Как заставить людей делать то, что вам нужно?

Что делает теорию Коуза и «экономику информации» столь важными, так это то, что они показывают нам, почему капиталистическое планирование, происходящее повсюду вокруг нас, стало нашим «слепым пятном», причём не только в экономической науке, но и в нашем повседневном мировосприятии.

Мэйнстримная экономика игнорирует то, что любой бизнес строится на дисциплине. Она много рассказывает о конкуренции между фирмами, но не рассматривают вопросы власти внутри них. Хитроумные объяснения того, почему рабочие собираются под знамёна фирм, обходят основополагающую проблему: ту пропасть, которая отделяет формальную свободу работников уволиться с работы, если она им не нравится, от того, что мы должны работать, чтобы выжить, и, таким образом, почти не имеем такой свободы. Внутри любого бизнеса работники собираются под деспотичным правлением менеджеров (а демократией в бизнесе и не пахнет), потому что у них, по сути, нет другого выбора. Даже в тех организациях, где руководство дало работникам хоть немного контроля за принятием решений, то там, если на рабочем месте нет сильного профсоюзного представительства, этот дар свободы и демократии выдаётся (и отнимается) по усмотрению руководства.

Такая картина подпадает под определение авторитарного, то есть недемократического правления — или, как их называл Хомский, «острова тирании». Слишком часто мы путаем насилие конкретных деспотов с тем неотъемлемым насилием, что делает неправильным сам деспотизм как явление. Но большая часть этого насилия — всего лишь нелепый инструмент для приведения людей к подчинению. Именно эта несвобода — неоспоримый контроль над человеком со стороны другого человека — и есть наихудшее преступление.

При капитализме бизнес покупает время и энергию рабочих, и в течение этого времени он могут распоряжаться рабочими как угодно (ну, в рамках законов физики и юридических/профсоюзных ограничений, налагаемых в результате классовой борьбы). Одним из немногих экономистов, до Коуза заглянувших в чёрный ящик бизнеса, был конечно, Карл Маркс. Маркс рассматривал фирму как инструмент извлечения прибыли из рабочих. Он натолкнулся на простой факт: рабочие получают зарплату за своё время, а не за то, что они производят. Прибыль приходит из разницы между тем, что бизнес может платить своим работникам (плюс стоимость материалов, которые тоже изготавливаются или извлекаются из земли другими рабочими) — и стоимостью того, что эти же работники способны производить.

Коуз считал, что фирмы планировали просто для того, чтобы сократить издержки. Для Маркса то, что происходит внутри фирм, было гораздо важнее: именно это определяет, как всё, что мы производим, делится между нами. То, как мы производим товары и услуги, тесно связано с тем, кто получит сколько произведённого продукта. При капитализме класс собственников (бизнесмены или акционеры) получает гораздо больше, чем класс производителей (рабочих).

Таким образом, применение центрального планирования в своей маленькой «провинции тирании» — не просто лучшие средство достижения цели, как думал Коуз, а отражение того, на самом деле работает экономика. Отношения соперничества между начальниками и рабочими, создаваемые капитализмом, не являются случайностью. Тем не менее, для мэйнстримных экономистов противостояние между рабочими и менеджерами возникает только в контексте «уклонения от работы». Руководство по-прежнему любит политику кнута и пряника. Кнутом могут быть GPS-трекер в грузовике водителя UPS, бейдж сотрудника колл-центра, который отслеживает перерывы на туалет, или приложение на компьютере «белого воротничка», которое мониторит историю его веб-браузера. Пряником могут быть обещания премий, которые висят как морковка перед носом у осла.

Уклонение, однако, становится вполне рациональным ответом для тех, кто не имеет права голоса над своей работой, и знает, что прибыль от того, что он делает, оседает в чужих карманах. Уклонение — это не врождённая склонность к лени, а, скорее, образ жизни при капитализме. В любом сложном обществе будут люди с разными, иногда противоречивыми интересами, которым приходится сотрудничать во имя общих целей. Человечество за свою историю реализовывало разные проекты: от самых приземлённых до впечатляюще амбициозных, и делало это задолго до появления капитализма и его рынка труда, искусно принуждающего работников к подчинению. Часто эти проекты также строились на принуждении, уже явном и безыскусном. Однако на протяжении всей человеческой истории люди также находили способы планировать и действовать сообща без боссов, которые бы говорили, что им делать.

В ответ на любое упоминание о долговременном человеческом сотрудничестве без посредства рынков (в частности, с явными стимулы рынка труда в духе «работай или помирай с голоду») — защитники рыночной системы часто поднимают вопрос «трагедии общин». Эта фраза, придуманная экологом Гарретом Хардином в статье 1968 года в журнале Science, относится к общему ресурсу, неизбежно истощаемому из-за чрезмерного использования людьми, действующими в своих шкурных интересах. Пример такого общего ресурса, которым он иллюстрировал эту трагедию — это открытое общее пастбище в деревне. Если крестьяне будут заботиться только о своих коровах, а не обо всём пастбище, то каждый из них позволит своим коровам пастись сколько угодно, что приведёт к перевыпасу и превратит общую землю в пустыню.

В течение своей долгой карьеры Элинор Остром, единственная женщина, выигравшая Нобелевскую премию по экономике за пятьдесят лет её существования, многое сделала, чтобы развенчать эту басню. Она собрала доказательства того, как группы управляют общими ресурсами, и обнаружила, что во многих случаях общественное достояние не только выживало, но и процветало. Вместо того, чтобы быть разграбленными толпой эгоистов, общие ресурсы на самом деле часто регулируются сложными наборами социальных правил, устанавливаемых с течением времени. Остром изучала настоящие пастбища в швейцарских альпийских деревнях — и обнаружила, что они сохранялись для общего пользования более 500 лет! Основываясь на этом и других исследованиях по данной теме, Остром определила условия, которые помогали защищать общие ресурсы, в том числе участие пользователей ресурсов в принятии решений, способность контролировать их использование, значимые социальные санкции и механизмы урегулирования конфликтов.

Выводы, которые ставят под сомнение «трагедию общин», так же, как и сама идея планирования, могут многих раздражать. Мы подспудно верим в то, что единственными реальными стимулами являются денежные стимулы, что деспотизм — необходимая часть работы, и что, в основном, лишь из-за страха потерять свои доходы люди могут работать вместе ради общих целей. Однако это не человеческая реальность, а реальность капитализма. Да, всегда будет работа, которую надо делать, но есть много способов организовать эту работу — спланировать ее и гарантировать, что она будет выполнена. И на практике общественное достояние — ни разу не приговор.

Даже в рамках капитализма исследования показали, что более плоская иерархия способствует лучшей командной работе и повышает производительность. Подобным же образом, передача работникам, выполняющим работу, права принимать повседневные тактические решения по ней, оставляя менеджерам только принятие стратегических решений, может ощутимо повысить производительность. Поразительно, что может дать людям непосредственное принятие решений над рабочими процессами! Социализированная и подлинно демократизированная экономика — через представителей трудящихся, через советы, или даже через более прямые формы демократии — обеспечила бы эффективное самоуправление без необходимости в неправедной власти одного человека над другими. В то же время, даже простое расширение членства в профсоюзах может значительно вытеснить тиранию из организаций, давая трудящимся хотя бы минимальный вклад в создание условий труда уже сейчас — и закладывая основу для более строгой демократии в будущем.