Восьмой круг. Лента, ставшая петлей.

 

Существо, сочетавшее в себе черты ангела и червя, будто почувствовало, что о нем думают. Отчасти так оно и было. С каждым часом существо изменялось, становилось более целенаправленным, более сложная воля зарождалась где-то в его уродливых недрах. Хранитель, когда-то созданный Раем и бывший плотью от плоти его, не мог противостоять более древней, зловещей и подавляющей власти червя. Проникая друг в друга, они становились целым, но одновременно разобщенным, оформленным, но все еще беспорядочным существом — монстром, у которого сохранился лишь крохотный осколок четкого желания ангела. И желание это было — найти людей, найти и забрать. Сожрать — так понимал это деконструктор.

 

* * *

 

Алиса с командой пришли к выводу, что им больше не стоит никуда идти, червь приближался к ним в любом случае. Вместо этого они расположились на местности недалеко от склада, который уже начал понемногу распадаться в тумане с тех пор, как они его покинули.

Перелесок с холмами и булыжниками, воссозданный достаточно детально благодаря Алезару, давал достаточно мест для укрытия. По наспех составленному плану, Линда и Эндрю должны были напасть на червя из импровизированного окопа, демоны — помочь им по возможности, а задачей оставшейся троицы было — просто максимально убедить себя в том, что все получится.

Алиса и Влад попытались создать себе какое-нибудь оружие, но им явно не хватало опыта и специфической концентрации, чтобы это стало возможным. Они в очередной раз отметили, какой серьезный и длительный труд проделывали странники Чистилища, чтобы обрести в этом неоформленном мире хоть что-то относительно постоянное. При этом постоянство червя было безусловным. Минуты тянулись медленно, здание склада постепенно блекло, становилось невнятным, пропадало в мареве Чистилища и казалось бы, что червь сгинул вместе с ним и уже не появится. Однако тревожность, разлитая в воздухе и отдаленные, едва слышимые звуки разрушали эту надежду.

Схоронившись в кустах, Саша уже потела и дрожала от страха и напряжения, но молчала, больше не желая быть слабым звеном в команде. Влад с Алисой чувствовали себя не лучше, но понимали, что отступать нельзя. Неизвестно, сколько еще могло тянуться неприятное затишье, однако деконструктор в итоге решил, что пришла его очередь делать ход.

Червь выскочил неожиданно, разорвав телом дымчатую мглу, и в этот раз был стремителен, не пытаясь больше использовать психологическое давление. Неестественно заламывая растрепанные крылья, служившие ему ногами, он понесся вперед к небольшому холму, за которым залегла Линда. Девушка среагировала быстро, высунулась и открыла стрельбу, сконцентрировавшись на цели изо всех сил. Червь вильнул в сторону, но скорей всего не особо стремился уклониться. Возможно, он просто играл с жертвами. Изуродованное лицо ангела наверху растянулось в жуткой усмешке, когда хвост червя внезапно начал вытягиваться как щупальце, метя в Эндрю, попытавшегося зайти с тыла и поразить врага ножом.

Пули попали в тушу монстра, оставив рытвины в его рыхлой плоти. Несколько жемчужных выпуклостей лопнули и брызнули белым гноем. Капли отвратительного вещества, упав на землю, будто осквернили ее — пучки травы подернулись рябью и начали плавиться, превращаясь во что-то неоформленное, а затем — в серую грязь. Венец из обломков мечей на шее деконструктора влажно захлюпал, после чего лезвия выдвинулись вперед и вылетели как снаряды из рогатки. Только эти снаряды оказались самонаводящимися и помчались сразу ко всем целям, одновременно демонстрируя, что червю известно местоположение каждого. Монстр знал, где его жертвы, и обмануть его было нельзя.

Демоны тоже вступили в схватку, пользуясь присущей им ловкостью. Алезару удалось отбить несколько клинков своими крыльями, которые были прочны как доспехи. От оставшихся лезвий друзей кое-как спасли укрытия, но на прохудившейся шее деконструктора уже вырастали вымазанные слизью новые мечи. Линда не жалела пуль, но эффекта от них не было никакого — они просто проваливались в плоть монстра будто камни, падающие в затянутый водорослями пруд, оставляя только рябь и искажения. Эндрю несколько раз вонзил нож в хвост врага, но также не смог причинить ему ощутимый вред. В этот момент Червь-хранитель решил, что пора прекращать играть с жертвами. Встав на дыбы и оскалившись надорванным ртом ангела, монстр издал пронзительный вопль, заставивший всех отшатнуться, и тут же с огромной скоростью рванулся к Линде. Девушка никак не могла успеть уклониться от этой безжалостной атаки. Деконструктор впечатался в ее лицо своей головой, и все с ужасом увидели, как он пытается то ли проглотить ее, то ли затянуть в постоянно колыхающееся болото своей плоти, обрамленной перьями и сталью.

— Сейчас! Сейчас или никогда! — внезапно крикнула Алиса, порывисто взбираясь на насыпь холма, служившего укрытием, — пусть сожрет и меня тоже.

Приступ истерической смелости наполнил ее адреналином, пусть и воображаемым. Алиса помчалась наперерез червю и схватила его за шею, пытаясь оттащить в сторону. Ощущение от прикосновения оказалось совсем не таким, как она ожидала даже в самом худшем сценарии. Червь не был холодным, липким или вязким. Он будто вовсе не был материальным.

Руки Алисы мгновенно онемели и словно не слушались ее, провалившись в некое пространство, которое нельзя было постичь в ощущениях. Искажение стало распространяться по всему телу как зараза, и хотя внешне все выглядело как поглощение монстром, на самом деле Алиса будто медленно смещалась, утекала куда-то. То же самое явно происходило и с Линдой.

Перед лицом этого ужаса оказалось, что товарищ каждой из девушек был по-настоящему преданным. Влад и Эндрю, не сговариваясь, настигли червя и вцепились в своих подруг, пытаясь как-то спасти их, но это привело лишь к тому, что они оказались во власти бугристых отростков деконструктора, покрытых брызгами гноя. Всех четверых, схваченных и обвитых, быстро засасывало внутрь в непостижимом процессе поглощения или растворения.

Алезар сразу понял, что остановить это уже не удастся, поэтому крепко удерживал за плечи демоницу-кошку, глаза которой сузились до щелок, а лицо обезобразилось выражением испуганного животного. Саша была последней, сумевшей выйти из ступора. Она выползла из кустов и невидящими глазами, полными слез, смотрела на происходящее, лишь повторяя как заведенная: «Нет-нет-нет-нет!». Она хотела потерять сознание, просто исчезнуть, пропасть, вырваться из безумия.

— Я хочу вернуться в Рай, — бормотала она, с трудом поднявшись на ноги и пятясь назад, — в Рай, домой.

И тут Червь-хранитель услышал ее. Резко и неожиданно его морда провалилась и проступила наружу с затылочной стороны. Лицо монстра расплылось в улыбке, из пустых провалов глаз, похожих на отверстия в маске, брызнула слизь. Жертвы червя к этому моменту уже почти полностью были затянуты внутрь, сместились куда-то, исказились и рассеялись как иллюзия. Всего нескольких секунд не хватило Саше, чтобы побежать. Раскрыв рот, деконструктор выстрелил бурым языком, похожим на стрелу с привязанной к ней веревкой. Любые представления о нормальных законах бытия были ему чужды. Будто пронзив насквозь канву пространства, стрела пробила плечо Александры, легко повалила ее на землю и потащила к червю. Девочка даже не кричала, процесс искажения начался мгновенно. Но в последний момент ее посетила совершенно дикая, наивная мысль о том, что она сейчас вернется домой.

 

* * *

 

Завершив свое омерзительное действо, деконструктор распух, став продолговатой массой колыхающейся плоти. Лицо Хранителя на его морде, уже неотличимое от гротескной маски, застыло с выражением сытого блаженства. Алезар знал, что будет дальше, повторялась история, которую он уже видел давным-давно. Червь просто лег на землю и лишь слабо подергивался время от времени. Демоны не интересовали его, потому что желанная добыча была получена.

— Что теперь? — тихо спросила Ниишар, глядя в строгие алые глаза Алезара, — мы будем ждать?

— Боюсь, что да. Это все, что мы можем сделать. Если мы хотя бы притронемся к монстру, не ясно, что может произойти, — ответил демон. Он не испытывал удовольствия от необходимости бездействовать, но при этом понимал, что Алиса и ее друзья еще не потеряны, не уничтожены червем. У них еще был шанс.

— Что же с ними там происходит? — Ниишар осторожно подошла на несколько шагов, разглядывая червя со смесью брезгливости и любопытства. Монстр утробно урчал, изредка пощелкивал и ворочался как сытый тюлень.

— Они с ним сражаются. Так, как это делают люди, — сказал Алезар, — преодолевают что-то важное внутри.

Демон и сам не знал, насколько близка к истине была его догадка.

 

* * *

 

Бледные пальцы на фоне белого листа бумаги и карандаш — первое, что увидела Александра. Она тряхнула головой, чтобы справиться со странным чувством, будто только что проснулась и еще не разобралась, где находится. Затем Саша почти рефлекторно схватила карандаш. Она хотела рисовать единорога на лугу и уже представила в голове все анатомические особенности тела лошади, которые видела в одном из самоучителей по рисунку карандашом. Но творческий порыв мгновенно улетучился, когда Евгения Алексеевна, мать Саши, открыла дверь в комнату — как всегда, без стука и без предупреждения. Суровое лицо матери с морщинками вокруг глаз и рта всегда вызывало неясное чувство стыда или вины.

— Опять бездельничаешь, доченька, — из уст матери это звучало как утверждение, а не как вопрос. Она обращалась к Саше ласково, но голос был строгим, — лучше начинай собирать вещи.

Сказав это, мать сразу вышла, не ожидая ответа. Евгения Алексеевна не сомневалась, что дочь выполнит указания. Действительно, Саша почти сразу подскочила и подошла к шкафу с одеждой, который стоял у окна в ее небольшой девичьей комнатке. «Моя келья» — так Саша ее иногда называла. На стенах не было обычных для других девчонок плакатов любимых музыкальных групп или симпатичных актеров. Только несколько икон, смотрящих вниз на девушку грустно и скорбно. Иконы сопровождали Сашу всю жизнь. И сейчас ей предстояло собраться, чтобы отправиться на выходных вместе с матерью к очередным иконам или мощам — им предстояло паломничество в монастырь.

Внутри Саша трепетала, важность паломничества была для нее очевидна. Но вместе с этим, как ни старалась, она не могла отогнать навязчивую мысль о том, что сейчас, на каникулах, она лучше бы осталась дома и без конца рисовала, листала альбомы с эскизами, а может даже купила бы себе новые карандаши на отложенные карманные деньги. Всякий раз, когда она позволяла себе размечтаться, перед ней вставал прямой и жесткий взгляд матери. «Она не одобрит, накажет. Бог меня накажет», — так думала Саша, вяло перебирая свои простые незамысловатые вещи спокойных расцветок. Даже рыжие волосы требовалось постоянно прятать под платок, будто яркость тоже была каким-то грехом. Иногда внутри себя украдкой Саша просила у Бога немного смелости, чтобы возразить матери, но тут же каялась, вспоминая, как важно чтить и уважать родителей.

Евгения Алексеевна снова появилась в дверях и придирчиво осмотрела вещи, брошенные Сашей на кровать.

— Пойдем ужинать, — велела она, — и альбомы свои прибери, дочка. Только время тратишь с ними.

Девушка подняла взгляд, и в нем отразилась вся обида от очередного пренебрежения. Снова в памяти промелькнули годы строгого воспитания, проведенные в молчании дни, походы в церковь, страх поделиться с матерью самым важным, пустота праведной жизни, в которой Александра изо всех сил пыталась увидеть свет, но не могла. Ее светом стало рисование, возможность убежать в мир фантазий, невинных и кротких, но даже в таком виде они не встречали принятия от матери. В этот момент Саша поняла, что должна высказать все, должна признаться матери, что она не хочет ехать в монастырь, не хочет скучать в автобусах с другими паломницами, сидеть в плохой гостинице, ходить к бесконечным мощам и иконам.

«Я хочу остаться дома, мама. Я хочу рисовать» — вот что она должна была сказать, и почти сумела, но потупилась под взглядом Евгении Алексеевны, холодным и непреклонным.

— Хорошо, мама, — тихо ответила девочка и вышла из комнаты вслед за матерью.

Александра моргнула, и странное головокружение дезориентировало ее. Руки лежали на белом листе бумаги. Карандаш откатился в сторону. В голове было тянущее, мучительное чувство дежа вю и растерянность. «Мама сейчас зайдет, наверное...» — подумала она. Так и случилось. Открылась дверь, и прозвучало знакомое:

— Опять бездельничаешь, доченька.

Девушка тряхнула головой. Сегодня был странный день. Будто она немного не здесь. Будто она спит или приболела. Она взялась собирать вещи, как велела ей мать. Потом та вернулась и позвала к ужину. Снова пронзило насквозь желание возразить, отказаться, взбунтоваться, как и положено подростку. Снова это желание не нашло выхода. Маленькая скучная комнатка сжалась до тюрьмы, но Саша не осознавала этого. Выходя вслед за матерью, глядя на ее прямую спину и скромный цветочный узор на ее платье, Саша возвращалась обратно и начинала все заново. Ей предстояло еще много раз повторить сцену, теряясь все больше, мучаясь от нарастающей, но все еще плохо заметной тревоги — тревоги, которая толкала ее совершить важный выбор.

 

* * *

 

Еще один день в больнице. Такой же, как предыдущие. Ему говорили, что становится лучше, но он чувствовал себя все хуже и хуже. Химиотерапия будто насиловала тело и душу Андрея, выжимала из него жизнь, в то время как он должен был бодриться, держаться и верить в лучшее — именно этого все от него ждали.

Отец и мать стали будто чужими, горе не приблизило их к сыну, а отдалило от него, хотя сами они чувствовали наоборот. «Дело во мне, это я не могу» — Андрей вел в уме длинные диалоги с самим собой. Это единственное, что он мог нормально делать. «Но как я смирюсь, если это несправедливо? Лишено смысла. Я не курил. Не пробовал наркотики, не делал ничего дурного. Я молодой».

«Я молодой!» — говорил он отражению в зеркале и тут же горько усмехался, потому что напоминал себе старика, инвалида. Лысая, будто обедневшая голова. Волосы длиной до плеч пришлось сбрить, стали видны немного оттопыренные уши. Глаза казались запавшими. «Типичный раковый больной» — так называл себя Андрей.

«Не дрейфь, Эндрю, ты наш борец, завалишь этого рака, еще посмеемся над ним!» — подбадривали друзья. Но парня теперь раздражала его кличка Эндрю, которую он использовал в онлайн-играх и в компаниях, особенно когда появлялась возможность покуражиться или погонять на скейте. Сейчас все это казалось смешным. Он не был приколистом Эндрю, он был раковым больным Андреем, который все больше и больше замыкался в себе.

Лежа на койке один, Андрей смотрел в потолок. Иногда ему казалось, что по потолку ползают жуки, но скорей всего это точки появлялись перед глазами, потому что он забывал моргнуть. Все тело ломило, тошнота поселилась в нем и заполнила целиком. Тяжелые однообразные мысли ворочались в голове. Андрей был рад, что он один — мать должна была появиться позже, а друзья уже ушли. Парень чувствовал себя скованным, хотя ничего его не держало. Он знал, что там, за окном — ясный день поздней весны, прекрасное время оживающей природы и крепнущих надежд. Там была жизнь, но он сам был здесь, лелеял смерть и болезнь. С огромным трудом Андрей повернул голову в сторону окна. Даже это элементарное действие требовало неимоверных физических и умственных усилий.

Занавески оказались раздвинуты, из окна лился свет и казался таким ослепительным, будто ничего кроме этого света за окном и не было. Внезапный порыв встать и выглянуть наружу заставил парня заворочаться на койке. Сейчас в вене не было капельницы, он действительно мог встать, мог сделать хоть что-то, способное отвлечь на какое-то время. Но это все еще казалось невозможным. Парень пошевелил рукой, тело было тяжелым, как поваленное дерево, перегородившее дорогу, и это при том, что он уже сбросил как минимум десять килограмм веса. «Мне уже никогда не встать, — подумал Андрей обреченно, — скорей всего я так и останусь лежать здесь, возможно, умру сегодня, а может, завтра. У меня нет власти над этим. Никто мне не поможет». Тяжело откатившись в сторону, Андрей закрыл глаза и отдался отчаянию.

Разлепив веки, парень увидел потолок. Мелкие точки роились перед глазами, пока зрение фокусировалось. Еще один день в больнице. Ничем не отличается от прошлых. Он будто спал вечность, но все еще был усталым. Ни матери, ни друзей не было рядом. «А приходили они вообще? Придут сегодня?» — думал парень, ощущая приливы дурноты и неясной, смутной боли, гнездившейся где-то в теле. Свет из окна. Тишина. Тревога и затягивающее чувство тоски, ловушки, из которой не выбраться. Это повторялось снова и снова, подавляя жалкий волевой импульс, призывающий встать. Андрей закрывал глаза и открывал их снова. Смотрел на потолок. Думал о себе. Боролся с отчаянием, отдавался ему. Казалось, что это никогда не кончится. Ему нужно было что-то решить, но парень не знал, найдет ли в себе силы для этого.

 

* * *

 

«Сейчас на РБ сгоняю и спать» — написала Линда в чат гильдии. В два часа ночи в который раз ее жизнь сузилась до размеров монитора, в котором был целый мир. А сама девушка будто переодевалась в шкуру игрового персонажа, почти забывая о себе.

Конечно, она не забывалась полностью и понимала, что надо оставлять время на что-то еще, но игра была слишком привлекательной отдушиной. В обычной жизни Линда была простой девчонкой, тихой, пухленькой серой мышкой. Даже имя, полученное от родителей-театралов, будто не отзывалось в ней, не подходило. Но стоило ей сесть за компьютер — все менялось. Можно было выбрать роль, обличие, целую жизнь.

Она играла все больше и больше, сначала в популярные игры, которые были у всех на слуху, потом в более редкие, потом дошло и до ММОРПГ. Время шло мимо, реальный мир становился декоративным для Линды. Ловкие движения мышкой, глаза, следящие за цветастой анимацией сражения, непроизвольно подергивающаяся коленка — признак нервозности и пристрастия к кофеину.

Растрепанная девочка продолжала играть, хотя время уже близилось к утру. Наконец, отняв руки от клавиатуры, она потянулась, хрустнув позвонками, и зажмурилась. Открыв глаза, Линда будто не сразу смогла сфокусироваться, но сбросила внезапный ступор и надела круглые очки, лежавшие на столе по левую руку. Там же был и телефон, на экране мигали уведомления непрочитанных сообщений от друга. Звал гулять, подразумевая свидание.

Неосознанным движением Линда потрепала пучок волос на голове. Сейчас уже не полненькая девочка, а взрослая девушка за двадцать, но в почти такой же растянутой футболке. Перемена прошла незамеченной. Все шло своим чередом. Линда не собиралась отвечать другу, у нее было занятие поинтереснее.

«Сейчас еще катку и афк ненадолго» — написала она в чат товарищам по игре. Динамика виртуального сражения, перестрелки, необходимость быстро принимать решения — вот что было ей по вкусу. Родители не смогли увлечь театром, школа и ВУЗ не особо увлекли знаниями, хотя выучиться на программиста она все же кое-как смогла, просто потому, что не отрывалась от компьютера. Занавески были задернуты, в комнате царил полумрак, худая рука девушки схватила мышку, картинки на мониторе понеслись одна за другой, и она утонула в игре.

Легкий приступ головокружения вывел из забытья. Линда моргнула. Кинескоп компьютера быстро приводил к усталости глаз. Но девочка была готова с этим смириться. Она исследовала волшебный мир игр. Дворовая возня и прогулки с подружками были в прошлом. Новая игрушка стала как новая жизнь. Она поерзала на стуле и снова начала осваивать клавиатуру, упражняться в ловкости, чтобы лучше получалось играть. Иногда еще вспоминала о подружках и даже думала пару раз пригласить их к себе, благо родители это только приветствовали. Мама с папой всегда были добрыми и баловали ее — скорей всего потому, что это позволяло им больше тратить времени друг на друга, пока ребенок занят чем-то своим. Когда у Линды появился первый компьютер, она перестала обижаться на недостаток внимания. Теперь ей было, куда уйти от действительности.

Качаясь на кресле, ерзая на стуле, потягиваясь, снова и снова девушка перелистывала эпизоды своей жизни, которые были разными, но при этом очень похожими. Новые комнаты, друзья, которые звонят или пишут. Задачи, которые стоило бы выполнить. Родители, что-то говорящие за спиной. Она сама — то девочка, то подросток, то взрослая. Но перед ее глазами был монитор, в котором была игра. Игра снова и снова побеждала реальность, стук клавиш, рывки мышкой, восклицания и ругань по голосовой связи, неизменное — «еще одну катку, и все», а затем продолжение игры, затягивающей, как водоворот.

Оглянуться. Остановиться, замереть, отвести глаза — что угодно из этого девушка могла сделать, чтобы обнаружить мир за своей спиной, попробовать выйти с ним на контакт. Мир отдалялся, мутнел, менялся, постепенно будто разочаровываясь от бесплодных попыток привлечь внимание Линды. Она могла уйти, и усилие, необходимо для этого, было не таким уж большим.

Но Линда уходить не хотела.

 

* * *

 

Влад резко открыл дверь своей маленькой квартиры, стремительно зашел внутрь и так же резко захлопнул дверь за собой. Кожаную куртку он бросил прямо на пол. Хотелось швырнуть и ботинки, но он сдержался. Что толку сражаться с вещами после того, как проиграл людям.

Всего час назад он спокойно сидел в парке с бутылкой пива и размышлял, глядя на высокие стволы деревьев. Общение с природой, колесо года, дыхание Тьмы — образы роились в голове и отвлекли его совсем, когда несколько уже подвыпивших лбов решили развлечься за его счет. «Глиномес, педик» — такими оскорблениями наградили худого длинноволосого парня, прежде чем поднять со скамьи, толкнуть несколько раз и отобрать полупустую бутылку. Влад не успел сориентироваться, дать отпор, хотя бы сказать что-то грубое в ответ. Его в очередной раз сковал ступор, ставший частым спутником еще с детдомовских времен.

Парень сам не знал, почему он такой. Почему цепенел, чего боялся. Возможно, это был не страх, а просто форма безразличия, смирения, ведь вся его жизнь казалась фатальной ошибкой, отбыванием срока за непонятное преступление. Однако он не сдавался до конца. Поиски силы и понимания влекли парня к книгам — сначала философским, а потом и оккультным. Вот и сейчас Влад устало опустился в кресло перед рабочим столом и уставился на обложку самиздатовского журнала «Овраг». В журнале был опыт других неприкаянных, похожих на него, изломанных людей, которые что-то искали во Тьме — возможно, ее одобрения. Но действительно ли они были похожи? Парень сомневался.

Люди, писавшие статьи, в которых рассуждали о человеке и войне со всем миром, сочиняли музыку, рисовали картины, заходили в духовном поиске куда дальше, в то время как Влад до сих пор не мог уничтожить удушливый стыд и презрение к самому себе, к собственной слабости, которую не получается преодолеть.

Он резко откинулся на спинку кресла. Порывистые, стремительные движения — он мог бы реагировать быстро, никому не позволять даже приблизиться к себе, но этот навык не работал тогда, когда был нужен. Парень понял, что сейчас может даже заплакать, как самое последнее ничтожество. Он сглотнул и преисполнился злостью.

Вскочив с кресла, Влад почти вбежал в ванную комнату. Здесь, на полке под зеркалом его ожидал очередной объект стыда, но в то же время то, что приносило избавление — несколько бритвенных лезвий, часть из которых были совсем свежими, а другие — с пятнами крови. Почти не сопротивляясь императивному позыву, Влад схватил лезвие и поднес к выступающим венам на костлявой руке. Там уже было множество шрамов на разной стадии рубцевания — большинство поперек, но некоторые вдоль.

«Стой. Это ничего не даст тебе, ничего не изменит» — звучала мысль в голове, будто сказанная чужим голосом. Но пальцы уже плотно сжимали лезвие и медленно подносили его к коже. Кожа напоминала холст, натянутый на грубый подрамник эмоционального напряжения. «Зачем ты это делаешь?» — спрашивал сам себя Влад и не находил ответа, но лезвие уже легло на бледную плоть. Медленно, смакуя боль, парень потянул его вверх, все выше и выше, позволяя всем мыслям, стыду и страху, утонуть в густой красной пелене, которая вскоре затопила все вокруг.

Когда он очнулся и поднял голову, то увидел два грубых, насупленных лица с выражениями драчливых приматов.

— Тебе говорю, говнарь! — здоровый гопник легко поднял парня со скамьи, схватив за куртку. Влад почувствовал, что сжимает в руке бутылку с пивом, а больше он не чувствовал ничего, будто спал или был под кайфом. Смутное чувство затопляющей красноты не позволяло вернуться в реальность, осознать, где он, и что ему делать.

— Глиномес, педик. Руки марать еще, — сплюнул второй задира, толкнув парня несколько раз и вырвав у него бутылку. Двоим агрессорам ничего не стоило избить его до полусмерти, но они просто не стали этого делать, возможно, безразличие парня не вдохновило их на продолжение разборок.

Влад тупо и безразлично смотрел в спины удалявшихся гопников, кое-как приходя в себя и все быстрее наполняясь мерзким стыдом и беспомощностью. Развернувшись, он двинулся прочь из парка, домой. Зайдя в квартиру и раздевшись, упал на кресло, сразу уцепившись глазами за символ черного солнца на обложке журнала. Рука потянулась, чтобы открыть его, дочитать оставшиеся статьи, но шрамы сразу напомнили о другом способе отвлечься.

Повторяя свою внутреннюю борьбу, Влад снова пошел в ванную, чтобы кровавой линией разделить абзацы своей циклически повторяющейся истории. Впереди его ждали новые шрамы.

 

* * *

 

Разговор с подругой оставил неприятное послевкусие. Алиса была раздражена, но сама толком не понимала, почему. Впереди был один из праздников колеса года, но разговор в конце снова свелся к тому, какой алкоголь стоит закупить. Алиса называла подруг своими ведьмочками, и это уже понемногу превращалось в иронию, хотя поначалу было вполне серьезно.

Познать природу, самих себя, тайные силы, что прячутся за занавесом реальности — такая цель была у трех девушек, пытавшихся собрать свой магический круг. Время шло, они взрослели вместе, а реальность отвоевывала свое. Гадания превращались в посиделки, языческие праздники — в обычные выезды на природу с шашлыками и вином. Их компания даже разрасталась за счет других представителей эзотерической молодежи.

Алиса оперлась руками на комод и посмотрела на закрытую бутылку вина, стоявшую прямо перед ней. Рядом была ваза с фруктами и маленькая расписная пиала с таблетками. Не только алкоголь, но и лекарства, вот так небрежно покоящиеся на виду. Алиса не знала, что из этого сильнее подчеркивало нелепую странность ее повседневной жизни. Как будто для дополнительной несуразности над комодом висело вышитое полотно, изображавшее зодиакальный круг с пентаграммой в центре — подарок одной из подруг.

«Мне бы на шоу идти, а не пытаться сделать вид, что все это всерьез» — пробормотала Алиса. У нее было много выборов, даже слишком много, и в скоплении этих вариантов постепенно тонуло то, чего она хотела на самом деле. Иметь близких друзей? Заниматься любимым делом? Просто весело проводить время?

Жизнь на первый взгляд становилась только лучше, но вместе с тем — более бессмысленной. Взгляд скользнул ниже, по ящикам комода. Внезапно она вспомнила, что привезла этот раритет с низкими округлыми ножками из деревенского дома своего дедушки. А что сейчас с этим домом, он заброшен? С тех пор, как дедушка умер, Алиса даже не интересовалось особо судьбой старого дома, в котором когда-то проводила много времени. Ей там не нравилось все, а в первую очередь — душная и мрачная атмосфера религиозности, связавшейся тогда в детском уме с темой кладбищ, постоянного горя и неустроенности.

Позже девушка думала, что именно это парадоксальным образом толкнуло ее в обратную сторону — к идее лучше понять себя и мир, людей в нем. А потом это желание привело к занятию колдовством. «А что, если я поеду туда, где все начиналось. Вспомню» — внезапно появилась мысль в голове Алисы. Вместо праздника колеса года, который легко мог превратиться в фарс, вместо бесконечной череды посиделок, концертов и клубного отдыха с алкоголем и мимолетными знакомствами, Алиса могла поступить иначе — отправиться к своим корням, в дом своего детства. Пусть отношения с матерью были прохладными, а отец умер, пусть прошлое почти забылось. Вероятно, именно этот поступок был тем, что ей требовалось, чтобы разобраться, чтобы вспомнить и осознать, куда она на самом деле идет.

Свет из окна блеснул на горлышке винной бутылки. «Что бы взять. Игристое, может?» — пришла другая, более привычная праздная мысль. Она уже поговорила с Наташей, теперь стоило написать второй «ведьмочке» — Катрин, как та любила себя называть, открещиваясь от простого имени Катя. Катрин на звонки почти не отвечала, потому что предпочитала переписку. Иногда говорила, что разговор нарушает ее внутренние энергии. Алиса все чаще замечала, что говорилось это всерьез. Наташа с ее озабоченностью алкоголем, Катрин с ее неизжитыми подростковыми странностями, а на другой чаше весов — забытый деревенский дом, который внезапно пробудил ассоциации с настоящей магией, более древней и неуловимой, которую нельзя было призвать, просто ведя о ней бесконечные разговоры. «Я должна туда поехать — внезапно решила Алиса — вот только отпразднуем, и буду собираться». Она села за компьютер и собралась писать Катрин.

Будто потеряв сознание на секунду, Алиса обнаружила себя с телефоном у уха. В ухе звучал голос подруги, что-то о вине, но девушка будто потерялась в диалоге и не могла сообразить, о чем он. Как-то небрежно ответив, она завершила звонок и посмотрела на комод, на предметы, стоящие на нем, на полотно на стене, на котором был изображен ловец снов.

«Стоп. Здесь было что-то другое — остановила себя Алиса. — Я делала что-то другое, и здесь висела другая вещь!». Она моргнула. На полотне был пентакль, окруженный зодиакальным кругом. Но разве он был там несколько секунд назад? Или там было что-то другое? Ощутив нечто среднее между головной болью и тошнотой, Алиса осознала странную, мучительную нереальность происходящего и тяжелое чувство дежа вю, которое будто уплотнилось и сконцентрировалось, начав почти физически давить на голову. Все происходящее будто случилось даже не один раз, а десятки, возможно, сотни раз.

— Мне стоит написать Катрин, — пробормотала она вслух, растерянно поглядывая на открытую бутылку игристого вина, стоящую на комоде. Запах дерева напомнил о детстве, о деревенском доме. Воспоминание пронзило Алису как игла. Образ дедушки, сначала мрачного и серьезного, стоящего у икон, а потом вдруг — безумно-веселого, будто летящего куда-то вверх. Разве такое было в реальности? Замешательство нарастало. «Я что-то делаю не так. Иду не туда» — поняла она, когда машинально садилась за компьютер, чтобы написать подруге. Руки уже открыли браузер, но пальцы замерли над клавиатурой.

— Что-то не так. Я должна туда поехать. Сейчас! — сказала Алиса. Произнесенные слова будто заставили реальность вокруг мигнуть. Окружающий мир, как очень правдоподобный осознанный сон, на секунду подался назад, напомнил занавес, который можно как-то отодвинуть в сторону. Алиса могла бы сейчас подумать, что неудачно смешала прописанные врачом антидепрессанты с алкоголем, но вместо этого она сумела остаться в рамках предыдущей мысли, казавшейся самой верной.

Вместо того, чтобы начать писать Катрин, Алиса открыла сайт с расписанием автобусов, чтобы выбрать маршрут до деревни, и когда она положила руку на мышку, ладонь внезапно провалилась — не сквозь стол, а будто сквозь все. Тошнота усилилась, и тело начало мягко сдавливать со всех сторон. Девушка напрягла руки и ноги, не поняв, как она вдруг уже оказалась стоящей где-то, на чем-то. На поверхности, которую нельзя было описать или осмыслить. Вместе с этим она поняла, что уже имеет богатый опыт борьбы со страхом и непонятностью происходящего. Решительным движением она разорвала мир перед собой, будто он был грубым холстом.

 

* * *

 

Демон Алезар поддался почти человеческой радости, когда виденное им однажды и столь желанное событие повторилось. Ниишар, поначалу шокированная, вскоре присоединилась к нему, когда кусок лежавшего на земле червя вздулся, расширился и прорвался, образовав мерцающий проход, края которого дрожали волнами и напоминали то ли дверной проем, то ли нору или тоннель. Из этого отверстия наружу вышла Алиса, ошеломленная, уставшая и замученная на вид, но при этом очевидно живая и невредимая. Она сбросила с себя то, что поначалу казалось слизью деконструктора, но по текстуре больше напоминало клочья ткани. Какое-то время первая победительница червя вспоминала, что произошло, где она находится, и кто перед ней. Наконец, ей это удалось, и со страдальческой улыбкой она поплелась навстречу демонам.

— Я поняла, — выдохнула Алиса, — этот червяк — червь сомнения. Он сам и есть сомнение, самое большое, самое главное. Но его можно побороть.

Демоны тут же потребовали от Алисы подробного рассказа о том, что же происходило внутри. Но девушка уже оправилась достаточно, и думала о своих друзьях, которые по-прежнему были там. Она не была готова хвастаться подвигом.

— Все, что меня волнует сейчас — смогут ли они выдержать битву. Каждый свою, — заявила Алиса, отказавшись рассказывать что-либо.

Усевшись прямо на землю, девушка начала ждать, не сводя глаз с туши деконструктора.

 

* * *

 

Не так уж много времени проходило снаружи, возможно потому, что в Чистилище времени просто не существовало, но внутри червя, в созданных им обособленных мирах, блуждание пленников могло длиться месяцами. Никто из них не мог в полной мере этого понять, повторяя цикл за циклом, в каждом из них крохотным усилием воли сдвигаясь на едва заметную величину в сторону осознания, понимания сути своего выбора.

Кто-то замечал странности в окружении, кто-то чувствовал давление и напряжение. Замкнутый цикл безжалостно гонял своих жертв по самым трудным и тревожным эпизодам выбора. Выбор каждого казался малым, но это было лишь одной из причин, почему он являлся настолько сложным. Пройти едва заметный, но очень важный порог, не споткнувшись — вот что должны были сделать Александра, Эндрю, Линда и Влад.

Саша снова и снова молча провожала спину уходящей матери, чтобы очнуться над листом и карандашом. После множества повторений она держала его в руке, будто это было оружие, смутно ощущая в голове память о каких-то красивых вещах, что она создала, хотя на самом деле этого не было. Образов было много, и в какой-то момент их хватило. «Я хочу остаться дома рисовать, мама» — произнесла она дрожащим голосом, но сумела выдержать строгий взгляд в ответ, после чего карандаш в руке надрезал ложный мир, и художница выбралась наружу, моргая и нервно встряхивая растрепанной головой. Она первая присоединилась к Алисе — просто села рядом, не говоря ни слова. Не было сил говорить, но внутри начала зарождаться новая, совершенно незнакомая взрослая уверенность, которую Саша решила беречь и растить как те прекрасные цветы, что силой мысли когда-то создавала под куполом Рая. Повинуясь порыву, Алиса обняла девочку за плечи, и та не отстранилась.

Они продолжили ждать, и ожидания были вознаграждены. Влад тоже сумел пройти испытание. Упиваясь жалостью и отвращением к себе, пытаясь заглушить одну боль другой, в какой-то момент парень переполнился внутренним конфликтом настолько, что смел бритвенные лезвия в мусорное ведро, отказавшись себя ранить. Упав как поблескивающие лепестки, лезвия разбили полотно иллюзии, и пленник на четвереньках выполз из червя. Не раздумывая, он крепко обнял Алису, вставшую к нему навстречу.

— Знала, что выберешься, но что-то ты долго, — усмехнулась она. Саша в нерешительности переминалась рядом, но друзья с усталы<