Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...
Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...
Топ:
Техника безопасности при работе на пароконвектомате: К обслуживанию пароконвектомата допускаются лица, прошедшие технический минимум по эксплуатации оборудования...
Теоретическая значимость работы: Описание теоретической значимости (ценности) результатов исследования должно присутствовать во введении...
Устройство и оснащение процедурного кабинета: Решающая роль в обеспечении правильного лечения пациентов отводится процедурной медсестре...
Интересное:
Искусственное повышение поверхности территории: Варианты искусственного повышения поверхности территории необходимо выбирать на основе анализа следующих характеристик защищаемой территории...
Берегоукрепление оползневых склонов: На прибрежных склонах основной причиной развития оползневых процессов является подмыв водами рек естественных склонов...
Инженерная защита территорий, зданий и сооружений от опасных геологических процессов: Изучение оползневых явлений, оценка устойчивости склонов и проектирование противооползневых сооружений — актуальнейшие задачи, стоящие перед отечественными...
Дисциплины:
2021-01-31 | 103 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Лёня и Валерка не на шутку растерялись. Сколько они ни звали, Алик не откликался.
– А может, он пошутил и спрятался где‑нибудь здесь? – высказал догадку Лёня. – Давай поищем.
Облазив все ближние кусты, ребята ни с чем вернулись на поляну. Тогда Валерка взобрался на самую верхушку росшего неподалёку дуба. Но дуб был не так высок, чтобы с него можно было увидеть Чёрное озеро, его крутые берега. Раздосадованный и злой на самого себя, Валерка слез с дуба и сел на трухлявый пень. Лёня, прикусив нижнюю губу, устроился рядом, на траве.
Пролетел самолёт. Лёгкая тень его скользнула наискось поляны и исчезла. Вновь стало тихо и тоскливо.
Заставила ребят очнуться песня. Она взлетела неожиданно громко где‑то совсем рядом. Оба вскочили на ноги, оглянулись. По реке плыла красивая голубая лодка. В лодке сидел мужчина в синей вылинявшей майке и помятой серой шляпе. Он лениво взмахивал вёслами и во всю силу своих, должно быть, богатырских лёгких тянул:
О‑ой, ре‑еченька‑а, ре‑еченька‑а,
Что‑о же ты непо‑о‑олная‑я?
Лю‑ли, лю‑ли, лю‑у‑ли‑и,
С бе‑е‑режко‑ом не ро‑овна‑ая‑я?
Лёня и Валерка стояли и не знали, что им делать. Лодка плыла в их сторону. Может, спрятаться?
Но человек в лодке уже заметил их. Он оборвал песню, выпрямился во весь рост и спросил:
– Эй, хлопцы! Вы из какой деревни?
– Из Заречья, – поспешил ответить Валерка.
– А старого Войтёнка здесь не видели?
– Нет, не видели.
– Вот старая перечница! – пробормотал человек. – Условились тут встретиться, а он не пришёл…
Мужчина налёг на вёсла, и спустя минуту лодка мягко ткнулась носом в песчаный берег.
– Грибы собирали или ягоды? – легко выскакивая на песок, поинтересовался незнакомый.
|
– И грибы и ягоды.
– Замечательно! Вот вы меня и угостите ягодами. Идёт?
Валерка подставил свою корзинку, а сам отодвинулся в тень берёзы. Человек снял шляпу, запустил в корзинку руку и спросил:
– Рукав коза сжевала?
– Да нет, – смутился Валерка. – Это я сам, за сук зацепился…
– Значит, быть бане дома. Вечером приду с лёгким паром поздравить, – серьёзно пообещал мужчина и набил рот ягодами.
Валерка с интересом смотрел на него. Он узнал мужчину. Это был Николай Николаевич Казанович, двоюродный дядя их одноклассницы Вали Казанович. Валя рассказывала, что он работает в Академии наук, печатает в журналах очерки и рассказы о родной природе.
Среди Валеркиных знакомых никогда не было ни учёных, ни писателей, и ему казалось необычным и приятным, что такой известный человек сидит рядом с ним на поляне и ест ягоды из его корзинки.
– Смотри‑ка! И ей, мерзавке, ягод захотелось! – вдруг воскликнул Николай Николаевич и ловко взмахнул над корзинкой рукой.
– Бросайте, это же оса! – вскочил Лёня. От осы или шмеля он готов был бежать на край света.
– Оса? А вот мы посмотрим, какая это оса.
Николай Николаевич разжал кулак. На ладони неподвижно лежало похожее на осу насекомое.
– Ужалила? – сочувственно спросил Валерка.
– Оса, да и пчела, и шмель никогда не ужалят, если их быстро зажать в кулаке. Тычутся там, как слепые. А у этой козявки и вовсе жалить нечем. – Николай Николаевич пригладил рукой чёрные, едва тронутые сединой волосы и с наслаждением растянулся на траве.
– Нет, а в самом деле, почему она не укусила вас? – не мог успокоиться Лёня. – Меня однажды так ужалила!..
– Хотите, расскажу вам сказку про эту букашку? – предложил Николай Николаевич. – Поучительная сказка. Только слушайте внимательно… – Он закурил и негромко начал: – Не за горами, не за морями, на берегу реки Тихоструйной, стоял Зелёный бор. Жили в том бору и зайцы, и белки, и лисы, и барсуки. Даже рогатые лоси водились. Но больше всего было трудолюбивых пташек. Нравилось им там. А чтобы какой‑нибудь недруг не пробрался в их зелёные владения, поставили птицы Дрозда Дроздовича за порядком следить.
|
Поблагодарил Дрозд за доверие, облюбовал себе самое высокое дерево, уселся на макушку и сидит. Сидит, во все глаза глядит, крепким клювом поводит. А только отважится какая‑нибудь мошка‑букашка в лес залететь, на листик или веточку сесть, Дрозд тут как тут: раз – и нет вредителя.
Порядок в лесу. Всё досмотрено, всё по‑хорошему идёт. Рады птицы, не нахвалятся Дроздом Дроздовичем. Дрозду это, известное дело, по душе. И решил он как‑то, что можно уже и отдохнуть малость.
А в это время откуда ни возьмись – Муха‑Зеленуха. Проворная такая и не из глупых. В молодости эта Муха где только не побывала, облетела горы и долы, многое видела, многому научилась. И вот решила она пробраться в Зелёный бор да поживиться там около пташек. Только как бы это Дрозда перехитрить, клюва его миновать?
Думала‑гадала Муха‑Зеленуха и решила сперва хоть издали увидеть Дрозда, приглядеться к нему: каков он да что он такое? Решила – и прямо к Зелёному бору. Переждала на опушке, пока солнышко спряталось, а потом незаметно – в лес, да и притаилась в густой листве молодой берёзки, что неподалёку от Дроздова дома росла.
Сидит, дрожит Муха‑Зеленуха, знает, что с Дроздом шутки плохи. Но ничего – спит себе Дрозд Дроздович, носом посвистывает, ничего не видит и не слышит. Успокоилась Муха, устроилась поудобнее да ненароком и задремала. А когда проснулась, над лесом уже солнышко светило, листья золотило.
Затаила дух Муха‑Зеленуха, в одну сторону глянула, в другую – и обмерла. Дрозда Дроздовича увидала! Сидит тот на сосновом суку, чистит свой клюв и тихонько что‑то насвистывает.
– Ф‑фиу‑фить! – вдруг весело засвистал Дрозд. – Доброго утречка, соседка!
– Моё почтение, – откликнулся кто‑то писклявым голоском.
«Кто это там пищит?..» – подумала Муха‑Зеленуха и стала приглядываться. Глядела, глядела – и прямо рот разинула от удивления. Возле самой Дроздовой хатки по веточке ползла точно такая же муха, как и она, только одетая по‑иному: не в чёрно‑зелёный костюм, а в ярко‑коричневый, словно позолоченный.
|
«Да это же оса!» – чуть не вскрикнула Муха, да вовремя спохватилась.
А Дрозд между тем подшучивал над осой:
– Всё бурчишь, соседка? Ох и скверный же у тебя характер!
– 3‑з‑жик! – прозвенела вдруг оса и – к Дрозду, и давай кружиться у него над головой. Дрозд испугался, отскочил в сторону…
«Ага, – обрадовалась Муха‑Зеленуха. – Теперь я знаю, что мне делать!»
Скоком‑боком выбралась она из лесу и прямо к портнихе, чтобы та сшила ей позолоченный наряд. Одела Муха обновку – и сама себя не узнаёт: теперь они с осой как две капли воды.
– Спасибо тебе, портниха! – радостно сказала Муха‑Зеленуха и полетела в лес, к той самой сосне.
– Здравствуй, кум! – пропищала она, садясь на веточку.
Дрозд хмуро ответил:
– Здравствуй.
– Да ты, вижу, серчаешь? – ещё веселее заговорила Муха‑Зеленуха. – Не стоит! Я пошутила.
– Глупые шутки, – проворчал Дрозд.
– Больше не буду. Станем в мире жить, друг другу помогать. Посмотри, как хорошо вокруг! Ха‑ха‑ха!
Засмеялась Муха‑Зеленуха, полетела в чащу и давай там плодиться.
Спустя какой‑нибудь месяц или два захотелось Дрозду лес осмотреть: всё ли в порядке? Взлетел он повыше – и чуть не обомлел. Не узнать Зелёного бора. Листья свернулись, все в дырах, а некоторые деревья и вовсе засохли.
Зло щёлкнул Дрозд клювом и пустился на поиски виновника. Три дня и три ночи глаз не смыкал, метался из конца в конец леса, да так ни с чем и вернулся. Вьются над деревьями осы в позолоченных уборах, а больше никого не видать!
Собрал тогда Дрозд своих помощников: проворную Мухоловку, солидного учёного Клёста, изобретателя Дятла. Начали они разные догадки высказывать, спорить…
– А они взяли бы да содрали с Мухи чужое платье!
Все обернулись. Прислонившись спиной к комлю берёзы, стоял Алик. Никто не слыхал, когда он подошёл. В руках у Алика была Лёнина корзинка с ягодами, на ногах – оба сандалия с блестящими застёжками.
– Не всегда, дружище, легко разобраться, кто в чью шкуру влез… Вот и он ошибся, принял муху за осу, – кивнув на Лёню, улыбнулся Николай Николаевич.
Вечерело. Над рекой поднимался редкий туман; где‑то крякала утка, должно быть, созывала своих детей; где‑то разговаривали рыбаки; кто‑то пел, и ему подпевала пуща, ловила отдельные слова, носила их между деревьями, пока не теряла в глухих, диких дебрях.
|
– Ты… ты там был? – улучив минуту, шёпотом спросил у Алика Лёня.
– Бери корзину, – оставил его вопрос без ответа Алик. – Так, бедняга, перепугался, что и ягоды на берегу бросил…
Лёня и Валерка потупились.
– Что, друзья, может, домой поедем? – спросил Николай Николаевич, поднимаясь на ноги. – Подвезу до Заречья.
– Поедем, Алик? – дотронулся до руки друга Валерка. – Ты, наверно, устал…
Алик ничего не ответил.
Беседа под берёзой
Хорошо плыть по реке на вечерней заре, когда солнце уже зашло, но верхушки высоких деревьев ещё розовеют, когда воздух чист, как родниковая вода, а река так спокойна, что в неё можно смотреться, как в зеркало!..
Крутобокая лодка идёт против течения легко и почти неслышно. Навстречу плывут заросли высокой куги, целые семьи белых кувшинок, маленькие островки. Островки заросли кучерявой лозой и напоминают издали копны сена.
В детстве не всегда замечаешь красоту окружающей тебя природы. Острота зрения приходит с годами. Может, тысячу раз видел прежде эти берёзы и сосны, дубы и осины, а настоящая красота их открылась только сейчас, когда седина припорошила виски.
Николай Николаевич любил пущу сызмалу. В пуще, в хате лесника, он родился и рос. И позже, когда остался сиротой и попал в детдом, не раз вспоминал родные места, видел их во сне. И всё же только сейчас, уже будучи взрослым, он по‑настоящему понял и оценил прелесть леса, его неповторимую красоту! Он мог сутками слушать однообразный шум мачтовых сосен, и этот шум не надоедал ему. Казалось, он понимал, о чём шумят деревья, что рассказывают в своих грустных, бесконечных песнях. Он любил слушать неутомимый говор реки и, казалось, тоже понимал, о чём она журчит. Во время отпуска он целые недели проводил один в лесу или на реке и никогда не скучал.
Давно стал взрослым Николай Николаевич. Изменился с годами и облик пущи. Грозные бури, что прошумели над землёй, не пощадили и её. Поредели мачтовые сосны…
Жаль Николаю Николаевичу погубленных сосен. А ещё больше – дубовой рощи. Она начиналась тут, за этим поворотом реки.
Николай Николаевич опустил в воду вёсла, поднял голову. Перед ним возвышался старый одинокий дуб. Вокруг него было пусто и серо, и только у подножья великана зеленели два дубка‑малолетка… А давно ли стояли здесь тысячи дубов? Гордые богатыри теснились вдоль всего левого берега Тихой Лани подступали к самой воде. А теперь вот остался один этот дуб, старый и грустный. Стоит и, верно, вспоминает печально своих братьев, погибших под безжалостной пилой. А может, мечтает о той поре, когда подрастут, возмужают его малые сыны и вновь воскреснет над тихой водой его могущественный, славный род?..
|
Николаю Николаевичу до слёз было жаль рощи, тех красавцев‑дубов, под сенью которых прошло его босоногое детство. Он вздохнул, ещё раз поглядел на дуб и с силой налёг на вёсла. Лодка рванулась, стремительно понеслась вперёд.
Когда из‑за приречных кустов показались первые избы, Алик предложил Николаю Николаевичу:
– Вы не зайдёте к нам? К дедушке приехал гость. Он будет дома…
– Гость приехал? – переспросил Николай Николаевич и, немного подумав, согласился – А что, пожалуй, зайду.
Спустя несколько минут все четверо, оживлённо разговаривая, ввалились в просторный двор к Войтёнкам.
Дед Рыгор и человек в белом сидели под старой берёзой. Перед ними на самодельном столике, застланном чистой скатертью, стояли стаканы, тарелки. На сковороде шипела жареная рыба. В широкой вазе лежала гора зелёных огурцов, а рядом стояла миска с мёдом.
– Микола?! Братец ты мой, вот молодчина, что зашёл! – обрадовался дед Рыгор, увидав Казановича. – Ты, братец, прости, что подвёл тебя малость. Видишь, гость у меня.
– Мне уже говорили, – улыбнулся Николай Николаевич.
– Ну так прошу к столу. А вы, герои, идите в хату. Угости, Алик, своих друзей свежим мёдом да молоком. Всё на столе стоит.
Гузу давно пора было идти домой, но любопытство взяло верх. Хотелось послушать, о чём будут говорить дед и Николай Николаевич с братом прославленного разведчика. Вслед за Аликом и Лёней он прошмыгнул в хату и примостился на широком диване возле открытого окна, чтобы слышать весь разговор под берёзой.
– Так знакомьтесь, – тотчас донёсся со двора голос деда Рыгора. – Это двоюродный брат Василя Кремнева – Архип Павлович Скуратов. Приехал навестить меня. А сам Вася… Нет Васи…
Последние слова прямо‑таки оглушили Алика, который тоже прислушивался к беседе во дворе. Отпрянув от окна, он обернулся и глянул на Лёню. Лёня сидел, закусив губу, в каком‑то немом оцепенении.
«Почему же дед никогда не говорил, что его нет в живых?» – подумал Алик, глядя на портрет Василя Кремнева. И тут же, словно в ответ, услышал:
– Нет Васи, а я до сих пор не верю, даже говорю о нём, как о живом. Может, потому, что не у меня на глазах это было…
– Замучили его в концлагере, – долетел голос Архипа Павловича, и снова стало тихо. Только старые ходики на стене, безразличные ко всему на свете, с каким‑то надсадным хрипом отсчитывали секунду за секундой. И таким отвратительным показался Алику этот хрип, что он не выдержал, изо всей силы дёрнул за цепочку. Гирька отлетела, покатилась под диван.
– Так Кремнев… погиб? – прошептал Валерка и растерянно посмотрел на друзей.
Ему никто не ответил.
– Надолго в наши края? – заговорил спустя некоторое время Николай Николаевич.
– Пока ещё не знаю. Как сложатся обстоятельства, – не сразу ответил Скуратов. – Видите ли, я задумал книгу. Про брата, про его товарищей…
– Слыхали?! – так и подскочил Гуз, оборачиваясь к друзьям.
– И вот я решил побывать в тех местах, где воевал брат, встретиться с людьми, знавшими его. Только что был в соседней деревне у его жены, а теперь вот к вам завернул.
– Неплохой замысел, – проговорил Казанович. Он закурил и вопросительно глянул на Скуратова. – Скажите, Архип Павлович, – вдруг спросил он, – вы писали когда‑нибудь, ну, хотя бы газетные статьи?
– Нет, – откровенно признался тот и широко улыбнулся. – Брат мой, Василий Андреевич, писал. До войны у него две книги вышло.
– Это я знаю. Кремнев был способным писателем. Я встречался с ним как раз накануне войны…
– Ну что ж, и он не сразу стал писателем, – снова улыбнулся Скуратов. – Попробую и я. Тем более что я собираюсь писать не повесть и не роман. Просто воспоминания. Материал у меня богатейший. Я ведь знаю Василя Андреевича, как говорится, с пелёнок. Мы вместе ходили в школу, у меня на глазах он вырос. У меня на глазах прошли последние дни его жизни… Мы по воле судьбы попали в один концлагерь.
– Вы сидели в концлагере?! – переспросил Николай Николаевич.
– И представьте, попал туда в сорок четвёртом, когда победа была уже на пороге! – ответил Скуратов. – Раненого взяли. Вот сюда ударил осколок мины. – Он коснулся рукой шрама на правой щеке, потом энергично вскинул голову и предложил: – Хватит про войну да про раны! Давайте о чём‑нибудь повеселее поговорим. Расскажите, как рыба ловится. Я сам рыбак завзятый.
Завязался разговор про щук и жерехов, про рыбные места. Ребята послушали его с полчаса и разошлись. Валерка пошёл домой, Алик и Лёнька – под навес на сено.
«ДОПП»
Говорят: чего не увидишь во сне за длинную зимнюю ночь. Не меньше может присниться и за короткую летнюю.
Сколько разных приключений пережил Алик за шесть‑семь коротких часов на душистом сене! За это время он успел стать взрослым, большим и сильным. И вот он идёт в разведку. Ему нужно разыскать горбуна и взять его в плен…
Тёмная ночь. Полыхают молнии. А он ползёт и ползёт, продирается сквозь колючие кусты. Острые шипы впиваются в лицо, в кровь расцарапывают руки, дышать становится всё тяжелее и тяжелее, а озера хоть ты плачь не видно. Мрак сгущается, крепчает ветер, ели угрожающе машут колючими лапами, словно гонят прочь. И вдруг во мраке загорается чей‑то огромный страшный глаз. Он движется навстречу, и… перед Аликом вырастает горбун.
– Ты хотел меня видеть? – скаля зубы, спрашивает горбун. – Ну вот, я перед тобой.
Алик вскидывает автомат, нажимает на спусковой крючок, но автомат молчит.
– Видишь, ты и стрелять не умеешь, а хотел справиться со мной! – хохочет горбун и начинает наклоняться над Аликом. Ниже, ниже… Вот он уже дышит прямо в лицо, вот…
Алик вскрикнул, проснулся и… увидел влажные губы Метеора, его добрые фиолетовые глаза.
– А чтоб ты пропал! – выругался Алик и облегчённо вздохнул.
– Му‑у‑у! – обиженно протянул Метеор, и мальчишка невольно улыбнулся. Несколько минут он лежал без движения, прислушиваясь, как успокаивается сердце после пережитых во сне страхов, потом повернулся к Метеору и тихо, чтобы не разбудить Лёню, заговорил:
– Ну, чего ты хочешь? Проголодался? Вот и хорошо. А зачем вчера сразу две нормы съел? Теперь останешься без завтрака. Иди, иди, я спать хочу. А ещё раз разбудишь – пеняй на себя.
Метеор слушал и только моргал глазами. Он знал, что хозяин его любит поговорить, поворчать. Знал и то, что мальчишка любит его и бить не станет.
– Вот отдам тебя, обормота, снова на ферму, – не унимался Алик. – Надоел ты мне. Хочешь в стадо?
Словно понимая, что ему говорят, Метеор помотал головой.
– Шельма ты безрогая! – усмехнулся Алик, осторожно, стараясь не шуметь, сполз с сена и вышел из‑под навеса.
Было часов шесть утра. Ночью наконец прошёл дождь, и берёза, залитая солнцем, сверкала, словно была усыпана бриллиантами. Во дворе было тихо и пусто. Один только старый петух, как часовой, стоял возле корыта, жмурил глаза и, верно, сам не знал, чем ему сегодня заняться.
«Неужто все разошлись?» – подумал Алик, жалея, что проспал. Ему так хотелось поехать сегодня вместе со взрослыми на рыбалку.
Чтобы окончательно убедиться, что дома никого нет, он заглянул в дом, потом в кладовку. Ни дедовых удочек, ни вёсел там не оказалось.
– Уехали! – вслух проговорил Алик и почесал затылок. Оставалось одно: брать косу, корзину и отправляться в поле за клевером. А там проснутся свиньи… Ну, свиней можно поручить старшей сестре. Она живёт по соседству, покормит. Сидит целый день ома – ребёнок маленький. У сестры можно и позавтракать, чтобы самому с керогазом не возиться. Хотя нет, завтракать идти не стоит – заставит колыхать маленькую Олечку. А эта Олечка такая пискля! И у него же гость – Лёня…
Алик намазал мёдом ломоть хлеба, взял косу, корзину и вышел со двора.
Коса легко брала влажный от дождя клевер, да и сколько его Метеору нужно. Алик думал про горбуна. Нет, не про того сказочного горбатого князя, что провалился сквозь землю вместе со своим дворцом. Вовсе нет! Алику четырнадцать лет, он перешёл в восьмой, много читал и был слишком серьёзным человеком, чтобы верить какой‑то сказке. Именно потому он и вернулся вчера на берег Чёрного озера.
К знакомой ели, где стояла забытая Лёней корзинка, он подполз тихо‑тихо, затаился в папоротнике и стал осматривать берег. И нашёл то, что искал! Камень! Огромный круглый камень, лежавший на другой стороне, неподалёку от берега. Точно такой, как тот, на дне озера! Значит… Значит, и камень и горбун были не в воде, а на берегу! В воде они видели их отражение.
Почему же тогда горбун так внезапно исчез? Чего он испугался? Вот этого Алик и не мог понять. И чем больше он думал про горбуна, тем более загадочным казалось его поведение.
Когда Алик вернулся с поля, во дворе по‑прежнему было пусто. Даже петух куда‑то скрылся. Но дверь в сени была отворена. Значит, в доме кто‑то есть.
«Видно, Лёня проснулся», – подумал Алик.
В ту самую минуту на крыльцо вышел Архип Павлович. В руках у него была какая‑то странная, незнакомая снасть. Алик видел и спиннинги, и удочки‑донки, и проводочные удочки с катушками. Но то, что держал в руках Скуратов, не было похоже ни на спиннинг, ни на донку. Снасть напоминала скорее ружьё, из ствола которого выглядывала острая металлическая стрела.
– Что это такое, дядя Архип? – не выдержал Алик.
– Интересная штука, а? – подмигнул Скуратов.
– Интересная.
– Это, брат, подводное ружьё. Щук под водой стрелять. Нырнул на дно, спрятался за какую‑нибудь корягу и жди. А как только покажется щука, ты её – бац!
– А как дышать под водой?
– Э‑э, человек до всего додумается! Вон не сегодня завтра на Луну полетит и там тоже чем‑то дышать будет. Ну, я пошёл!
– И я с вами!
– Нет‑нет! Не сегодня. Мы сегодня очень далеко едем, так что придётся вам побыть дома.
Архип Павлович забросил за спину «ружьё» и рюкзак и направился к воротам.
Тут Алик вспомнил про своего гостя, который с минуты на минуту может проснуться. Нужно готовить завтрак.
Он сладил наконец с упрямым керогазом, когда в избу вошёл Лёня.
– Ты что, без матери живёшь? – спросил он.
– С дедушкой, – ответил Алик.
– А мать?..
– Она на Ангаре. И папа там. Они инженеры, электростанцию строят. Уже второй год. А раньше мы в Минске жили…
– А почему ты не поехал с ними? – удивился Лёня.
– Тогда нельзя было. Пишут, что на тот год возьмут и меня.
Алик поставил на стол сковороду с яичницей, нарезал хлеба и пригласил гостя завтракать. После минутного молчания спросил:
– Лёня, ты не торопишься домой?
– Как дядя… Он сказал, чтобы я его дожидался.
– Ну и отлично! – обрадовался Алик. – Тогда вот что. Ты же слышал вчера вечером, что мой дедушка, Николай Николаевич и твой дядя собираются совершить небольшое путешествие в пущу, на несколько дней. Николай Николаевич изучает лесные озёра и знает много красивых мест. Их он и хочет показать Скуратову. А заодно Архип Павлович осмотрит места партизанских боёв. Так вот, давай попросимся и поедем с ними. Знаешь, как интересно будет!
– Архип Павлович, может, и не захочет, чтоб мы…
– Почему не захочет? Захочет! – перебил его Алик. – Мы же помогать будем.
– Ур‑ра! Идея! – донёсся со двора голос, и в открытом окне показалась взлохмаченная голова Валерки. – Ты, Алик, это здорово придумал! Мы создадим ДОПП!
Последнее слово заставило Алика и Лёню недоуменно переглянуться.
– ДОПП – это «добровольный отряд помощи писателям», – растолковал Гуз, довольный своей выдумкой.
– И всё‑таки нас могут не взять, – усомнился Лёня.
– Возьмут! – убеждённо сказал Алик. – Я уговорю дедушку. Он у меня добрый.
На «музыкальный крючок»
Алик без особого труда уговорил деда. А вот со Скуратовым вышла заминка. К удивлению всех членов ДОППа, Архип Павлович даже как будто испугался, узнав, сколько у него объявилось помощников. Он пробовал доказывать, что легко справится один, что нет нужды отрывать ребят от их привычных занятий, что им будет скучно в лесу. Однако и он в конце концов, оценив, должно быть, искренний порыв ребят, сдался.
На общем «совете» было решено не терять понапрасну времени, послезавтра же, в субботу утром, двинуться на Зелёную поляну и там разбить лагерь. Одна палатка была у Николая Николаевича, вторую Алик и Валерка вызвались раздобыть в школе.
Кроме того, юные участники экспедиции получили задание заготовить все необходимые продукты. Им дали деньги и список всего, что нужно было купить.
В Заречье был магазин, но небогатый, и на другой день утром ребята поспешили на Базылёв перекат.
Базылевым перекатом называли небольшие каменистые пороги на Тихой Лани. Сейчас там полным ходом шло строительство межколхозной ГЭС. В сосоннике, на красивом берегу, вырос рабочий посёлок с клубом, столовой и двумя магазинами, в которых, как говорили заречанские хозяйки, не было разве что птичьего молока. Туда и направились юные «допповцы». Часа два они бегали от прилавка к прилавку, спорили, укладывали продукты, пересчитывали банки с консервами и заботились только о том, как бы чего не забыть.
А когда вернулись домой, снова началась суматоха. Нужно было собрать миски, ложки, котелки, взять соль, хлеб и многое другое: в пуще ведь придётся жить без малого неделю.
День промелькнул, словно один час. Когда всё упаковали, связали, солнце уже опустилось к самому лесу и, казалось, выбирало, как бы ему изловчиться проскочить между деревьями, не запутаться в сучьях.
– А ведь мы не всё прихватили, что нужно, – вздохнул Валерка, устало садясь на лавку.
– А чего ещё не хватает? – удивился Лёня.
– Овощей у нас никаких…
– Выдумал! – перебил его Алик. – Тыквы ещё набери, репы…
– Я не то сказал, – поправился Валерка. – Яблок нам нужно да груш. Понятно? Пришли к лагерю – и, милости просим, каждому по яблоку. Красота!
Алик сглотнул слюну.
– А что, – сразу согласился он. – Яблоки – это неплохо.
– Штук по пять каждому на день! – воскликнул Валерка.
– По пять!.. Знаешь, сколько это наберётся? Мешок.
– Ну, хотя бы по четыре. Это значит, нам нужно на семь дней… – Гуз задрал голову, пошевелил губами и объявил – Сто шестьдесят восемь штук!
– А сколько у нас денег?
– Что‑то около десятки…
– Ну вот, а говоришь! За столько яблок Тэкля, если хочешь, всю сотню сдерёт.
– Сдерёт… – согласился Валерка и задумался.
Садов в деревне много, но всё молодые. А самый богатый сад – у Тэкли. Он посажен ещё до войны. Все остальные довоенные сады либо погибли в огне, либо были вырублены немцами. А Тэклин уцелел – в ту пору он был совсем молодой. Как укутали его в сорок первом в еловые лапки да колючую проволоку, так он и простоял в этом наряде до конца войны.
Сейчас Тэклин сад – на всю округу. Около сорока деревьев! Тут и «Антоновка поздняя» и «Антоновка ранняя», есть «Ранет» и «Боровинка», «Цыганка» и «Титовка». Пять яблонь – «Белый налив», три – «Налив винный», два «Апорта», два «Штрифеля». Есть ещё три «Лизы», одна «Анна», три «Адама», две «От бешенства» – да ещё яблонь десяток, названия которых знает одна Тэкля, потому что сама их и придумала.
Но и это ещё не всё. Есть у Тэкли в саду четыре высоких, стройных «Слуцких бэры». Стоят они, будто часовые, по углам сада. Видны издалека, особенно осенью, когда созревают груши.
А что это за груши! Это сахар, мёд, солнце и все самые лучшие ароматы цветов и деревьев, собранные вместе и заключённые в золотые горлачики. Глянешь на такую грушу – и слюнки сами потекут. А если уж попробуешь!..
Замечательный сад у тётки Тэкли! А вот сама Тэкля… Нет в округе сада лучшего, чем у неё, нет в округе и человека более скупого, чем Тэкля. «Зимой снегу не выпросишь», – говорят про неё люди. Никто не съел даром яблока из её сада. Даже паданцем не угостит! Всё на базар тащит. Люди только диву даются: как на работу в колхоз – у неё порок сердца, едва дышит, бедняжка; а созреют яблоки – мешками таскает их и в райцентр, и на станцию, и на стройку.
А между тем, если правду сказать, то и сад это не Тэклин. Перед самой войной посадил его единственный Тэклин племянник, сирота Анатолий Цепок, молодой, неженатый парень. Посадить посадил, а увидеть яблок так ему и не пришлось. Погиб в бою с фашистами…
– А если одолжить немного яблок? – предложил Алик. – Деньги мы ей потом отдадим.
– Не даст, – вздохнул Валерка.
– Даст! Я попрошу. Скажу, что, мол, так и так, будем писать книгу и про Анатоля напишем. Даст! Пошли, Валерка, нести поможешь.
– Я? – выкатил глаза Гуз. – Да ты что? Тэкля как увидит меня, так… – Он махнул рукой.
– Тогда пойдём с тобой, Лёня.
После недолгих уговоров Лёня согласился. Алик нашёл мешок, прихватил на всякий случай остаток денег (на задаток), и они с Лёней направились к Тэкле. Валерка проводил делегацию до ворот Тэклиного дома, а сам спрятался за хлевушком, в густом бурьяне.
Прошло минут десять. Тихо, ни звука. Но вот скрипнула калитка, послышались шаги.
«Они!» – решил Валерка и выскочил на улицу.
Алик и Лёнька шли с пустыми руками, красные и злые.
– Не уговорили? – подошёл к ним Валерка.
– Уговоришь её, как же! – буркнул Алик. – Сидит под яблоней, как баба‑яга, грызёт яблоко и гундосит: «Нужны яблочки – гоните денежки. Если вы экспедиция, то и деньги у вас должны быть. Я хоть и неучёная, но меня не обдурите!..» Хотел я ей такое сказать, да… – Алик плюнул сквозь зубы и зашагал вдоль улицы.
Вернувшись под навес, ребята долго молчали. Взрослые были ещё на реке. Алик в последний раз перед тем, как отвести Метеора во двор к сестре, угостил бычка клевером – кормил из рук, по горсточке. Лёня осмотрел удочки. Валерка, уставясь на корыто с водой, в котором барахтался утёнок, грыз ногти. Вдруг на лице у него появилось отчаянное и решительное выражение. Он вскочил с бревна, на котором сидел, и подошёл к Алику.
– Неси патефон! – проговорил он тоном, не допускавшим возражений.
– Патефо‑он? – оторопел Алик.
– Патефон и все пластинки! Я тоже побегу за пластинками.
– Что он придумал? – пожал плечами Лёня и с недоумением посмотрел на Алика. – Не собирается же он патефон в пущу тащить!
– Этот что‑нибудь придумает! – Алик почесал лоб и пошёл в избу.
Вскоре на столе под берёзой стоял новенький патефон – премия от колхоза за высокий урожай льна на участке пионерского звена, которым прошлый год руководил Алик, – и лежала высокая стопка пластинок.
– Теперь сортируйте! – командовал Валерка, который тоже успел вернуться с охапкой пластинок. – Разные там фокстроты да вальсы – вон. Они нам не понадобятся. Современные песни тоже откладывайте в сторону. Ну, можно оставить «Подмосковные вечера», «Тёмную ночь» и те, что пожалостливее. А выбирать старайтесь старинные, где поёт Русланова. «Липу вековую», «Помню, я тогда молодушкой была», «Среди долины ровныя», про бесшабашную голову… Как её там?.. Ага, «Меж высоких хлебов…». Найдите «Выхожу один я на дорогу». Нам нужно подобрать таких пластинок штук двадцать‑двадцать пять.
– Зачем тебе всё это? – допытывался Лёня.
– Нужно!
Когда пластинки «рассортировали», Валерка облегчённо вздохнул: старинных песен набралось ровно двадцать.
– Теперь, братишки, берём эту музыку и идём на реку. Туда, к сломанному дубу.
Друзья переглянулись, ничего ещё не понимая.
– Да скорее же! – нетерпеливо повторил Валерка. – Солнце уже заходит.
Зная, что от него до поры до времени всё равно ничего не добьёшься, Алик сгрёб патефон и решительно сказал:
– Пошли!
Сломанный дуб рос сразу за садом тётки Тэкли, на обрывистом, поросшем лозняком берегу реки. Ребята расположились под дубом.
– Теперь, Алик, поставь «Липу вековую». Да на всю силу пусти! – велел Гуз.
Над засыпающей рекой поплыла протяжная русская песня:
Ля‑и‑и‑па‑а‑а веко‑ва‑а‑я‑я
На‑ад ре‑еко‑ой шуми‑и‑ит,
Песня‑я уда‑ла‑а‑а‑а‑я
Вда‑а‑леке звени‑и‑ит!..
– Алик, Алик! Давай что‑нибудь новенькое! – шумели девчата и мальчишки, которые сразу же окружили патефон. – Заведи ту, про рушничок.
– Потом, потом! – успокаивал их Валерка. – По очереди будем ставить. Фольклор и классику тоже любить нужно.
Валерка говорил без умолку, а сам всё время беспокойно поглядывал на Тэклин дом. Там – ни души. На лице у Валерки тревога и досада.
– Алик! Давай ещё раз «Липу». Сначала! Какая чудная мелодия! Ли‑и‑и‑па… – Валерка вдруг умолк: на огороде, за высоким забором, показалась Тэкля. Толстая, коротконогая, с совиными, навыкате, глазами, она переваливалась с ноги на ногу, как старая утка, и… улыбалась!
– Смотрите, баба‑яга… – прошептала маленькая, в кудряшках девочка, но Гуз так посмотрел на неё, что она прикусила язык.
– М‑можно, голубочки, к вам? – проскрипела Тэкля, подходя к детям. – Сижу в шалаше и слышу – так уж ладно вы поёте! Ох‑хо‑хо!.. Любила когда‑то и я петь!
– Это, тётя, не мы, это патефон поёт! – заметил курносый мальчуган.
– Всё равно красиво.
– Садитесь, тётенька! Ребята, подвиньтесь! Пусть тётя Тэкля сядет. Она ведь больная! – засуетился Валерка.
– Вот дай бог вам здоровьечка! – растроганно проговорила Тэкля, устраиваясь возле патефона.
– Нам бы лучше яблочек, тётенька! – хихикнул всё тот же курносый.
Тэкля и бровью не повела, как будто не расслышала.
– Алик, для тёти Тэкли! – скомандовал Валерка.
И когда «Липу» сменила «Помню, я тогда молодушкой была», а Тэкля раз‑другой всхлипнула, он шепнул на ухо Алику:
– Играйте все двадцать, пока в кустах кукушка трижды не прокукует. Понимаешь? И – ни шагу отсюда! А как услышите кукушку – берите патефон и домой.
Никем не замеченный, Валерка сполз вниз, к реке, и исчез в кустах.
|
|
Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...
Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...
Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!