли на Бунцлау, в котором также несколько дней простояли, в Бунцлаве видел я глиняный горшок удивительной величйны в диаметре толстоты около 1½ аршин, а высоты около 3-х или слишком 3 аршина в том же городе видел я муки Иисуса Христа все движется машиной в маленьком виде. Из Бунцлау вышли мы на Бауцен, а потом в Дрезден столичный город Саксонии. Славный мост Дрезденский французы подорвали одну арку порохом, однако поправили, что можно было переходить по устроенным брусьям. В Дрездене я ходил по городу и все что можно было осматривал, так же был в Королевском саду и в других местах. В Дрездене река Эльба идет довольно широка.

За сражение при Калише и за прочия прежния мои старания и усердие по службе я был представлен в офицеры—не доходя Бунцлавы узнал я, что произведен в подпоручика 23 февраля.

Стр. 31

Из Дрездена выступили мы к городу Лейпцигу — это было в начале апреля: весь сей поход был похож на наше путешествие более приятен нежели изнурителен; придя к Лейпцигу поставили нас на квартиры по деревням около города и я стоял в деревне вместе с подпоручиком Бирюлиным у Шульца, ездил в Лейпциг и осматривал город, был в театре, много видел виликолепных[l] зданий. На сих квартирах мы стояли по апрель от Лейпцига выступили мы в поход апреля[li] пошли по дороге в Вестфалию, недоходя Хале, поворотили на город Борну ночевали в нем. Оттуда выступили к Люцину 19 апреля наш авангард встретился с неприятелем и было авангардное сражение. Наша рота в сем сражении не была. Во все сие время командовал нашим отрядом генерал Винцигероде.

Сражение при Бауцене.

8 мая вступили мы в сражение после обеда ив сей день у нас в роте важнаго ничего не случилось.

9 мая по утру рано вступали мы на позицию за пол версты от Богемских гор, на нашем левом фланге вскоре получили приказ подвинуться на право и таким образом, переменяя места подвинулись на правый фланг нашей армии. Сражение было верстах в 5 или 6 от Бауцена, Государь стоял в центре на высокой горе. Позиция наша была от гор вправо далеко растяяута по причине перед нами бывших в некоторых местах болот и сражение было весьма упорное, одиако мы по случаю превосходства сил должны были отступить, оставляя за собой ариергард. В сем сражении у нас в роте потеря была не велика, двое пропалн без вести и четыре ранено, а во всей армии как говорили потеря простиралась до[liii].

От Бауцена мы ретировались к Шведницу и тут последовало перемирие. Нас поставили по квартирам. Пройдя г. Рехенбах и Франкенштейн в деревне под командою генерала Эйлера, где и стояли до июля месяца спокойно, не имели ни в чем недостатка, исключая иногда лошадям овса.

Стр. 34

В начале июля перешли мы ближе к авангарду, стояли в деревне у военных поселян в Шлезии по квартирам, оттуда[liv] июля пошли в Богемию и 30 июля осматривал нас Государь при городе.

Августа выступили мы в Богемию под командою Прусскаго генерала Клейста, 8 числа пришли к Теллицу, а 9 были у Пориндорской деревни, 10 августа вступили в сражение при городе Пирно и в сем сражении мы потеряли 3 убитыми и 8 ранеными и 10 лошадей.

11 августа мы пошли к крепости Кениг-Штейн, не доходя ночевали. 12 числа были у Кениг-Штейна без всякаго действия, на ночь переменяли места. 14 числа по утру неприятель из крепости открыл по нас пальбу, но между тем выступила и колонна пехоты, против нас разсыпала стрелков и конных флангеров делала нападение и перестрелки по нашему отряду, который состоял из 2 полкав Черниговскаго и Ревельскаго под командою полковника барона Вольфа, я при сем отряде находился с 2 пушками.

Мы не знали, что у самаго Кениг-Штейна переправляется чрез Эльбу корпус генерала Вандома, продолжая перестрелку до 4 часа по полудни, наконец оная прекратилась и мы развели огонь, начали варить кашицу и картофель вдруг увидели выходящую из за леса французскую пехоту против нашего праваго фланга чрезвычайной величины колонны, а в левую сторону поскакала французская кавалерия, дабы нам отрезать ретираду. Корпус Вандома против нас выступавший состоял из 40,000 пехоты и 5000 кавалерии, я отстреливался сколько можно поглядывал назад, когда стали французы подходить ближе я сделал несколько выстрелов картечью, а смотрю назад прикрытие мое или наш отряд бежит во все ноги, исключая бывших при нас улан 60 и казаков столько же, которые так же поспешно стали отступать я приказал взять орудия на передки, посадил солдат на

Стр. 35

лафет и те поскакали, но в один отвоз[lv] в канат, попало несколько пуль от чего оный оборвался и я едва не оставил одно орудие неприятелю. Тогда французы от нас были не далее 20 сажен, при их наступлении, от картечь моих они несколько потерпели, и один остался на месте убитым их начальник ехавший на белом коне, в сей день я был в величайшей опасности, орудиям я приказал скакать, сколько могут скорей до 1 возвышения, полагая догнать на своей лошади, однако державший оную солдат мой предупредить меня, сам уехал и уехал из виду, я бежал сколько было силы, от усталости имевшую на себе шинель бросил преследующим, наконец мои пушки остановились и я добрался до них, сделал несколько выстрелов, должен был далее отступать, в сие время у меня ни какого прикрытия не было и я думал, что должен в сей день погибнуть со всеми моими людьми, однако Бог спас. Перед самым вечером к тому самому времени, когда нам должно было ожидать совершеннаго истребления вдруг прибыла 14 пехотная дивизия и другие полки между тем прискакали кирасиры целая дивизия, так что неприятельское нападение удержали. Тут была сильная кавалерийская сшибка и много с обеих сторон осталось раненых[lvi].

Когда стемне