Приметы игрока и голуби в ящике

О приметах, наполняющих мою жизнь. Как плохой английский помогает заработать. Почему я – дурак из дураков, если не считать того, что знаю об этом. Победа над своей генетической неприспособленностью. На моем рабочем месте нет коробок с конфетами.

Английский язык таксистов и причинно‑следственная связь

Вначале – одна сцена из того времени, когда я только начал свою карьеру трейдера в Нью‑Йорке. Тогда я работал в банке Credit Suisse First Boston, нью‑йоркский офис которого располагался в центре квартала между Пятьдесят второй и Пятьдесят третьей улицами и Мэдисон‑ и Парк‑авеню. Несмотря на свое не совсем центральное расположение, считалось, что это фирма с Уолл‑стрит, – я заявлял, что работаю «на Уолл‑стрит», хотя мне повезло лишь дважды оказаться на настоящей Уолл‑стрит, одном из наиболее отталкивающих мест, которые я видел к востоку от Ньюарка (штат Нью‑Джерси).

Тогда мне было двадцать с небольшим, и я жил в забитой книгами (хотя в остальном пустой) квартире в Верхнем Ист‑Сайде на Манхэттене. Ее пустота не была идеологической, просто у меня не получалось зайти в мебельный магазин, поскольку, направляясь туда, я в итоге оказывался в книжном и вместо мебели приносил домой сумки с книгами. Как можно ожидать, в кухне не было никаких следов продуктов и посуды, кроме сломанной кофеварки, так что готовить я научился совсем недавно (если вообще научился).

Каждое утро я ездил на работу в желтом такси, из которого выходил на углу Парк‑авеню и Пятьдесят третьей улицы. Нью‑йоркские таксисты известны своей дикостью и традиционным незнанием географии города, но иногда можно встретить водителя такси, который одновременно незнаком с Нью‑Йорком и скептически относится к универсальности законов арифметики. Однажды я имел несчастье (или счастье, как мы увидим вскоре) ехать с водителем, который оказался не в состоянии объясняться ни на одном известном мне языке, включая диалект английского, свойственный таксистам. Я пытался помочь ему сориентироваться при движении на юг от Семьдесят четвертой до Пятьдесят третьей улицы, но он упрямо проехал лишний квартал, вынудив меня воспользоваться входом со стороны Пятьдесят второй улицы. В тот день мой торговый портфель принес значительную прибыль благодаря серьезному переполоху на валютном рынке, на тот момент это был лучший день моей юной карьеры.

На следующий день, как обычно, я ловил такси на углу Семьдесят четвертой улицы и Третьей авеню. Вчерашнего таксиста нигде не было видно, возможно, его депортировали на родину. Очень плохо – я был охвачен необъяснимым желанием отплатить ему за услугу, которую он мне оказал, и удивить его гигантскими чаевыми. Затем я поймал себя на том, что даю распоряжение новому таксисту отвезти меня на северо‑восточный угол Пятьдесят второй улицы и Парк‑авеню, в точности туда, где меня высадили днем раньше. Меня поразили мои собственные слова… но было слишком поздно.

Когда я посмотрел на свое отражение в зеркале лифта, то осознал, что повязал именно тот галстук, что и накануне, – с пятном от кофе, посаженным в результате ссоры предыдущего дня (кофе – моя единственная зависимость). Во мне был кто‑то иной, кто явно верил в устойчивую причинно‑следственную связь между моим использованием другого входа в здание, выбором галстука и вчерашним поведением рынка. Я был обеспокоен тем, что вел себя как шарлатан, как актер, играющий чужую роль. Я чувствовал себя обманщиком. С одной стороны, я говорил как человек с высокими научными стандартами, эксперт по вопросам вероятности, сосредоточенный на своем искусстве. С другой – я имел тайные суеверия, как один из тех самых работяг, трейдеров товарной биржи. Может, осталось пойти и купить гороскоп?

Короткое размышление показало, что моя жизнь до того момента была подвластна невинным суевериям. Моя – специалиста по опционам, бесстрастного расчетчика вероятностей, рационального трейдера! Это был не первый раз, когда я действовал под влиянием небольших суеверий вредоносного характера, которые, я был уверен, произрастали из моих средиземноморских корней: нельзя брать солонку из рук другого человека, можно поссориться; услышав комплимент, нужно постучать по дереву; плюс много других левантийских поверий, существующих на протяжении десятков веков. Но, как и многие вещи, возникшие в древности и дошедшие до наших дней, эти суеверия я воспринимал со сложной смесью торжественности и недоверия. Мы считаем их скорее ритуалами, нежели по‑настоящему важными действиями, предназначенными для того, чтобы предотвратить нежелательные повороты богини Фортуны – суеверия могут внести в повседневную жизнь некоторую поэзию.

Я забеспокоился, впервые почувствовав, что суеверия проникли в мою профессиональную жизнь. Моя работа состоит в том, чтобы действовать как страховая компания, точно рассчитывая шансы на базе однозначно определенных методов, получая выгоду за счет других людей, которые менее строги, ослеплены своим «анализом» или ведут себя так, будто являются избранниками судьбы. Но в этой работе слишком много случайности.

Я обнаружил быстрое накопление «примет игрока», тайно развивавшихся в моем поведении, хотя недавних и едва различимых. До того момента они ускользали от меня. Казалось, что разум постоянно пытается определить статистическую связь между моими действиями и результатами событий. Например, мои доходы начали расти после того, как я выяснил, что немного близорук, и стал носить очки. Хотя они не были столь необходимы и даже не были полезны, кроме случаев ночного вождения, я не снимал их с носа, поскольку неосознанно действовал так, как если бы верил в связь между доходностью и очками. Для моего разума такая статистическая ассоциация казалась иллюзией, каковой она и была, учитывая минимальный размер выборки (в данном случае – единственное событие), хотя наивный статистический инстинкт, похоже, никак не обогатился моим опытом проверки гипотез.

Известно, что игроки отличаются определенными поведенческими отклонениями, у некоторых из них возникают патологические ассоциации между результатами ставок и физическими движениями. «Игрок» – почти самое унизительное определение, которое можно дать человеку моей профессии, связанной с производными инструментами. Кстати, для меня азартная игра наилучшим образом определяется как деятельность, в которой человек испытывает волнение от конфронтации со случайным результатом независимо от того, складываются шансы в его пользу или против него. Даже когда шансы явно не в пользу игрока, он иногда завышает их, веря в то, что судьба каким‑то образом благоволит ему. Этот эффект проявляется в очень умных людях, которых можно встретить в казино, где, казалось бы, им не следует находиться. Я даже знаю первоклассных экспертов в теории вероятностей, имеющих привычку в свободное время играть в азартные игры, забывая обо всем, что они знают. Например, мой бывший коллега, один из умнейших людей, которых я встречал, часто ездит в Лас‑Вегас и, похоже, проигрывает так много, что казино предоставляет ему бесплатный номер и автомобиль с водителем. Перед тем как открыть крупную торговую позицию, он даже консультировался с предсказателем судьбы, а потом просил, чтобы компания компенсировала ему эти расходы.