Увы, рыночек снова не порешал.

Планирование на практике (снова)

Так что пошло не так в Советском Союзе? Роман Фрэнсиса Спаффорда «Страна изобилия» в значительной части посвящён Канторовичу и его тщетным попыткам продавить свой метод, которые он, по словам Спаффорда, не прекращал до самой смерти в 1986-м году, продолжая писать в Политбюро. Трудность была в том, чтобы от «в принципе» перейти к «на практике». Практический алгоритм, который Канторович предложил в приложении к своей работе 1960 года по данной теме, работал на бумаге, но только для задач ограниченного масштаба. Для решения более сложных задач Канторович рекомендовал приблизительную методику: схожие производственные процессы собирать в единый процесс и далее работать с ним.

В те годы в СССР, как и в США, подобные вычисления выполнялись в основном человеческими «компьютерами» (про них сняли фильм 2016 года «Скрытые фигуры» о женщинах-расчётчицах, обеспечивших ранние космические полеты НАСА). Хотя идеи Канторовича и воспринимались с пониманием, вычислительные мощности тех лет не позволяли подробное планирование для всей экономики — только для отдельных предприятий, максимум — отраслей*.

* прим. переводчика: При всём уважении к советским плановикам, планирования-до-гайки в советских межотраслевых балансах действительно не было никогда, см. лекцию «Шаг в киберкоммунизм» от Алексей Сафронова.

Кибернетика была объявлена идеологическим табу, официально заклеймена в качестве американского механизма подрыва власти трудящихся

* прим. переводчика: Тут тоже есть тонкость: преследование самой кибернетики продолжалось от силы пару лет в начале 1950-х, и на разработке советских компьютеров это не сказалось почти никак. Разработке советских компьютеров мешали совсем другие вещи: например, весьма низкая культура производства в электронике — и нехватка стандартизации.

При Хрущеве произошел разворот: Академия наук вдруг издала сборник «Кибернетику — на службу коммунизма!», а Москва заказала строительство компьютерных фабрик. Виктор Глушков, основатель советской кибернетики, даже получил добро от генсека на разработку рассредоточенной компьютерной сети — советского интернета, — не её не успели построить.

Этого было уже недостаточно, и слишком поздно. К тому времени, когда оттепель окончилась путчем, свергнувшим Хрущёва, и в 1964 вернулись сталинисты*, советские ЭВМ значительно отставали от своих западных аналогов. Единого стандарта не существовало**, компьютеры и периферийные устройства были зачастую несовместимы.

* прим. переводчика: Мы долго смеялись, когда услышали, как Брежнева назвали сталинистом. Но, как оказалось, в английской традиции слово «сталинист» имеет второе значение: «коммунист-консерватор».

** прим. переводчика: Кстати, с нехваткой единых стандартов периферии Госплан, будь у него побольше аппаратного веса, мог бы и разобраться. Увы, всё сложилось так, как сложилось.

Недостаток вычислительной мощности страны сыграл ведущую роль в проигрыше лунной гонки, и в начале 1970-х советское руководство решило прекратить разработку отечественных ЭВМ и вместо этого копировать западные компьютеры. Вдобавок, авторитаризм никуда не делся, а напротив, усилился при Брежневе, и это сказалось на качестве информации, используемой при планировании. А когда в Сибири нашли великую экономическую подушку в виде нефти, участие кибернетиков, компьютерщиков и экономистов-реформаторов в планировании вовсе перестало быть нужным.

Следующее поколение реформаторов экономики, в 80-х, будет уже больше нацелено на рынок, и практически откажется идей планирования и социализма. После распада Советского Союза этот дискурс естественным образом утратил злободневность и перекочевал в академическую область, уступив место острым вопросам каждодневной борьбы за социальную справедливость.

Но в 1990-х годах два прогрессивных программиста, Пол Кокшотт из Университета Глазго и его соавтор, экономист Аллин Коттрелл из Университета Вейк Форест, издали ряд работ, в которых вновь принялись за изучение вопроса с использованием улучшенных алгоритмов.

В 1993 году вышла книга «К новому социализму», местами больше похожая на вузовский учебник по программированию, чем на левацкий памфлет. Её авторы, Кокшотт и Коттрел, оспаривают мысль о безнадёжности планирования с помощью новостей из мира информатики:

«Современные достижения в области информационных технологий позволят создать систему планирования, которая будет и эффективнее рынка (в удовлетворении потребностей человека), и справедливее».

Компьютеры лучше рынков — вот это поворот!

Технический прогресс сделал неактуальными опасения Мизеса и Парето о том, что при социализме экономические расчёты будут невозможны на практике. Вместе с тем они утверждают, что, слабым звеном является вовсе не отсутствие сверхбыстрых центральных ЭВМ (хотя известный уровень производительности несомненно поможет делу). Для работы сети планирования по всей стране и по всей экономике вполне достаточно скромных ПК, объединённых в сеть и пользующихся стандартизированной системой идентификации продуктов и баз данных. Однако необходим всеобщий доступ к компьютерам и свободное движение информации.

Обсуждение не утихло и в 2000-х с появлением новых технологий. В 2002 году польский исследователь логики из Варшавского Университета Витольд Марчижевский возразил, что для социалистического планирования потребуются так называемые сверх-тюринговые машины, они же гипер-компьютеры — теоретические ЭВМ, способные выполнять расчёты, недоступные обычным компьютерам. Есть мнение, что их невозможно даже спроектировать, не то что построить.

А в 2006 году Роберт Мерфи, молодой экономист австрийской школы из Тихоокеанского исследовательского института, калифорнийского «мозгового центра» рыночников, с помощью диагонального метода Георга Кантора показал, что расчётная матрица плановой комиссии должна будет вместить не миллиарды или триллионы ценников, а бесконечное их число — по примеру совокупности всех действительных или целых чисел. Таким образом, социалистический расчёт на всю экономику в принципе невозможен, поскольку полный перечень всех цен невозможно будет перечислить.

Чтобы понять, представьте себе сколь угодно великое множество целых чисел (0, 1, 2, 3... ∞): за бесконечное время их можно пересчитать просто перечисляя одно за другим. Но бесконечность действительных чисел, помещающихся между нулём и единицей, еще больше, потому что содержит бесконечное количество таких бесконечных строк целых чисел! Поэтому их нельзя пересчитать никогда, даже за бесконечное время. По мнению Мёрфи, именно так выглядит перечень цен, необходимых для учёта при планировании — неисчислимая бесконечность*.

* прим. переводчика: Кто бы сомневался! Если такой «исследователь» руководствуется, прежде всего, политической задачей доказать, что планирование в принципе невозможно, то ясно и ежу, что он будет брать задачу строго «в лоб» и строго самым неэффективным алгоритмом:)

По сути, Кокшотт, Котрелл, Марчижевский, Мерфи и несколько других возродили длительные споры о вычислениях, но переформулировали их как задачу по теории вычислительной сложности: отрасли теоретической информатики, которая занимается классификацией присущей различным видам задач сложности, а также ресурсов, необходимых для их решения.

Спор этот оставляет экономистов с политологами, перемещаясь к теоретикам вычислительной сложности и информатики — так же в своё время спор о теории сознания перетёк из философии к нейробиологам. Но он всё равно не покидает царство научных журналов, вдали от широкой публики — и даже в нём, считается чем-то вроде азартной игры для математиков. Вся его аудитория — горстка кабинетных учёных.

Тут и здравомыслие капиталистического общества:

«Ну что ты, Джим, разве можно всерьёз обсуждать нерыночную экономику; но вот в порядке эксперимента представь...»

Роман Френсиса Спаффорда о плановой экономике «Страна изобилия» вышел всего через два года после финансового кризиса 2008 года и вызвал большой всплеск отзывов, особенно в интернете. Самым интересным среди них наверное было длинное эссе Космы Шализи, «левоватого» по собственному признанию преподавателя статистики из университета Карнеги-Меллона. Он утверждает, что линейному программированию его научил папа в детстве.

В своём отзыве он развенчивает надежду Спаффорда на возрождение планирования с ростом вычислительной мощности. Он показывает, что для планировщиков рассчитать список оптимальных цен будет так же сложно, как рассчитать и сам оптимальный план — из-за взаимозависимости всех возможных переменных внутри экономики. Грубо говоря, он вторит Мерфи и Марчижевскому, разве что допускает возможность решения задачи, продлись действие закона Мура (по которому компьютеры удваивают мощность каждые два года) ещё хотя бы век.

Таким образом, замысел об оптимальном планировании из серьёзного варианта практической экономики переходит в разряд научной фантастики. А мы возвращаемся к разбитому корыту: оказывается, рыночное ценообразование просто наилучший способ обработки всей информации, необходимой для распределения ресурсов. И зачем тогда тратить столько сил на постройку того, что в рыночном обмене есть по умолчанию, за так?

«Нужно придумать, как постоянно иметь отклик снизу по мере выполнения плана» — пишет Шализи — «Рыночную систему можно ругать за множество недостатков. Но она обеспечивает обратную связь от потребителей к производителям, причём сама передаёт её по всей экономике и не требует специальных усилий по сбору информации».

Однако, в отличие от Мерфи и Марчижевского, Шализи не является поборником рынка. Он с ужасом рассказывает о том, на что способен рынок:

«В экстренной ситуации рынок буквально морит людей голодом, потому что накормить их это менее «эффективное» употребление пищи, чем позволить богатым есть больше».

Он признаёт, что во многих областях (по крайней мере, в некоторых странах), таких как образование, здравоохранение, охрана правопорядка, пожарная служба, поисково-спасательные работы и восстановление от стихийных бедствий — ресурсы распределяются планированием, а не рынком, и это оправдано. Таким образом, он вслед за Ноувом выступает за смешанную экономику, в которой определенные товары и услуги выводятся из рыночного распределения.

Но это же глупость. Если обоснование рыночного распределение верно, оно должно работать и в этих областях. Почему здравоохранение, образование и пожарная служба так хорошо работают, если в теории они должны быть чудовищно неэффективными? Вот вам и ещё один довод против старой правацкой мантры, что коммунизм будто бы работает только в теории: тут он вполне справляется на практике...

Однако между грубой неэффективностью и идеальным, безукоризненно взвешенным распределением ресурсов находится наша действительность, в которой мы все и живём. Да, математически точное решение задачи будет слишком сложным. Но ведь её можно решить и приблизительно, способом, так сказать, экономически достаточным?

По мнению Кокшотта, если взять большую страну и показать её хозяйство по стандартному методу затрат-выпуска или межотраслевого баланса (разработанному русско-американским экономистом Василием Леонтьевым для выявления экономических связей, по которому сейчас считают ВВП), то получится большая матрица, с отраслями по столбцам, а в строках сколько выпуска одной отрасли, другая потребит. То есть, к примеру, в сталелитейном столбце внизу будет стоять сколько стали произведено, а по строкам — сколько на это ушло угля, железной руды или известняка.

Далее. Количество матричных вычислений, необходимое для получения достоверного результата по выпуску, растёт в общем в кубической прогрессии от роста матрицы. Т.е., если у вас на входе в матрице 10 миллионов наименований, для получения ответа вам предстоит выполнить (10 000 000) * (100 000 000) * (10 000 000) = 10^18 вычислений.

Но если вы решите записать их в виде матрицы — окажется, что большинство значений нулевые, потому что при производстве, к примеру, книг известняк не используется. Большинство товаров идут только в один процесс. Поэтому большинство продуктов делается из небольшого перечня сырья. «Мнение, что всё влияет на всё, — говорит Кокшотт, — неверно. Многие отрасли хозяйства можно разъединить».

Кокшотт и его товарищи экспериментально показали, что в результате такого разъединения число вычислений растёт логарифмически, а не экспоненциально. А это радикально упрощает решение задачи. По сути это означает, что сначала происходит скачкообразный рост вычислений, а потом рост замедляется, хотя и не прекращается — в отличие от случая, когда количество шагов поначалу мало, а затем очень быстро увеличивается.

Кокшотт объясняет:

«Допустим, вы говорите: «Мне нужен ответ до трёх значащих цифр, потому что никто не планирует выпуск точнее». Т.е., вам нужен не точный ответ, а приближенный с определенной точностью». Благодаря этому ограничению точности, нам понадобится гораздо меньше вычислений. Так что, если посмотреть с практической стороны: в каком виде у нас данные, что на практике нужно получить, — то окажется, что ваша задача гораздо проще, чем того требовали выкладки».

В информатике этот феномен хорошо изучен. Существует много алгоритмов для решения задач, по определению неразрешимых. Но на практике с их помощью можно решить много задач, потому что неразрешимы они лишь для определённых диапазонов чисел.

Кокшотт перевёл дискурс из теоретической области к практике. По очевидным причинам, госпланирование трудно поддаётся практическим исследованиям. Но Кокшотт проверил свои мысли на средней руки компьютере за £5,000, и утверждает, что решил оптимизирующие уравнения для экономики размером со Швецию примерно за две минуты.

Он предполагает, что будь у него компьютеры, стоящие на физфаке его университета или в любом центре погодных прогнозов, он бы с лёгкостью решил эти задачи и для больших стран. Вычисления бы заняли часы, а вовсе не месяцы и не годы и не миллионы лет.

«Относительно легко показать, что эти алгоритмы решаемы. Они полиномы или субполиномы. Они в лучшем классе разрешаемости. Они с лёгкостью справляются с хозяйствами развитых стран, на вычислительной мощности в разы меньшей чем у Google».

Таким образом, встаёт вопрос о сборе подходящей информации. Но и это в наши дни просто, потому что товары всё больше перемещаются со штрих-кодами, и продавцы с покупателями попадают в базы данных, по которым можно отследить всю цепочку производства, заказы запчастей, расчёты стоимости и т.д.

Всё это необычайно смелые заявления. Методология и результаты Кокшотта должны быть опробованы и воспроизведены другими исследователями. Но отчасти это воспроизводство уже случилось прямо у нас под носом. Колоссальные многонациональные корпорации и финансовые учреждения уже занимаются внутренним планированием (причём с мировым размахом!), согласуя работу своих частей на разных континентах.

Кокшотт указывает на первый случай применения компьютерного планирования в корпорации: это система бронирования авиабилетов Boadicea, которую запустили в ещё 1960-е. Судоходные клерки, кстати, тоже постепенно уходят в прошлое.

Для ясности: нерыночная экономика — это не о неподотчётных центральных плановиках, или таких же неподотчётных программистов, которые пишут алгоритмы, принимающие решения за нас. Без демократического вклада потребителей и производителей, без каждодневного участия миллионов людей в экономике, планирование не работает. Демократия — это не какой-то абстрактный идеал, притянутый чисто для вида, но неотъемлемая часть дела. А самое главное — что компьютеризированное, рассредоточенное демократическое принятие решений не будет пакетом технократских системных преобразований, которые эти технократы просто навяжут остальным.

Необходимо в корне изменить отношения в обществе и само устройство общества, в том числе создать целые сети новых взаимоотношений: тех основ, за которые людям придётся сражаться, которые им придётся строить и постоянно поддерживать.

Поскольку эту систему можно и нужно будет строить с нуля, её надо нацеливать на всепланетарный охват и фундаментальную ценность свободы личности и технологического прогресса. Честную и работоспособную экономику можно построить только так.