Ликвидация церковного и монастырского землевладения

С приближением Октябрьской революции крестьяне усилили борьбу за землю. Меньшевики и эсеры уговаривали их не трогать земли помещиков, церквей и монастырей, предлагали ждать Учредительного собрания. После Великого Октября народ получил из рук большевиков то, чего он тщетно ожидал от правящего блока меньшевиков и эсеров. Крестьяне под руководством пролетариата добились того, что им не удалось во время первой русской революции, — уничтожили церковно-монастырское землевладение. Пролетарская революция, решая свою основную задачу — передачу политической власти в руки рабочего класса, попутно, «мимоходом» решила задачи буржуазно-демократической революции, уничтожила церковно-монастырское землевладение.

157

8 ноября (26 октября) 1917 г. в 2 часа ночи на II Всероссийском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Ленин зачитал Декрет о земле. Этот декрет утверждал в качестве закона по осуществлению великих земельных преобразований «Примерный крестьянский наказ», являвшийся сводкой 242 местных наказов, которые были представлены на I Всероссийский съезд крестьянских депутатов. Ленин считал, что крестьянский наказ представлял «выражение безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян всей России» [1, 35, 26].

Декрет выражал стремления народных масс, требовавших отчуждения в пользу трудового крестьянства не 'только частновладельческих, но и церковных и монастырских земель. Первый пункт Декрета о земле гласит: «I) Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду, либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема» [8, 1, 18]. Это положение распространялось не только на помещичьи, удельные, кабинетские и другие земли, но и на церковные и монастырские. В Декрете сказано: «Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т. д., отчуждается безвозмездно, обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней» [8, 1, 18]. Церковные и монастырские земли со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов.

По Декрету о земле около 3 млн. десятин, принадлежащих церкви и монастырям, были переданы пароду. На крестьянских собраниях выносились резолюции, приветствующие декрет о земле. Так, например, в одной из них, опубликованной в газете «Деревенская правда» 29 октября 1918 г., говорилось: «Мы, крестьяне Тверской губернии, Кашинского уезда, Потуловской волости, собравшись на сход в количестве 350 человек и выслушав доклад о совершившемся перевороте, о переходе власти Советам крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и о переходе помещичьих, монастырских и церковных земель в распоряжение волостных крестьянских

158

комитетов, — Постановили поддержать крестьянско-рабочее правительство всеми возможными мерами в его борьбе с врагами народа — помещиками и капиталистами».

В канун первой годовщины Октябрьской революции В. И. Ленин получил телеграмму от саратовских крестьян: «Москва, гражданину Ленину. Крестьяне Каменно-Сарминскои волости Николаевского уезда радостно ныне справляли празднество годовщины твоей идеи освобождения от гнета пауков» [30, 29].

Поместный собор русской православной церкви пытался воспрепятствовать осуществлению декрета о земле. 5 декабря 1917 г., по сообщению «Всероссийского цер-ковно-общественного вестника» от 3 января 1918 г., собор приказал духовенству составлять описи всей отобранной церковной земли, акты «с указанием лиц или учреждений, произведших захват имущества или требовавших их передачи», 19 января 1918 г. в послании собора «К чадам православной церкви» патриарх московский и всея Руси Тихон сокрушался по поводу того, что «имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это — народное достояние». В 1918 г. «Русские ведомости» в № 13 опубликовали речь графа Олсуфьева на соборе, в которой он выразил глубокое сожаление, что послание Тихона от 19 января 1918 г., в котором глава православной церкви анафематствовал советскую власть и призывал верующих к борьбе с нею, «несколько запоздало: его надо было выпустить, когда стали громить помещичьи усадьбы».

15 февраля 1918 г. патриарх Тихон разослал на места постановление собора «О мерах против захватов насильниками церквей и церковных и монастырских имуществ». В нем говорилось: «В последнее время участились донесения о насильственном... отобрании церковных и монастырских земель со всем хозяйственным инвентарем и иного имущества как жителями окружающих селений, так и лицами, именующими себя Носителями власти... 3) О грабителях и захватчиках церковного и монастырского имущества (имена коих известны) доносить епархиальному преосвященному на предмет отлучения от церковного общения виновных в случаях особенно возмутительных. 4) Если в святотатственных и кощунствеы-

159

ных деяниях окажутся виновными целые селения, в таких случаях епархиальным преосвященным предоставляется прекращать совершение священнодействий... и закрывать храмы... 7) Вменить в обязанность приходскому и монастырскому духовенству в проповедях с церковного амвона призывать народ к покаянию и молитве...» [26, 37-38].

Различные церковные организации откликнулись на эти призывы собора. Совет объединенных приходов предлагал: «.. при национализации церковных и монастырских имуществ... тревожным звоном (набатом) созывать прихожан на защиту церкви» [14, 82].

Во многих губерниях духовенство на своих собраниях обсуждало вопрос об отобрании церковных и монастырских земель. Священники жаловались, что крестьяне выносят решения о разделе церковных земель по едокам и проводят свои постановления в жизнь. Нижегородское епархиальное начальство несколько раз обращалось с призывом к крестьянам возвратить причтам отнятую у них землю. Все эти меры духовенства вызывали только возмущение народных масс.

Священник села Усть-Каменского истока Бийского уезда Томской губернии Н. Троицкий донес собору об инциденте, который произошел в Казанской церкви во время литургии 17 декабря 1917 г. По прочтении соборного послания группа солдат выразила протест против его контрреволюционного содержания и заявила, что таких выступлений в церкви быть не должно. «Вы, священники, — сказали солдаты, — ведете народ не к свету, а к тьме, к прежнему режиму. У нас есть военно-революционный комитет, которому должны все повиноваться». После этих слов Троицкий пытался выступить против попыток крестьян захватывать землю, однако солдаты не дали ему говорить. В ответ на это сообщение священник Троицкий получил письмо от патриарха Тихона, написанное им 30 января 1918 г. и опубликованное в 1918 г. в «Церковных ведомостях» (№ 5), с предложением вести борьбу против большевиков, рекомендуя для этого дела создать при церквах братства, союзы, советы из прихожан, обратив особое внимание на женщин, чтобы они удерживали мужей от революционных выступлений.

В Петроградской епархии митрополит Вениамин вместе с консисторией попробовал подбить местных кулаков

160

на насильственные действия против крестьян, которые в сентябре 1917 г. захватили землю Пеллинской церкви в Шлиссельбургском уезде. Священник этой церкви жаловался, что крестьяне распахали и засеяли рожью часть участка, который причт «сдавал в аренду» (ЦГИА СССР, ф. 796, oп. 204, 1917, № 43, л. 1). Обращение консистории к комиссару Временного правительства не помогло. После Октябрьской революции, основываясь уже на декрете о земле, Шлиссельбургская земельная управа отношением от 27/14 февраля 1918 г. уведомила консисторию, что «церковная земля в данное время церкви не принадлежит» (там же, л. 3). Тогда консистория рекомендовала причту и старосте Пеллинской церкви «а) собрать общее приходское собрание, б) уяснить собранию, что, так как забота о материальном содержании причта лежит всецело на прихожанах, то они, прихожане, должны заботиться об охране церковной земли» (там же, л. 51). Охрана, конечно, мыслилась вооруженная — по примеру того, как монахи и священники при помощи вооруженных полицейских стражников охраняли церковные земли в 1905 г. Вениамин на этом решении консистории положил резолюцию: «1918 г. Марта 7. Кроме указанного, священник на собрании прихожан должен выяснить, что по соборному определению все лица, способствующие, а тем более сами захватывающие церковное достояние, подлежат на основании канонических правил суду церковному включительно до церковного отлучения, с воспрещением совершения у них всех церковных треб» (там же).

В 1917 — 1918 гг. в селах Кстинино, Усть-Чепца, Филейка, Илгань Вятского уезда Вятской губернии священники агитировали за возвращение причтам отобранных у них земель [6, 41]. В ряде мест священники угрожали крестьянам закрыть церковь, если духовенство будет лишено земли. В газете «Знамя революпии» от 20 марта 1918 г. была опубликована заметка «Ответ пастырям», в которой говорилось, что на угрозы благочия-нического совета Чебоксарского уезда Казанской губернии о закрытии церквей в связи с изъятием церковных земель 15 февраля 1918 г. в селе Шутнерово Воскресенской волости крестьянский сход постановил: «1) Считать хозяином церкви не благочиннический совет, а прихожан. 2) Отобрание земли считалось правильным, так как

161

земля должна принадлежать не тому, кто на нее приходит да уходит, а тому, кто на ней за сохой всегда ходит» [9. 147].

Коммунистическая партия организовала разоблачение контрреволюционного духовенства, отстаивавшего церковное землевладение. П. А. Красиков писал: «Русский крестьянин своевременно вспомнил о поповской проповеди, рекомендовавшей бедность и довольство малым, и по сигналу, данному революционным пролетариатом, усердно приступил к спасению поповских и монашеских душ путем экспроприации их земель и богатств. Церковь же на это ответила открытым призывом к контрреволюции» [16, 81]. 30 ноября 1917 г. В. В. Адоратский разоблачал контрреволюционеров в рясах: «Рабочий, крестьянин и солдат расправили свои плечи и, вставши во весь рост, взяли управление страной в свои руки... Поместный собор православной всероссийской церкви заявляет, что вся вина во всех бедах, отчего и фабрики закрываются и вся Россия зимой замерзнет, что вся вина — в революции, ибо „совесть народа затуманен» противными Христу учениями" (Какими? Конечно, большевизм!). Дальше пояснение: „Захват чужого добра провозглашается как дозволительность". Вот оно что — земля-то, ведь, и монастырская отбирается» [4, 124].

Особенно ярко отношение православного духовенства к вопросу о земельной собственности проявилось: в переписке между белогвардейским правительством Врангеля и Высшим церковным управлением на юго-востоке России в 1920 г. Барону Врангелю нужно было ублаготворить крестьянство законом о земле, предусматривающим некоторое отчуждение помещичьих земель в пользу крестьян, разумеется «по справедливой оценке». Поэтому Врангель пытался выяснить, не найдет ли духовенство возможным согласиться хотя бы на отчуждение части монастырских п церковных земель. 31 июля 1920 г. он послал письмо председателю Высшего церковного управления на юго-востоке России епископу Дмитрию, в котором сообщал: «В некоторых местах, занятых нашей армией (в частности, в известном Бизюковом монастыре), приходилось встречаться с недоумением населения по поводу монастырских, причтовых и церковных земель. Как истинно верующие сыны православной церкви я и мои ближайшие сотрудники в земельном воп"

162

росе ие сочли для себя возможным коснуться церковного достояния... Сочтет ли возможным сама православная церковь, параллельно с государственной властью, вынести какое-либо решение, чтобы, с одной стороны, охранялись действительные нужды церкви, а, с другой, показать русскому народу, что православная церковь, как и встарь, всегда идет навстречу нуждам своих чад» [31, 30-31].

Белогвардейцы вынуждены были учитывать, что вопиющая нужда в земле при значительности размеров церковной земельной площади, сдаваемой крестьянам в аренду на чрезвычайно тягостных для них полукрепостнических условиях скупщины, вызывала ропот крестьян. Даже в 1920 г. белогвардейская газета «Южные ведомости» (№ 187) сообщала: «Не одобряется ими (крестьянами, — Л. Е.) самым определенным образом неотчуждаемость монастырских и вакуфных земель, — есть монастыри, при которых имеются 40000 десятин земли, издавна арендуемой крестьянами». Речь шла о Бизюковом монастыре, имевшем свыше 40000 десятин. По данным 1913 г., церковное и монастырское землевладение в Крыму исчислялось в 70 102 десятины и вакуфных земель, принадлежащих мечетям, 80000 десятин. Средний размер церковного участка составлял 205 десятин.

В ответ на письмо Врангеля последовало сообщение высшего церковного управления на юго-востоке России, что церковь не находит возможным поставить вопрос об отчуждении монастырских и церковных земель. К письму была приложена записка, составленная членом Временного высшего церковного управления на юго-востоке России профессором В. В. Верховским, в которой говорилось: «Исконное право христианской церкви иметь в своей собственности движимое и недвижимое имущество... Церковь, в принципе, всегда смотрела на свое движимое и недвижимое имущество, как неотчуждаемое, потому что то и другое приносилось верующими в жертву богу... Из этого правила всегда выводилась мысль о недопустимости секуляризации монастырей и монастырских имуществ... Только землевладение и натуральное хозяйство дает прочное обеспечение, особенно необходимое таким учреждениям, как церковные... Полное лишение церкви ее имуществ недопустимо» [31, 37 — 44].

1Ы

Реакционное духовенство люто ненавидело Октябрьскую революцию за то, что она решительными действиями против эксплуататоров отобрала землю не только у помещиков, но и у церквей и монастырей и передала ее настоящим хозяевам — трудящимся массам, навсегда ликвидировала частную собственность на землю, сделала ее общенародным достоянием. Ликвидация церковно-монастырского землевладения была осуществлением важнейшей задачи антиклерикального движения крестьян, лишивших «крепостников в рясах» их экономического могущества и политического влияния в стране.

После Великой Октябрьской социалистической революции монастырское землевладение было упразднено, согласно декрету о земле [12]. В «Советской исторической энциклопедии» сообщается, что «декретами Советского правительства от 20 и 23 января 1918 г. церковь была отделена от государства, а имущество монастырей объявлено народным достоянием. Земли монастырей были розданы крестьянам» [28, 602]. В действительности был только один декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви, опубликованный 21 января 1918 г. в газете «Известия ВЦИК РСФСР» под заглавием «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» и 23 января под названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» в «Газете Рабочего и Крестьянского Правительства».

VIII (Ликвидационный) отдел Народного комиссариата юстиции в отчете Всероссийскому съезду Советов указывал, что политика Советского государства по отношению к монастырям ставила себе целью «безболезненную, но полную ликвидацию монастырей, как главных центров религиозного влияния церковников, как рассадников паразитизма».

Игнорируя декрет о земле, член церковного собора Н. В. Кузнецов подал 4 мая 1918 г. в Совет Народных Комиссаров протест против изъятия монастырских и церковных земель. Он писал, что на имя собора «от многих монастырей и приходских церквей Московской и других губерний поступают нередкие сообщения о захвате... крестьянами монастырских и церковных земель». Так, крестьяне деревни Сергиевские Выселки Московской губернии забрали 20 десятин земли, принадлежавшей ранее Спасо-Голутвинскому монастырю, кре-

164

стьяне деревни Бочмаково забрали принадлежавшие тому же монастырю пашни и сенокос. В Рязанской губернии в Зарайском уезде крестьяне села Перочи захватили около 84 десятин монастырской земли с лесом. Так же поступили крестьяне с землями Хотьковского женского монастыря Дмитриевского уезда Московской губернии [21, 160 — 161].

Национализация монастырских имуществ проходила в условиях острой классовой борьбы. При взятии на учет имущества Нижегородского Крестовоздвиженского монастыря в апреле 1918 г. собралась толпа. В результате столкновения один человек был убит и четверо ранены [23, 117]. Крестьянин И. Н. Гапоненко вспоминал, что в Таврической губернии, где было 4000 десятин церковной и монастырской земли, безземельные и малоземельные крестьяне сразу же забрали ее. Они послали на монастырскую землю своих комиссаров, чтобы те не допускали хищений. Таким первым коммиссаром был крестьянин Юрченко, которого расстреляли в 1919 г. белогвардейцы [29, 214 — 215].

Монастырские земли, как правило, не раздавались крестьянам, а на них были созданы сельскохозяйственные артели и коммуны различных ведомств и предприятий или подсобные хозяйства.

В отчете VIII (Ликвидационного) отдела Народного комиссариата юстиции Всероссийскому съезду Советов указывалось, что в 1917 г. — второй половине 1920 г. на территории Советской России перестали действовать 673 монастыря, а в 1921 г. еще 44 монастыря. На 1 января 1922 г. было закрыто 717 монастырей. Остальные монастыри находились в районах, временно отторгнутых от Советской России. Крестьянам было изъято 827 540 десятин земли (около 978270 гектаров). Общая сумма капиталов, изъятых у монастырей, — 4 247 667 520 р. У одних только новгородских монастырей изъято 3 164 671 р. К осени 1920 г. было национализировано 84 завода, 704 гостиницы и подворья, 1112 доходных домов, 277 больниц и приютов, 436 молочных ферм, 311 пчелиных пасек, 602 скотных двора, принадлежащих монастырям [20, 83, 105].

Советское правительство разъясняло крестьянам, как наиболее целесообразно использовать монастырские земли. Так, например, в мае 1919 г. М. И. Калинин,

165

находясь с агитационно-инструкторским поездом ВЦИК «Октябрьская революция» на территории Мордовии, объяснял крестьянам села Рузаевки, как нужно правильно использовать земли Пайгармского монастыря.

В отчете VIII (Ликвидационного) отдела Народного комиссариата юстиции Всероссийскому съезду Советов сообщалось, что «в богатейшем московском Спасо-Андрониевом монастыре в Москве были устроены пролетарские квартиры для рабочих Рогожско-Симоновского района, в Страстном монастыре — военные и советские учреждения; громадные братские корпуса Калужской Тихоновской пустыни перестроены под народный дом, Александро-Свирский монастырь Олонецкой губернии передан Совнархозу, Белобережный монастырь Орловской губернии, женский Покровский монастырь Саратовской губернии и др. — местным отделам народного образования. Звенигородский монастырь Московской губернии — губернским отделам здравоохранения, социального обеспечения и просвещения для использования этого монастыря в лечебных и культурно-просветительных целях. По постановлению Шенкурского уездного съезда Советов все здания бывшего женского монастыря превращены в санитарный городок, в. помещение Петроградского Новодевичьего монастыря перевели 2-й Александро-Невский родильный дом. Московский монастырь Тамбовской губернии использован в целях технического профессионального образования; в национализированном Знаменском скиту, на берегу Енисея, близ Красноярска, оборудовано советское образцовое хозяйство. В Сергиевской пустыни под Петроградом вместо существовавшего здесь монастыря образована трудовая колония для детей рабочих. Ялутаровский исполком постановил национализировать все монастырские гостиницы для устройства в них санаторий; Сурский женский монастырь (Архангельск) превращен во Дворец Труда. В Сезеновском и Троекуровском монастырях Тамбовской губернии открыты детские приюты и лечебные заведения. В свободных корпусах Зелантевского монастыря (Казанская губерния) открыт рабоче-крестьянский университет» [20, 84].

К 1 января 1922 г. монастыри были использованы под больницы, лазареты, санитарные городки и другие учреждения Наркомздрава 397, под советские учреждения — 287, школы, курсы и другие Наркомпроса — 197,

166

учреждения военного ведомства — 188, учреждения социального обеспечения, детские сады и колонии — 168, артели и коммуны — 67, совхозы — 61, санатории и здравницы — 48, места заключения — 14, родильные дома и дома ребенка — 2.

Ленинский декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви полностью разрешил религиозный вопрос в стране. Декрет, упразднив право церковных и религиозных обществ владеть собственностью и объявив народным достоянием все имущества церковных и религиозных обществ России, подтвердил положение декрета «О земле» в части, касающейся земельной собственности церкви.

Крестьяне на своих собраниях принимали резолюции, одобряющие декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.

По сообщению журнала «Революция и церковь» (№ 2 за 1919 г.), участники общего собрания трудящихся крестьян Макарьевской волости Весьегонского уезда Тверской губернии заявили: «Наравне с уничтожением рабства экономического, мы должны освободиться от рабства духовного. Приветствуем декрет Совнаркома, дающий свободу совести, и смело заявляем, что время веры в попа, бога и черта прошло и настало время веры в себя и свои силы, которые нужны для борьбы с врагами». В Вятской губернии многие крестьяне говорили, что декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви «издан правильно» [6, 57].

В 1918 г. А. В. Луначарский писал в журнале «Просвещение (№ 39 — 41): «Вопрос об устранении закона божия не вызывал нигде серьезных волнений» (с. 4).

К МАССОВОМУ АТЕИЗМУ

Великая Октябрьская социалистическая революция подготовила условия для совершения социального переворота в укладе деревенской жизни, который произошел в результате победы колхозного строя. Октябрьская революция принесла крестьянам просвещение, неизмеримо обогатила их духовную жизнь.

После Октябрьской революции началось пробуждение к политической жизни десятков миллионов крестьян. М. И. Калинин говорил, что «вполне естественно, как

167

это у нас происходит повсюду, в особенности в деревне, вместе с революционностью часть... крестьян сделалась атеистами» [13, 1, 363].

В 1917 — 1918 гг. в газетах «Беднота» и «Деревенская беднота» было опубликовано много корреспонденции из деревни, в которых отразилось пробуждение крестьян от влияния церкви. В письмах из деревни Боровская Гушевицкой волости Вологодской губернии («Беднота», № 34, 10 мая (27 апреля) 1918 г.), из Устьниунской волости Тюменского уезда Тобольской губернии («Беднота»,.№ 42, 19 (6) мая 1918 г.), из деревни Воронево Кадни-ковского уезда Вологодской губернии («Беднота», № 49, 26 (13) мая 1918 г.) и др. рассказывалось о том, что среди крестьян имеется стремление «достать побольше книг и газет», «есть затея устроить культурно-просветительный кружок», «устраивать разумные беседы и чтения о том, что происходит на свете», в одной деревне «бывшие солдаты создали культурно-просветительный кружок, куда вошло 25 человек».

В статье «Всколыхнулась деревенская Русь» газета «Голос трудового крестьянства» 23 января 1918 г. писала: «Сбросив иго рабства, русская деревня хочет и сбросить иго невежества... со всех концов матушки России сыплются вести о стремлении крестьянства к просвещению». «Деревня тянется к свету» — под таким заглавием сообщала газета «Беднота» 14 апреля 1918 г. об организации у деревнях просветительных кружков: «... идут вести, что в деревнях началась большая тяга к просвещению». Томская газета «Знамя революции» 10 марта 1918 г. поместила корреспонденцию, характеризующую крутые перемены в духовной жизни крестьян Красноярского уезда: «Самосознание крестьян продвинулось далеко вперед. Организационная работа кипит. Крестьяне охвачены жаждой приобщиться к общей жизни, узнать, что делается там, в центре, и потому среди них так силен сейчас спрос на газеты. Для выписки газет крестьяне собираются в группы... По вечерам собираются в избе какого-нибудь товарища и при свете лучины в глубоком молчании слушают чтеца и делятся впечатлениями» [32, 216-218].

В первые годы после революции сильно упала религиозность крестьян. 29 мая 1924 г. М. И. Калинин в «Докладе о работе в деревне» на XIII съезде партии

<68

говорил: «Крестьянин не пойдет в церковь целый год, а в пасху он идет... Религиозность небольшая, но он привык быть на обществе, привык потолковать, поругать попа в церкви — вот для чего он идет» [13, 2, 424].

Изучение отхода народных масс от религии в нашей стране началось только в двадцатых годах. Материалы этих исследований показывают, что сразу же после установления советской власти в деревне были случаи отказа многих крестьян от религиозных обрядов (крестин, венчаний, церковных похорон, отказ принимать священников на праздниках). Однако заявлений о «ненужности церквей и попов» было еще очень мало, чаще всего такие настроения 'проявлялись, только у солдат, вернувшихся с фронта.

Постепенно основная масса крестьян стала отрицательно относиться и к церкви, и к религии под влиянием активного участия в строительстве новой жизни, изменения социально-экономических отношений в стране, культурной революции. В первые годы Советской власти очагами безбожия на селе были стихийно возникшие производственно-бытовые объединения крестьян — трудовые коммуны. Бывшая коммунарка из коммуны «Лен-просвет» Ливенского уезда Орловской губернии Евдокия Кузьминична Нестерова рассказывала, что ее коммуна «Ленпросвет», организованная в 1918 г., на учредительном собрании приняла устав, в котором коммунары в числе других обязательств брали на себя и обязательство бороться с религиозными предрассудками. 130 коммунаров под грубые насмешки, а порой и злобные угрозы со стороны кулаков и их пособников, работали в дни религиозных праздников, ни у кого из коммунаров в домах не было икон. Лишь три нетрудоспособные старушки изредка посещали богослужения в храме. Руководящую роль в коммуне играла партячейка из 15 коммунистов [5, 10]. Коммунар И. Т. Пивоваров из коммуны имени В. И. Ленина, находившейся под Армавиром, вспоминал: «Все коммунары были безбожники, за исключением 73-летнего старичка» [27, 104].

Наиболее быстро освобождалась от влияния религии и церкви крестьянская молодежь. Темным, неграмотным крестьянкам порвать с религией и церковью было труднее. В автобиографической повести крестьянки Елены Новиковой-Вашенцевой «Маринкнна жизнь», изданной

169

в 1930 г., убедительно показан путь крестьянки от богомолки к безбожнице. М. Горький в предисловии к этой книге писал: «Елене Новиковой-Вашенпевой — шестьдесят восемь лет. До пятидесяти лет — малограмотная, богомольная» [7, 25, 263]. Она рассказывает, как еще в царской деревне отдельные факты способствовали разложению религиозной веры. Новикова-Вашенцева задумывалась над тем, что молитвы измученных женщин бесполезны, что вместо исцеления одна старушка, прикладываясь к принесенной издалека в деревню тяжелой «чудотворной иконе», тут же на улице упала мертвой, что в Саровской пустыне, куда Новикова ходила на богомолье, никто не получал исцеления. В результате пошатнулась вера, «и обедни, и молебны, и все церковные служения показались никчемушными» [18, 2, 281]. Определенную роль в разрушении ее веры сыграли события 9 января 1905 г., о которых она узнала от своего сына. Война и революция нанесли последний удар религиозным пережиткам. В 1917 г. Е. Новикова уже сочувствует большевикам. В предисловии к ее книге М. Горький писал: «У нас есть еще миллионы таких же „баб", как Новикова-Вашенцева»" [7, 25, 263]. В результате Октябрьской революции женщина стала активным участником новой жизни.

С победой революции в деревне развернулась борьба с религиозными суевериями, однако Ленин и его соратники никогда не преувеличивали антицерковных настроений крестьянства, развивали взгляды Маркса и Энгельса на отношение миллионов крестьянских масс к религии как двойственные по самой своей природе, подобно тому как двойственно их бытие и сознание. В 1919 г. в статье «Советская власть и церковь» П. А. Красиков писал: «...русский крестьянин, находясь даже во власти религиозных предрассудков обрядовой религии, настолько не уважает попа и его сословие, что в России нет ни одного сословия, о котором бы даже темный рабочий или крестьянин был бы столь низкого мнения, как о сословии попов и монахов... Но русский крестьянин может самыми последними словами поносить своего попа и в то же время целовать ему руку при исполнении магических обрядов, составляющих главную, основную часть религии русского земледельца» [16, 19]. 5 декабря 1919 г. П. А. Красиков выступил на Всероссийском съезде ком-

170

мун и артелей с докладом «Крестьянство и религия». Он отмечал, что «еще огромное количество трудящихся крестьян живет во власти религиозных предрассудков», «религия занимает еще большое место в жизни крестьянина, особенно та сторона этой религии, которую приходится назвать религиозной магией» [15, 7]. Крестьянин верит, что господь бог управляет дождиком, севооборотами, ценами на рынке, войной и судьбой человека, говорил П. А. Красиков, крепко держится за религию, так как с ней связано все его сельское хозяйство; многие верования крестьян были лишь оболочкой правил хозяйственного обихода. По словам Красикова, в деревне даже мораль имела религиозную форму. Вместе с тем он полагал, что крестьянин догадывается, «какое значение имеет поповская проповедь в смысле ее социальной морали», и неизбежно стремится преодолеть ее влияние.

Антиклерикальные выступления крестьян в 1917 г. (изгнание черносотенного духовенства из приходов, ликвидация церковно-монастырского землевладения, сокращение и отмена платы за требы и т. д.) сильно размывали почву под устоями церкви, по не означали, что православные крестьяне предполагали вообще обходиться без нее, полностью освободиться от духовенства. Беседуя с представителями сел и деревень, расположенных вокруг станции Сковородино Читинской железной дороги, 31 июля 1923 г., М. И. Калинин говорил: «У нас в коренной России крестьяне, конечно, все православные, но вместе с тем они же, когда Советская власть настудила, они отобрали у попов землю, а земля — там самое ценное. Так, во многих деревнях жаловались мне попы на крестьян, что плохо платят за требы и землю отняли. Я им советовал: скажите, что уезжаете, теперь попа трудно найти, и крестьяне испугаются. Ведь крестьяне помолиться любят, а заплатить не любят. А я говорю: если хотите помолиться, то нужно и заплатить. И когда крестьяне поняли, что священника трудно получить при современных обстоятельствах, — возвратили землю назад. Советская власть не лишает священников земли, но даст им столько, сколько полагается по трудовой норме» [13, 1, 54]. В 1925 г. С. М. Киров в речи, опубликованной в газете «Бакинский рабочий» от 31 мая 1925 г., предупреждал против преувеличения атеизма крестьян. Он говорил: «Мужики много поняли, они похоронили царя,

171

кровно ненавидят помещика, пришли в разлад с попом, но все остались со своими вековыми религиозными предрассудками».

Октябрьская революция расшатала религиозные предрассудки широких трудящихся масс, но пока не была преобразована экономика миллионов крестьянских хозяйств, продолжавших существование в тех же условиях тяжелой зависимости от природы, в каких они находились в течение веков, до тех пор у религии и церкви были глубокие социальные корни в деревне.

Ленин делал все для того, чтобы показать крестьянам, что организация промышленности на современной высшей технической базе, на базе электрификации, в будущем свяжет город и деревню, покончит с рознью между городом и деревней, даст возможность поднять сельское хозяйство, победить даже в самых глухих углах отсталость, темноту и нищету.

Претворяя в жизнь ленинские идеи, Коммунистическая партия впервые в истории решила аграрный вопрос в интересах трудящегося крестьянства, в интересах всего народа. На первом этапе был решен вопрос о земле, о ликвидации помещичьего землевладения, национализации всей земли и передаче ее в пользование крестьянам. На втором этапе, в соответствии с ленинским кооперативным планом, крестьянство на добровольных началах было объединено в колхозы, сельское хозяйство было переведено на рельсы крупного обобществленного высокомеха-низированното производства. Аграрный переворот, осуществленный в России в 1917 г., стал исходным пунктом последующего перехода трудящегося крестьянства под руководством Коммунистической партии к социалистическому способу производства в колхозах и совхозах, началось изменение социального облика и психологии крестьян.

На третьем Всесоюзном съезде колхозников 25 ноября 1969 г. генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев говорил: «... в прошлом крестьянин был угнетен, безграмотен, бесправен и беззащитен, оставался в одиночестве перед стихийными силами природы и всякими невзгодами. Колхоз избавил крестьянина от тяжелого прошлого, дал ему прочное место в жизни, сделал хозяином своей судьбы» [2, 2, 490]. Социально-экономические изменения в советской деревне имели огромное значение для преодоле-

172

ния религиозных предрассудков. В деревне были ликвидированы социальные корни религии, и крестьяне постепенно переставали верить в зависимость урожая от бога. Это подтвердило предвидение Ленина, что социалистические преобразования труда и быта крестьян, просвещение и воспитание их приведет к окончательному исчезновению религии из новой деревни.

Исторический опыт Коммунистической партии Советского Союза в социалистическом преобразовании сельского хозяйства является не только выдающимся вкладом в историю и практику научного коммунизма, но и в теорию и практику марксистско-ленинского атеизма. То, что наша партия впервые в истории приобщила многомиллионные массы крестьянства к делу строительства социализма, имело решающее значение в преодолении религии в СССР.

Отмечая важнейшие итоги почти шестидесяти лет, прошедших после Великой Октябрьской социалистической революции, Л. И. Брежнев в отчете Центрального Комитета КПСС XXV съезду Коммунистической партии Советского Союза сказал о том, что мы построили новое общество, подобного которому человечество еще не знало, «общество, где господствует научное материалистическое мировоззрение» [3, 87].