П. Харламову о передаче дел новому таможенному и кабацкому голове А. Усову

 

От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Устюг Великий таможенному и кабацкому голове Понкратью Харламову с товарыщи.

По нашему указу велено быть на Устюге Великом у нашего у таможенного и у кабацкого збору тебе, Понкратью* [Слова тебе, Понкратью вписаны над строкой мелким почерком], на перемену Гостиные сотни Олексею Усову, а тебе с целовалники, и с книгами, и з денгами указали быти к нам к Москве. И как к вам ся наша грамота придет, а к нашему таможенному и х кабацкому збору голова Олексей Усов с Москвы тебе на перемену приедет, (Л. 32 об.) а росписався, ехали б есте с книгами и з денгами к нам к Москве после сроку Семеня дни 1635-го году не мешкая, а приехав, явились в Устюжской четверти дияку нашему Пантелею Чирикову.

А однолично б есте с новым головою и с целовалники во всяких запасех росписались имянно и накаких наших указных грамот с собою с Устюга не имали, оставили все на Устюге и отдали новому голове по росписи, и на Устюге за посмешно даром не жили, ехали б к нам к Москве тот час безо всякого мотчанья, не дожидаясь о том к себе иных наших грамот и пристава ис прогонов. И наши таможенные и кабацкие денги выбрав из долгов все сполна, без недобору, не так, как прежние головы.

(Л. 33) И целовалников новых выберут, и вы б тому новому голове и целовалникам наши всякие дела, что у вас ни есть, и нашу уставную и всякие указные грамоты и наказы, каковы взял у прошлого головы, у Семена Черкасова с товарыщи, и которые наши указные грамоты о всяких делах к тебе, к Понкратью с товарыщи, присылана в нынешнем во 1634/35-м году, и на кабакех кабацкие всякие запасы и кабацкие поваренные и всякие суды отдал все на лицо по росписи безо всякого спору, по тому ж, как и прежние головы межи себя розделывались. А что ты ему наших каких дел, и кабацкого питья, и кабацких каких запасов, и судов по росписи порознь отдашь, и ты б в том во всем с ним расписался по противням.

(Л. 33 об.) Прокофей Клюкин и Третьяк Лыткин после себя на Устюге оставили многие денги в доимке, а что будет ты, Понкратей, после себя на Устюге наших таможенных и кабацких денег после себя оставишь в доимке, и мы те денги велим доправить на тебе, да тебе ж за то от нас в опале и в жестоком наказанье. Писан в Москве лета 1635-го, июля в 30 день.

РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Устюг, Д. 25. Л. 32 - 33 об.

 

№ 8. Крестоцеловальная запись таможенного и кабацкого головы

 

Тако ж, имяреку, над таможенными и над кабацкими целовалники беречь им того накрепко, чтоб они у торговых людей товары их ценили и таможенные всякие пошлины имали прямо и вправду, а лишка б не имали и никому не поступались, и сами не корыстовались, и хитрости никоторые не чинили. Да и кабацкие б целовалники кабацким питьем и никакими запасы сами не корыстовались, и никому украдом и по свойству с кабака питья не давали, и сами б на кабаке питья никакова даром не пили, и на питухов пропойных лишних денег в книги им не писали, и закладами не корыстовались, и в вино б, и в мед, и в пиво воды не примешивали, и были у государева дела безотступно. А в свое (Л. 45 об.) место детей, и племянников, и наймитов на кабак за стойки не ставили и друг по друге не потакали и в неправде не покрывали, а искали б государю во всем прибыли правдивые. А увижу я сам, или от кого услышу, или сведаю про которого целовалника, которой в таможенных пошлинах и в кабацком зборе учинит какую хитрость, и мне, имяреку, про то сказывати воеводе и самому про то писати к государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии прямо вправду, а не утаити мне того никоторыми делы. А по недружбе ни на кого не затеяти и не солгати, а по дружбе ни по ком не покрывати и посулов и поминков не имать ни у кого и никоторыми делы. По сему крестному целованью (Л. 46) я, имярек, целую сей святый и животворящей крест Господень государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии на том на всем, как в сей записи и в государеве наказе написано, так мне и делати по сему крестному целованью.

РГАДА. Ф. 137. Оп. 1, Устюг. Д. 25. Л. 45 - 46.

 

Л. А. Тимошина

ЗАВЕЩАНИЕ ГОСТЯ АФАНАСИЯ ГУСЕЛЬНИКОВА И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОЛОЖЕНИЯ ГОСТЕЙ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ XVII ВЕКА

 

Среди огромного массива материалов XVI –XVII веков находятся группы актов, которые благодаря объективным условиям своего возникновения и последующего бытования не составляли и не могли составлять сколько-нибудь значительных комплексов по сравнению с другими видами источников, например, документами приказного делопроизводства. Прежде всего, это касается завещаний, представляющих огромный интерес и содержащих подчас уникальные сведения о многих общественно-бытовых сторонах жизни представителей самых разных групп населения Русского государства. Одной из составных частей этой группы частноправовых документов являются духовные купцов и предпринимателей, гостей и торговых людей гостиной сотни.

В отечественной историографии в отношении купеческих архивов XVI – XVII веков и соответственно всех входивших в их состав документов, в том числе и завещаний, бытует устойчивое мнение о крайне плохой сохранности данных комплексов, связанной «со слабой в российских условиях социальной и профессиональной устойчивостью этой среды»¹. Оставляя пока в стороне достаточно сложный, спорный и, безусловно, требующий дополнительных исследований по каждому конкретному купеческому дому вопрос об устойчивости купеческих капиталов (история того же Устюга Великого дает различные примеры как прерывания купеческих родов - Босые, так и вполне благополучного их существования на протяжении XVI – XVIII веков – Усовы-Грудцыны), отметим ряд обстоятельств, имеющих непосредственное отношение к вопросам бытования архивов торговых людей и предпринимателей.

Во-первых, степень сохранности частных архивов представителей любых социальных страт XVI –XVII веков (от бояр до крестьян) из-за общих особенностей существования и хранения документов личного происхождения в рамках отдельных семей или родов весьма далека от желаемой². В подавляющем большинстве случаев эти документы, не составляя в настоящее время отдельных комплексов, фрагментарно включены в различные коллекции, фонды органов центрального и местного управления и т. д., что существенно затрудняет поиск и требует определенных усилий по реконструкции таких архивов.

Во-вторых, общая численность гостей и торговых людей гостиной сотни в XVII веке не могла идти ни в какое сравнение с представителями большинства других общественных групп (светские и духовные феодалы, крестьяне, посадские люди, служилые по прибору и т. д.), составляя в процентном отношении крайне незначительную часть населения страны, соответственно и количество их частных архивов неизбежно должно было быть существенно меньшим, чем у лиц из перечисленных выше сословных групп³. Вместе с тем стоит заметить, что сохранились в виде фрагментов или доступны восстановлению путем реконструкции архивы таких известных торгово-предпринимательских родов XVII века, как Босые, Калмыковы, Лыткины, Мельцовы, Панкратьевы, Поганкины, Суровцевы, Усовы-Грудцыны, Филатьевы, Шорины, или отдельных людей (Г. М. Фетиев и некоторые другие), что опять-таки не позволяет согласиться с мнением о крайней малочисленности купеческих архивов⁴.

В настоящее время известно несколько завещаний XVII века представителей торгово-предпринимательского мира: гостей В. А. Юдина⁵, Г. Л. Никитникова⁶, Г. М. Фетиева⁷, И. Ф. Нестерова⁸, К. Добрынина (выпись)⁹, Г. Н. Романова (выпись)¹⁰, дочери гостя Г. Твердикова Прасковьи Галкиной¹¹, человека гостиной сотни И. А. Железникова¹². Относительная немногочисленность этих документов¹³ и трудности их поиска, особенно до времени введения указами 1699 и 1701 годов обязательного оформления в государственных учреждениях, заставляет внимательно изучать каждое вновь найденное завещание представителей торгового мира России XVII века.

Весной 1682 года умер, не оставив прямых потомков мужского пола, гость Афанасий Федотович Гусельников, что спровоцировало, как часто бывало в таких случаях, конфликт по поводу раздела оставшегося после его смерти движимого и недвижимого имущества, разбиравшийся в 1686–1687 годах в приказе Устюжской четверти¹⁴. Суть конфликта заключалась в следующем. 26 августа 1686 года устюжанин Савва Федоров сын Бушковский подал в приказ челобитную с требованием взыскать «на родственниках» гостя А. Ф. Гусельникова – «Иване Гурьеве сыне и Иване Федорове сыне Гусельниковых», к которым, по его мнению, перешло движимое и недвижимое имущество умершего, – долг скончавшегося три года назад гостя – 200 рублей серебром, которые А. Ф. Гусельников в 1679/80 году занял у истца¹⁵.

Родственные связи ответчиков с А. Ф. Гусельниковым, на основании которых С. Ф. Бушковский и выставил свои претензии, по имеющимся в литературе сведениям выглядят следующим образом. Отцом А. Ф. Гусельникова был крестьянин д. Омельяновской Юрьева Наволока Комарицкого стана Устюжского уезда Федот Минин сын, имевший сыновей Василия, Евстафия (Остафия), Афанасия и Гурия. В 1629 году Евстафий был убит во время нападения на их деревню «разбойников», а в 1630 году Василия Федотова сына взяли в гостиную сотню¹⁶. В период до конца мая 1648 года В. Федотов получил чин гостя¹⁷. В историографии принято считать, что гость умер, не имея сыновей, в эпидемию чумы в 1654 году, успев принять схиму под именем Вассиана¹⁸. Однако в таможенных книгах Соли Вычегодской имеются записи от 12 и 19 сентября 1655 года о приходе по Вычегде в судах приказчиков «гостя Василия Федотова»¹⁹. Трудно предположить, что торговые агенты московского гостя могли не знать о смерти хозяина, произошедшей более года назад (эпидемия чумы свирепствовала в Москве летом 1654 года, хотя отдельные вспышки наблюдались в 1655 году²⁰), и, сообщая о себе сведения в таможне, говорили о нем как о живом. О несколько более поздней, чем в 1654 году, смерти В. Федотова (хотя не исключено, что он умер действительно от чумы), возможно, свидетельствует и зафиксированное в литературе упоминание его брата, А. Ф. Гусельникова, в чине гостя лишь в 1658 году²¹: как правило, этот высший для государевых служилых торговых людей чин давался по смерти старшего родственника младшим родственникам по прямой или боковой линиям. Племянники Василия и Афанасия – Михаил Остафьев сын и Иван Гурьев сын Гусельников (один из ответчиков) – на протяжении 1630 – 1660-х годов являлись приказчиками старших родственников в сибирской и архангельской торговле²². Второй ответчик, Иван Федоров сын Гусельников, был внуком Гурия от его второго сына Федора и, соответственно, внучатым племянником А. Ф. Гусельникова.

На требование С. Ф. Бушковского об уплате долга оба ответчика заявили, что «с ним, дядею своим, вместе не живали и статками и животами при нем и по смерти ево не владеют» и поэтому не должны оплачивать старые долги своего родственника²³. В подтверждение своих слов они представили духовную А. Ф. Гусельникова по списку, выданному по их просьбе из Патриаршего разрядного приказа. Завещание было написано в Москве 12 марта 1682 года, сам гость, по-видимому, почти сразу же после составления документа, может быть, в тот же день, умер, и уже 14 марта состоялось его отпевание патриархом Иоакимом в церкви Климента папы римского²⁴. В этой церкви, расположенной рядом с его московским двором²⁵, А. Ф. Гусельников завещал на время похоронить себя, чтобы потом, по миновании распутицы, перевезти его тело в Устюг (л. 2326). Однако выполнение последней воли умершего задержалось, так как этот документ был засвидетельствован патриархом Иоакимом, то есть вступил в юридическую силу, только 18 ноября того же года. Причины такого длительного разрыва между написанием и регистрацией духовной были объяснены вдовой А. Ф. Гусельникова Федорой.

18 ноября 1682 года Федора била челом патриарху Иоакиму с просьбой точно выполнить волю умершего мужа и раздать его родственникам только то имущество, которое им было отказано по завещанию, в то время как племянники покойного (в 1682 году был еще жив сын Гурия Федотова Федор Гурьевич Гусельников), стремясь завладеть всеми «заводами» гостя, хотели опротестовать завещание, а ее, вдову, выгнать из двора вон. В челобитной она объяснила, что духовная не была представлена вовремя из-за событий, происходивших в Москве: «И тое де духовную прикащики мужа ее... перед святейшаго патриарха за смутными временами к свидетельству не положили»²⁷. Речь здесь идет, разумеется, с одной стороны, о смерти царя Федора Алексеевича 27 апреля 1682 года и последовавшего за ней вследствие борьбы за власть придворных группировок стрелецкого восстания, начавшегося 29 апреля подачей первой челобитной «во своих всяких обидах и налогах», продолжившегося челобитными 29 апреля и 4 мая и достигшего апогея во время вооруженных столкновений 15–17 мая, в ходе которых были убиты боярин А. С. Матвеев, бояре князья Ю. А. и М. Ю. Долгорукие, князья Г. Г. Ромодановский, А. К., И. К. и В. Ф. Нарышкины, думные дьяки А. С. Кириллов и Л. И. Иванов и др., а с другой – об обострении обстановки в столице во второй половине августа и событиях 29 августа – 17 сентября 1682 года, связанных с борьбой с князем И. А. Хованским и подчинявшимися ему стрельцами – «хованщиной»²⁸.

Как бы там ни было, в день подачи челобитной вдовой Федорой завещание было засвидетельствовано патриархом. По завещанию почти все движимое и недвижимое имущество гостя было предназначено на помин души «сродников» или оставлено вдове «на прожиток» (л. 18 – 23). Что же касалось других ближайших остававшихся к 1682 году в живых племянников – Ивана и Федора Гурьевых детей Гусельниковых, то они действительно не получили почти ничего (в частности, устюжский двор А. Ф. Гусельникова должен был перейти к ним только после смерти Федоры). Завещатель обосновал свою волю тем, что их отец, а его брат – Гурий Федотович – издавна «при отце их Федоте жил особо... а наживали и торговали всяк порознь, по себе» (л. 21). Это же обстоятельство (отдельную жизнь племянников) отметила и Федора в своем челобитье: «племянники мужа ее, Ивашко да Федька Гурьевы, отделены от дому мужа ее»²⁹. Правда, отношение к этим двум лицам выглядело все же несколько дифференцированным: если Федор Гурьевич и его дети, а следовательно, участвовавший в судебном разбирательстве 1686–1687 годов Иван Федорович Гусельников, были вообще лишены какого-либо наследства, то Ивану Гурьевичу кое-что досталось: иконы, 300 рублей денег, две деревянные полулавки в московском Сурожском ряду и варница с полянкою Бабичихою в Окологородной волости Тотемского уезда (л. 21 – 22), купленная еще Василием Федотовым у крестьянина Дениса Матвеева сына Выдрина, которую Иван Гурьевич уже после смерти продал устюжскому же гостю Василию Ивановичу Грудцыну³⁰.

На основании представленного списка с духовной и 245-й статьи 10-й главы Соборного уложения об ответственности наследников за долги умершего родственника судьи Новгородской четверти бояре В. В. и А. В. Голицыны 6 июля 1687 года вынесли довольно обширный приговор с осуждением истца – С. Ф. Бушковского и оправданием племянника А. Ф. Гусельникова – Ивана Гурьевича³¹, основной смысл которого сводился к следующему: «Потому исца, устюжанина Савку Бушковского, приговорили и обвинить, а ответчика Устюжского уезду Юрьева Наволока крестьянина Ивашка Гурьева сына Гуселникова оправить, слались они, истец и ответчик, в том на обчую правду – на Соборное уложенья, и гостя Афонасья Гуселникова на духовную»³².

Подобное обоснование судебного решения заставляет обратить внимание на трактовку судьями статьи 245 10-й главы Соборного уложения, переданной в приговоре очень точно, за исключением отдельных орфографических особенностей написания³³. Комментаторы современного издания текста уложения отметили, что эта статья была заимствована из Литовского статута и, точно указав на два предусмотренных в ней момента (смерть должника произошла во время судебного разбирательства; иск о долгах был подан после смерти должника), подчеркнули: «...составители Уложения 1649 г. не восприняли содержащуюся в Статуте важную оговорку – члены семьи и родичи наследуют долги в том случае, если к ним перешло имущество должника»³⁴. Истец С. Бушковский толковал эту статью в строгом соответствии с буквой русского кодекса, заявляя в подтверждение своих прав на получение долга в 200 рублей, оставшегося на умершем: «...кто у кого останетца в статках, и того долги велено имать на тех людех [родственниках. – Л. Г.]». Ответчик же, И. Г. Гусельников, отрицая факт получения наследства, на уложение именно по этой причине не ссылался.

В связи с использованием в приговоре Соборного уложения нельзя не обратить внимания на еще одну чрезвычайно важную особенность: в статье 245 никак не определяется юридический статус ни истцов, ни ответчиков, но вместе с тем постоянно упоминаются вотчины: «в вотчинном очищеньи», «кому даны будут вотчины его» и т. д. Следовательно, это понятие – вотчина, по мнению составителей Уложения, в полном своем объеме было применимо ко всем группам лиц, владевших земельными угодьями, движимым имуществом, лавками и т. д., в том числе и к черносошным крестьянам, каковыми и являлись С. Бушковский и И. Г. Гусельников.

Кратко рассмотрев ход дела, вернемся к основному представленному документу, определившему выигрыш ответчиков, – завещанию А. Ф. Гусельникова. Сразу же оговоримся, что мы не будем рассматривать, во-первых, наиболее очевидные и лежащие на поверхности вопросы состава и конкретного распределения имущества, прав женщин, внутрисемейных отношений, «забот об устроении души» и т. д., легко читающиеся в тексте этой и других духовных гостей и людей гостиной сотни, а обратимся к более общим сюжетам, характеризующим некоторые аспекты существования этой группы населения в Русском государстве XVII века. Во-вторых, оставим в стороне формулярный анализ данного вида частноправовых актов, хотя в существующей литературе завещания купцов оцениваются подчас с прямо противоположных позиций³⁵. Такое источниковедческое исследование требует, с нашей точки зрения, привлечения большого круга документов, исходящих от представителей самых разных социальных слоев, для выявления на основе их сравнительного анализа общих черт и особенностей отдельных составных частей.

Одним из чрезвычайно важных вопросов, постоянно обсуждающихся в литературе, является вопрос об устойчивости и преемственности купеческих капиталов, необходимых для нормального торгово-экономического развития страны³⁶, и факторах, способствовавших или мешавших более или менее длительному существованию отдельных торговых домов. В исследованиях, затрагивающих проблемы преемственности купеческих капиталов в XVI – XVII веках, отмечалось, что «большинство купеческих торгово-промысловых фирм того времени возвышалось и падало в течение жизни одного, самое большее двух поколений»³⁷, и основное внимание уделялось объективно обусловленным причинам оскудения отдельных фамилий – неустойчивости внешнего и внутреннего рынка, отсутствию свободных денежных средств, конкуренции иностранного купечества, торгово-финансовой политике правительства, затрудняющей торговую и промысловую деятельность и т. д.³⁸

Духовная А. Ф. Гусельникова позволяет обратить внимание на некоторые субъективные факторы, препятствовавшие развитию нормальной, многолетней, на протяжении нескольких поколений, торгово-предпринимательской деятельности торговых фамилий. Как было отмечено выше, при отсутствии сыновей гость практически лишил наследства своих ближайших родственников по мужской линии – племянников, продолжателей рода Федотовых-Гусельниковых, предпочтя передать почти все свое движимое и недвижимое имущество в церкви и монастыри на помин души или оставить жене с условием пользования при ее жизни и последующего перехода в те же церковные организации. Между тем Иван и Федор Гурьевичи Гусельниковы, а затем и сын последнего Иван продолжали, пусть и не в таком масштабе, как ближайший родственник, проводить торговые операции: ездили в Сибирь и Архангельск, торговали зерном и занимались винокурением³⁹, представляя собой средний слой провинциального купечества. Поэтому переход в их владение имущества, московского двора и лавок в различных рядах, земельных владений дяди, безусловно, способствовал бы укреплению их экономического положения, расширению объемов торговли и предпринимательства и в целом дальнейшему возвышению общественного положения этого рода. Однако сознательный вывод их ближайшим родственником всех своих капиталов (в какой бы форме они ни были представлены) из производственной сферы сразу же лишил эту купеческую фамилию возможности, пусть и потенциальной, сохранения той роли в экономической жизни России последней трети XVII века, которую Василий и Афанасий Федотовичи играли в середине – третьей четверти этого столетия.

Такие случаи вывода капиталов были, по-видимому, не единичны в семьях гостей и торговых людей гостиной сотни. В частности, примерно так же поступил еще один гость – вологжанин Гаврила Мартынович Фетиев, скончавшийся не позднее 26 декабря 1683 года (почти одновременно с А. Ф. Гусельниковым) и к моменту смерти не имевший прямых наследников мужского пола⁴⁰. Его, вероятно, единственный сын Евдоким умер молодым и, скорее всего, неженатым человеком⁴¹, и большую часть своего очень немалого движимого и недвижимого имущества Г. М. Фетиев передал на строительство в Вологде каменной Владимирской церкви с колокольней, в многочисленные вологодские и архангельские церкви и северные монастыри или поручил душеприказчикам продать, а вырученные деньги раздать нищим на помин души. Из ближайших же родственников гостя первый зять – дьяк Л. В. Протопопов – получил пять сел в Вологодском уезде (Косково, Погорелое, Пятино, Гущино⁴² и Романово) и ряд предметов одежды и утвари с условием «кормить» вдову Г. М. Фетиева Ульяну и поминать душу завещателя. Второму зятю, вологодскому посадскому человеку Я. М. Манойлову, перешла за долг в 1000 рублей Дюдикова пустынь⁴³. Брату Фетиева, вологодскому же посадскому человеку Якову Мартыновичу, были завещаны чисто символические 100 рублей и некоторые предметы одежды. Следовательно, и в этом случае, несмотря на наличие среди родственников Фетиева (хотя и по линии дочери) лиц, занимавшихся крупными торговыми или промысловыми операциями (о том говорит сама возможность займа гостем у зятя, Я. М. Манойлова, большой денежной суммы), основной капитал из сферы обращения был выведен.

Точно так же действовал в конце XVII века и торговый человек гостиной сотни Иван Алексеев сын Железников, умерший без сыновей и завещавший своим душеприказчикам – гостю Игнатию Романовичу Могутову и человеку гостиной сотни Зиновию Осиповичу Погорелкину – продать московский двор, лавки в торгу, имущество, драгоценности, а полученные средства, включая все наличные деньги (400 рублей), раздать на помин души или отдать в московскую церковь архангела Гавриила⁴⁴. Его двоюродный брат Степан Иванов, возможно, сын человека гостиной сотни Ивана Федоровича Железного (даты упоминания в корпорации – 1652–1665 ⁴⁵), унаследовал половину лавки в Железном ряду, все остальные родственники должны были получить те или иные денежные суммы, величина которых определялась душеприказчиками, но не более 100 рублей каждому из них.

Таким образом, приведенные выше документы, самым ярким из которых является завещание А. Ф. Гусельникова, наглядно показывают прерывание функционирования целого ряда предпринимательских домов из-за действий самих торговых людей, возглавлявших эти дома. Они извлекали свои капиталы, будь то в денежном выражении или в виде движимого и недвижимого имущества, из производственной сферы и тем самым искусственно лишали остававшихся в живых родственников (в большинстве своем занимавшихся в той или иной степени торгово-предпринимательской деятельностью) возможностей, пусть и потенциальных, расширения и укрепления промыслов или объемов торговли. Это приводило, как представляется, в неменьшей степени, чем экономический крах из-за неблагоприятно складывавшейся конъюнктуры, каких-то форс-мажорных обстоятельств, собственных ошибок и т. д., к отсутствию устойчивости капиталов в русской экономической жизни XVII века.

А. И. Аксенов в своей работе о генеалогии купцов нарисовал впечатляющую картину «разрушения старых московских гостиных родов» в конце XVII – начале XVIII века, связав во многом этот факт с особенностями внутреннего воспроизводства в семьях гостей – отсутствием прямых наследников мужского пола⁴⁶. Эта концепция уже подверглась справедливой критике других исследователей⁴⁷. К сказанному стоит добавить, что, как показывает пример Гусельникова, дело часто заключалось не столько в прямом пресечении тех или иных родов как таковых, если учитывать родство не только по прямой, но и по боковым линиям, сколько в произвольных действиях части представителей русского купечества.

Все вышесказанное заставляет задаться вопросом о стимулах, побуждавших гостей и торговых людей гостиной сотни жертвовать почти все свое имущество на помин души и благотворительность. На первый взгляд, главную побудительную причину можно было бы видеть в особенностях религиозного мировоззрения людей XVII века (чувстве внутренней вины, ущербности, ощущении «божьей кары» из-за отсутствия наследников и стремлении щедрыми пожертвованиями на строительство церквей или молебны оставить по себе память и как-то загладить понесенную жизненную неудачу). Подобные устремления, конечно же, имели место и значили очень много, но вряд ли являлись единственной причиной таких распоряжений.

Обратимся еще раз к духовной А. Ф. Гусельникова, в которой четко указаны основания лишения наследства Ивана и Федора Гурьевичей Гусельниковых, заключавшиеся в том, что их отец и брат Афанасия Гурий при жизни деда, Федота Гусельникова, «жил особо их» (Василия и Афанасия Гусельниковых), и они «наживали и торговали всяк порознь, по себе» (л. 21).

Думается, что именно это обстоятельство – ведение совместного или раздельного хозяйства – служило одним из чрезвычайно важных факторов, определявших намерения завещателя: наличие родственников мужского пола по прямой или боковой линиям родства, составлявших единую предпринимательскую структуру (обязательным условием являлось, по-видимому, проживание в одном дворе), определяло преемственность капиталов. Отсутствие же таковых вело, в лучшем случае, к раздроблению движимого и недвижимого имущества, когда только часть денежных средств, торговых помещений, промыслов и т. д. отказывалась родственникам, занимавшимся соответствующей деятельностью, основной же объем капиталов из производственной и товарно-денежной сфер обращения изымался.

В качестве примера можно привести духовную гостя Г. Л. Никитникова 1652 года, завещавшего, несмотря на наличие собственного ктиторского храма – церкви Троицы в Никитниках (одного из самых известных памятников городского зодчества XVII века⁴⁸), весь свой капитал, «торги и промыслы» в совместное владение двум внукам – Борису Никитникову и Григорию Булгакову, жившим вместе на обширном московском дворе Никитниковых. При этом первый из них был потомком московского гостя по прямой мужской нисходящей линии – сыном рано умершего Андрея Григорьевича Никитникова, второй – сыном дочери, Марии Григорьевны, и торгового человека гостиной сотни Василия Дементьевича Булгакова (напомним, что внуки Г. М. Фетиева от дочерей, жившие со своими родителями отдельно от деда, такого наследства не получили). Чрезвычайно важно с точки зрения высказанного выше предположения о важности совместного хозяйства требование Г. Л. Никитникова к наследникам жить и заниматься делами «вместе и нераздельно»: «...и внуку моему Борису, и внуку моему Григорию жить в совете и промышлять вместе, а буде которой из них станет жить неистова и деньги и иные пожитки станет родичам своим раздавать и сторонним людям один без совету брата своего, и он благословения моего и приказу лишон, до дому моево и до пожитков ему дела нет»⁴⁹.

Гость Гаврила Романович Никитин, умерший на правеже в Преображенском приказе в 1698 году⁵⁰ и не имевший сыновей, по духовной 1697 года передал относительно небольшую часть денежных средств (400 рублей) в церкви Москвы, Соли Вычегодской и Чаронды и нищим (500 рублей), а весь свой капитал в наличной форме (16 800 рублей) вместе с «сибирскими пожитками» оставил внукам и племянникам, занимавшимся вместе со старшим родственником китайской и сибирской торговлей⁵¹.

В семье костромичей Исаковых умерший в 1645 году без сыновей торговый человек гостиной сотни Кирилл Григорьевич Исаков оставил все свое имущество жившему вместе с ним племяннику Василию – сыну брата Емельяна Григорьевича, хотя, как и многие крупные купцы, имел в Костроме находившуюся под его покровительством церковь Воскресения на Дебре⁵². Завещание К. Г. Исакова не сохранилось (или не найдено), но о переходе наследства, включая двор, родственнику по мужской боковой линии свидетельствуют записи костромских переписной 1646 и дозорной 1664/65 годов книг⁵³.

При выяснении факторов, влиявших на преемственность купеческих капиталов или отсутствие таковой на основе завещаний, необходимо обращать внимание на некоторые особенности общественного положения наследодателя и наследников, которые довольно часто принадлежали к различным социальным группам – гостям или торговым людям гостиной сотни, с одной стороны, а с другой – посадским людям, черносошным крестьянам, как в случае с Гусельниковыми, а также к приказной бюрократии и т. д. Понятно, что официальная передача юридически оформленным путем больших денежных сумм или имущества лицам иного статуса влекла за собой для этих последних определенные затруднения финансового плана, прежде всего увеличение налогообложения, например, двора посадского человека «по торгам и промыслам», которое после получения наследства могло возрасти в десятки раз, необходимость Уплаты недоимок и долгов, остававшихся после наследодателя, и т. д., что никак не могло способствовать экономическому процветанию. Не исключено поэтому, что часть наличных средств переходила к наследникам путем простой личной передачи помимо завещания. Допустимо также предположить, что в случае совместного проживания родственников в одном дворе и наличии среди них только одного наследника духовные (как акт передачи движимого и недвижимого имущества) вообще не составлялись, а при двух и более претендентах основным смыслом оформления завещаний становился раздел всех владений между несколькими лицами.

Второе немаловажное обстоятельство, на которое позволяет обратить внимание духовная А. Ф. Гусельникова, касается роли и места гостей в общественной структуре Русского государства XVII века, выявления их связей, дружеского или делового окружения.

По завещанию московского гостя его душеприказчиками стали боярин Иван Михайлович Милославский, окольничий Андрей Иванович Чириков и священник церкви Климента папы римского Андрей Аврамов. Очевидно, что исполнителями последней воли умирающего могли быть только лица, пользовавшиеся его доверием, уважением и связанные с ним настолько близко, чтобы он мог обратиться к этим людям с такой сокровенной просьбой. Вместе с тем следует учитывать, что положительный ответ на обращение выполнять обязанности душеприказчиков не следовал автоматически – необходимым условием был не только выбор завещателем определенных лиц, но и их согласие выполнять эту почетную, но и требующую определенных хлопот и затрат времени миссию⁵⁴. Поэтому рассмотрим внимательнее личности душеприказчиков А. Ф. Гусельникова.

Иван Михайлович Милославский (1635–1685) принадлежал к одной из дворянских фамилий, связанных с государевым двором, представители которой значились еще в Тысячной книге и Дворовой тетради середины XVI века⁵⁵. В XVII веке представители этого рода, влияние и роль которого стремительно возросли с женитьбой царя Алексея Михайловича в 1648 году на дочери Ильи Даниловича Милославского Марии (его вторая дочь, Анна, была замужем за боярином Б. И. Морозовым), занимали видные административные, посольские, военные посты: И. Д. Милославский в чине стольника в 1643 году был послан в Турцию, в 1647 – в Голландию с известием о вступлении на престол царя Алексея Михайловича, после московского восстания 1648 года встал во главе правительства, в 1648/49 – 1665/66 годах являлся судьей целого ряда приказов, в том числе Стрелецкого, Иноземского, Рейтарского, Большой казны, Казенного. Князь Иван Богданович Милославский в 1670 году во время восстания Степана Разина был воеводой в Симбирске, в 1676 – в Казани, в 1673 году участвовал в переговорах со шведским послом графом Оксенштерном; Иван Андреевич Милославский (боярин с 1657) во время Медного бунта 1662 года назывался толпой в числе «плохих бояр», судья Ямского (1649–1663), Челобитного (1649), Аптекарского (1655) приказов⁵⁶.

Во второй половине столетия наиболее заметной фигурой, в отдельные периоды – первым лицом государства, являлся упоминавшийся выше их родственник Иван Михайлович Милославский, душеприказчик А. Ф. Гусельникова: в 1674–1675 годах – воевода в Астрахани (в 1677 пожалован в бояре), в 1676 году после смерти Алексея Михайловича сыграл главную роль в удалении А. С. Матвеева от двора и ссылке сначала в Лаишев, потом на Мезень, после чего пользовался большим влиянием в первые годы правления Федора Алексеевича, принимал самое активное участие в стрелецком восстании 1682 года против Нарышкиных и поддержке царевны Софьи, в 1677 – 1682 – возглавлял, как судья, ряд приказов – Владимирскую, Галицкую, Новгородскую, Новую четверти, Большого прихода, Большой казны, Иноземский, Рейтарский и некоторые другие⁵⁷.

Очень резкую характеристику И. М. Милославскому дал сын убитого в 1682 году А. С. Матвеева Андрей, описав его как мужа «прехитрого и зело коварного в обольщениях характера, по христианству же о законе и должности веры Христовой самому невежде, токмо к тому ж на всякие человекам пакости злообычному и в злобах лютому супостату, по площадному прозвищу названному Подорванный, который и делом самым тогда [в 1682 году. – Л. Т.] многих в смерть из живота подорвал»⁵⁸. Однако отношение А. Ф. Гусельникова к И. М. Милославскому было, как явствует из духовной, совершенно иным.

Про окольничего А. И. Чирикова можно сказать совсем немного. С чином стольника он значился в боярской книге 1658 года⁵⁹, 13 мая 1682 года он вместе с боярином князем Ф Г. Ромодановским и дьяком Н. Полуниным сидел у гроба царя Федора Алексеевича. После событий 1682 года вошел в состав двора царя Ивана Алексеевича⁶⁰, был судьей приказа Новой четверти (1678–1680), затем, уже после смерти А. Ф. Гусельникова, – Золотой и Серебряной (1683) и Оружейной палаты (1683– 1685)⁶¹. Однако его брат, окольничий Илья Иванович Чириков, в самом конце 1670-х, а возможно, и ранее, и позднее этой даты, вместе с боярином И. М. Милославским (первым душеприказчиком А. Ф. Гусельникова) возглавлял Новгородскую четверть⁶². Без сомнения, гость знал второго приказного судью и через него мог познакомиться и подружиться с его братом⁶³.

Возникает вопрос, каким образом торговый человек, по происхождению черносошный крестьянин, мог вступить в доверительные и дружеские отношения с лицами, стоящими, казалось бы, неизмеримо выше его на социальной лестнице? Для ответа отметим, прежде всего, то общее, что объединяло этих людей с точки зрения общественно-юридического положения: и И. М. Милославский, и А. И. Чириков, и А. Ф. Гусельников входили в категорию государевых служилых людей. В отечественной историографии утвердилось и постоянно тиражируется определение гостей и торговых людей гостиной сотни как некоего «привилегированного купечества»⁶⁴. В 1909 году М. М. Богословский, изучая землевладение «крупных московских капиталистов» в Поморье, отметил, что, «получая звание гостей или гостиной сотни, они переставали быть черными, становились служилыми людьми, в знак чег<