Те, кто хорошо меня знают, знают и то, что родилась я доволь- но далеко отсюда, в маленьком городке Ардатов в Мордовии. Сейчас там нет никого из моих близких. Но тепло этой земли до сих пор со мной.

День Победы

Один из главных людей моего детства – мой дедушка, Ана- толий Данилович Москалёв. В моей внутренней палате мер и ве- сов – эталон доброты.

Гвардии сержант, артиллерист, он прошел всю войну. В битве за Сталинград заслужил орден Славы второй степени. Их бригада прошла с боями от Сталинграда до Курской дуги. В бою за Таган- рог получил тяжелейшее ранение и медаль «За отвагу».

Я вот недавно подумала: а ведь День Победы мы никогда не отмечали с дедом. Помню, срезали с бабушкой ветки яблони с ма- линовыми цветами (сорт назывался «Комсомолка» и очень удив- лял тех, кто видел его впервые) и шли на могилу Неизвестного солдата.

А дед, прямо как я сейчас, на День Победы всегда уезжал из дома. Ехал в Москву, где в Александровском саду они встречались с однополчанами. Иногда приезжал счастливый: «Никто в этот год не умер». Иногда – наоборот…

И ведь никогда не обсуждался вариант поехать в Москву всей семьёй, остановиться у родственников, пойти смотреть салют. Это был их праздник. И все без звука признавали право деда от- мечать его в кругу боевых товарищей.

Но все же мне День Победы тоже сулил приятные моменты. Дед, как и положено семейному человеку из глубинки, в Москве обязательно шёл по магазинам. Инвалидов войны обслуживали вне очереди, и он спокойно этим пользовался. И если взрослым подарки могли подходить или не подходить, нравиться или не нравиться, то я по малолетству была мечтой дарителя. Радовалась всему, с восторгом принимая обновки. Поэтому «Детский мир» во время дедовых поездок подвергался наибольшему разграблению. Дед, конечно, ничего не понимал в одежде для девочек. Но платья, пальто, шапки покупал очень удачные. Ларчик открывался просто: он выбирал очередь, которая была побольше и где шли особенно ожесточённые бои, и вклинивался туда. «Тетки так ора- ли! – удовлетворенно говорил он дома, вынимая жестом фокус- ника одну покупку за другой. – А я ноль внимания. У меня же

внучка!»

Особенно замечательно у него получалось доставать из чемо- дана детские колготки. Тут уж ассоциация с фокусником и флаж- ками была полная. Мне кажется, до шести лет все мои колготки были именно этого происхождения. Причем деду доставляло осо- бое удовольствие купить колготки самых разных цветов, которых в Мордовии, разумеется, и не видывали. «Смотри, даже салато- вые!» – радовался он…

О войне дед вспоминал мало. И большая часть нашего обще- ния проходила так: он что-то делал и комментировал, а я крути- лась рядом и переспрашивала. Уже взрослой поняла, что именно из этих бесед многие мои знания о ремонте, о том, как определить, насколько крепок и хорош дом, об огороде. Пока невостребован- ными лежат сведения о пчеловодстве.

Дед – это потеря потерь моего детства. Я скучаю по нему. Но всегда чувствую их с бабушкой поддержку. Их тепло, любовь, и наше фирменное упрямство. «Наши мёртвые нас не оставят в беде…».

 

Никогда не сдавайся

Моя бабушка была увлечённым цветоводом. По этому поводу цветоводами приходилось быть и всем членам семьи. Её фавори- тами были георгины. И все мы то выкапывали клубни, то сушили, то закапывали.

Но сейчас не об этом. В нашем маленьком городке было мощное движение цветоводов. Эх, какие там кипели нешуточ- ные страсти! К примеру, было очень распространено воровство цветов. И наши цветоводы раздобыли где-то красящий порошок, который не смывался с рук и лица, и зарядили им «бомбочки» для незадачливых воришек. А именно насыпали порошка в воздуш- ные шарики, надули их с помощью велосипедного насоса и за- копали под особенно красивыми и ценными цветами. Порошок был столь летуч, что если наступить на шарик, цветная пыль до- стигала лица и должна была «метить» воришку. Увы! Первыми подорвались сами же цветоводы, которые плохо помнили карты

«минных полей»… Так и ходили некоторое время с зелёными и фиолетовыми лицами.

Среди прочей движухи проводились конкурсы цветоводов. Дело было поставлено масштабно. В вестибюле школы ставили столы, все расставляли букеты, срезая ради такого дела все свое цветочное богатство, ходило компетентное жюри. Как во всяком конкурсе, были страсти, интриги и скандалы. Но в целом это было настоящее Событие, как говорится, с большой буквы С.

И вот как-то раз моя бабуля собиралась на конкурс. Взяла с собой новую шикарную вазу и все лучшие георгины. У неё были все шансы посрамить соперниц. Но, уж не знаю как, только она навернулась, упала в жирную мордовскую грязь и переломала весь букет.

Глубину бабушкиного отчаяния не передать словами. Целым остался один единственный лимонно-жёлтый игольчатый геор- гин. Сорт назывался как-то поэтично, не помню.

И вот бабушка вернулась домой, переоделась в чистое и в глу- боком горе стала собираться на конкурс смотреть на чужой три- умф.

Тут взгляд её упал на китайскую вазу на ножке и с плоской чашей. Концепция поменялась на ходу. Бабушка открутила чашу, схватила её и единственный георгин и рванула к месту событий.

Придя к открытию, мы увидели бабушкину работу. В чёрной плоской вазе с водой плавал роскошный лимонно-жёлтый георгин без стебля. Называлась работа «Солнце в холодной воде».

По итогу бабушка взяла первый приз. Жюри оценило ориги- нальность. Все знали, что цветов у нас море, никому и в голову не пришло, что оригинальность была вынужденной.

«А наши-то клуши, как обычно, пышные букеты накрути- ли», – ликовала бабушка по дороге домой, похоже, сама уже по- верив в оригинальность собственного мышления.

Интересно, что я совсем не помню, что случилось с первой хрустальной вазой. Её судьбой никто не озаботился…

 

Марьниколавна

В детстве у меня была няня. На момент моего рождения ба- бушке было всего 52 года, и она активно продолжала работать. Мама, только что приехавшая из Ленинграда, вышла преподавать в культпросветучилище. Со мной согласилась сидеть соседка, Ма- рья Николаевна. Я называла её в одно слово – Марьниколавна.

Была она довольно простая женщина, и мать иногда громко высказывала предположение, что она «превратит меня в дуру». Но, поскольку желающих сидеть с ребенком не прибавлялось, этот крик души так и застывал в воздухе. У остальных была пол- ная гармония: бабушка перед тем, как бежать в интернат, закиды- вала меня к соседке, та спокойно принимала, а я… Для меня её комната, которую я и сейчас помню в деталях (кровать с кружев- ным «подзором» под покрывалом, горка подушек под накидуш- кой, одеколон с «грушей» для разбрызгивания, вязаный коврик и толстый кот Жора на нём) – вот эта комната была для меня сино- нимом покоя. Когда больше никуда не надо бежать, можно просто сидеть в тепле, ни о чём не печалясь…

Мы, и правда, не читали даденных мне с собой книг. Неспеш- но пекли блины или лепили пироги, ходили гулять.

Строго говоря, я даже наш двор одинаково хорошо помню с двух ракурсов: со своего порога и с порога Марьниколавны. И если просто сказать про себя «двор в Ардатове» и не ввести ни- каких дополнительных фильтров, возглавят выдачу картинки с нянькиного крыльца…

От неё первой я узнала о том, что люди умирают. И о каких-то простейших ритуалах, окружающих смерть. Когда сухонькая ста- рушка в чёрном дала мне на улице конфету «Школьная», я хотела отказаться. Но Марьниколавна сказала, что нельзя: это конфета за помин души, у старушки недавно умер муж. Когда на улицу выставляли крышку гроба, мы, дети, шарахались от этого знака смерти. Нянька же говорила: надо помочь. В число тех мрачных,

страшноватых старух, которых с величайшим почтением звали обмывать и обряжать покойников, она, к счастью, не входила. Но вот помыть пол, сварить компот или напечь блинов на поминки, сходить за можжевельником – тут на неё можно было рассчиты- вать. И это вносило странное спокойствие: жизнь продолжается. С её мелкими хлопотами и радостями… «Пойдем, Марин, можже- вельника наберём, он дом очищает», – говорила она. И мы шли в солнечную рощу на холме.

Именно Марьниколавна, когда загорелась школа-восьмилетка, вспомнила, что я ей рассказывала о птенцах, вылупившихся под крышей. И побежала к горящему зданию, чтобы прямо с поро- га вытянуть меня и ещё двоих пацанов, отправившихся «спасать птичек». «И как я смикитила, что вы туда полезете!» – радовалась она, волоча меня за руку домой. Вряд ли мы, конечно, продвину- лись бы далеко, но шанс получить по башке обрушившейся бал- кой у нас был прямо реальный…

И ещё, как я сейчас понимаю, именно нянька помогла мне пережить первую в жизни потерю – смерть деда. Для меня мир тогда в один день потерял и краски, и звуки. Домашние сами пы- тались справиться с горем, и им было не до моих переживаний. Марьниколавна говорила: «Пойдем-ка милая, погуляем, разды- шим беду-то. Грибочков поищем. Давай: одну ножку поднимай, другую, так и пойдешь». Потом мы садились на холме на краю рощи, смотрели вниз на город, она укладывала мою голову на ко- лени и предлагала: «Ты поплачь, пожалуйся. Да не держи слёз-то, с голосом плачь! Тут тебя не услышит никто!» И, выдержав поток моих рыданий, добавляла: «Только дома-то не реви, бабушку не изводи, ей тяжелее всех»…

Почти каждый день мы с ней ходили прибираться на клад- бище, собирали букеты для деда из маков, васильков и ромашек.

«Видишь, как красиво!», – говорила Марьниколавна. «Но он же не видит!» – возражала я. «Почему не видит, обязательно видит! И голосок твой слышит», – убеждённо внушала нянька.

И так отвлекала меня на простые действия. «Главное денечек перетерпеть, потом еще один и еще. И так жизнь-то и пойдет!» – говорила она. Бабушка, кстати, все время удивлялась, что кто-то убирается у деда на кладбище. И даже заподозрила его в наличии второй семьи. Я созналась только лет через десять.

Мы переехали из Мордовии через год после смерти деда. Ока- залось, что жизнь без него в мордовской глуши связана со слиш- ком большими тяготами.

И меньше чем за полгода после нашего отъезда «сгорела» от внезапно найденной онкологии Марьниколавна. Её муж, дядя Саша, написал, что все усилия врачей и траты ни к чему не при- вели.

Я на тот момент почти целыми днями после школы сидела под столом и рыдала по своей разлюбезной Мордовии. И известие про няньку ещё на пару месяцев загнало меня под стол. Потом, не зная другого способа раздышивать печаль, начала гулять по лесу.

«Одну ножку поднимай, другую, так и пойдёшь»…

 

Галина СТОЯНЦЕВА

 

СТАРЫЙ НОМЕР ЖУРНАЛА

В один из январских вечеров 1992 года (вы, конечно же, пом- ните, какое это было страшное для всех нас время) я находилась в Москве, на Киевском вокзале – ждала поезда. Ехала я на юг Укра- ины, в поселок Завалье, где находился крупнейший в СССР гра- фитовый комбинат.

 

Это было грандиозное зрелище, – по узкому серпантину в ко- лоссальный, глубокий карьер непрерывно въезжали 18 «МАЗов и выезжали оттуда – тяжело нагруженными серой графитовой рудой, которая и доставлялась на комбинат. Здесь проходили ис- пытания мои научные разработки, и я, в глубине души, надеялась,

что в одном из цехов будет создан небольшой участок, где они найдут свое применение. Я была старшим научным сотрудником одного из ивановских вузов, кстати, кандидатскую диссертацию защищала в Москве, в Менделеевском – самом престижном «хи- мическом» вузе СССР.

 

Итак, я ждала поезда в Киев. Несколько часов долгого ожида- ния… Хорошо помню тогдашнее свое настроение: пятого января я похоронила мать. Она умерла совершенно неожиданно – двинулся артериальный тромб. Кроме этого, всей душой, или подсознани- ем, или шестым чувством – как хотите – я ощущала, что надвига- ются непонятные для меня, и именно поэтому, страшные события.

 

…Много лет назад на окраине нашего тихого Иванова, к сча- стью, далекого от всех природных катаклизмов, прошел страш- ный смерч, полностью разрушивший несколько деревень и унес- ший около сотни человеческих жизней.

Я жила в центре города, но уже с утра состояние немыслимой тяжести буквально валило меня с ног. Была суббота, нерабочий день. С огромным усилием я все-таки встала и поплелась в сосед- нее кафе «Лакомка» – пить кофе с коньяком: я решила, что у меня сильнейший гипотонический криз, так как артериальное давление у меня всегда было низким. Эту процедуру я повторила трижды, чего со мной, клянусь, никогда не было. Приходя домой, я снова падала на постель и не могла встать. Сквозь меня текло время.

 

По небу летели рваные облака; почти склоняясь до земли, тяжко гудели деревья; гулко стучали плохо заделанные крыши. В четыре часа вечера мы узнали о том, что случилось на окраине города – о страшном смерче, который уносил прочь дома, пере- вертывал автомобили, троллейбусы и вагоны. Он полностью раз- рушил, сравняв с землей, несколько деревень… Я была далеко от него, но я его явственно чувствовала, этот смерч – на расстоянии. И вот в точности такое же тяжелое чувство, что где-то рядом – беда, что наступают разрушительные события, смысла которых я не понимаю, не оставляло меня уже почти полгода. На страну надвигался смерч.

Зловещие признаки этих событий я видела во всем: в грубых, ожесточенных, бессмысленных речах депутатов – «избранников народа» – ежедневно транслируемых по телевидению, в загадоч- ном слове «инфляция», которое казалось нам названием редкой болезни – кто-то там болеет, но уж с нами, слава тебе, Господи, этого наверняка не случится. Как по мановению волшебной па- лочки, возникло бесконечное количество ларьков, где продавали ликеры ярчайших цветов в бутылках с роскошными этикетками, журналы, где не менее роскошные девицы демонстрировали свои обнаженные прелести, и даже искусственные фаллосы всех цве- тов и размеров – на любой вкус! (Кстати, когда я на том же Киев- ском вокзале указала своему научному руководителю (женщине) на выставку этих произведений фаллического искусства всех цве- тов радуги… О, видели бы Вы ее лицо!)

 

Казалось, вся Россия вышла на улицу – торговать. Я знала, что мир вокруг меня рушится, но и прошлый мир, мир «развитого со- циализма» я также отвергала – по некоторым причинам.

В 1965 году от моей учительницы русского языка, которая вела у нас, как я понимаю, почасовые занятия, работая в универ- ситете, я услышала (наедине с ней!) имена: Гумилев и Ахматова, и Цветаева, и Пастернак. Услышала слова «Русский декаданс» и

«Серебряный век». Я узнала еще не об одной смерти Поэта. Это показалось мне чудовищным…

После школы я поступила в Ивановский химико-технологиче- ский институт, по настоянию родителей, поскольку они мечтали видеть меня инженером. Через полтора года, имея хорошие оцен- ки, я оставила учёбу. В Москву! В Москву! В МГУ, на филфак! И – не поступила. Не хватило двух баллов. Первое отчаяние моей юности. Дальше… Наверное, это не очень интересно… Но я всег- да выбирала между поэзией и «реальной» жизнью. Рисовала мой мир по одному дню Ивана Денисовича, пьесам Роберта Олби и Людмилы Петрушевской, стихам Шарля Бодлера, Марины Цвета- евой, Анны Ахматовой…

 

Вся моя жизнь, благодаря Поэзии, была полна удивительными открытиями. Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду; со мною были осенний ветер, запах соли и белых чаек шум-

ный рой; я чувствовала всем сердцем: туда душа моя стремится, за мыс туманный Меганом; видела, как шествует к нам Ночь, с вос- тока волоча свой саван погребальный; знала, что кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет; вновь и вновь убеждалась, как убийственно мы любим и слышала тревожный, смутный шорох в пурпурных портьерах, шторах… Еще в юности я поняла, что если под запретом цветущий шиповник и туманные берега далекого озера Чад, что-то здесь не то…

 

Поэзия стала для меня точкой отсчета, а мир, в котором я жила, стал каким-то серым и тусклым… Я выбрала поэзию, и ни- когда она меня не обманывала, потому что поэзия и есть правда!

 

Мир «развитого социализма» исчезал на глазах, рушился, как картонные декорации в «Приглашении на казнь» Владимира На- бокова… Казалось, что вот-вот откроются шлюзы, и хлынет, все сметая на своем пути, чистый, искрящийся под солнцем поток

«настоящей» философии и литературы, и радостное человечество одной шестой планеты, гордо стряхнув с себя давно надоевшие цепи, поднимется с колен…Шлюзы открылись, поток, конечно, хлынул… Бурный поток. А из чего он состоял, даже самые неда- лекие вмиг догадались – по вони.

 

Итак (извините, очень уж отвлеклась), на Киевскм вокзале нашей столицы, в киоске «Союзпечать» (название еще осталось от прежних времен) за три, помнится, рубля я купила голубой журнал небольшого формата с таинственным названием «Ридерз Дайджест». Времени до отправления поезда было еще несколь- ко часов, я уселась поудобнее на жесткой скамье переполненного зала ожидания и… Мир вокруг меня чудесно преобразился, за- играл всеми цветами радуги, засиял улыбками, наполнился добро- той – он стал таким, каким должен бы быть.

 

На первой же странице я прочитала слова, на которые, как я почувствовала, радостно и счастливо откликнулась моя душа:

«Мы доказываем, что величайшие человеческие идеи и сверше- ния, примеры поразительного мужества, веры и надежды можно увидеть в поведении самых обычных мужчин и женщин… К нам

прислушиваются, потому что мы говорим правду… наши прин- ципы пригодны для любого времени, для любого возраста, любо- го человека, стремящегося внести свою лепту в изменение этого мира к лучшему» И подпись – Кеннет Я. Томплисон, Главный ре- дактор журнала «Ридерз Дайджест».

 

Я от души порадовалась за пианиста Аллена Бонда – сколько по-настоящему добрых людей посылал ему Творец! В перепол- ненном зале ожидания Киевского вокзала я слышала его симфо- нию, до конца понятную лишь ему одному – его песнь о Доме. Я улыбнулась, читая раздел «Ну и денек!», в котором читатели жур- нала сообщали о смешных и курьезных случаях в своей жизни. У меня навернулись слезы на глаза, когда я прочла рассказ «Мечты в подарок». Негритянский мальчик Джефри Холлис-младший! Всю жизнь в свои трудные или счастливые минуты ты будешь вспоми- нать юного солдата, который подарил тебе роскошную железную дорогу на Рождество! И через годы, я верю, потянется от человека к человеку на твоем пути – цепочка Добра…

 

Незабываемые «Унесенные ветром»… Я ахнула, когда узнала, что эта великая картина была снята в 1939 году. Боже мой! Разве возможно было снять такой фильм – о свободной женщине Скар- летт ОʼХара – в нашей стране, бесконечно униженной и раздав- ленной террором власти – в эти годы! Вивьен Ли – для меня стала олицетворением этой свободы, и как же я плакала потом, прочи- тав о ее трагической судьбе… Маргарет Митчел Марш – ты тоже пришла мне на помощь. Я уже не была так бесконечно одинока.

 

Проведя психологический тест «Какого пола ваше мышле- ние?», я с интересом обнаружила, что у меня проявляется склон- ность к мужскому варианту мышления, что, впрочем, ничуть меня не огорчило, даже наоборот…

Да что там говорить! Все материалы журнала представляли для меня несомненную ценность. Сочувствие, сопереживание, гордость, радость, добрая усмешка – такой широкий диапазон чувств! А мой страх куда-то исчез, и пусть он возвращался впо- следствии, он уже никогда не был таким сильным, как до чтения этого прекрасного журнала… Повторяю – я уже не была так бес- конечно одинока…

«Триумф Эда Макнейли» – книжный раздел, последняя пу- бликация… Мне кажется, что за эти долгие годы я выучила ее наизусть. Не менее 5-6 раз в год я вновь и вновь вместе с Эдом и его мужественной (а иначе не скажешь!) женой Джин боролась со смертельной болезнью. И, в конце концов, я поняла, что смерть не страшна тому, кого любят, и что именно в любви Джин находил силы для борьбы ее муж…

 

Подошел наш поезд, и мы отправились в Киев, а через две недели вернулись в другую страну… Сколько всего произошло в моей жизни за эти годы! Я больше года была безработной и реа- лизовала, помня о «Ридерз Дайджест», единственное, что у меня оставалось – свободное время. Собрала свои стихи, которые писа- ла, как мне кажется, всю свою жизнь и издала свой первый поэти- ческий сборник… С тех пор жизнь моя пошла по другому пути…

 

Через пару лет в свой отпуск я уезжала в гости к подруге... Ко мне приходила соседка – кормить мою очаровательную, ум- ную, хитрую, ласковую (далее пропущено 99 эпитетов) сиамскую кошку Мулю. Она же и вынимала корреспонденцию из почтового ящика. Рекламная кампания «Ридерз Дайджест». С обещанием ав- томобиля и прочих благ… Но это было, как говорится, из другой оперы…

2017 г.

БУКЕТ

Вспоминаю эпизод из далеких девяностых. Я тогда работала за нищенскую зарплату в детской библиотеке, денег хватало толь- ко на то, чтобы заплатить за квартиру и на еду – мне и кошке. Но я ухитрилась именно в это время издать первый сборник своих сти- хов, продав все, что могла – мои и моей покойной матери скромные золотые украшения (с тех пор не ношу золота), многочисленные хрустальные вазы и салатницы и прочую несущественную дре- бедень. Книга начала жить по своим законам, меня приглашали выступать, и к нам в литературно-музыкальный салон приходила публика – послушать стихи. Сейчас этого уже нет.

Однажды меня захотели послушать студентки педагогиче- ского колледжа. Молодые, прелестные, стройные, с блестящими глазами… Я читала им стихи и краем глаза заметила, что они о чем-то стали перешептываться, и вдруг одна из них с извинением вышла из зала. Я не обратила на это никакого внимания, продол- жая вдохновенно поэзить вслух. За выступление я ждала какую-то оговоренную незначительную сумму, которую уже предваритель- но расписала – куда она пойдет.

 

В зал вошла ранее вышедшая девушка, что-то пряча за спи- ной, но я тоже на это не обратила внимания. Чтение окончилось, все они окружили меня. Молодая девушка-педагог сказала: «Гали- на Александровна, мы тут подумали – что Вам наши деньги! Мы дарим Вам вот эти розы!» И она протянула мне букет их пяти пре- красных розовых роз – классический, как говорится, букет. Это за ним бегала девушка во время моего выступления.

 

…Стояла ранняя весна. Я шла домой по серой слякоти, уныло опустив букет цветами вниз, и думая, зачем мне эти розы, когда у меня есть нечего, кроме хлеба… И все-таки время от времени я бросала сверху взгляд на прекрасные цветы. Постепенно что-то менялось во мне. И эта перемена закончилась тем, что я гордо подняла букет, да так и вошла в квартиру. Цветы сразу преобрази- ли мрачную комнату – как будто розовый факел зажгли! «Ничего, с голоду не умру» – думала я. Я чувствовала себя счастливой…

137

 

Константин СЕРГЕЕВ

 

«ЛЫСЫЙ  КОРОЛЬ»

(Невыдуманная история)

 

Эта история, произошла со мной в конце 70-х годов прошлого века. Я тогда был еще восьмилетним мальчишкой и учился в на- чальной школе.

Мои сверстники, уверен, хорошо помнят игры, в которые тог- да играли все дети. Футбол, хоккей, прятки, лапта… Но самой знаменитой считалась игра в пробки.

Это была настоящая пробочная эпидемия, «заразившая» всех пацанов и не только их. Случалось, и девчонки играли с нами во дворах, подъездах, в квартирах и даже в школе на переменах. Сколько страсти и азарта было в этой игре!

Пробки мы скручивали с родительских одеколонов и духов, с тюбиков зубных паст, кремов, мазей и прочих жидкостей. Обме- нивали даже на свои любимые игрушки.

Когда пробок накапливалось много, мы были на седьмом небе от счастья.

Самые простые пробки с тюбиков зубных паст назывались

«зайчиками», пробки поценней от дешевых одеколонов и духов –

«пешками», «слониками», «фестивальками» и «безбойками». Но самыми ценными считались пробки с флаконов дорогих одеко- лонов или туалетной воды, их называли «золотыми принцами» и

«лысыми королями».

Находили мы эти пробки повсюду: дома, на улице, в мусорных ящиках. Но самыми щедрыми на нашу тогдашнюю мечту были го- родские мусорные свалки, до которых можно было добраться на пригородных автобусах.

138                                                                            Константин Сергеев

Вот на одну из таких свалок в районе Перемилова меня и при- гласил мой друг детства, и я, недолго думая, согласился. Тем бо- лее в той деревне жила его бабушка.

Как помнится, стоял теплый воскресный день, и настроение у нас было отличное.

Свалка оказалась огромной. Чего там только не было! Потому наши поиски продолжались довольно долго. Но зато в итоге я был щедро вознагражден целой горстью пробок различного достоин- ства, среди которых оказались и особенно ценные. В том числе и тот самый «лысый король» – костяная, высокая, белого цвета с зубчатым ободком пробка. Радости моей не было предела. А вот другу моему с пробками в тот день повезло не очень, чем он был сильно расстроен.

С этого-то все и началось. Он подошел ко мне и сказал:

– Отдай мне своего «лысого короля», так как я показал тебе эту свалку.

Но я ответил, что сам его нашел и ни за что не отдам. Тогда он предложил сыграть на «лысого короля», пригрозив, что иначе домой мне придется добираться одному.

На любую другую пробку я готов был с ним сразиться, но вот

«лысого короля» мне тогда стало очень жалко. Я отказался играть. После этого друг мой резко развернулся и, не сказав ни слова, от- правился в сторону деревни.

Я долго стоял в оцепенении и не знал, что делать. Нужно было одному возвращаться домой, а дорогу запомнить толком так и не успел. В слезах я отправился на поиски проезжей дороги. Спустя какое-то время вышел на нее, а там и к остановке, с которой вдали виднелись очертания колокольни Воскресенского собора. Но, как назло, на остановке не оказалось ни одного человека, к которому можно было бы обратиться. Шмыгая носом, я стоял и ждал авто- буса, но тот все не появлялся.

Начинало смеркаться, и я в полном отчаянии решил идти пеш- ком в сторону колокольни. В голове крутилось только одно: до- браться до дома. Тишина и безлюдье добавляли душе страха, как вдруг я услышал за спиной звук мотора, а вскоре рядом со мной остановился автобус, из которого вышла женщина-кондуктор.

Увидев на моем лице слезы, она спросила, что со мной слу- чилось и куда я иду. Я коротко рассказал свою злополучную исто- рию, и что мне нужно домой, в Шую.

«Лысый король»                                                                                    139

Тогда она взяла меня за руку и посадила в автобус, сказав, что довезет меня почти до самого дома. Всю дорогу женщина, как могла, успокаивала меня, повторяя, что друг поступил по- предательски.

Завечерело, когда я появился дома, где меня уже с тревогой ждали дедушка с бабушкой. И хотя я почти совсем успокоился, не смог скрыть от них свои переживания. Пришлось обо всем рас- сказать.

Я думал, мне крепко попадет за то, что без спроса уехал так далеко от дома и заставил взрослых волноваться. Но вдруг услы- шал то, что уже говорила мне кондуктор: «Это не друг. Настоящие друзья так не поступают»…

После этого случая мы еще долго с приятелем не разговари- вали ни в школе, ни на улице, а вскоре наши пути вообще разо- шлись: после третьего класса его семья переехала в другой район. Вот так и закончилась эта история с «лысым королем». Знаю только, что вся эта пробочная «эпидемия» вскоре исчезла, так же,

как когда-то и появилась.

…Да, давно это было. И обида моя на друга детства тоже давно ушла в прошлое. Что касается сегодняшних мальчишек, то играют они в совсем другие игры…

140

 

Поздравляем с юбилеем!

В творческом багаже Людмилы Ефлеевой – выпускницы Лите- ратурного института им. А.М. Горького – две книги стихов, поэтиче- ские подборки в престижных литературных журналах «Нева», «Вол- га», «Наш современник», в еженедельниках «Литературная Россия»,

«Литературная газета» и др. Большая подборка её стихотворений была опубликована и в самом первом выпуске альманаха «Откро- вение» (1993 г.)

Владимир Жуков, рекомендовавший Людмилу Ефлееву в Союз писателей СССР (наряду с такими известными мэтрами отечествен- ной поэзии, как Михаил Дудин и Анатолий Жигулин), о её творче- стве отзывался так: «Лирик с социальной окраской. Распахните её книги на любой странице – и почувствуете, что она – истинный, сло- жившийся поэт. И я обеими руками голосую за её приём в наш про- фессиональный творческий союз».

Без малого три последующие десятилетия своей жизни Людми- ла Ефлеева проживала за пределами нашего региона, но теперь воз- вратилась на свою малую родину и активно включилась в работу родной своей писательской организации, став членом редколлегии очередного выпуска нашего альманаха. И мы сердечно поздравляем её не только с возвращением, но и с её собственным 70-летием. С за- мечательным же юбилеем тебя, Людмила, и, как говаривал Михаил Александрович Дудин, ставший одним из «крестных отцов» твоих в литературе, – «Будь!».

Ю. Орлов

Людмила ЕФЛЕЕВА

* * *

Не спеши упорхнуть

Из души моей вольною птицей, Кто отбился от стаи,

Тому в одиночку не жить. Ты в восторге полета,

Как прежде, не сможешь забыться: Нас с тобой воедино

Связала незримая нить.

 

Не спеши уходить!

Нас настигла ненастная осень, Скоро снег упадет,

А не летняя грянет гроза, Грусть вольется в глаза,

Но никто одиночку не спросит: Почему на осеннее небо Похожи глаза?

 

Я-то знаю, что значит Нелёгкой судьбы лихорадка: Душу вытрясет всю, Оторвёт от людей дорогих… Не спеши уходить,

Дай седую потрогаю прядку – В этот миг не дано мне

Ни слов, ни желаний других.

142                                                                                  Людмила Ефлеева

* * *

Молчалива и грустна

С нетерпеньем жду я, чтобы Наконец взялась весна Расшифровывать сугробы. Чтобы с раннего утрá, Теплой не сдержав лавины, Словно хакер серверá, Солнце взламывало льдины.

 

 

* * *

Всё суета сует.

Есть виллы, вилы и могилы, А остальное – бред.

 

 

* * *

Рассыпаться мелким бесом Не привыкла, не могу.

А идите-ка вы лесом! Я останусь на лугу.

 

 

* * *

В модной шляпе и в пальто

Я, слизнув дождинку с пальца, Понимаю чётко, что

Я – апгрейд неандертальца.

 

 

* * *

Душа беснуется в беде, Смятеньем не гнушается, И как в бушующей воде, В ней мир не отражается.

СМЕНА ВЛАСТИ

Речи да речи,

В ушах моих звон, В душу вселилась

Надсадная нехоть… Дали билет, Затолкали в вагон

И не спросили:

Хочу ли я ехать.

 

* * *

На мне другой эпохи метка,

Не излечиться – нет лекарства. Я – отмирающая клетка

На организме государства.

 

* * *

Окружают нас дилеммы, В дефиците унисон,

Сплетня – вот где нет проблемы: Будет муха – будет слон.

 

* * *

Бранись, забыв о благородстве, С кривой стены и взятки гладки, А виноват в её уродстве

Кривой кирпич в начале кладки.

 

* * *

Не боялись ни вредных выбросов, Ни болезней – такие вот странные Гости мы на планете вирусов,

И скорее всего, незваные.

 

Что нам вирусы?! Мы носили их, Никакого от них урону… Спохватились в тупом бессилии, Когда вирус надел корону.

 

Павел БАСТРАКОВ

* * *

Сквозь линзы слёз

Смотрит на выпускной класс Учитель Добра.

Видит

Своих лучших учеников. Знает,

Что они станут несчастливыми

 

 

Эх…

 

* * *

Посиди под деревом, Поговори с ребёнком, Посмотри на дом…

 

Живи медленно, Умирай от старости, Не будь дураком.

 

 

* * *

Став старше где-то на полгода И, наконец-то, понимая

То, что хорошая погода Гораздо лучше, чем плохая…

 

– А раньше что – не понимал?

– Не понимал – стихи писал, Ликуя, как ахейцы в Трое, –

Мне нравилось бродить по городу, Где буря мглою небо кроет…

 

 

* * *

Круговорот судьбы-тянучки: Рабочее житьё-бытьё… Жизнь – в ожидание получки, Смерть – в получение её…

 

 

* * *

Который день не сам, не свой, Не Бог, не царь и не герой,

И не рукой и не ногой – Такой запой,

Такая лютая тоска,

А время, выгнувшись слегка, Плюёт с Большого Потолка На дурака.

Да вот ещё – кошачий глаз, И то ли тенор, то ли бас Поёт уже в который раз:

«Я встретил Вас…»

 

Я встретил Вас… Ах, вот оно!

Такое старое кино,

Но крутит подлое вино Его одно.

– Где твоя сила, или

В чём твоя благодать?.. Вот, например, сегодня, Куда ты ходил гулять?

 

– А в лес золотой ходил я – Дерево обнимать.

 

В лес золотой намеренно –

В предвестье последнего дня – Ходил обнимать я дерево

Из тех, что обнимет меня.

 

 

РОЖДЕСТВО

Когда этой ночью не спишь И праздничным колоколам

Вверяешь не то чтобы жизнь, Но большее – веру стихам,

 

Тогда по горячим лучам Звезды, над химерами крыш, Идёшь к Елисейским Полям. (Не путать с дорогой в Париж).

 

 

* * *

Перечитывая и переосмысливая

 

Есть будущее – и манящее, Есть прошлое – и дорогое. Похоже, что нет настоящего, А если и есть – никакое,

В сравненьях – уж слишком униженное, В деяньях – и вовсе несмелое,

Как женщина Лота униженное, Застывшее, окаменелое… Идёшь, завернувшись в пальто… Ты Муж её – или ты кто?

Осенняя музыка города нашего: Бренчание тяпки – соленье и квашенье. И нет в эту пору важней инструмента.

И – что президент нам!.. что – мы президенту!.. Что – мир, разгалдевшийся стаей сорок!..

Соление – впрок, и терпение – впрок.

 

 

* * *

Походить, помечтать, покурить, Посидеть, помолчать, поработать… Скоро выткется паркина нить, Скоро, верно, закончится что-то.

Но пока ещё можется петь, Пока молвится тёплое слово, Непременно мне надо успеть Полюбить человека – любого,

Всё равно – симпатичен мне, нет, Бога всякое славит дыханье… Иль достойно исполнить обет: Отказаться от права писанья.

 

 

БОГ

(как же я это, именно это в Книге люблю: человеческое в Божественном!)

 

талифа куми

 

Дочь Иаира отвергнул у смерти – о, чудо! Чудо разверзло уста, как горячая весть…

Он же стал строг и безгласен, но, выйдя оттуда, Всё же напомнил, чтоб девочке дали поесть.

Когда кругом и бестолково, И холодно, и – ни гроша,

Я злое сдерживаю слово:

Молчи, молчи, моя душа! Молчи, не бойся, ветры сдуют Собачий лай, снега сойдут.

И если даже в тебя плюнут, То – всё равно не попадут.

Ты же – душа! ты – незлобива, Твой – ангельский, крылатый род… И женщина у нас – красивая,

И Вера наша – терпеливая, И Муза, как не нивелируя, Всё – Новый год!

 

 

* * *

У И. Анненского вчера был день рождения… (А я работал. Значит – сегодня)

 

Такой рассвет бывает раз в судьбу, Такого неба вовсе не бывало.

Вот-вот и ангел спустится к нему, Отринувши ночное покрывало.

 

И не войной под знаменем искусств, И не войной меж обухом и плетью, –

Он вышел к миру с полной мерой чувств И – выплеснул их в новое столет