Подробности ужасно скучной жизни

- разве

когда-то было по-другому.

- уже и не помню.

- задвинутая тряпка на окне

не пропускает солнечный свет,

воздух сжат,

а это значит,

что из дома я не выходил

давно.

- пора посмотреть,

что там по телику,

но где пульт?

- чёртов пульт потерял своё чёртово место.

- плевать!

- займу свой мозг чем-нибудь другим.

- возьму гитару,

да точно,

попробую что-нибудь создать.

я уже давно это планировал.

- но мои руки,

с ними я не в ладах.

может позже.

 - остаётся только что-нибудь разогреть

и сожрать,

а потом,

снова в сон,

в этот сладкий

тягучий

сон…

Сумма

мне всё надоело,

приелось.

все вкусы

смешались в одно целое,

руки перетёрлись,

лёгкие

пропустили слишком много воздуха,

а зубы источились.

нет смысла продолжать путь,

который и не начинался,

а с учётом того,

что силы мои на исходе,

я решил,

вскользь,

чиркануть вам

эту записку…

Ступни

ступни,

о, мои ступни.

как же много

мы с вами прошли

и сделали.

держу пари,

в моём теле

вы умрёте первыми.

крикните

«стоп!

прекрати калечить нас

без видимой на то причины»

и будите правы.

просто, так вышло,

что всю жизнь

я пренебрегал

вами…

Последнее лето

деревянный мост.

пустошь.

водонапорная башня.

стебли колоса,

что ласкают твоё ухо

во время сна.

озёра,

череда озёр,

по которым

и ходить можно.

любовь,

ждущая тебя под камнем,

и тепло

на наших головах,

пришедшее,

чтобы вскоре уйти…

Сны Фрэнка

оттрубив долгую жизнь,

Фрэнк,

так и не разобрал,

что было для него сном,

а что явью.

то, когда его увольняли

в десятый раз

не с самой сложной работы,

или то,

как он не смог коснуться

плеча Кассандры?

в чём была

его истинная вина

перед матерью

и пил ли отец взаправду?

до сих пор

Фрэнк

так и не может пробудиться

или наконец-то уснуть…

Писательское ремесло

сердце земли,

в которое я спускаюсь,

периодически,

чтобы написать

хоть строчку.

только так

я могу существовать

должным образом…

Правила игры

последней сигарете

не бывать.

есть только первая -

единственная и главная.

а дальше,

череда разлук и расставаний,

через которую

нужно пройти,

чтобы приблизиться

к той самой,

последней по праву,

сигарете

старика…

Зачем-то жив

как мне скрыться

от своего

постыдного бытия?

постыдного настолько,

что страшно поднять взгляд,

а зубы смыкаются,

чтоб не затрещать

от боли слёз…

Глубоко внутри

боюсь

настанет момент,

когда я не смогу

остановиться.

до кожи

и до самых костей,

я отрекусь от всех

и уйду

в забытье,

пока оно не выкинет меня

наружу…

Возле мамы

невидимая нить

держит накрепко

меня

возле мамы.

так трудно

что-то доказать,

что-то сделать,

поступить по-своему.

а годы,

что накапливаются,

они лишь отбрасывают -

в юность,

в младенчество.

всё ближе и ближе,

в утробу

мамы…

Я – человек

люди -

такие дураки.

грязные,

все до единого.

думают,

что это всё для них.

не могут никак насытиться

и, поэтому,

запихивают в рот

очередной кусок,

даже тот,

что не проглотить.

упрямцы.

просто кто-то ляпнул

вам

слова

о мнимой человечности…

Держатели кубка

есть давнее поверье,

о кубке,

что дарует свободу

от всего.

в поверьетакже

упоминаются

три держателя,

стоявшие

у подножия

златой чаши

с незапамятных времён.

из наблюдений держателей

мы можем знать,

что к кубку

ни рискнул подойти

ни один

из рода человеческого,

что странно,

ведь кубок находится

не так далеко,

как о нём думают,

а держатели

только и рады

избавится

от возникшей на ровном месте

обузы…

Джаз

пытаться описать словами

чувства,

о которых мы сейчас заговорим,

так трудно,

как ходить по стальной нити.

в моих силах

лишь попытаться

придать форму

своей идее.

итак,

порыв!

раз-два-три,

раз-и,

глоток воздуха,

непредвиденный удар,

с размаху,

а после,

странно,

минута тишины.

две минуты.

и снова удар!

только резче,

жестче,

как в первый раз

у молодого пацана.

финал,

такой же

как и начало.

чтоб подвести черту

в сказанном.

ткнуть носом слушателя,

с фразой

«посмотри,

что ты только что пропустил»…

Банальность

чукчи -

бедолаги.

болтаются в своих краях,

где родились,

и не могут выйти.

совсем как детки

из лабиринтов деревьев…

Правда быть мной

шёл мой 24-й год жизни,

и я никого не пускал в свой мир.

но, по правде,

никто в мой мир и не стремился -

ни одна живая душа.

будто

я был настолько некрасив,

настолько непритягателен,

что никому не было до меня дела.

как одинокий серый булыжник,

я оставался незамеченным…

 

 

Некоторые девушки

как часто

я хожу

среди вольеров

с дикими животными,

разными,

но вмещающимися в одно слово.

и бывает,

в редкий день,

вижу клетку.

нет,

даже не клетку -

поле

с одной птицей в нём,

малой

и для целой книги.

в этом месте

её держит лишь

собственная издёвка -

нежелание улизнуть.

и вот она -

свободная,

как стадо бизонов,

ходит

по одной линии -

взад и вперёд,

взад и вперёд,

не отдавая себе отчёт

в том,

что делает с нами,

несчастными горемыками,

навечно влюблёнными

в её невозможную любовь…

Изъян

моя реальность -

испорчена,

сломана

в нескольких местах,

как редкое уродство лица,

подаренное ко дню рожденья,

как выпавший нарост.

реальность,

в которой

я – тень,

я – придаток себя,

я – смолк

в бесконечном царстве грёз…

Вниз по холму

прогуляйся со мной

вниз по холму,

к началу пруда,

где

даже любопытные

не смогут нас отыскать.

прогуляйся

со мной

вниз по холму,

только так

ты сможешь понять,

как опасно

я влюблён

в твою красоту.

прошу тебя,

прогуляйся

со мной

вниз по холму,

только раз…

Большое слово

большое слово,

рассказывающее

о печали,

любви,

смехе.

универсалий,

коим можно пользоваться,

почти всегда.

наша новая вакцина,

которая подарит нам надежду

на исцеление

от неполноценности

слов…

Радужки

на меня

свалились радужки -

две чистые капли

подземных озёр.

выбеленные,

высеченные

из редкого камня

и обмытые сладким ручьём,

что скатывался по ним

годами.

таких глаз

на поверхности нет

и никогда не было,

по крайней мере, песни

о таком умалчивают.

отсюда,

возникает и страх мысли

о свободе,

которую земные

смогут им дать…

Провода

куда ведут

те провода,

что посреди степей стоят,

и где берут начало?

из вне -

во вне

две полосы

кричат нам…

Природа

без ноги,

без головы на плечах.

с задатками художника

или всмятку.

излечивая больных

или быть болезнью.

возле мамы

или на другом континенте.

бродить сутки жалким неудачником,

когда какой-то банкир процветает,

а кругом небоскрёбы

возводятся

и тут же летят вниз.

невозможно остановиться,

невозможно заткнуть мысль.

легче напиться,

выспаться,

высмеять всё вокруг

и, лишь потом,

застрелиться…

Умирание

под шорох телевизора,

под шум колёс и рельс,

при тусклом освещении

и в дыме сигарет.

одни,

без слов,

наедине,

мы умираем…

В сохранности

в моём старом комоде

лежит записка

со словами

внутри.

она находится

под надёжным слоем бумаги,

превратившемсяв папирус.

о написанном

нет повода говорить,

да и незачем,

пусть всё остаётся

на своих местах,

до определённого момента…

Фигуры доски

аккуратные шаги

пешки,

почти что топтание на месте.

чуть вправо,

чуть влево,

пока не прикончат

такие же

или вышестоящие…

Кожа

остаётся загадкой,

как произошедшее

смогло проникнуть в нас.

однако теперь,

мы постоянно

носим его с собой -

с работы и на работу,

когда заправляем машину,

делаем свои покупки

и, даже здесь,

на обезлюдевшей парковке,

оно всё ещё с нами…

Освобождение

когда пелена спадёт

и мрак рассеется,

мы запоём

вместе с соловьями

и обретём

долгожданный покой,

который мы заслужили

своим заточением

в крысиной норе…