Последний приют генералов вермахта и принца японии

С 1943 года по 1956 год генералы вермахта и военная вер- хушка Квантунской армии отбывали наказание за военные преступления в тридцати километрах от города Иванова, в селе Чернцы, в бывшем Всесоюзном Доме отдыха имени Петра Лазаревича Войкова.

Этот редкий по своей специфике лагерь, расположенный в сказочно красивом лесном массиве Ивановской области в бывшей старинной усадьбе, больше всего напоминал санаторий, хотя и был огорожен высоченным забором с колючей проволокой и звон- ками по всему периметру, с козырьками из той же проволоки, и сторожевыми вышками с телефоном и сигнализацией для часо- вых, и даже вспаханной запретной зоной. Заяц не проскочит… Да и условия содержания узников здесь не сравнить в те грозовые военные годы ни с одним концлагерем мира. К примеру, началь- ник немецкого лагеря Освенцим Фрич приветствовал прибывших в годы войны в лагерь заключённых речью: «Предупреждаю вас, что вы приехали сюда не в санаторий, а в немецкий лагерь, из ко- торого существует только один выход – через дымоход. Если это кому-то не нравится, он может сейчас же «пойти на проволоку».

Лагерь же в Чернцах, по свидетельству самих же генералов, больше походил на пансионат с набором услуг, а так как кругом колючей проволоки глухо шумел листвой могучий и изумительно красивый сосновый лес, один из высокопоставленных узников на- звал концлагерь № 48 замком…

В лагере находилась элита вермахта. Пленные ходили в фа- шистской генеральской форме со знаками отличия. Поначалу ге- нералы приветствовали друг друга «Хайль, Гитлер!», а когда на- чальство лагеря запретило славить вождя фашистов, вскидывали руки, произнося только «Хайль!». Привозили всё новых и новых сидельцев, в том числе и тех, кто находился под следствием и до- жидался суда. У охраны глаза разбегались от обилия наград на груди высшего офицерства. Когда в 1946 году ордена отобрали, то для них потребовалось несколько мешков. В санчасти награды складывали в одну кучу, и выросла целая гора орденов. Особен- но много иностранных наград изъяли у одного генерала, помимо прочих у него имелись ордена испанские, болгарские… А у лёт- чика, самого молодого генерала Германа, конфисковали железный крест с бриллиантами…

За тринадцать лет существования лагеря № 48 через него про- шло около четырёхсот немецких, японских, румынских и австрий- ских офицеров. Среди них – сам автор плана нападения на СССР

«Барбаросса», фельдмаршал Паулюс, личный камердинер фюре- ра Гейнц, личный летчик Гитлера, начальник штаба Шмидт, лич- ный адъютант штурмбанфюрера СС Гейнше, генералы Зейдлиц, Латманн, Корфес, Эдлер фон Даниэльс, Дреббер… Из японцев представители высшего генералитета и старшие офицеры Кван- тунской армии, в том числе командующий Квантунской армией семидесятипятилетний генерал Ямада Отодзо, офицеры разведки, бывшие полицейские чины, члены так называемой «бактериоло- гической» группы, старший сын бывшего премьер-министра Япо- нии, принц Коноэ Фумитака…

Фельдмаршал Паулюс в «замке» Войкова пробыл год и один месяц. Советской контрразведке стало известно о приказе Гитле- ра сбросить на Суздаль десант, где фельдмаршал тогда находился в плену, и вывести его в Германию. Его срочно эвакуировали из древнего, стоящего как на ладони, города и спрятали в лесах, в Чернцах, поселили вместе с адъютантом и ординарцем. Больше попыток выбросить десант извне немцы не предпринимали.

В Чернцах фельдмаршал Паулюс, в отличие от своих подчи- нённых, постоянно болел. Доктор Василий Васильевич Мотов ре- комендовал ему усиленное питание. Но Паулюс всегда отвечал:

«Я буду есть то, что едят мои солдаты».

Медсестра Татьяна Васильевна Мотова, назначенная всесиль- ным Лаврентием Берией, лично отвечала за здоровье фельдмар- шала Паулюса. Общалась с ним на хорошем французском языке, давала лекарства, делала ему уколы…

Всё это время Паулюс много и напряжённо думал. Покушение на Гитлера двадцатого июля 1944 года окончательно подтолкнуло его к сотрудничеству с советской властью. Едва фельдмаршал дал согласие, как его сразу же увезли в Москву…

Паулюс, покидал место своего заключения с большим сожа- лением: «Парадоксально, господин полковник, – говорил он врачу Василию Васильевичу Мотову, – мне очень грустно расставаться с Войкова, второй год я уже здесь, привык к нему, как к импро- визированному дому. Это было вместе с тем и полезно. Здесь мы прошли значительную часть восточного университета, и у нас ещё будет время окончить его полные курсы…»

При расставании Паулюсу подарили деревянный нож рабо- ты палехских мастеров с изображением летящей русской тройки. Вдобавок он взял с собой в дорогу книгу Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание»…

В лагере генералы не работали, любили прогуливаться по окрестностям.

Как-то один из генералов сказал своим офицерам: «Мы ходи- ли на прогулку, из русских с нами был только переводчик Лебедев. Можно было бежать…» Паулюс специально собрал подчинённых и с возмущением сказал: «Такие разговоры неуместны, и госпо- дин Роденбург заслуживает порицания».

Генералы много рисовали, занимались резьбой по дереву, де- лали детские игрушки, составляли свои родословные, писали ме- муары, учили русский язык, читали русских писателей: Михаила Шолохова, Фёдора Гладкова, Николая Островского, Бориса По- левого, по желанию – Ленина и Сталина. Любители-огородники выращивали зелень, морковку. Некоторые играли в шахматы, в бильярд, в крокет, в городки и в футбол… Футбольным судьёй не- изменно был генерал Медер. Здесь, в Чернцах, немцы научились

«забивать козла» – играть в домино. Играли на «гцелбаны» (щелч- ки по лбу). Несмотря на запрет «резались» в карты. Итальянский и румынский генералы как-то даже разодрались после карточного проигрыша – пайки масла. При проведении шахматного турнира,

в котором участвовало двенадцать генералов, один из них нару- шил правила игры. Ему предложили в качестве наказания совер- шать ежедневные забеги на шесть километров.

О чистоте и порядке возле зданий заботились простые воен- нопленные солдаты: песочек на дорожках, кругом цветы и ни од- ной бумажки или окурка на аллее…

Простые солдаты даже играли после окончания войны в фут- бол с местными ребятами, а когда эта же команда выехала в по- сёлок городского типа Лёжнево и обыграла давних соперников, то разразился скандал: в составе приезжих футболистов лежневцы обнаружили двух военнопленных…

Медперсонал лагеря строго следил, чтобы никто из высоко- поставленных сидельцев не заболел. За полгода тридцать три ге- нерала поправились – каждый в среднем на десять килограммов. Тут сказались и посылки по линии Красного креста, и усиленное питание, и прекрасное медобслуживание…

В начале 1950-ых годов умер первый из заключённых. Пона- чалу советская команда охраны, не поднимая шума, без почестей, вывозила умерших и хоронила… Но потом бывший генерал-лей- тенант Штоевер выступил за достойное погребение (он снискал хорошее расположение среди руководства лагеря и гражданского населения – он изготавливал для них масляные картины и фигур- ки из дерева). Ему удалось добиться того, что умерших помещали в гробы и на телеге вывозили на кладбище в сопровождении дру- зей. Каждому он вырезал маленький крест за неимением ножа – маленьким кусочком жести от консервной банки. В могиле крест вкладывали в руку умершего, но пока его провожали на кладби- ще – крест несли впереди.

Кладбище находилось в полутора километрах от лагеря, в лесу, на опушке, откуда открывался вид на прилегающие луга и поля. Вокруг – могилы советских людей, частью новые, большин- ство – старые, неухоженные и неогороженные. Само немецкое кладбище огорожено изгородью, которую сделали сами заклю- ченные. Они поддерживали порядок у могил, но так как могилы оставались беспризорными, время и люди их разрушали.

После того, как бундесканцлер доктор Аденауэр совершил до- стопамятное путешествие в Советский Союз и добился амнистии немецких заключённых, в октябре 1955 года были освобождены и

узники лагеря МВД Войково. К тому времени на кладбище были похоронены двадцать один немецкий и три японских генерала, один унтер-офицер и один ефрейтор, бывшие орденоносцы. Со- ветское руководство лагеря, шеф МВД, областная администрация города Иванова уверяли возвращавшихся домой, что кладбище будет аккуратно поддерживаться в порядке.

Профессор германского Института социологии Герхард Зи- мон в одной из своих работ, основанной на результате обществен- ного опроса, высказал такое мнение: «…у бывших немецких во- еннопленных отношение к России очень положительное. Однако молодые люди вообще не интересуются Россией… Раньше перед Россией – Советским Союзом – испытывали либо страх, либо не- нависть, либо любовь. Безразличия не было. А сейчас преоблада- ет безразличие…»

Всё это так, но могилы немецких генералов в Чернцах объ- единили и немцев, и русских. Сюда ежегодно приезжают род- ственники похороненных здесь генералов, чтобы поклониться усопшим, пообщаться с местными жителями. Немцы поставили в школьные классы деревообрабатывающее и металлорежущее оборудование…

Много, очень много загадок и тайн хранит немецкое кладби- ще узников «замка» № 48… Но, к сожалению, архивы УФСБ по военнопленным генералам до сих пор закрыты и тема жизни за- ключённых генералов и японцев в спецлагере до сих пор никем до конца не исследована. При заинтересованности общественно- сти двух стран можно было бы выехать в Германию, встретиться с родными, чьи генералы остались навечно в ивановской земле, более глубоко поработать в национальных библиотеках и музе- ях, найти очевидцев, последних очевидцев драмы лагеря № 48… Можно, но кто откликнется на зов времени? Кто пойдёт на кро- потливое изучение сложнейшей темы – немецкие генералы за ко- лючей проволокой? Кто профинансирует этот проект?

…Неизвестно откуда появившийся возле нас местный житель села Чернцы, узнав о приезде из Германии русских эмигрантов, с теплотой сказал: «Водопровод, который прокладывали военно- пленные немцы, до сих пор работает, как часы, утечки нет… Ма- стера так мастера!..»

179

 

Наталья ШУТОВА

 

СОЛДАТЫ  МЕЛЬПОМЕНЫ

(Актёрские судьбы на фоне войны)

Всё дальше и дальше в историю уходит Великая Оте- чественная война. Уходят и люди… Что остаётся? Память, уважение, преклонение перед теми, кто выстоял. Давайте вспомним сегодня работников ивановских театров, которым пришлось сражаться на полях Великой Отечественной.

В 1941 году ушёл добровольцем на фронт директор музыкаль- ного театра Александр Николаевич Батухин. Свой пост он зани- мал с 1938 по 1941 год, а до этого был актёром театра Пролет- культа. Несколько месяцев Александр Николаевич обивал пороги всевозможных приёмных, ему везде отвечали, что по его должно- сти положена бронь. Но Батухин сумел настоять на своём: воевал в должности заместителя политрука воинской части № 49. Умер от тяжёлых ран 8 октября 1942 года в эвакогоспитале. Похоронен был на кладбище села Репное, недалеко от города Балашово Са- ратовской области.

С административной должности ушёл на фронт и Александр Михайлович Немченок – за его плечами был пост заместителя директора музыкального театра и пост заместителя начальника отдела по делам искусства. Он ушёл на фронт рядовым бойцом. Участвовал в сражениях под Москвой, далее на Брянском, За- падном и Белорусском фронтах. Заслужил немало боевых наград. Судьба была к нему милостива. Немченок уволился в запас в зва- нии гвардии майора. С 1947 года Александр Михайлович стал ра- ботать в Москве в Комитете по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР.

В первый год войны был тяжело ранен под Москвой Григорий Петрович Коган, большая часть жизни которого была связана с музыкальным театром.

Встретил войну на Западной Украине актёр Владимир Васи- льевич Казаков. В своём дневнике он писал: «22 июня 1941 года. Летние лагеря снайперского взвода. Живём в палатках. Слу- жу второй год и каждый день мечтаю вернуться в театр. Осе- нью уже отпустят домой. Живу в одной палатке с командиром взвода, вечером он ушёл в клуб на танцы в соседний город, оставив взвод на меня. Отбой дали в 23-00. Лёг на железную кровать и уснул. А в 5 часов утра слышу, по палаткам бьют пулемётной очередью. Моя привычка спать, поджав ноги, меня спасла – матрац под ногами прошила пулемётная оче- редь. Выскочил, проверил вверенный мне состав: все живы. Два вражеских самолёта, сделав круг над нашим лагерем, ушли на Перемышль. Так началась для меня война».

Владимир Васильевич воевал, попал в плен, бежал, числился без вести пропавшим, лежал в госпитале.

«После госпиталя я совершенно случайно попадаю в ави- ацию. Там набирали воздушных стрелков. Взяли меня в 335-ю штурмовую дивизию. Пулемёт я знал, сразу взяли на задание. При взлёте я сидел бодро, но когда от «мессера» дал самолёт пике вниз, у меня зашлось сердце, и я уже ничего не помнил. При посадке очухался. Ко мне подошёл начальник отдела кадров, старший лейтенант, заполняя анкету, он узнал, что у меня была контузия, и что на гражданке я был актёром, а он на гражданке был режиссёром – П.А. Пчелкин из Ленинграда. Он направил меня помощником штурмана по топографическим картам – это была не лётная должность. Там до победы и дослужил».

Демобилизовался актёр только в 1947 году. Ему довелось сыграть несколько военных ролей на сцене ивановского музыкального (в те времена театра музыкальной комедии), он был убедителен в них.

Воевал и актёр ивановского профессионального Театра Юно- го Зрителя (был такой театр в нашем городе с 1929 по 1948 гг.), а позже актёр музыкального театра Александр Петрович Хохлов. Добрый, талантливый, остроумный человек, он и в трудное воен- ное время не переставал развлекать окружающих: «В 1944 году моя часть стояла в Малиновке, я тогда и представить не мог, что через несколько лет буду играть Яшку-артиллериста в

Солдаты Мельпомены (Актёрские судьбы на фоне войны)             181

оперетте «Свадьба в Малиновке». Приближался Новый год, и мне поручили организовать ёлку для танкистов. Естественно, никаких костюмов и в помине не было. Вывернул я шинель наизнанку, нашил на солдатскую ушанку вату, которую само- лично стащил в медсанбате, а бороду сделал из пакли. Сколько мне потом пришлось переиграть Дедов Морозов, а тот военный мне особенно дорог. Вышел я к солдатам, в пояс поклонился и гаркнул: «Здравствуйте, ребятушки!» А тут на «эмке» генерал подкатил. Я перед ним вытянулся, а он улыбнулся так хитро и честь мне отдаёт, дескать, Дед Мороз его старше по званию!»

В 1941 году ушёл добровольцем на фронт будущий главный режиссёр Ивановского театра музыкальной комедии Борис Мат- веевич Бруштейн. Был фронтовым разведчиком-радистом, снай- пером и артиллерийским корректировщиком. Дважды вызывал огонь на себя. Был тяжело ранен. Дошёл до Кёнигсберга.

Не вернулись с поля боя актёры А.Н. Карпов и В.Н. Сибилёв, их имена были увековечены вместе с именами не вернувшихся с войны работниками театральных цехов на мемориальной доске, которая находится в фойе музыкального театра.

Воевали актёры драматического театра: Валерий Александро- вич Борисов, Константин Павлович Антипин, Валентин Ефимо- вич Романов, Владимир Семёнович Серебряков, Анатолий Кар- пович Заборских, Иосиф Нахимович Пругер, Борис Сергеевич Иванов, директор театра Борис Михайлович Дешук …

Храбро сражался на Курской дуге актёр Сергей Алексеевич Князев. Прошла всю войну медсестрой актриса Ирма Павловна Серова. Вернувшись с войны, супруги посвятили всю свою жизнь Ивановскому драматическому театру, за прекрасные актёрские ра- боты были удостоены звания заслуженных артистов РСФСР.

Не суждено было вернуться в родной город молодым актёрам Алексею Рюмину и Павлу Сучкову, погибли Дмитрий Сапогин и Василий Мосягин, неизвестны судьбы актёров вспомогательного состава Петра Кочетова и Бориса Митрофанова.

Да, война не щадила никого. Похоронен в Витебской области сержант-пулемётчик, актёр ивановского ТЮЗа Николай Прохо- ров. 15 марта 1944 года он был тяжело ранен: пулевое ранение в область живота. Был отправлен в полевой госпиталь, но спасти его не удалось. Другой актёр ТЮЗа Алексей Меркулов был казнён фашистами в городе Крустпилсе в Латвии. Дочь ещё одного актё-

ра ТЮЗа, ныне народная артистка РФ, актриса Мурманского дра- матического театра Марина Скоромникова рассказывала: «Мой отец, Пётр Антонович Скоромников ушёл на фронт в первые дни войны. Он был прекрасным актёром, но не умел стрелять, драться… Его несколько раз выпроваживали из военкомата, а он постоянно твердил, что ему стыдно отсиживаться в тылу, когда мальчишки, для которых он играет в спектаклях, бегут на фронт. Воевал санитаром, был контужен. 15 февраля 1942 года был убит под Ленинградом».

Воевали и актёры театра кукол. Актриса Тамара Фёдоровна Мухинская окончила медицинские курсы и всю войну была мед- сестрой. Вынесла с поля боя около 200 раненых. Была тяжело кон- тужена. В музыкальном взводе 49-ой стрелковой дивизии на 3-м Белорусском фронте служила актриса Вера Михайловна Цыгина, вернулся с фронта инвалидом Алексей Ювенальевич Башлачов.

Возвратился с протезом вместо ноги актёр Кинешемского драматического театра Иосиф Давидович Ковальчук, он служил командиром стрелкового взвода. В феврале 1942 года был моби- лизован на курсы командиров актёр Григорий Павлович Воро- нин, воевал под Сталинградом, был тяжело ранен, скитался по госпиталям, потом был отправлен в запасной полк. После войны до самой смерти прослужил в родном ему Кинешемском театре. Ушёл из театра на фронт актёр Сергей Семёнович Рябов. Погиб. В Кинешемском театре висит мемориальная доска со списком ра- ботников театра погибших на войне, есть там и имя С.С.Рябова. Его родная внучка Юлия Ким, актриса театра «Zero» из Израиля, побывав на фестивале «Горячее сердце» в Кинешме, отыскала на мемориальной доске имя своего деда, память о котором в Кинеш- ме живёт и сегодня.

Актёры, не воевавшие с оружием в руках, воевали словом, песней, танцем, организовывали фронтовые бригады, выступали в госпиталях, выезжали с концертными бригадами на место бое- вых действий. Статистика выдаёт такую цифру, только ивановски- ми актёрами за годы Великой Отечественной войны в эвакогоспи- талях было дано 4463 шефских концерта.

Проходит время… Далеко не юные режиссёры и актёры, ста- вящие и играющие спектакли о войне, знают о ней лишь из книг, фильмов да по рассказам старших, а старших остаётся всё меньше и меньше. Они достойны, чтобы вспомнить их всех поименно.

183

 

 

Виктор СОКОЛОВ

 

ОБСУЖДЕНИЕ

– Та-ак… – председатель районной литстудии «Зори», мест- ный поэт, краевед и общественник Шептухин переложил на столе бумаги и ещё раз взглянул на часы. – Что ж, будем начинать? – об- ратился он к собравшимся. – Вроде бы, сегодня все… почти. Вот Филимонова у нас молодец, раньше всех пришла. Троеглазова, как всегда, ещё нет… Подождём?

– Семеро одного не ждут! – отозвался ветеран студии, благо- образный старичок Авдеев. – Начинай, форум есть!

– Ну, да… кворум, – слегка улыбнулся председатель. – А, вот и Троеглазов! Проходи давай, садись, вечно опаздываешь! А что это я Нины Кондратьевны не вижу?

– С внуком сидит, звонила, – сообщила баснописица Филимо- нова. – В детсаду карантин.

– Да у неё всегда то карантин, то труба лопнула, то ещё чего, – буркнул, усаживаясь, Троеглазов. – Небось, опять её благоверный запил. А может, дождя испугалась. Вон, опять полил…

– У нас и так прозаиков кот наплакал, – недовольно сказал пред- седатель, – а сегодня как раз бы они для обсуждения и нужны…

– Прозаиков… – донеслось из заднего ряда. – Одну сказочку наваяют, а туда же…

– Вы, Игорь Палыч, это… – поморщился председатель. – Не надо так, нехорошо! Мы все тут не Львы Толстые. Как говорится, уж чем богаты… И, кстати, Игорь Павлович, почему я до сих пор

от вас ничего не получил, для отсыла в альманах? Практически все уже сдали, – он похлопал по картонной папке с рукописями. – Даже наша уважаемая Кирюшкина, Анна Степановна наша…

– А что, собственно говоря, Кирюшкина? И почему это –

«даже»? – вскинулась дородная дама в цветастой шали и шляпке с розаном. – Если я не скачу вперёд всех, так я не привыкла сырец какой сдавать, как некоторые, а работаю, довожу…

– Было бы что доводить… – опять возник Палыч. – Да и что толку сдавать? В прошлый раз туда сдавали – один только Трое- глазов, лавреят наш, и вошел. Да вы ещё, это уж само собой. А моё под сукно ложут…

Троеглазов, худощавый взлохмаченный мужчина лет сорока, разматывая с шеи длиннющий шарф, ехидно парировал:

– Тебя-то самого, ё-на, вообще куда-нито берут? А у меня вот завтра в нашей районке целая подборка идет, четыре, ё-на, стиха!

– Да хоть двадцать четыре! – откликнулся Палыч. – Невелика заслуга, если у тебя там редактор свояк.

Литераторы заскрипели стульями, поворотились к спорщи- кам, зашикали на них. Авдеев пристукнул палкой об пол:

– Иван Мефодьич, веди собрание! Согласно повестки дня!

Что там у нас сегодня?

– Хватит, успокоились! – примирительно проговорил Шепту- хин. – Раз в месяц собираемся, а время тратим. Пятый уже час, а помещение у нас до шести, верно? – он посмотрел на сидящую у двери завбиблиотекой. Та деликатно уточнила:

– До без четверти.

– Я и говорю. А повестку, Сергей Семёнович, я в прошлый раз объявлял, вон и в коридоре вывешено.

Председатель откашлялся и продолжил:

– Сегодня у нас, можно сказать, знаменательное обсуждение. Сначала послушаем, а потом поговорим о прозе нового – вон он там сидит! – самого молодого, скажем так, члена, вливающегося, как говорится, в творческие ряды наших «Зорь». Кстати, товари- щи, двенадцатого, а это хорошая цифра!

Новичок литстудии, худенький чернявый паренек лет семнад- цати, примостился на краешке стула сбоку во втором ряду, сжи- мая в руках свёрнутые трубочкой листки бумаги. Рядом, време- нами заглядывая в свой гаджет, сидел его приятель, пришедший, очевидно, для моральной поддержки начинающего автора. Оба с

любопытством вертели головами, вникая в развернувшуюся дис- куссию и не вполне ещё соображая, как держать себя среди этих маститых литераторов.

– Вот вы сказали, Иван Мефодьевич, – двенадцатого? – вновь подал голос Авдеев. – А с чего бы? Смотрите: Степан Ильич убыл? Убыл, царствие ему небесное… И Анна Митрофановна у нас с этой… как её?

– С деменцией, – подсказала Кирюшкина.

– Вот-вот, с ней самой. Так что куда уж ей теперь, просто беда… И получается, что только десятый – член-то.

– Да что ты всё, Сергей Семёныч, со своей цифирью! – тол- кнула Авдеева в бок его сухопарая супруга, детская поэтесса Аг- ния Барабанова, зябко кутаясь в пуховый платок. Наклонившись к уху мужа, она внятным шёпотом укорила: – Ты и дома-то уж всё пересчитал, и в огороде. Бухгалтерия ты моя, уймись!

– Дебет-кредит, сальдо-бульдо, святое дело! – встрял и тут Па- лыч. – А вы вот лучше скажите – Троеглазова-то как считать? Он ведь не только в наши «Зори» ходит, а и в облцентре постоянно пасётся – то в «Журавлях»», то в «Зарнице»…

– Да, с наполняемостью у нас, надо признать, не очень, – кис- ловато согласился председатель. – Так ведь не числом, а, как гово- рится… – он сделал бодрый жест пухлым кулачком. – И, значит, товарищи, тем более радует, что идёт к нам молодежь, тянется как бы! Не все, оказывается, в Интернете засели. Не все там, это са- мое, среду себе, так сказать, ищут…

– Скажете тоже… среда! – вздохнула поэтесса Людмила Мар- ковна, поправляя перед зеркальцем сползающий на лоб парик. – Просто безобразие какое-то! Ну, ладно, у меня вот… – она сделала паузу. – У нас вот на Стихире ещё куда ни шло. Там всё хоть более- менее прилично, и обменяться есть с кем … – она опять сделала паузу. – Я имею в виду серьёзно обменяться, по делу. А зайдёшь куда в другое – ужас! Пустота, ржачка, мат-перемат, а то и просто порнуха какая-то…

– А чего ты туда заходишь? – ехидно спросил Палыч. – Самой- то, небось, интересно…

– При чем тут «интересно»? – возмутилась поэтесса. – Мне это, к вашему сведению, давно уже не интересно. Но писатель должен изучать жизнь… во всех её проявлениях! Так ведь, Иван Мефодьевич?

– У вас всё? – спросил председатель. – Я могу продолжать?

– Да на здоровье, – пожала плечами Марковна, – я ведь толь- ко…

– Это они хочут свою образованность показать, – съязвил не- угомонный Палыч. – А всё потому, что в Госстрахе работают, со всякими, видите ли, сурьёзными клиентами общаются…

– «Хочут»… – передразнила поэтесса. – Боже мой, какая изы- сканная литературная речь!

– А это, к вашему сведению, цитатка, мадам, цитатка! Клас- сичку надо почитывать!

– Игорь Палыч! Людмила Марковна! – председатель грузно поднялся из-за стола, постучал авторучкой по графину с водой. – Да что же это, в самом деле! Двадцать… – он посмотрел на свои часы, – двадцать семь минут уже прошло, а мы…

– Тридцать три, однако, – заметил Троеглазов, – у вас отстают.

– Ничего подобного, – возразил председатель, – у меня точно, сегодня заводил. Начали мы… э-э… в шестнадцать двенадцать – из-за вас, дорогой мой, в том числе. А сейчас – тридцать девять… вот уже и сорок.

Завбиблиотекой взглядом указала Мефодьичу на большие на- стенные часы – там было шестнадцать сорок четыре.

– Ерунда какая-то, – проворчал председатель, – у всех часы по-разному идут! Будто по разному времени живём…

– Чего это они? – шёпотом спросил у начинающего автора его приятель, ткнув пальцем в панель гаджета. – Тут ведь всегда точ- ное!

Марковна же в ответ на слова председателя фыркнула:

– Вот то-то и оно, что по разному! А чего вы хотите? В такой уж стране живём…

– А вот этого не надо, я попрошу! – обернулся к ней Авдеев. – Это, знаете ли, раньше расценили бы как…

– Да сиди ты! – опять толкнула его локтем супруга. – Догово- ришься тут!

Все заулыбались, а Палыч, хохотнув, подначил Авдеева:

– Достаётся тебе, Семёныч, – прямо как в том твоём… в рай- коме! Нет, не зря у твоей Анфисы батьковны бзевдоним такой – Ба-ра-ба-но-ва! Боевой бзевдоним, что и говорить!

– Фу, как неприлично! – процедила Людмила Марковна.

– Так! – председатель хлопнул ладонью по столу. – Или мы будем это самое… Или займемся делом? Ну, прямо-таки перед мо- лодыми неудобно!

– А почему нам должно быть неудобно перед молодыми? – запротестовал Палыч. Он поднялся во весь свой внушительный рост, выставив вперёд седую бороду. – Это им должно быть не- удобно, когда лезут со своим «мы сами с усами!».

Молодые озадаченно переглянулись.

– Я, например, – продолжал Палыч, – своим внукам, Кольке и Андрюхе – они у меня двойняшки, – так говорю: набирайтесь ума у нас, стариков, пользуйтесь, пока мы живы. У меня и рассказ об этом есть. Да-да, Иван Мефодьич, – он язвительно зыркнул на председателя, – тот са-амый, что вы мне завернули. А зря! Вот, смотрите, коллеги…

Палыч вынул из кармана камуфляжной куртки несколько за- тёртых листков, водрузил на нос очки. – Сейчас зачитаю вам одно место… где же это у меня?

– Ради бога! Ради бога! – молитвенно сложила руки на груди Людмила Марковна. – Сколько же можно это слушать, все уже наизусть знают!

– Повторенье, Марковна, мать ученья! И молодым не грех бы это запомнить. Сейчас, сейчас…

– Игорь Палыч, – напомнила завбиблиотекой. – Вы же этот рассказ мне отдали – запятые там расставить…

– А, точно, запятые… – сбавил обороты прозаик. Он хотел ещё что-то добавить, но досадливо махнул рукой в сторону собра- тьев по перу – мол, что с вами толковать! – и сел на место.

Слова Палыча, однако, задели председателя. Он обратился к заведующей:

– Роза Карловна, вы же помните, как я отстаивал рассказ Иго- ря Павловича? Мы же с вами лично ездили в редакцию! И что там сказали?

– Ну-у… – неопределенно протянула Роза Карловна, подыски- вая слова помягче. – Сказали, что нужна некоторая доработка…

– Не некоторая, Роза Карловна, не некоторая! А кардинальная, даже коренная переработка! И при чём же здесь я? – спросил Шеп- тухин Палыча. – В чём вы меня упрекаете? Что такое говорите?

– И опять скажу, – упирался прозаик. – Никаких переработок! У меня там всё верно! И не надо лазить в мои рассказы! Знатоки, тоже мне…

– Ну, – едко сощурилась Кирюшкина, – если там всюду «ла- зить», «хочут» и «ложут», тогда конечно! Правда, Люсь?

– Да уж, – с насмешкой обронила Людмила Марковна, убирая зеркальце в сумочку. – Куды уж нам, необразованным…

– Ты, Палыч, не прав! – вступил в разговор Троеглазов. – Не так, ё-на, понимаешь эстафету поколений. Вот у меня есть стих:

«Молодым всегда у нас дорога…»

– «Старикам везде у нас почёт!» – издевательски засмеялся Палыч, указывая при этом рукой то на одного, то на другого из присутствующих. – Эх, ты, жалкий плагиатор!

– На себя посмотри, Игорёк! – ухмыльнулся Троеглазов. – Нет, ё-на, ты всё-таки послушай, как там у меня: «Молодым всег- да… – заметь, «всегда», а не «везде», у меня точнее! – всегда у нас дорога. Так сказал поэт, и он был прав. Так не стой у молодёжи у порога, Не срывай у поезда стоп-кран!» А ты, ё-на, этот стоп-кран и есть!

– Я в одном согласна с Игорем Палычем, – возвратилась к пре- дыдущей теме Кирюшкина. – Эти редактора сами-то, видно, ниче- го написать не могут, зато правят ну просто внаглую!

Все приумолкли. Палыч обиженно сопел, Троеглазов торже- ствующе откинулся на стуле.

– Итак, – дождавшись наконец тишины, сказал председа- тель, – давайте всё-таки послушаем… э-э… Валерия…

– Виталия, – смущённо поправил паренёк.

– Разумеется, Виталия. Виталия Мор… Моргунова? – Мефо- дьич взглянул на парня.

– Да, так, – кивнул тот.

– Его к нам прислали из агротехникума…

– Из ветеринарного мы… – подал голос приятель Виталия.

– Конечно, конечно, ветеринарного… Их учительница лите- ратуры – ну, вы все Марью Даниловну знаете, она там кружок ведёт, – так она говорит, что парень с большими способностями.

– Способностей-то у них нынче сколько хошь, да не тех, что нужно бы, – заметила Кирюшкина. – Вот вы, Вадим, – она оберну- лась к Троеглазову, – о чём мне давеча рассказывали?

– Ага, послушайте! – оживился тот. – Встречает меня, значит, недавно один из таких молодых-ранних… забыл, откуда он – то ли из «Зарниц», то ли из «Журавлей»…

– А я вам что говорю? – встрепенулся Палыч. – Шастает по всем литстудиям – лишь бы где свои стишата пристроить. Ты уж определись, Вадик! Вспомни Иосифа Виссарионовича: «С кем вы, мастера культуры?»

– Вы имели в виду, наверное, Алексея Максимовича? – вежли- во уточнила завбиблиотекой.

– Да пусть и Максимыча, – не смутился Палыч. – От пере- мены, Роза Карловна, этих… ну, короче, сумма, как говорится, не меняется.

– Я, товарищи, про другую… так сказать, сумму, – продолжил Троеглазов. – Встречаю я, значит, этого парнишку. И он у меня интересуется: у вас, мол, говорит, конкурсы поэтов проводятся, с грамотами всякими, призами? Да, говорю, есть такое дело… А он меня и спрашивает: куда, мол, нести? Я ему: нести, говорю, в жюри, они там решают, кого допускать, кого нет, кому какие при- зы и прочее… А он на меня, ё-на, смотрит, как на дурака. Это, говорит, всё дешёвые разводы. Я, говорит, не про то. В конверте, говорит, кому нести и сколько, чтобы грамоты там, призы? Вот вам и «способности» ихние…

– Скажи-ка ты – «дешёвые разводы»! – детская поэтесса Ба- рабанова от возмущения даже стащила с себя платок. – Видали?

– Ну-ну, у нас-то… – успокаивающе произнёс председатель и посмотрел в сторону молодых. – У нас-то, Анфиса Терентьевна, слава богу, такого нет, чтобы это самое… в конвертах. Вы же сами знаете, не один раз в жюри сидели. А вам, Вадим Кириллыч, не надо бы обобщать, нехорошо.

Он выбрался из-за стола и вновь обратился к истомившемуся в ожидании новичку: – Давай-ка, Виталий, сюда! И не стесняйся, здесь все свои.

Виталий вышел к столу, сказал всем «Здрасьте!» и выжида- юще глянул на председателя. Тот посмотрел на часы, удручённо вздохнул и спросил новичка:

– Прочтёшь нам что-то из своей… э-э…прозы? Парень кивнул:

– Вот, рассказы принес. А сколько надо в этот… альманах?

Иван Мефодьич потрепал его по плечу:

– Ишь ты, сколько надо… Об этом потом. Ты сейчас давай-ка один какой-нибудь, не очень длинный.

Моргунов, волнуясь, перелистал свои бумаги.

– Вот, восемь страниц…всего.

– Ого – «всего»! А как же «краткость – искра таланта»? – ос- ведомился Палыч.

– В смысле – сестра? – переспросил Виталий, переглянув- шись с приятелем.

– В смысле, в смысле! – прогудел Палыч. – А вот ещё мне интересно: ты, друг мой, от руки пишешь или как?

– Да нет же… на компьютере, как обычно… – в голосе Вита- лия прозвучало лёгкое недоумение.

– Вот-вот! Это, ё-на, и губит сегодняшнюю литературу! – вступил в разговор Троеглазов. – Настоящая рукопись – она по- тому и рукопись, что от руки. Руко – пись! Чтобы слово, ё-на, из головы шло куда? В сердце, а потом – только через, как говорится, живой палец на бумагу лилось! А кнопочки эти, ё-на…

– Через какой именно палец? – съёрничал Палыч. – Через тот, который двадцать… энный?

– Тьфу! Это ты… через тот самый, – отмахнулся Троеглазов. – Потому тебя, ё-на, и не печатает никто.

– Да что вы пристали к мальчику с такими глупостями? – рас- сердилась Кирюшкина. – Пусть, наконец, читает! Только давай погромче, а то у нас тут, знаешь ли, не все с хорошим слухом…

– Вы на кого намекаете? – повернулась на стуле поэтесса Ба- рабанова.

– Ах, оставьте, Анфиса… пардон, Агния! Читайте же, Вита- лий!

– Нет, нет! – потребовал ветеран Авдеев.– Пусть сначала авто- биографию расскажет, как положено при приеме.

– Да не о приёме речь, душа ты моя протокольная! – цыкнула на него Барабанова. – Сиди уж!

Настенные часы показывали двадцать минут шестого.

Молчаливая баснописица Филимонова поднялась и, опираясь на трость, медленно двинулась к выходу:

– Мне на процедуру, Иван Мефодьевич, уж извините!

– Интересно, какие же это процедуры в такое время? – хмык- нула Людмила Марковна.

– Для нас, ветеранов, специальные часы отведены, – с досто- инством ответила Филимонова и удалилась.

Моргунов, уже совершенно растерянный, оглянулся на пред- седателя:

– Иван Матвеевич…

– Мефодьевич,– поправил председатель.

– Извините, Мефодьевич, мне, это… биографию или как?

– Да пусть читает свой рассказ, какая там к чертям биография! У него же её ещё толком и нет! – взвилась Марковна. – О чём там у тебя, Виталий?

– Тут, короче, об одном молодом писателе, который, как бы… ну, вроде меня…

– Значит, как бы автобиографичное? Хорошо, – ободрил Мор- гунова Иван Мефодьевич.

– Вроде, но только как бы…

Виталий ломким голосом начал читать:

«Апрель обрушился на город неожиданно. В небе проноси- лись молодые весенние ветры. Облака стали выше, а море с каж- дым днём делалось всё голубей. В воздухе стоял светлый звон, жизнь стала неясной, скомканной, и даже молодые собаки дичали и убегали за город…»

На часах было без двадцати шесть. Председатель встретился взглядом с завбиблиотекой и жестом остановил Виталия:

– Погоди-ка, погоди. Начало у тебя, конечно, интересное, ты молодец. Но давай так: рассказ ты нам оставишь, мы его внима- тельно посмотрим, а на следующей встрече более детальнее об- судим, чтобы сейчас, как говорится, не комкать. Думаю, товари- щи, – обратился он к собравшимся, – уже по этому отрывку, как бы фрагменту, видно: что-то такое в этом произведении, так ска- зать, есть… Как поступим?

– Я всё-таки хотел бы пару слов, – поднялся Троеглазов. – Парня явно тянет на какую-то псевдо, ё-на, романтику. Что-