Направления в методологии исследований современной лингвистики

Научные работы в области языкознания, появившиеся в последней четверти ХХ века, подтверждают тезис о том, что в парадигме науки о языке наметился определенный поворот от изучения языка самого по себе к изучению речи говорящего человека. Речь, таким образом, рассматривается как часть деятельности человека (Балли 1961, Леонтьев 1966, Шерковин 1967, Хомский 1973, Дридзе 1976, Лурия 1979, Бахтин 1979, Горелов 1980, Гальперин 1981, Жинкин 1982, Засурский 1988, Стриженко 1988, Крючкова 1989, Сорокин 1994, Телия 1996, Степанов 1997).

Это означает, что все большее значение приобретает лингвистика коммуникативно-ориентированная или «субъективно опредмеченная»: эмотивная лингвистика, психолингвистика, социо- и этнолингвистика, когнитивная лингвистика, юрислингвистика, т. е. появились новые предметы исследований: субъект коммуникации, языковое поведение социальных групп, функционирование языка в социокультурном контексте, взаимосвязь языка и права (Бромлей 1983, Верещагин 1984, Шанский 1985, Зильберг 1986, Бабенко 1989, Виняревская 1989, Жельвис 1992, Мягкова 1990, Шаховский 1995, Карасик 1996, Горбаневский 1998, Воркачев 2000, Голев 2000).

Окончание идеологического противостояния (Волкогонов 1987, Горелов 1976, Дешериев 1970 и др.), которое пришлось на конец XX века, дало новый импульс в развитии российского языкознания как самодостаточной науки о языке – важнейшем источнике знаний не только об окружающей действительности, но и о лингвистических явлениях, как открыто вербализованных в лексической семантике, так и неявных – имплицитных, категориальных, подсознательных, концептуальных.

Обращение к ментальной сфере речевой деятельности человека в качестве предмета научного поиска стало, с одной стороны, следствием исчерпания методов исследования, представленных в работах по изучению эмоциональной стороны речи или эмотивной лингвистики, а с другой – необходимостью проведения более глубокого анализа речи homo loquens, «когда адресат из безропотного исполнителя воли адресанта превратился в полноправного участника коммуникации» (Прибыток 2003: 17) со своими коммуникативными правами и коммуникативными обязанностями. Хотя полностью исключать лингвистику эмоций из сферы научного внимания нельзя, т. к. методы исследования эмотиологии стали аксиоматичными и универсальными, в силу своей очевидности и постоянной востребованности.

Эмоционально-волевая сфера человека в лингвистике была освещена со следующих позиций: «языкового выражения эмоций говорящего человека» (Шаховский 1983), «эмоционального компонента значения слова», «эмоциональной нагрузки слова» (Рейковский 1979; Мягкова 1990), «коннотативного значения слова» (Говердовский 1977), «стилистической коннотации» (Кожина 1983), «эмоциональных и оценочных коннотативных сем» (Попова, Стернин 1984), «компонентов семантической структуры» (Булдагов 1977), «лексико-семантических вариантов» (Вайгла 1976), «эмотивной стилистики текста» (Киселева 1978, Болотов 1981), «экспрессивного синтаксиса» (Александрова, 1984), «стереотипных ракурсов изображения эмоций» (Бабенко 1989), «вербальной агрессии» (Жельвис 1990), «экспрессивных характеристик языкового сознания» (Дридзе 1976; Носенко 1976; Торсуева 1976), «эмоциональных концептов» (Красавский 2001, Дорофеева 2002).

Ментальная сфера человека – не просто одна из систем, участвующая в описании поведения человека, в том числе и речевого, но также является системообразующей структурой, объединяющей все остальные жизненно важные системы: восприятие, состояния, реакции, деятельность, желания, эмоции, речь – в одно системное целое (Рябцева 2000: 2). Составляющие «ментальную» лексику слова могут быть опознаны в своем значении не только через свою семантику, но и могут быть «восстановлены» в словах и выражениях, относящихся к субъекту, т. е. человеку, связывающему слова в предложения по правилам, мотивированным социальной сущностью с позиций деонтической модальности: долга, чести, совести, морали, права, закона. Общество не случайно порождает социальные институты контроля, которые служат для его сохранения путем установления правил поведения, смысл которых сводится к тому, чтобы при удовлетворении личных потребностей и желаний не нанести урон интересам социальной группы, интересам отдельного человека, а также и своему социальному «Я». Эти «этические максимы» имеют вес только в условиях наличия «другого» человека и объективируются в межличностных отношениях, т. е. в социальном контексте. Поэтому частое обращение к эмоциональным характеристикам слова оправдано также и тем, что лексицентрическая семасиология исходит из принципиальной выделимости слова как основной единицы лексикологического исследования (Медникова 1974: 10), а также опирается на результаты психолингвистических экспериментов, убедительно показавших, что предъявляемое испытуемым изолированное слово немедленно включается в «контекст» предшествующего опыта индивида (Залевская 1971: 167; 1982: 11) и что, так называемое, «внеконтекстное» значение слова, как социально осознаваемый факт, всегда связано с определенными видами коммуникативных ситуаций (Сахарный 1976: 108).

При этом необходимо учитывать, что в общении личность выступает в конкретных социальных ролях как член различных социальных групп и с употреблением отдельных языковых знаков связывает не только свою идентификационную эмоциональную оценку, но и этнический стереотип эмоциональных оценок, сложившийся в общении членов социальных групп и воспринятый личностью в процессе социализации.

В связи с этим возникает вопрос об адекватности и полноте лингвистических методов изучения значения слова, систематически абстрагирующихся от его экспрессивно-смысловой окраски, где как раз и зафиксированы социально-групповые эмоциональные оценки (Тарасов 1979: 83). В условиях перенесения акцента с описания абстрактной языковой системы на исследование конкретно-онтологической сущности языка (Мельничук 1980: 4) и с учетом важности интегрирования знаний об эмоциональной сфере человека, полученных в рамках ряда смежных наук, все большую популярность приобретает подход, при котором слово выступает как элемент речевой (языковой) способности индивида. Такой методологический подход оправдан еще и потому, что становление опыта проявления эмоциональных переживаний и способность эмоционального воздействия речи является результатом социализации личности, обладающей универсальным кодом. Выход за рамки «классической» лингвистики необходим и потому, что требуется применение иных методов исследования, чем те, которые пока не дали возможности разносторонне и непротиворечиво описать узуальные характеристики значения слова.